рь
издалека создавалось впечатление, что на топе болтается повешенный, одетый
в оранжевую футболку и синие штаны. Веселенькое зрелище! Салифанов хохотал,
представляя, как мы теперь выглядим со стороны - черные паруса и
удавленники на реях.

- Тебя случайно зовут не Кровавый Раджа? - веселился Сергей. - Нет, лучше
так - капитан Андрюшка Вырви Глаз.

Он придумывал мне все новые и новые клички, одну мерзостней другой. Я был
пузорезом, носотрясом, зуболомом, пальцедробом и даже кишкомесом. Тьфу!
Надо умудриться додуматься до такого.

- Безжалостный! Зачем ты вздернул толстяка Пита? - корча ужасные рожи,
вопил Салифанов, указывая на подвешенные к мачте продукты. - Конечно, он
был неважным парнем, но это не повод затягивать на его жирной шее петлю!

- Угомонись, - просил я.

Но Сергей еще добрых полчаса развивал пиратские темы. Он интересовался, не
я ли пустил ко дну три дня назад фелюгу с грузом опиума и пятью турецкими
контрабандистами. Он допытывался, куда подевались два матроса с вверенной
мне баркентины: Васеньев-Паша и Монахова-Азу, и грозил следствием и
безрадостным для меня приговором. Я уже устал хохотать и обижаться, слушая
его. Наконец он исчерпался.

- За твои злодеяния тебе выщипают бороденку по одному волоску на
королевской площади при стечении толпы народа, - пообещал он.

- За что столь суровое наказание? - притворно взмолился я.

- Вот за это! - сказал Сергей и, задрав рубаху, выразительно хлопнул себя
по плоскому животу.

У меня самого через истончившуюся кожу живота просматривался позвоночник.
Нахватанный на Барсаке жирок мы спустили в считанные часы. Правда,
паниковать рано. Пока нам только пришлось расстаться с мечтами о лишнем
весе. До голода еще далеко. Но пуганая ворона, как известно, куста боится.
Очень не хочется вновь садиться на паек, равный по калорийности завтраку
годовалого ребенка.

- Ничего, Серега, за зиму отъешься! - успокоил я Салифанова.

- Если до осени не помру, - поправил он. К вечеру волна разгулялась. Но мы
уже чувствовали себя настоящими мореманами, и испугать нас было не так-то
просто.

- Ну, что ты брызжешься? - сидя на углу плота, по-турецки подогнув под себя
ноги, разговаривал с морем Сергей. - Что тебе неймется?

Волна рыкнула падающим гребнем, ушла под камеры.

- Ну что, съела? - вдогонку съехидничал Салифанов и показал морю нос - упер
под ноздри большой палец и, растопырив ладонь, зашевелил остальными.

- Ты никак в детство впал? - удивился я.

- Должен же я как-то развлекаться! - резонно ответил Сергей и, увидев новую
набегающую волну, начал ее подзуживать: - Ну, давай, давай. Подходи. Ох
какая здоровенька! Ну, что ж ты? Замахнулась. Ну, теперь все! Скушаешь? А
мы, р-раз! - плот качнулся и углом вполз на волну, подмяв гребень под
днище. - Вот как мы тебя! - прокомментировал Сергей.

Теперь, когда наш экипаж уменьшился до трех человек, хоть это и было
странно, у нас появилось больше свободного времени. Медицинские
обследования вели по усеченной программе. Варили по новой технологии - в
одной кастрюле. Когда вода закипала, половину отливали на чай, остаток
доваривали согласно меню. Исчез "напряг", в шторме уже побывали, узнали,
что это такое. Поэтому боялись его меньше. Плот почти всегда шел на
"автопилоте". Рулевой не сидел как каторжный возле румпеля, боясь покинуть
вверенный ему пост даже на минуту, а шатался по плоту, ища развлечений.
Только изредка сверял курс, когда вдруг замечал, что ветер или волны идут
не с той стороны. В общем, зажили вольно. Наверное, даже слишком вольно.
Нет-нет да проскакивало бравурное пренебрежение морем. Мол, имели мы в виду
эту соленую лужу. Пытались высчитать конец плавания чуть не до часов.
Шарили по карте линейкой, транспортиром, выдвигали прогнозы один нахальнее
другого. Впору было укладывать чемоданы. В сравнении с первыми днями
плавания ко всем трудностям относились легко. Плыть-то осталось совсем
ничего! Почему мы так решили, объяснить не берусь. Может быть, слишком
легко дались первые десятки километров от Барса-Кельмеса?

Избыток времени тратили на развлечения. Играли в карты - в дурачка, в
морской бой, даже читали попеременно две книги, подаренные на острове:
затертый до дыр детектив и путеводитель какого-то местного издательства,
где страниц двадцать отводилось под описание Аральского моря. Два наиболее
живописных отрывка Войцева выписала себе в дневник. Один был цитатой из
старинного - начала века - словаря Брокгауза и Ефрона и выглядел так:

"Большое затруднение для плавания по Аралу, особенно на парусах, составляют
частые затишья и бури. Плававшие по Аралу экспедиции замечают, что
умеренный ветер бывает редко, после бурь бывает сильное волнение, во время
которого лавировать невозможно". Такое определение нам очень льстило.
Как-никак мы протопали полморя и именно под парусом! Было за что себя
уважать!

Второй отрывок радовал еще больше. Это были воспоминания "Магеллана
Аральского моря" - будущего контр-адмирала русского флота, выдающегося
моряка-исследователя Бутакова Алексея Ивановича. Вот что писал он в
"Вестнике Русского Географического общества" за 1853 год:

". В море Северо-Западный и Северо-Восточный ветра делают плавание очень
трудным, часто подвергали они нас крайней опасности, задувая с силой шторма
и вынуждая к рискам, нередко выходившим за пределы благоразумия. Ветер
здесь крепчает вдруг, разводит огромное волнение и потом, стихнув так же
скоро, оставляет после себя самую несносную зыбь Вообще говоря, Аральское
море принадлежит к числу самых бурливых и беспокойных". И ниже об одном из
штормов: "В восемь часов ветер вдруг от запада и засвежело... В девять
часов утра ветер скрепчал до степени шторма, и я бросил другой якорь.
Волнение развело огромное и, так сказать, бурунное, отчего каждый вал с
ужасающей силой ударял шхуну... и я ежеминутно ожидал гибели. В семь часов
вечера налетел страшный шквал с градом. Не постигаю, как не оборвались
канаты и как мы уцелели. Потом всю ночь ни ветер, ни волнение не смягчились
нисколько, и мы обязаны спасением единственно божьему милосердию".

Бутакову было с чем сравнивать свои впечатления. Еще молодым морским
офицером он совершил трехгодичное кругосветное плавание на парусном
транспорте "Або" - пересек Атлантический, Индийский, Тихий океаны и
множество морей, оставив за кормой в общей сложности 44 108 миль!

Ну как было не загордиться нам, "последователям" Бутакова? Мы раздувались
от гордости, как поющие лягушки на болоте, и забывали о "службе"!

К вечеру я принял вахту. Не в 23.00, как раньше, а что-то около
одиннадцати. Вы чувствуете - "что-то около..." Хороша дисциплинка!
Салифанов под керосиновой лампой раскладывал пасьянс. Он мешал валетов с
королями, тузов с восьмерками.

- Если пасьянс получится, я тебя сменю в три часа, - сообщил он мне, - если
не получится, в четыре!

И продолжал свои упражнения. Безусловно, это был очередной и довольно
глупый розыгрыш, но я стал с опаской наблюдать за развитием карточного
сюжета.

- Ты десятку вон туда положи, - советовал я.

- Эк ты засуетился, бедолага! Не хочешь лишний часик постоять! - жалел меня
Сергей.

Ничего себе часик - шестьдесят минут!

- Ты брось такие дурацкие шуточки, - рассердился я, - отстоишь как
миленький!

- Это как карты покажут, касатик! Против судьбы не пойдешь, - коверкая язык
под цыганку, изрек Сергей.

Я нервничал, как зритель, сидящий на галерке на самом неудобном месте. Я
тянул шею, привставал на ногах, пытаясь не пропустить происходящее на
сцене.

Сергей не спешил. Пасьянс его уже интересовал мало. Он наслаждался моими
страданиями.

- Вот эту дамочку мы бросим сюда. Или сюда? Как ты считаешь, Андрюшка?

Я молчал. Но для продолжения диалога Сергею мой голос не требовался. Он
прекрасно обходился один. Наконец, он с огромным сожалением вздохнул и
уложил последнюю карту.

- Сошелся! - пожаловался он.

Наглец, он еще искал моего сострадания!

- Ладно, буди меня в три часа, - милостиво разрешил Салифанов.

"Разбужу без пятнадцати три", - твердо решил я про себя. Сергей со вкусом
заерзал на постели.

- Хорошо! Ножкам тепло, спинке сухо, в бочок не дует, - издевнулся он под
занавес. Зевнул сладко, потянулся.

- Не желаешь погреться? - с ясно провокационной целью предложил он.

Я почувствовал, как ему сейчас хорошо.

- Ах да, ты ведь не можешь, - "вспомнил" Сергей, - ты же за руль держишься.
Жаль. Жаль.

Он еще раз зевнул, до хруста в челюстях, и улегся, демонстрируя удобство.
Ну, каков! Добился своего. Моя вахта только началась, а я уже мечтаю о
постели, как курильщик о махорке. Лечь бы, закрыть глаза... Мощный зевок
раздвинул мои челюсти. Я сопротивлялся, пытался загнать его обратно, но
только шире раскрыл рот. Зевнул так, что уперся подбородком в грудь. По
спине побежали колючие мурашки. "Бр-р", - передернул я плечами.

- Спать хочешь? - приподняв голову, сочувственно спросил Сергей и тут же
добавил, не меняя тона: - А не будешь!

- Разбужу полтретьего, - обозлился я.

Море шумно вздыхало в беспокойной ночной дреме. Я притянул к себе приемник,
включил, негромко щелкнул динамик. Я закрутил ручку регулятора громкости до
упора. В динамике что-то захрипело. Приблизил приемник к уху. Кажется,
играла музыка. Покрутил во все стороны, пошарил по средним и длинным
волнам. Громче не стало. Вездесущая влага добралась до батареек, и динамик
наверняка отсырел. Четыре часа ночной вахты одному, в полной темноте, да
еще без приемника - это трудно настолько, что передать не берусь. С курсом
плот справлялся самостоятельно. Я оказался безработным. Я начал убивать
время. Я приканчивал минуты, как командированный гостиничных клопов, с
такой же озлобленной решимостью. Я загонял их десятками в ловушки и
уничтожал скопом, если удавалось придумывать длительные занятия, например,
дозаправку "летучей мыши". И бил поодиночке путем чесаний, вздохов,
покашливаний, зевания. Таким образом убил час и принялся за другой. Десять
минут размышлял о том, как буду отъедаться дома. Представлял в мельчайших,
даже микроскопических подробностях до тех пор, пока с языка не закапала
слюна. Тогда начал фантазировать на тему "Возвращение героев-покорителей
домой". Здесь наличествовали цветы, журналисты, пионеры, духовые оркестры и
слезы. Еще четверть затратил на сочинение убийственной фразы, которую
произнесу пред ясными очами Васеньева и Монаховой. Итого, отправил в
небытие еще сорок минут. И здесь допустил роковую ошибку: стал мечтать о
близком. О том, как лягу спать через два часа двадцать минут. Этого
оказалось достаточно, чтобы неожиданная истома парализовала мою волю и
сознание. Я "поплыл". Стало ужасно неуютно сидеть вот так, скрючившись,
посреди моря, на плоском как блин плоту, где не предусмотрено ни рулевых
рубок, ни кают. Холодный озноб пополз по спине. Задеревеневшие от неудобной
позы ноги ныли. Стало себя жалко. Я пододвинулся ближе к постели. Из-под
одеял слышалось умиротворенное сопение Сергея и Татьяны.

- Кому станет плохо, если ноги будут в тепле? - задал я себе хитрый вопрос.
- Безусловно, никому! Будет сплошная польза. Значит, я имею право пихнуть
свои ступни под одеяла? Конечно, - вновь согласился я. Не мог же я сам себе
отказать! С салифановской стороны внедряться было опасно. Не дай бог
проснется - шума не оберешься. Я приподнял одеяло и нырнул ногами внутрь.
Некоторое время сидел в тихом блаженстве. Но потом спохватился - неприлично
складывать ноги перед самым лицом Тани. А ну, как дама проснется? Откроет
глаза и вместо ожидаемого лица прекрасного эльфа, в крайнем случае букета
свежесрезанных роз, обнаружит два моих сорок третьих размера. Надо
заботиться о психическом состоянии прекрасного пола. Если честно, я изрядно
шельмовал в тот момент, но измучившееся от бытовой неустроенности тело
убедило совесть, что все делается исключительно ради благополучия Войцевой.
Ужом я ввинчивался глубже в спальную берлогу. Вот так, хорошо! До румпеля я
могу дотянуться и отсюда. Но этого пока не требуется. Компас рядом. Полчаса
я честно пялился в темноту. Отсутствие видимых ориентиров утомляло зрение.
Хоть бы какой шальной корабль мелькнул на горизонте. Нет, все та же
пустота. Глаза щипало, как от попавшего внутрь песка. Я часто-часто моргал,
выступали слезы. Скоро глаза стали самопроизвольно смыкаться. Волевыми
усилиями я разлеплял их, но они назло снова закрывались. Брызнул на лицо
пригоршню забортной воды, растер кожу, мышцы. Кровь прилила к голове. Но
потом глазные мышцы против моего желания сократились, веки упали вниз,
зашторивая утомившиеся зрачки. Я проваливался в мгновенный сон, но быстро
пробуждался. С ног тянуло теплом. Мерные вздохи моря и ныряния плота
баюкали не хуже дуэта колыбельной песни с люлькой. Промежутки зажмуривания
становились все более продолжительными. Иногда открывать глаза без помощи
пальцев было невозможно. Мышцы лица сводило судорогами, как ноги в холодной
воде. Я пережидал боль, размежевывал веки, но спустя несколько минут они
вновь захлопывались. Наверное, нужно было встать и умыться, но достаточно
было чуть шевельнуться, как тело начинало сотрясать в ознобе. Наконец я
отключился надолго. Видел какие-то сны, удивительно переплетающиеся с
действительностью. Плот качался, и мне снился идущий поезд. Падали гребни,
барабаня брызгами в натянутый полиэтилен, и в сон проникал ливневый дождь.
Я постоянно пробуждался, казалось, спал секунды, всматривался в компас,
убеждался, что плот держит заданный курс, и скоро вновь задремывал,
вжимаясь спиной в теплоту Таниного тела. Так и не заметил конца вахты,
прихватил из салифановской доли тридцать минут.

Сергей долго пытался выяснить причину моего благородства. Но я отвечал
туманно и путано. Уснул я, еще не коснувшись щекой импровизированной
подушки, в падении. Под утро, случайно проснувшись, по привычке огляделся.
Сергей лежал, свернувшись калачиком, на рюкзаках. В первое мгновение я
хотел его окликнуть, но вспомнил свою вахту и не стал тревожить.

День принес новый и, пожалуй, самый серьезный за все время плавания
сюрприз. Готовя обед, Сергей откупорил бак с пресной водой и сдавленно
охнул. Я оглянулся на его голос, в котором прозвучали незнакомые нотки, и,
поняв, что дело серьезное, перебрался на нос. Сергей лежал возле бака и
суетливо перебирал пальцами по сварному шву. Я наблюдал, не мешая ему.

- Вот, - выставил он указательный палец. Я ничего не понял. - Вода, -
скорректировал мое внимание Сергей. На кончике его пальца набухала
прозрачная капля.

Предчувствуя нехорошее, я встал на бак и заглянул через заливное отверстие
внутрь. Воды осталось на донышке. А мы после Барсака успели использовать от
силы ведро.

- Шов лопнул, вот она по капле и сочилась, - пояснил Салифанов, - наверное,
от самого острова.

Я отыскал кусок киперной ленты, привязал к нему гвоздь, опустил в бак.
Гвоздь глухо стукнул о днище. Я вытянул ленту, прикинул длину промокшего
материала.

- Пятая часть - пятнадцать-двадцать литров! - объявил я безрадостные итоги
обмера.

- И еще литров двадцать в камере, - напомнила Войцева.

Итого, сорок литров. Неделя, если срезать потребление до полутора литров в
сутки. Выкрутимся! Сергей перетащил кастрюлю к камере, справедливо
рассудив, что в баке вода сохранится дольше. Приходилось переключаться на
аварийный режим - худшие продукты потреблять первыми, лучшие - оставлять на
потом.

Сергей открутил колпачок, надавил на резину, и из камеры потекла мутная
белая струйка воды. По виду она напоминала молоко.

- Что это? - спросила Войцева. Сергей наклонил кастрюлю, смочил губы,
облизал их и, поморщившись, сплюнул в море.

- Финиш, - просто сказал он.

Я не поверил. Не мог поверить ему на слово. Я поднял кастрюлю, отпил
изрядный глоток. Это была не вода. Все, что угодно, только не вода!

- Это тальк, жженая резина и, возможно, еще что-то, - определил Сергей и
выплеснул остаток за борт.

Я попытался сделать еще один глоток, но меня сразу вырвало. Организм
отказывался принимать такой технический коктейль. Сергей, обмотав золотник
многими слоями марли, попытался профильтровать воду. Он сцедил несколько
граммов, но лишь для того, чтобы убедиться - все бесполезно. Вода вкуса не
меняла. Значит, в нашем распоряжении осталось двадцать литров. Это чуть
больше, чем ничего.

- Сегодня чай будет из морской воды, - обрадовал Сергей.

- Разбавь наполовину пресной, - попросила Войцева.

- Только этой, - кивнул в сторону камеры Сергей и предупредил без обычной
улыбки: - Примите к сведению, хохотушки кончились! Послаблений по моей,
пищевой, линии не будет!

Положение действительно сложилось серьезное. Теперь мы это чувствовали
особо, был опыт плавания до Барсака. Тогда осознать всю серьезность
возможных последствий нам мешал запасенный на берегу оптимизм. Теперь
иллюзий не осталось.

Бак постановили считать неприкосновенным запасом. Шов во всех сомнительных
местах промазали разогретым битумом. Обед впервые встретили без энтузиазма.
Горечь морской воды забить было невозможно. Кашу ели с трудом, пропихивая
теплую массу ложками в пищевод.

Я отхлебнул из своей кружки и понял, что предпочту на сегодня остаться без
чая, чем пить это пойло. Начал химичить: с избытком бросил сахар. Горечь
приобрела приторный сладко-соленый привкус. Распечатал пачку с лимонной
кислотой, всыпал от души. Попробовал - даже скулы свело. Я сморщился,
словно заглотил целый лимон, но даже кислота не забила вкус моря. С
сегодняшнего дня еда становилась не удовольствием, а наказанием!

После обеда Сергей провел очередную ревизию продуктов. Вновь выбраковал
немалое количество вермишели, круп, сухарей. Плесень наращивала аппетиты,
съедая в день больше, чем мы втроем. Но это обстоятельство пугало
несравнимо меньше. Я предпочел бы махнуть все наши продовольственные запасы
на пару ведер обыкновенной речной воды.

Теперь нам снова был необходим берег. Хоть какой-нибудь захудалый, только
бы берег. Я мечтал о нем, как о самой жизни. Там бы выбрались. Хоть
волоком, хоть пешком. Я надеялся на везение. Вынесло же нас на Барсак.
Почему в этот раз события должны сложиться мрачнее? "Нет, все будет
отлично", - успокаивался я. Мне невозможно было представить нас погибшими,
вернее, мог допустить такую мысль, но это больше напоминало бы игру в риск.
Поверить в это нормальному человеку невозможно. Этого не может быть, потому
что быть этого не должно. Мы безоговорочно верим в свое бессмертие вплоть
до того момента, когда нос к носу сталкиваемся со своей собственной
смертью. Будет берег, обязан быть!

И судьба услышала мои молитвы. Она подгадала нужный ветер и направление
волн. Она подтасовала наш курс. Свела незначительные случайности в единую
цепь закономерностей и точно приткнула плот к берегу. И произошло это очень
скоро, в начале следующих суток. Но лучше бы этого не случилось. Лучше бы
пройти нам мимо в тот раз, и тогда, быть может, все сложилось бы иначе...

Глава 14

Глубокой ночью наш курс пересекла неожиданная земля. Обмелевший Арал
вытолкнул на поверхность воды новый, не нанесенный на карты остров. Ни
первый, ни второй рулевой не могли знать о нем, тем более увидеть что-либо
в кромешной темноте. Шли по компасу. Ни тот ни другой не отвернули ни на
градус, ведя плот под идеально прямым углом к линии берега. Глубины
убывали. Закрепленный в режиме "автопилота" руль скреб дно. Плот вползал на
мель, тянущуюся на многие десятки километров. Оставляя глубокую борозду, он
все глубже забирался в уготованную ему ловушку, влекомый волнами, крепким
нордом, дующим в паруса, и нашей глупостью. По сантиметру, уже безнадежно
увязнув в песке, плот, как умирающий зверь в нору, вполз на мокрый пляж.
Волны и течения подгребли под камеры песчаную подушку, посадив плот на нее,
как памятник на постамент. Произошла история та же, что в начале плавания.
Но тогда все закончилось комедией, на этот раз сюжет разворачивался в
трагедийном ключе.

Утром мы смогли оценить величину постигшей нас беды.