телец и т. п. Они ему сейчас были
нужны внутри гораздо больше, чем на лабораторном стекле. Монахова стала
недвусмысленно коситься на мой средний палец.

- Ты что задумала? - испугался я.

Наташа отщипнула еще кусочек ватки, опустила его в спирт. Я попытался
выдернуть руку, но Наташа была начеку. Она еще крепче сжала палец и, то ли
из-за этого, то ли из-за испуга, на желтую кожу выдавилась темно-красная
капелька крови.

Наташа с сожалением взглянула на облюбованный палец и отложила ватку.

- Вот видишь, все нормально, - облегченно вздохнул я.

Монахова взяла длинную стеклянную трубочку и попыталась втянуть каплю крови
внутрь. Красный столбец поднялся до середины.

- Еще надо, - строго сказала она.

- Разве я против, Наташенька, хоть всю забери. Если сможешь! - щедро
разрешил я.

- Тогда не утягивай руку! - потребовала Монахова и, удобнее перехватив,
стала выдавливать из пальца кровь, как из пустого тюбика зубную пасту.

- Может, его за ноги потрясти? - предложил свои услуги Салифанов.

Понемногу, трудно расставаясь с каждым миллиграммом, отдавал я свою кровь.
Была она густая, вязкая и темная на вид. Никогда раньше такой не видел.
Ограничение воды и жара уже начали сказываться.

- Отдыхай пока, - милостиво разрешила Наташа, выдавив из меня положенную
норму. - Следующий!

- Сереженька, пожертвуй своей голубой, - широким жестом пригласил я на свое
место Салифанова.

Теперь я был в лучшем, чем остальные, положении.

То, что я уже пережил, им еще только предстояло. Сергей с явной неохотой
приблизился к "лаборатории".

- Слава советским ветеринарам! - приветствовал он Монахову.

Та не реагировала, мыла в спирте бритвочку. Сергей, применив испытанный
лыжный способ, придуманный для согревания конечностей, стал махать рукой,
вгоняя центробежной силой кровь в пальцы. Когда бритвочка проколола ему
кожу, кровь прямо-таки брызнула.

- Учись, доходяга! - продемонстрировал он мне свой кровоточащий палец. -
Против законов физики не попрешь!

- Ильичев, измерять температуру! Салифанов, заполнять тесты! -
распорядилась Монахова.

- Васеньев, в разделочную! - в тон ей продолжил Сергей

Я послушно вытянул из медицинского чемоданчика градусник. Ртуть замерла
против цифры 39.

- Опять чемодан на солнцепеке оставили! - начал ворчать я. - Сколько можно
говорить Хотите, чтобы последний градусник лопнул от перегрева.

- Ильичев, займись делом, - остановила мое словоизвержение Монахова.

Я затих и сунул градусник под мышку. Во время обследований перечить
Монаховой было опасно. За семь минут я остудил градусник до 37 и двух.
Монахова придирчиво изучила шкалу, записала в журнале показания

- Теперь в ротовой полости! - приказала она. Я снова взял градусник,
который уже нагрелся до тридцати девяти градусов, согнал ртуть вниз шкалы,
обтер и, стараясь не задеть стекло зубами, сунул его в рот. Щеку подпер
ладонью и приготовился ждать. Валера в это время боролся с динамометром.
Зажав его в правой руке, он несколько раз шумно выдохнул воздух, будто
собирался выжимать стокилограммовую штангу, и сильно сжал пальцы. Стрелка
лениво скользнула вправо.

- Ну-у! - дико заорал Салифанов. - Давай, Валерка, тужься! Ломай ей
пружину! - Васеньев покраснел, глаза его широко раскрылись. - Ну-у-у, -
активно болел Сергей, - еще чуть-чуть. Еще. Штаны береги, а то резинка
лопнет!

- Не мешай! - прохрипел Васеньев, свободной рукой попытался отодвинуть его
в сторону, но Сергей быстро опустился на колени, приложил ухо к Валеркиному
животу. Лицо его помрачнело.

- Все! - с ужасом сказал он. - Пупок треснул! Я слышал! Не выдержал
напряжения!

Валера хрюкнул и, разом выдохнув воздух, захохотал.

- Уберите этого шута, - просмеявшись, потребовал он. - Я не могу работать в
таких условиях!

- Кабы не пупок, ты бы его в лепешку смял, - пожалел Сергей

Меня тоже разбирал смех, но позволить себе проглотить градусник я не мог.
Все-таки он - последний.

Васеньев, успокоившись, снова сжал динамометр, но первоначального своего
результата достичь не смог. Салифанов был доволен. Теперь он становился
единоличным лидером в этом оригинальном виде соревнований. Еще некоторое
время Васеньев удерживал пружину динамометра в сжатом состоянии, проверяя
мышечную выносливость Войцева следила за секундной стрелкой на часах.

- Все! - вздохнул Валера и разжал пальцы.

- Сорок три секунды, - продиктовала Татьяна

- Слабак! - хмыкнул Сергей. Он сидел, обложившись бланками тестов и весело
чиркал одному ему ведомые цифры. - Вот сюда я поставлю плюсик, а здесь
влеплю минусик, - комментировал он. - А сюда снова плюсик. Что мне, жалко,
что ли.

Закончив с температурой, я тоже взял один из бланков.

"Чувствуете себя сильным или слабым?" - прочитал я первый вопрос. Как
ответить? Для того чтобы работать, я слишком слаб. Для того чтобы спать,
слишком силен.

Зачеркнул нейтральный нуль, что фактически обозначало "не знаю".

"Пассивный или активный?" Ну вот опять. Для того чтобы умять двойную пайку
обеда, моей активности хватит с избытком, но вот, если, например, надо
крутить рулем, тут я сомневаюсь. Напишу пассивный балла на два, пожалуй. Я
вычеркнул цифру - 2.

Кто, интересно, умудряется придумывать такие вопросы? На любой можно
ответить взаимоисключающе. Остальные вопросы касались моих надежд и
разочарований, здоровья и болезней, печалей и скрытых желаний. В общем,
ерунда всякая, на которую тем не менее приходилось отвечать максимально
честно.

Наконец заполнил все бланки, собрал их в стопочку и сунул Монаховой.

- Андрей, готовься к пробе Штанге-Генча! - предупредила она меня.

- Наташ, помилосердствуй! - взмолился я. - Дай отдышаться!

- Ладно, перерыв пятнадцать минут, - согласилась Монахова.

Вздохнули свободно. Четверть часа можно жить! Салифанов выудил откуда-то
из-под грота помятый "бычок", со вкусом раскурил его, прислушиваясь к своим
ощущениям.

- Совсем дурной нынче стала наука, - заявил он, выпуская через ноздри
сильные струи дыма. - Раньше сидел себе какой-нибудь плюгавенький алхимик в
чулане и, знай себе, лепил открытия одно за другим. Милое дело. И себе
удовольствие, и другим жить не мешал. Чудненько! Если что-нибудь не то
нахимичил, ему головенку оттяпают, только и всего, соседи даже ничего и не
заметят. А сейчас наука нужна кому-то там, а кровушку из нас сосут здесь.
Вурдалаки, а не ученые. И еще голову ломают идиотскими вопросами. "Нравятся
ли мне в женщинах мужские черты?" Каково, а? Или "Появляется ли у меня
желание прыгнуть вниз, когда я нахожусь на высоте?" - Сергей потряс в
воздухе кипой бланков. - Я не то что с высоты сигануть, я в петлю буду
готов скоро полезть от такой жизни!

Сергей сделал последнюю затяжку, затушил окурок, который теперь был еле
виден в его пальцах, и запрятал вновь в складки паруса.

- Теперь можно продолжать. Берите меня тепленького. Я - ваш! - мрачно
сказал он.

Монахова не заставила себя просить дважды. Споро замерила у него пульс,
давление и уложила на спальник.

- Вот этот тест мне нравится больше всего, - заметил Салифанов, устраиваясь
поудобнее. - Хоть полежать можно.

Монахова вытащила из чемоданчика два небольших матерчатых мешочка, набитых
песком.

- Готов? - спросила она.

- Всегда готов! - бодрым пионерским приветствием ответил Сергей. - Валяй,
издевайся! - И он зажмурил глаза, смиренно сложив руки на груди.

Наташа аккуратно уложила мешочки ему на закрытые веки. Нащупала пульс.

- Если усну - не будите, - притворно слабым голосом попросил Сергей.

- Не разговаривай! - оборвала его Наташа. Сергей чуть шевельнулся, и один
из мешочков упал. Монахова снова водрузила его на место.

- Ильичев, придержи сбоку, - попросила она.

- Может, сверху надавить? - злорадно предложил я. Салифанов забеспокоился:

- Отгоните этого олуха, а то мне до конца жизни придется плакать мокрым
песком!

- Замри, наконец! - взревела Монахова. Ее терпению пришел конец.

От неожиданности я чуть не проглотил градусник, закашлялся. Столь мощный
рык на некоторое время возымел действие, все затихли. Работали молча, с
опаской поглядывая на разбушевавшуюся Наташу. Как бы не зашибла ненароком.

Сергей безропотно подставлял руку для замера пульса и давления, вставал,
когда надо было вставать, лежал не шелохнувшись, когда требовалась
неподвижность. Пай-мальчик! Любо-дорого смотреть!

Уже через полтора часа с наукой покончили. Завершали обследования, как
всегда, корректурными пробами. Единственный тест, который можно было
проводить оптом, всем вместе. Монахова раздала бланки, на которых ровными
строчками были напечатаны буквы. Бессмысленный, беспрерывный текст. Ни
промежутков, ни знаков препинания. Одно сплошное ПРГЮДЩГЕ... Приготовили
карандаши, уселись поудобнее. Монахова заметила точку отсчета на циферблате
часов.

- Сегодня вычеркиваем - Т, подчеркиваем - О, - выпалила она. - Время пошло!

Лихорадочно пробегая по строкам, я разыскивал указанные буквы. Т -
зачеркивал жирной диагональной чертой, О - подчеркивал снизу. Моей задачей
было успеть сделать как можно больше при наименьшем количестве ошибок.
Буквы менялись каждый раз, и привыкнуть к ним было невозможно.

- Минута! - оповестила Наташа.

Все поставили заметные вертикальные линии Рука, торопясь, летит по
странице, опережая глаза. Четыре ошибки я уже сделал точно. Исправлять
нельзя, да и некогда. Надо спешить.

- Вторая минута!

Вертикальна черта - и снова сломя голову бегу по тексту.

- Время! - командует Монахова.

По инерции я еще зачеркиваю пару букв, ставлю завершающую вертикальную
черту. Внизу бланка вписываю свою фамилию, число, время заполнения. Все!
Обследования закончены. До полудня следующих суток я свободен, как птица в
полете.

Блаженно вытягиваюсь на спальнике. Солнце печет, но в меру, не жестоко.
Волна несильно плещет в корму.

Прямо по курсу вырастает из воды остров со странным названием - Кокарал.

- К вечеру заполните дневники, - напоминает Монахова, упаковывая свое
хозяйство. Градусник, тонометр и все прочее, что может разбиться, она
перекладывает ватой, засовывает в полиэтиленовые мешочки.

- А где часы? - растерянно спрашивает она. Начинает ворошить спальники. -
Ну-ка, проверьте карманы! - приказывает она.

- Не трогай наши карманы! - злорадно останавливает ее Салифанов. - Там они.
- Он показывает куда-то под себя.

Мы дружно нагибаемся, прижимаем лица к сетке настила, смотрим сквозь нее в
зеленоватую толщу воды. На глубине метра три, золотисто поблескивая,
плавно, как планирующий осенний лист, погружаются на дно наши часы.

- Нырните кто-нибудь, - тихо просит Монахова. Я начинаю шарить в рюкзаке
маску для подводного плавания, уже понимая, что не успею. Секунд пятнадцать
часы еще просматриваются в воде. Они уходят все глубже. Кажется, возле них
мелькает тень рыбы. Долго сидим молча. У каждого свое отношение к
происшедшему. Меня заполняет обида. Вот-вот она перехлестнет через край и
потечет с языка в форме витиеватых проклятий. Татьяне жаль часы, но еще
больше - меня. Сергей оживлен, появилась новая тема для оттачивания
остроумия. Но пока он молчит, пережидая трагическую паузу. Зубоскалить еще
рано. Васеньев вообще, по-моему, спит. Монахова осознает вину, но старается
не поддаться чувствам.

- Часы-то завела перед спуском на воду? - не выдержав, нарушил молчание
Салифанов.

Шутку никто не оценил. А шутка, которую не поддержали, становится
пошлостью. Монахова резанула злым взглядом по лицу Сергея.

- Да бросьте вы. Нам через неделю, может, самим рыбок кормить, а вы из-за
часов расстраиваетесь, - пытается оправдаться Сергей.

- Ильичев, придется для обследований использовать вахтенный хронометр! -
официальным тоном обратилась Монахова.

- Через мой труп, - немедленно ответил я.

- Твой труп меня не остановит, - не испугалась Наташа.

"А ведь точно, не остановит", - подумал я, взглянув на решительное лицо
Монаховой. Представил, как она снимает часы с моего бездыханного тела. Даже
не поморщится! Мародерка!

- Ну! - торопит меня Монахова. Я демонстративно отворачиваюсь, показывая
всем своим видом, что не желаю продолжать разговор.

- Без часов обследования проводить не буду! - поставила категорическое
условие Наташа.

Обострять отношения дальше ни я, ни она не решились. Замолчали. Отвернулись
в разные стороны. Наверное, я занял неверную позицию. Не руководитель во
мне говорит, болеющий за общее дело, а мелкий частный собственник,
переживающий за утерю своей вещи. Сергей прав - по краю ходим, а я за
собственность хватаюсь.

Через два часа приблизились к острову километров на пять. Вон он, рукой
пощупать можно. Изменили курс, пошли параллельно береговой полосе,
пристально всматриваясь в каждую подозрительную точку. Но, увы, идущие люди
превращались в шевелимые ветром кусты, стены домов - в песчаные холмы.
Никого! Даже птиц не видно.

На землю решили все же сойти. Место для десантирования выбрали в самой
дальней оконечности острова. Подходили к берегу под полными парусами. Руль
цеплял о дно, поднимал муть, выскребая на песке длинную вихляющую борозду.

Салифанов, торопясь, закатывал штанины.

- Сейчас потопчемся! - вслух начал он мечтать. Передние камеры заскрипели о
песок. Спрыгнули.

Вода доходила до колен. Ухватились за каркас, помогая развернутым парусам,
вытянули плот до половины на берег.

- Валера с Татьяной, походите вокруг, а мы с Сергеем разведаем в глубине, -
предложил я. - Монахова останется вахтенной на плоту.

- Почему именно я? - возмутилась Наташа.

- Ты единственная сегодня не вахтила, - объяснил я.

Маленькая месть состоялась. Монаховой оставалось только посылать в мою
сторону ненавидящие взгляды. Но взгляды не пули, вреда причинить не могут.
"Ничего, пусть посидит на плоту, поскучает. Ей полезно будет", - злорадно
подумал я.

Далеко идти мы с Сергеем не собирались, даже воды с собой не взяли.

- Добежим до ближайшей возвышенной точки, осмотримся и обратно, - предложил
Салифанов.

Первым пошел Сергей, у него был хоть и небольшой, но опыт хождения по
пустыням. Я плелся за ним. Идти было приятно.

- И такие удовольствия буквально валяются под ногами! - счастливо удивлялся
Сергей.

Мы все убыстряли темп. Застоявшиеся мышцы радостно высвобождали скопившуюся
энергию. Нога мягко ступала в песок, и ничего под ней не качалось, не
плескало. Су-ша! Даже само слово никак не подразумевало присутствие влаги.

Уже в полукилометре от моря стало жарко. От песка поднимался горячий
воздух. Горизонт колебался, искажая очертания далеких предметов. Умудрись
там что-нибудь рассмотреть. Посоветовавшись, решили возвращаться назад.
Когда плот уже был хорошо виден, Сергей шагнул за кусты.

- Ты чего это? - насторожился я.

- Иди, иди, я догоню, - махнул он рукой, словно подталкивая меня вперед.

- А зачем остановился? - подозрительно спросил я и придвинулся к нему
ближе.

- Ну зачем человек может остановиться возле кустов? - усмехнулся он. -
Птичек послушать, цветочки пособирать.

- Сергей! - строго погрозил я ему пальцем.

- Ну что мне, лопнуть, что ли? - удивился он.

- Потерпи, идти осталось совсем ничего, - попытался уговорить я его.

- Ты так переживаешь, будто я собираюсь вскрыть себе вены. Андрюха, у меня
не крови излишек! - захохотал Сергей и демонстративно повернулся ко мне
спиной. Над научной программой нависла ощутимая угроза.

- Сергей, нужно замерять.

- Ничего, я на глазок, - подмигнул он мне.

- Салифанов, остановись! - крикнул я, но было поздно. Сергей повернул ко
мне физиономию, расплывшуюся в довольной улыбке, в глазах у него прыгали
бесенята:

- Наука, Ильичев, - не торговля. Здесь недолив в свой карман не положишь.

Ну что было делать? Возмущаться бессмысленно. Потерянный для науки материал
не вернешь.

- Могу подсказать выход, - заговорщицки зашептал Сергей.

Я отрицательно замотал головой. К салифановским предложениям я вообще
относился с большой опаской, а на такие темы - тем более.

Но Сергей все же предложил:

- Ты мне из капитанского лимита выдели дополнительный паек водички, а я,
будь уверен, не подведу - тихо-мирно покрою недостачу. Идет?

Я повернулся и молча пошел к плоту. Злиться на Сергея по-настоящему я не
мог. Мне и самому порядком надоело возиться с градуированными мензурками.

- Андрюха, а может, ты мне одолжишь до послезавтра? Я отдам, - вдогонку
заорал Сергей и даже захлебнулся от хохота.

Ну, клоун! Лишь бы зубы поскалить. Я почувствовал, что тоже улыбаюсь.
Постарался взять себя в руки - нахмурился, сжал губы. Надо хотя бы
изобразить неудовольствие.

- Ильичев, ты что, расстроился? - догнал меня Сергей, схватил за плечо. -
Сделаем по науке. Я не смогу, Васеньев сделает, он мужик крепкий! - И снова
затрясся от хохота.

Нет, серьезно, особенно на столь щекотливые темы с ним говорить невозможно,
если только он сам не захочет этого.

Возле плота собрали небольшое оперативное совещание. Решали, что делать
дальше. С одной стороны, хотелось с денек отдохнуть на берегу или хотя бы
переночевать ночь. Выспаться спокойно, без опаски, что утро придется
встречать, плавая в воде возле разломанного или перевернутого плота.

Но если рассуждать здраво, не принимая во внимание субъективные причины, то
есть наши желания, задерживаться было нельзя. Каждый час сидения на берегу
был, бесспорно, приятен, но лишал нас нескольких пройденных километров.
Ветер попутный, плыви - не хочу. Метры, оставленные за кормой, хоть
небыстро, но приближали нас к концу плавания. Неподвижность, естественно,
не приближала никуда. А продукты и в том и в другом случае потребляются
одинаково. Арифметика.

Единодушно решили отчаливать немедленно. Перекантовали плот носом на море,
подняли паруса. Несколько минут шли рядом с ним, подталкивая на мелях.
Плот, почувствовав большую воду, убыстрял ход. Забулькала под камерами
вода. Один за другим взобрались на настил, встали впятером на корме,
смотрели на удаляющийся берег. Хоть и пустынный, безводный, а все-таки
кусочек земли.

- А ведь дальше будет только море! - настороженно сказал Валера.

Стало жутковато. Это не в заливе болтаться, чуть что - ткнулся в берег и
зализывай раны. Тут до ближайшей суши, если не считать ту" от которой
отошли, километров сто с гаком. Вплавь не доберешься. Страшновато, что
говорить, плыть так сутками и земли не видеть. И помощи ждать не от кого.

- О-ох, - тяжело вздохнул я. - Что-то будет?

- Ничего, перетопчемся, что бы ни было, - серьезно сказал Сергей. - Назад
пути все равно нет. Ветер не пустит.

Все дальше отодвигался берег. Впереди было только море. Вода до самого
горизонта...

Глава 7

Два дня плелись, что называется, с грехом пополам Ветер дунет, паруса
схватят порыв, надуются, навалятся на мачту, потянут за собой плот - вроде
пошли Вдруг заштилит - тогда стоим или тихо крутимся на месте. Попробовали
применить древний, с колдовским оттенком, способ вызывания ветра - скребли
ногтями гик, шипели сквозь сжатые зубы. Говорят, лет триста назад хорошо
помогало. Но, видно, с тех пор что-то изменилось в порядке подачи заявок на
погоду или ходатаев стало слишком много. Ветер не крепчал, хотя мы протерли
трубу гика чуть не насквозь. Сегодня вновь стояли час.

- Ну что, самим нам дуть, что ли? - злилась Войцева.

Салифанов, пока суд да дело, разворачивал кухню. Хоть мы и перешли на
урезанный паек, раз в сутки горячее надо было употреблять - "погреть
внутренности". Своему желудку мы не враги. Одно дело - диета, даже
вынужденная, совсем другое - сухомятка.

Из рюкзака Сергей вытянул два маленьких квадратных примуса. Подтащил
восьмилитровую канистру с бензином.

- Воронку! - скомандовал он и вытянул руку. Все засуетились, нашли,
положили ему на открытую ладонь воронку. Когда Салифанов занимался
готовкой, он становился в чем-то очень похожим на своевольного монарха. Это
и понятно. Только он мог решать, будем мы сегодня есть суп или тоскливо
грызть плесневелые сухари. Кроме него, с примусами справиться не мог ник