сов! Правильнее предположить, что мы дали
маху в оценке пройденного расстояния. Скорость-то у нас, как ни верти,
слабовата - каждая камера воду гребет, аж пену взбивает. А их двадцать
штук.

Остров проплывал по правому борту, мы уже прошли треть видимого берега.

- Завернем? - задумчиво предложил Валера.

- Зачем? - забеспокоился я.

Не лежала душа у меня к этому острову. Чувствовал, не будет от визита
добра!

- Подремонтируемся, воду наберем, - начал загибать пальцы на руке Валера.

- Давайте пристанем, - жалобно попросила Монахова, - хоть на полдня, - и
добавила со слезой в голосе: - Ну, пожалуйста.

- Ты знаешь, как переводится на русский язык Барса-Кельмес? - спросил я и,
не дожидаясь ответа, расшифровал: - Остров "Пойдешь - не вернешься!"

Зависла напряженная минутная пауза.

- Куда мы денемся, - смахнул озабоченность Валера. - Ну, денек постоим,
максимум два.

- Даешь Барсак! - выдвинул лозунг Сергей.

Сопротивляться было бесполезно.

Все засуетились, словно выиграли на тридцатикопеечный билет автомобиль
"Волга". Васеньев, торопясь, отжал румпель до упора. Даже Монахова
поднялась на ноги, ухватившись за мачту, и с тоской глядела на остров. Я
тоже вгляделся в серую полоску берега, разом представил, как можно по нему
пройтись, твердо ступая подошвами, не шаря по сторонам руками в поисках
опоры. Как можно поваляться на песочке...

Меня охватило лихорадочное нетерпение. Теперь мне уже стало физически
невозможно находиться на воде, именно теперь, когда плот развернут на новый
курс, а берег вон он, родимый, в десятке километров от нас. Меня охватила
бешеная ностальгия по суше.

- Скорее, скорее, - подгонял я плот.

Засуетился, подтянул паруса, попытался вырвать у Васеньева румпель, но он
отталкивал меня плечом, гнал от руля.

- Я сам, - бормотал он, не отрывая глаз от земли. После поворота волны
стали накатывать с борта. При дневном свете они уже не вызывали такой
страх, как ночью. Хотя отдельные переваливали за два с половиной метра. Да
и земля вон, рядом, что теперь нам шторм!

Мы даже не задумывались, что в случае оверкиля единственно, чем нам может
помочь суша, - это скрасит последние печальные мгновения нашего
существования. Добраться вплавь до нее при таком волнении - утопия.

Плот шел тяжело. Волны сбивали его с курса, тащили параллельно береговой
полосе. На метр движения вперед приходилось не менее полуметра сноса. Так
запросто можно было промахнуться, проскочить остров за южной оконечностью.

- Сделайте что-нибудь! - попросила Монахова. Если бы можно было добраться
до острова своим ходом, Наташа, ни секунды не сомневаясь, сиганула бы в
воду.

- А до него, между прочим, неблизко, - закончил какие-то свои расчеты
Салифанов, - там берег высотой метров пятьдесят. Его далеко видно!

- Не зацепимся! - бесцветным голосом констатировал Валера.

- Как не зацепимся?! - запротестовало все внутри меня, хотя еще полчаса
назад я был категорически против смены курса. - Неужели мы не сможем
осилить эти несчастные десять километров?

- А если на веслах? - предложила Монахова. Весла могли помочь лишь на
коротких дистанциях. Каждый строенный - в три лопасти - гребок продвигал
плот от силы на двадцать сантиметров. Тысяча гребков - двести метров. Через
полтора часа работы, учитывая наше далеко не спринтерское питание, мы бы
испустили дух.

- Если бы мотор был, - вздохнула Войцева.

- Если бы мотор был, да ветер дул в спину, да остров был ближе, а само море
меньше, - передразнил ее Валера.

- Кто на мачту спальник повесил сушить? - возмутился я. - Это же лишний
снос!

Спальник убрали. Все, кроме рулевого, легли на настил. Четыре стоящих
человека - это не меньше трех квадратных метров паразитической парусности.
Что еще мы могли сделать? Только ждать! Наверное, было бы лучше вообще не
увидеть этот остров. Не ломать уже устоявшийся морской быт. Шла бы обычная
жизнь, подчиненная вахтенному расписанию. Сегодня даже обед не варили,
Сергей категорически отказался.

- Зачем, - сказал, - на берегу приготовим.

А будет ли берег, это еще вопрос!

К полудню мы приблизились к берегу километра на четыре. Уже ясно
просматривались складки рельефа, узкий песчаный пляж под обрывом. Но остров
продолжал неуклонно смещаться к северу, точнее сказать, мы дрейфовали к
югу. Было до слез обидно проскочить в ста метрах от вожделенного берега.
Впереди на триста километров, не считая мелких островов, простиралось
только море.

- Надо было сразу брать курс на Барсак! - ворчал Васеньев.

- Мы же собирались на него вообще не заходить, - возразил я.

Часа в четыре стало очевидным, что берега мы не минуем. Вслух об этом не
говорили, боялись спугнуть изменчивую фортуну, которая на этот раз была к
нам благосклонна. Выступающий в море берег прикрыл плот от волн. Дрейф
уменьшился, появился простор для маневра. Скоро пошло мелководье.

В 16.30, перескочив полосу прибоя, плот ткнулся носом в берег. Разом
соскочив в воду, мы взялись за каркас, рывками, на гребешках набегающих
волн, вытянули плот на песок.

- Приехали! - счастливо сказала Монахова и села на мокрый песок. Я, еще не
осознавая привалившего нам счастья, шагнул от плота в сторону и
почувствовал, как земля явственно качнулась вбок. Ища опору, я шире
расставил ноги. Что такое? Уж не землетрясение ли? Это было бы слишком. Я
посмотрел на Васеньева. Он шел по берегу, комично переваливаясь на ногах,
как на ходулях. Мы разучились ходить! Неделю мы занимались только тем, что
уравновешивали качания плота. Теперь мне стала ясна причина шикарной,
вразвалочку, моряцкой походочки, так поражающей детское воображение.

- Ну что, девочки - направо, мальчики - налево? - внес деловое предложение
Салифанов.

Проза жизни безжалостно топтала романтическую поэзию морских путешествий.
Разве так в детстве представлял я высадку на незнакомый, возможно,
необитаемый остров?

- Командор! Мне не по нутру тишина этого атолла. Ставлю бочонок рома против
пеньковой удавки, нам не избежать здесь встречи с краснокожими. Клянусь
своей аркебузой, они выпустят нам потроха! - примерно так должен был
сказать настоящий морской волк, ступивший на незнакомый берег. А тут -
"девочки направо...". Тьфу!

Я развернулся и зашагал в указанном мне направлении - налево. Но не успел
отойти и тридцати шагов, как раскалившийся на солнце песок стал
чувствительно жечь мне пятки. Постоянно промокавшую войлочную стельку я
вытащил из кед еще дня три назад. Я убыстрил ход, наконец побежал. Во время
бега подошва соприкасалась с землей лишь на краткий миг и, не успев как
следует нагреться, охлаждалась в воздухе. Чем быстрее двигаешь ногами, тем
прохладнее ступням. Описав широкий полукруг, я выскочил на берег и уже по
мокрому, прохладному песку вернулся к плоту. Все удивленно смотрели на
меня, не находя объяснений моим физкультурным упражнениям.

- Жжется! - ответил я на молчаливый вопрос и, взобравшись на плот, стал
искать стельки. Все последовали моему примеру. Экипировавшись, как
подобает, мы дружно зашагали в разные стороны. Но чем дальше мы отходили,
тем яснее становилась бессмысленность нашей затеи. Туристские законы явно
не подходили к условиям пустыни. Песчаный пляж тянулся и километр, и два, и
три. Ни холмика, ни ямки, ни даже кустика, могущих послужить укрытием, нам
не встретилось. Салифанов развернулся и решительно пошел к плоту. Девчата
уже были там. Они оказались сообразительней нас и повернули раньше. Теперь
они без особого энтузиазма готовились лезть в воду. "Купаться", - как
объяснила Монахова. Сергей выдернул из-под рюкзаков запасной шверт -
фанерный лист размерами полметра на метр - и, вырезав на нем ножом "М" и
"Ж", направился прочь от плота. Девчата воспитанно отвернулись. Сергей
удалился метров на четыреста и стоймя воткнул шверт в песок. Скрылся за ним
и тут же поднял руку со сжатым кулаком и оттопыренным большим пальцем. Мы
поняли: комиссия приняла объект с оценкой "хорошо". Через некоторое время
он вернулся, неся свое изобретение под мышкой. Первую береговую проблему мы
решили с честью.

Лагерь решили разбить в полукилометре от линии прибоя. Вещи перетащили с
плота и разложили полукругом, открытым к морю. Самое ценное уложили в
середину. Издалека импровизированный бивак напоминал разрушенное
фортификационное сооружение.

Валера и Сергей стали собираться в дорогу. Они должны были провести
разведку в глубь территории, попытаться отыскать людей и вообще выяснить,
остров ли это. Взяли они с собой немного: полдюжины банок консервов,
сухари, одеяло и шесть литров воды. Все уложили в один рюкзак.

- На приключения не нарывайтесь, - пожелал я.

- Это не море, а земля! - топнул ботинком по песку Сергей. - Здесь нам сам
черт не брат.

Уходили неторопливо, экономным "походным" шагом. Я долго смотрел вслед их
уменьшающимся фигурам. Под обрывом они и вовсе исчезли. На душе было
беспокойно - вдруг что случится? Вдвоем в пустыне. О том, что положение
оставшихся не менее плачевно, как-то не думалось. До темноты было еще
далеко, и я решился обследовать ближайший берег. За час дотопал до обрыва.
Метров сорок, прикинул высоту. Если здесь построить десятиэтажное здание,
оно не дотянулось бы до вершины. Ветер выбил в мягком известняке глубокие
ниши, вытесал причудливые башенки, пирамиды. Я шел под склоном, часто и
подолгу рассматривая увиденное. Скоро наткнулся на скелет какого-то
животного. Выбеленные кости матово блестели на солнце. Невдалеке валялся
припорошенный песком череп с парой узких, слегка изогнутых рогов. Еще через
десяток шагов я чуть не наступил на кучу спрессованного известняка, из-под
которого торчали остатки других скелетов, задранные вверх ноги с обрывками
шкуры и темными копытцами. Наверное, склон в этом месте обрушился и погреб
под собой неосторожно подошедших животных Я обошел стороной это
естественное кладбище.

Продвигался теперь с опаской, поглядывая на близкий обрыв. За первым же
поворотом увидел какое-то странное металлическое сооружение. Вначале
обрадовался, подумал: причал, но потом разглядел, что до воды от него
неблизко, а строить причал посреди песчаной отмели незачем. Подошел ближе -
из песка торчала почти полностью занесенная, старая, изъеденная ржавчиной
баржа Как она сюда попала, когда - кто знает Скорее всего таскали на этой
баржонке уголь или дрова для прибрежных поселков и бросили здесь ржаветь.

Спустился по шаткому трапу в трюм, но он был до самого верха занесен
песком. Что покоилось под его многометровой толщей, установить было
невозможно.

Я прошелся по нагретой гулкой палубе, спрыгнул с другой стороны на песок,
шлепнул по помятому борту ладонью, словно прощаясь. Я уходил, а баржа
оставалась догнивать свой век. Мне было ее жаль.

О судне можно сказать, как о человеке. Я всегда воспринимал корабли
одушевленно. Наверное, оттого, что на судах люди живут, а не просто
передвигаются, как на самолетах, поездах, автобусах.

За следующим мысом был новый мыс и тот же пейзаж. Я решил взобраться на
обрыв и, если не увижу признаков жилья, вернуться верхом к плоту. В одном
месте я отыскал довольно пологую ложбинку. Подобрал у ее основания два
высохших рога - такие же, как виденные ранее, чтобы показать девчатам. И
полез вверх.

Первые метры дались легко. Я шел не сгибаясь, только слегка наклонив корпус
вперед. Но чем выше поднимался, тем склон становился круче. Из-под ног
съезжали мелкие камешки и сыпались вниз. Под самым обрывом я с грустью
убедился, что отвесная ступень, выводившая наверх, была высотой не полтора,
как я оценил снизу, а два с лишком метра. Я влез в ловушку!

Дотянуться до верха я не мог, по крайней мере в том месте, где находился
сейчас. Вернуться обратно тоже. Спускаясь по крошащемуся известняку, я был
бы лишен тех точек опоры, которые использовал при подъеме, и рано или
поздно сорвался бы вниз. Известняк - не скалы, ломается от малейшей
нагрузки, удержаться на нем невозможно. А падать есть куда

Я взглянул вниз, и у меня мелко затряслись коленки. Я совершил типичную для
начинающих альпинистов ошибку: забыл, что спуск с горы намного труднее
подъема на нее.

На четвереньках я прополз еще немного вдоль склона и остановился в
нерешительности. Дальше пути не было. Вернее, был, но крайне рискованный. Я
с надеждой оглянулся назад. От моего движения зашевелились камни, и я
съехал на полметра. С трудом остановил сползание, упершись ногой в какой-то
случайный выступ. Растянувшись на животе, я размышлял о собственной
глупости, толкнувшей меня на эту стену. До смерти я, конечно, не разобьюсь,
успокаивал я себя, но половину костей поломаю.

Отдохнув с десяток минут, я решил внимательно оглядеться - вдруг обнаружу
какие-нибудь зацепки, ведущие наверх. Я осторожно повернул голову и
обомлел! Метрах в пяти от меня, в небольшой ямке, уютно устроившись, лежала
крупная змея. Над свернутым в кольца телом неподвижно торчала маленькая
головка, обращенная в мою сторону. Я мгновенно покрылся испариной.

Где только в организме на это вода отыскалась? Я боялся шевелиться, дышать,
моргать, чтобы ненароком не спровоцировать нападение ядовитой рептилии.
Защититься от нее было невозможно, я даже не мог прикрыть лицо, надумай она
подползти ближе.

Змея смотрела своими глазами-бусинками прямо мне в зрачки, словно оценивая
на вес и съедобность свою будущую жертву. Я попал в жуткую вилку - не мог
двинуться назад, ибо этот путь сулил только одно - падение по меньшей мере
с сорокаметровой высоты. Не мог двинуться и вперед, так как знал - любой
лишний жест чреват быстрым броском длинного жилистого тела в мою сторону и
мгновенным укусом в область головы, после которого я едва ли выживу. Но я
не мог и оставаться долго недвижимым. Поза была неудобная, опора шаткая.

Я лежал, распластанный на склоне, как цыпленок табака, и мои мышцы мелко
тряслись от страха и напряжения.

А если она здесь не одна? Может, их тут целый выводок, и сейчас внизу, у
ног, которых я не вижу, ползает десяток этих тварей. Мне неудержимо
захотелось оглянуться, но я боялся пошевелиться. Я представил, как они
сейчас подползут и уткнутся своими холодно-шершавыми телами в голые икры.
По спине пробежала болезненная дрожь. Змея, уловив движение, дернула
головой, сделала угрожающий выпад в мою сторону. Животный, безысходный
страх - сейчас меня будут убивать и съедать - сжал сердце, словно кто-то
надавил на него кулаком. Я невольно отшатнулся, может быть, на сантиметр,
не больше, но этого было достаточно. Опора под правой ногой подломилась,
зашуршали камни, и я верхом на них, как на роликах, поехал вниз. Змея
молнией метнулась в сторону и исчезла. Но положение мое от этого легче не
стало.

Ногами и руками я судорожно хватался за любую неровность земли, но зацепки
крошились, в мгновение превращаясь в пыль. Я сползал, отчаянно представляя
предстоящее мне сорокаметровое падение. В довершение всего склон ниже меня
обрывался резким уступом, которого раньше я не замечал.

Чем отчаяннее я пытался выбраться наверх, тем больше растревоживал осыпь и,
значит, убыстрял печальный итог своей альпинистской деятельности. Самое
интересное, что в панике я даже не догадался выбросить засунутые под
резинку штанов подобранные два рога, и теперь они больно впивались в кожу.

"При падении они вспорют мне живот не хуже скальпеля", - испугался я. В
том, что я упаду, сомнений быть уже не могло. Моей задачей было сохранить
хотя бы костяк скелета, к которому можно было бы пригипсовать переломанные
конечности и мелкие кости. Непонятным образом вывернувшись, я правой рукой
выдернул из-под себя рога. Но, интуитивно догадавшись, не выбросил их, как
предполагал, а, зажав в кулаке, упер в склон. Падение замедлилось. Вокруг,
обгоняя меня, перекатывались сбитые камни. "Ого! Так мы еще повоюем!" -
взбодрился я.

Перехватил левой рукой второй рог, с размаху всадил его в известняк. Рог
держал. Пусть не лучше альпенштока, но опираться на него вполне можно было.

Я подтянулся на руках и, резко выдернув, воткнул первый рог выше. Снова
подтянулся. Хоть и медленно, но добрался до отвески. Что делать дальше,
было неизвестно. На раздумья времени не оставалось. Неподвижность я себе
позволить не мог! Воткнутый рог очень быстро крошил породу вокруг себя,
опора терялась. Я должен был беспрерывно работать руками, чтобы оставаться
на месте. Надолго ли меня хватит?

Была не была! Почуяв надежную опору в левой руке, я приподнял правую и со
всей силой вогнал рог в найденную в стене трещину. Подтянулся выше,
закрепил второй. Теперь, имея возможность за что-то держаться, я рискнул
выпрямиться. Затаив дыхание, вжимаясь телом в камни, я поднял свободную
руку вверх. Меня преследовало жуткое ощущение, что сейчас весь обрыв
отслоится под весом моего тела, сколется и съедет вниз, погребя под собой
навек. Никто и никогда не отыщет мои останки под многотонным каменным
завалом. Страшная смерть!

Ногти скребли известняк, я тянул руку, вытягивался сам. Кажется, тогда я
прибавил в росте целые сантиметры. Страх падения держал меня за горло, не
давая дышать в полные легкие. Наконец фаланги пальцев согнулись на кромке
обрыва. От радости я чуть не сорвался. На мгновение зависнув, я вскинул
вторую руку и, помогая ногами, вполз грудью на какие-то колючки. Было
наплевать на царапины. Главное - живой!

Я долго сидел на обрыве, приходя в себя. Сверху склон, на котором я боролся
за свое здоровье, если не саму жизнь, казался не опаснее детской песочницы.

Далеко гудело море. На фоне желтого песка оно казалось невероятно синим.
Наверное, стоило наслаждаться открывшимся пейзажем, но я слишком живо
помнил "прелести" морской жизни, выпавшие на нашу долю в последние двое
суток, чтобы получать от созерцания бескрайних водных просторов
эстетическое удовольствие. Да и пережитое мною только что приключение мало
к тому располагало.

Я поднялся на ноги, стряхнул с колен пыль, огляделся. Плато было ровным,
как стол, и совершенно безжизненным. Не было видно даже вездесущих
спутников цивилизации - столбов электропередачи. Я побрел вдоль обрыва,
внимательно глядя под ноги. Я боялся наступить на змею или каракурта.
Человек - раб своих представлений. Я исключения не составлял. Всегда знал,
пустыня - это песок, змеи и паукообразная ползающая, смертельно жалящая
мерзость, от одного вида которой нормального северного человека бросает в
дрожь.

Я шел и не мог найти объяснения, почему у меня из-под ног с шипением не
выскакивают шлангообразные кобры, не расползаются в стороны скорпионы и
фаланги. Ведь пустыня должна кишеть ими! И сама пустыня совсем не походила
на цветные рисунки из книги об арабских приключениях. Нет волнообразных
барашков, коварных зыбучих песков, нет даже элементарных финиковых пальм!
Кругом твердая, как камень, почва, из которой торчат низенькие колючие
кустики. Глазу зацепиться не за что. Может, потому здесь и змей нет, что
пустыня не настоящая. Как бы то ни было, я благополучно добрался до места,
с которого ясно просматривался наш плот. Спуск здесь был легок и приятен.

Я сбежал вниз и скоро был возле лагеря. Монахова подозрительно взглянула на
мою запыленную, с каплями крови футболку, порванные штаны.

- Поскользнулся, - объяснил я свой вид.

- На песке! - понятливо ухмыльнулась Наташа.

Не мог же я рассказать о допущенном мною грубейшем нарушении туристской
дисциплины - пошел один, без страховки, полез на незнакомую стену...

Кое-как разобравшись в салифановском хозяйстве, я развел примус, вскипятил
воду. Ужинали долго, со вкусом, бесконечно растягивая положенные каждому
триста граммов чая. Было приятно слушать шум близких гребней и чувствовать
себя в полной безопасности. Спать легли прямо на песок, подстелив одеяла.

Я лежал с закрытыми глазами, наслаждаясь покоем. Слушал вполуха, как Наташа
с Татьяной возятся, устраиваясь, обсуждают свои женские проблемы. Засыпал и
все еще слышал их бубнящие голоса.

Ночью ветер, сменив направление, сильно задул от берега. Где-то он сорвал с
поверхности пляжа кр