езавтра, - поправил меня Сергей.

- Хорошо, послезавтра, - согласился я. - Но это крайний срок?

Над моими крепостями взвились белые флаги. Я сложил оружие и безоговорочно
капитулировал.

- Ты мудрый человек, начальник, хотя почему-то немножко нервный, - отпустил
мне комплимент Салифанов - Ты вовремя закопал томагавк. В самый раз!

Капитуляция была признана почетной. Выплыли мы через двое суток.

Глава 2

На берегу собралась толпа. Поменьше, чем это бывает во время футбольного
матча, но побольше, чем собирается на домашние вечеринки. Человек пятьдесят
- точно. Люди стояли скучно, как после дорожно-транспортного происшествия,
когда смотреть уже не на что, но и уходить не хочется.

Мы начали перетаскивать на плот рюкзаки с вещами и продуктами, мешки с
инструментом, кухонным имуществом, аптечкой. Последним затаскивали
столитровый бак с пресной водой, сваренный из двух оцинкованных корыт.

- Улыбайтесь, - шипел побагровевший от напряжения Салифанов. - На нас люди
смотрят. Делайте вид, что это доставляет нам удовольствие.

Подошвы ботинок разъезжались в песке, бак норовил соскользнуть с пальцев и
грохнуться нам на ноги. Мы пыхтели, качались из стороны в сторону,
ударялись плечами. Дотащили бак до берега, плюхнули его в воду. С минуту
стояли согнувшись, шумно отдуваясь.

- А что бы с нами сделалось, если бы мы взяли запас воды на все плавание? -
предположил Валера.

- Не надо про ужасы! - попросил Сергей. По воде бак транспортировать было
довольно легко. Благодаря тонкому слою воздуха, оставшемуся в верхней
части, бак держался на плаву. Сложнее было втащить его на плот. Сергей
засучил рукава, поплевал на ладони и спросил:

- Андрюшка, ты в чем сильнее, в жиме или толчке? Я к тому, что, может, мы
тебе мешаем, развернуться не даем, - пояснил он. - Ты скажи, не стесняйся.

- Да нет, ничего, валяйте, - успокоил я его.

- Я как лучше хотел, - вздохнул Сергей. Мы ухватились руками под днище.

- И-и-и раз! - скомандовал я.

Дернули бак вверх, и ровно на столько же погрузились в зыбкое дно.
Попробовали еще раз, и зарылись в дно по колено.

- Вы чего это? - обалдело спросила с плота Войцева, рассмотрев наши головы,
недвижимо торчащие возле плавающего бака.

- Отдыхаем! - ответил Сергей. - Нравится нам здесь.

Посидели еще немного.

- Может, еще разок дернем? - предложил Валера. Сергей прикинул на глазок
оставшиеся на поверхности сантиметры наших тел и ехидно хихикнул:

- Попробуй, а мы поглядим!

Толпа на берегу оживилась, приблизилась. Сидеть так дальше становилось
неудобным. Надо было либо тонуть, либо выбираться.

Решили втаскивать сверху, с плота. Навалились локтями на бак, утопили его
до дна, оперлись, выдернули из грунта ноги. Потом обвязали бак веревками.

- Девочки, есть типично женская работенка, - закричал Сергей.

Уже впятером, двое снизу, трое сверху, втянули бак на плот, привязали его к
каркасу толстым промасленным вонючим канатом, подаренным мотористом с
баржи.

- И все на том! - подвел итог погрузочным работам Сергей и стер с рук капли
мазута.

- По местам стоять! С якоря сниматься! - весело гаркнул Валера.

Наступила торжественная минута. Несколько человек в провожающей нас толпе
замахали руками и закричали что-то на прощанье. Стало чертовски приятно.
Жизнь сулила одни положительные эмоции.

- Руби кормовой! - наслаждаясь моментом, командовал я - Поднять паруса!

Валера, ухватившись за фал, резко потянул его вниз. Темное полотнище
грот-паруса, сшитое из бязи и мешковины, поползло по мачте вверх. На берегу
раздались смешки. Но на весельчаков шикнули. Торжественность момента
возобладала. Все-таки это были паруса, и отходили мы не так себе -
прогуляться до вечера, уходили в открытое море.

Грот вытянулся до топа мачты, схватил ветер. Плот зашуршал баллонами о
воду, набирая скорость.

- А мы плывем! - удивленно ойкнула Монахова. - Честное слово, плывем.

Я обвел всех торжествующим взглядом. На моем лице недвусмысленно читалось,
что все это естественно и иначе быть не может.

- Между прочим, ничего! - оценил начало плавания притихший Салифанов. -
Почти хорошо. На берегу кто-то крикнул:

- Счастливого плавания!

Оживленно заметались над головами фуражки и носовые платки. Мы немедленно
приосанились. Сергей несколько раз небрежно махнул рукой. Плот отходил все
дальше. До берега уже было метров сто пятьдесят. Нас распирало от чувства
собственной силы и исключительности. В это время плот начал несильно
уваливаться вправо.

- Андрей! - окликнула меня Татьяна, которая стояла возле руля и не знала,
что предпринять.

Неспешной походкой человека, знающего себе цену, я направился на корму.
Валера и Наташа почтительно расступились. Я чувствовал, что мой авторитет
растет прямо пропорционально расстоянию, отделяющему нас от берега.

- Это делается так, - небрежно объяснил я Войцевой. - При повороте влево
румпель толкаешь вправо от себя до упора. Ясно? - Татьяна молча кивнула.
Одной рукой, без видимого напряжения, я двинул руль в указанном мною
направлении. Ничего не изменилось. Плот по большой дуге уходил вправо. Все
уставились на меня, ожидая дальнейших действий.

- Подтяните грот, - уверенным тоном распорядился я, хотя был мало уверен,
что это поможет. Дуга поворота начала превращаться в круг. Грот с громким
хлопком перекинулся на другую сторону. Мы вновь приближались к берегу.

- Стаксель ослабьте!

Валера вытравил стаксель-фал и вновь уставился на меня.

На берегу наш странный маневр истолковали по-своему. Люди, стоящие в толпе,
кричали и приветственно сжимали руки над головами. Похоже, они решили, что
мы продемонстрировали особый морской шик, завершив в точке отхода
прощальный круг. Такая демонстрация филигранного мастерства судовождения.
Мои товарищи в глубине души, наверное, тоже надеялись на это.

Плот вновь по плавной дуге стал уходить от берега. Я с ужасом и надеждой
ждал того момента, когда мы достигнем точки, с которой следовало идти
прямо. Вдруг вырвемся? Но чуда не произошло... Когда я понял, что плот
заворачивает на второй круг, я почувствовал, что капитанские погоны опадают
с моих плеч, как сухие листья с осенних деревьев.

Я повернулся и сделал вид, что исправляю что-то в руле. Когда мы во второй
раз проходили возле берега, люди стояли молча. Только кто-то один, еще не
оценивший ситуацию, звонко крикнул:

- Семь футов под килем!

- На берег нам нельзя. Они нас растерзают! - твердо заявил Валера!

- Ильичев, уходи в море! - с угрозой в голосе зашипел Салифанов и,
обернувшись, ослепительно улыбнулся провожающим.

- Айн момент! - бодренько успокоил я всех, прикидывая, как бы сподручнее
дезертировать с плота.

Когда мы завершали четвертый круг, в толпе уже свистели. Салифанов сидел,
опустив лицо вниз, тихо, но внятно угрожал:

- В парусном флоте за такие штуки вешали на реях. Мы уваливались на пятый
круг. Наташа демонстративно легла на носу плота на доски и накрыла лицо
панамой. Она явно отмежевалась от меня и моей затеи.

- Шестой пошел! - объявил Валера,

- Он держит свои обещания, - усмехнулся Салифанов, кивнув на меня. - Он
обещал нам море? Вот оно, пожалуйста Он говорил о плавании? Я не могу
утверждать, что мы стоим на месте. А про то, что мы будем плавать столь
оригинальным способом, он ничего не говорил. Капитан! - окликнул он меня -
Можно узнать, на сколько суток рассчитано плавание?

Татьяна и Наташа тихо засмеялись Толпа на берегу рассосалась. К нам
привыкли. Мы стали фоном. Там - море, там - город, а здесь - эти, на плоту
вторую неделю крутятся.

Я лихорадочно соображал, как можно порвать этот порочный круг. Изображать
цирковую лошадь, ограниченную тринадцатью метрами арены, мне как-то не
улыбалось.

- Может, веслами погребем? - несмело предложил я.

- До какого побережья? - снова сострил Салифанов. - Это в контракте не
оговаривалось.

- Десятый кружок! Маленький, но приятный юбилей, - сообщила Войцева. Я
ожесточенно закрутил рулем во все стороны. Плот даже не шелохнулся. Он
продолжал ходить по кругу, как человек с завязанными глазами. Чертовщина
какая-то! Месяц назад, на ходовых испытаниях дома, он же управлялся! Что
изменилось? Плот тот же. Стоп! А руль-то другой, с меньшей площадью!

Во мне забрезжила надежда. Торопясь, я схватил лист толстой фанеры,
лежавший у борта, и сунул его в воду параллельно перу руля. Плот чуть
рыскнул влево. Этого даже никто не заметил, но стало очевидным, что дефект
устраним. Плот разворачивался все больше, вставая на заданный курс. Мои
товарищи, почувствовав какую-то перемену, закрутили головами.

- Никак проскочили? - удивился Валера. От увеличившейся скорости под
баллонами забурлила вода.

- Там какая-то штуковина поперек пути стоит, - высунула голову из-под
паруса Наташа.

- Буй, что ли? - переспросил я.

- Нет, здоровенная. Мы прямо на нее идем. Я привстал, но ничего не увидел.
Весь обзор по правому берегу мне перекрывал грот-парус.

- Уже близко, - добавила Монахова. Об этом я и сам догадался по жуткому
металлическому скрежету, доносящемуся спереди.

- Ильичев, ты давай отворачивай, а то как бы того... - забеспокоился
Валера.

Я лег на настил, прополз под парусом. Прямо по курсу стоял работающий
земснаряд. Гремя шестернями, он черпал донный грунт, углубляя фарватер.

- Сейчас он зажует нас вместе с песочком и не подавится, - успокоил нас
Сергей.

Я круто заложил руль вправо. Маневр удался, но положение не улучшалось, и
заметно усилился снос плота. Нас бочком, помаленечку оттаскивало к
земснаряду. Приближающиеся лязг и грохот не предвещали ничего хорошего.
Было бы крайне обидно оканчивать плавание и жизнь среди металлических
ковшей.

- Кеп, дай-ка веслецо! - протянул руку Валера.

- И мне, пожалуй, для разминочки, - поддержал идею Сергей, устраиваясь
поудобнее у борта. Он пропел на мотив известной песни:

- Если трамвай на твоем пути, кто-то должен уйти! Весла разошлись по рукам
мгновенно. Пять лопастей разом опустились в воду. Оттолкнулись, выиграли
метра полтора. Заметно прибавили в ходе. Земснаряд, бессильно скрежеща
металлическими зубами ковшей, проплыл метрах в шести-десяти сбоку.

- Еще сюрпризы запланированы? - перекрывая шум, заорал мне в ухо Валера.

Я неопределенно пожал плечами. Кабы знать, где придется еще падать...

Начали помаленьку обживаться. Фанеру намертво прикрутили к перу руля. Вещи
рассортировали, уложили на корме. Освободили площадку под спальные места,
расстелили поверх металлической сетки настила полиэтилен. Раскатали на нем
спальники. Сергей и Валера тут же упали на них сверху. Сергей поерзал
спиной.

- В общем, ничего. - Он остался доволен, закинул ногу на ногу, закурил,
наблюдая, как ветер припечатывает дым к полотнищу паруса.

- Будьте любезны, музычку какую-нибудь, - голосом капризного санаторного
отдыхающего попросил он.

Монахова включила "Альпинист".

"...Ураган пронесся над островом, произведя крупные разрушения. Волна,
обрушившаяся на прибрежные пляжи..." - начал пугать приемник приятным
дикторским баритоном.

Сергей приподнял голову, поморщился.

- Давайте не будем здесь про это! - запротестовал он.

Наташа крутнула ручку настройки. Я передал на минуту румпель Татьяне и
открыл первый ослепительно чистый лист "Судового журнала".

"17.30. Вахту принял Ильичев, - стараясь ровнее выводить буквы, написал я.
- Курс 175€. Ветер Сев.-Вост.". Плавание началось.

Глава 3

Удивительная это штука - ночные вахты. А уж первые - тем более. Все еще
внове, все удивляет, будоражит воображение...

На юге темнеет быстро, как будто кто выключателем щелкает. Солнце ложится в
песок, все кругом сереет, цвета исчезают. У нас на Урале закат - только
начало вечера, еще часа три светло, гуляй - не хочу. А здесь через полчаса
хоть глаз выколи, как в ящике. Темнота такая плотная, что, кажется, ее
можно рукой пощупать или, например, кусок ножом отхватить и бандеролью
домой отослать. Непривычно это, особенно поначалу.

Дома даже в полночь окружающий мир воспринимаешь, а здесь такое
впечатление, что сейчас в стенку лбом упрешься. В море так совсем
теряешься. Плот чуть покачивает, внизу булькает, по всему выходит - идем,
но движения-то самого никак не воспринимаешь. Ориентиров нет, поверхность
воды не видишь. Впереди то ли берег, то ли море, то ли стена глухая -
непонятно. Днем мы приспособились. Извините за натурализм, в море плюнешь и
наблюдаешь, как слюна по воде, расплываясь, удаляется за корму. Способ,
конечно, архаичный и погрешность дает побольше, чем винтовые лаги, но зато
всегда можно понять, плывешь или крутишься на месте. И никаких
дополнительных приспособлений и механизмов не требуется. Привстал, плюнул -
и снимай показания! Но это днем. А ночью?

Вначале пробовали бумажки пускать. Две тетради изорвали - без толку. Пока
на воду опустил, видишь. Чуть отвлекся или глаза отвел, например, курс
сверить, сгинула бумажка, словно и не было ее вовсе, и понять не успеваешь,
куда ушла - назад или вбок. Первое время немного подсвечивали керосиновые
лампы, висящие на мачте, но потом закоптились так, что даже язычок пламени
рассмотреть стало невозможно.

Единственный ночной ориентир находился сзади - огни Аральска. Но уже на
вторую ночь они заметно потускнели и постепенно растворились в ночной
черноте. Пришлось переключиться на Полярную звезду и малюсенький наручный
компас, от одного вида которого профессиональные моряки пришли бы в ужас.

Сижу на настиле плота, поджав под себя ноги. Рукой навалился на румпель.
Чувствую, как он мелко подрагивает, сопротивляясь напору набегающей воды.
Маленькая фосфоресцирующая стрелка мечется по циферблату возле светящейся
точки, обозначающей север. Вправо-влево. Мои глаза бегают за стрелкой.

- Интересно, - размышляю я, - если сейчас пойти в указанном ею направлении,
то в принципе можно добраться до Северного магнитного полюса?!

Я представляю, как маленький человечек, удивительно похожий на меня,
бодренькой походочкой, с рюкзаком за плечами, шагает на север Он пылит
башмаками по степям Казахстана, пробирается по тайге, шлепает по льдам
Ледовитого океана. Наконец останавливается. Дальше идти некуда. В этом
месте по идее стрелка компаса должна указывать строго вниз.

Человечек осматривается. Вокруг - белые ледяные поля, нагромождения
торосов, снег и жуткая холодина. Изо рта идет пар, на бороде начинает расти
большая сосулька. И тогда маленький человечек, удивительно похожий на меня,
весь скукоживается от мороза, хлюпает носом и быстрой-быстрой трусцой,
местами переходящей в галоп, несется в обратном направлении. Он
перепрыгивает Урал, пролетает Казахстан, взбирается на плот и, трясясь
противной мелкой дрожью, лезет под спальник и одеяла.

"А если, например, пойти по направлению южного конца стрелки? Тогда,
наверное, можно достичь Южного полюса", - продолжаю я размышлять.

Но мой человечек мертвой хваткой вцепляется в край одеяла, натягивает его
до самых глаз и ни в какую не хочет вылезать. Наверное, он знает, что в это
время морозы в Антарктиде доходят до семидесяти градусов. Он мотает головой
и мычит что-то насчет хронического бронхита. Ну и бог с ним. Пусть
оттаивает. Хотя, конечно, без его компании, одному, сидеть на вахте не так
интересно.

"Если станет совсем скучно, я вытащу его наружу или придумаю себе еще
десять или сто других человечков", - успокаиваю я себя.

От нечего делать смотрю на часы. Однако незаметно прошел уже порядочный
кусок вахты! Осматриваюсь по горизонту, хотя смысла в этом большого нет.
Если бы не компас и чахлый огонь "летучих мышей", я бы начал подозревать,
что мне завязали глаза черной тряпкой.

Дотягиваюсь до приемника. Любовно обтираю его переднюю панель. Мы
убедились, что здесь, в море, даже перед самым плохоньким приемником
испытываешь прямо-таки благоговейный трепет. Достаточно повернуть ручку
настройки - и тоненькая ниточка, протянувшаяся в эфире, свяжет тебя с
Большой землей.

Мы слушаем все подряд: детские передачи и сводки новостей, концерты и
рекомендации молодым хозяйкам. Более благодарных слушателей, чем мы, вряд
ли возможно отыскать.

На "Маяке" - новости. Сегодня я слышал их раз пятнадцать. Кручу настройку.
"Мальборо! Мальборо!" Эта станция за несколько суток пребывания возле
Аральского моря успела нам изрядно надоесть. Каждый вечер, забивая другие
передачи, реклама настырно лезет в эфир. "Мальборо!" Да ладно уж, купим мы
эти ваши треклятые сигареты! Хоть целый ящик купим! Убедили! Вот только до
берега доберемся и сразу же всю наличность ухлопаем на сигареты.
"Мальборо!" - прямо-таки захлебывается приятным баритоном диктор. Мне
кажется, что сейчас из диффузора динамика высунется его нахальная голова.

- Знаешь что, ты стал слишком навязчив, - вслух говорю я и переключаю
приемник на длинные волны. - В конце концов, можно и без "Мальборо"
прожить. Вон наш фанатичный куряка Салифанов крутит козьи ножки, и ничего,
не жалуется.

Пробегаю всю шкалу настройки - ничего интересного. Выключаю приемник,
убираю его подальше, чтобы не "играла" стрелка компаса. Меня снова тянет
взглянуть на часы. Наверное, я слегка утомился, раз пытаюсь погонять время.
Не буду смотреть, решаю я, потерплю еще с полчаса. Зато потом останется
совсем чуть-чуть. Я запланировал себе приятный сюрприз. Чтобы не думать о
часах, начинаю тихо напевать. Завершаю первый куплет и половину припева
популярной песенки, дальше не могу вспомнить ни одного слова.

- Там-та-та-та, - допеваю строку и тут же начинаю новую мелодию. Вновь
спотыкаюсь на середине куплета. Интересно, знаю ли я хоть одну песню до
конца? Начинаю мысленно перебирать свою фонотеку. Выбор небогат. То, что я
знаю, петь не хочется, просто под настроение не подходит. То, что хочется,
- не знаю слов. Остается на ходу сочинять их на понравившиеся мелодии.
Пользуюсь первыми пришедшими в голову рифмами.

Содержание нахожу по принципу - что вижу, то пою. Получается ничуть не
хуже, чем у некоторых современных рок-групп, потому что ничего не вижу.

- Мы с тобой плывем на юг. Рядышком плывет утюг! - самозабвенно напеваю я,
смущая рыб своими вокальными данными. Через пару минут я ловлю себя на том,
что в моей песне осталось только восемь слов.

- Скоро вахту мне сдавать, скоро лягу я в кровать! - пропеваю я фразу, как
заевший патефон.

- Ну и ладно! - перестаю бороться с собой и смотрю на часы. Осталось сорок
пять минут.

- Лучше бы осталось, например, пятнадцать минут, - начинаю фантазировать. -
Как хорошо было бы. Десять минут и еще пять. Всего-то!

Тяжело вздыхаю - фантазии сильно не совпадают с действительностью.

"Но, с другой стороны, могло остаться и полтора часа, а это в два раза
хуже, чем сорок пять минут", - уговариваю свое нетерпение. "А пятнадцать
минут в шесть раз лучше!" - не соглашается оно. "А если бы вахта только
начиналась? Мне бы пришлось стоять ее вновь с самого начала!" - выдвигаю
свой веский аргумент. Но от этого предположения мне становится так
нехорошо, что я немедленно стараюсь о нем забыть, и даже постукиваю на
всякий случай костяшками пальцев по куску фанеры.

Вновь начинаю думать о приятном. О том, как через сорок пять минут, вернее,
уже через сорок три минуты, я стану будить Салифанова. Не-ет, я не буду
спешить. Можно было бы разбудить его разом, пихнуть в бок - и все дела. Но
так я не получу никакого удовольствия. А удовольствие - это, как однажды
определил Васеньев, приятное мгновение, сильно растянутое во времени.
Будить Сергея я буду, следуя этой методике.

Вчера, когда он наблюдал за моим предвахтенным пробуждением, на его
блаженную физиономию просто противно было смотреть. Светился, будто увидел
тазик, доверху наполненный клубничным вареньем.

- Андрюха, ты поразительно похож на разбуженного посреди зимы медведя, -
хохотал он. - Такой же жизнерадостный и дружелюбный!

Но сегодня я возьму реванш. Жертвовать таким случаем я не намерен. Дудки! Я
подползу к нему и осторожно, в самое ухо, скажу:

- Сереженька, дружочек, "вставай" пришел! Он,