числе,  видимо,  и  как  нужно  двигаться.  Он
научился. Он вообще очень способный ученик.
   Правда, сейчас Олегу уже не нравятся маски. Воспитание - это палка о двух
концах. Я пытался внушить моему мальчику, что он стоит над людьми.  Казалось
бы, чего  проще  -  принять  на  веру  собственное  превосходство.  Нет,  не
получилось. "Над"  не  получилось,  зато  получилось  "вне".  И  теперь  ему
противно  притворяться  человеком.  Если  раньше  Олежка  воспринимал   свои
перевоплощения как забавную игру, сейчас ему кажется, что, надевая очередную
личину, он... надевает чужую грязную одежду. И опять же, я  единственный,  с
кем он может общаться  без  притворства,  оставаясь  самим  собой.  Не  буду
скрывать, чем дальше, тем больше то, во что превращается Олег, начинает меня
пугать. Но, с другой стороны, ведь я сам делаю это с ним.  Я  поставил  себе
цель и иду к ней, ваяю из драгоценного мрамора скульптуру, которая  стоит  в
тысячи раз дороже, чем камень. Захватывающий  эксперимент!  Хочется  верить,
что процесс не выйдет из-под контроля.

***

   Айрат сидел на койке и старательно сочинял письмо  домой.  В  смысле,  на
Землю. В общем, девушке он письмо сочинял. Леночке своей.
   Сочинялось плохо. В голову лезла всякая романтическая чушь, но чушью этой
были полны все предыдущие письма, и хотелось уже рассказать Ленке, что такое
на самом деле служба десантника.
   Хотя, конечно, служба как таковая еще не начиналась.
   Но ведь можно было считать службой короткую, двухнедельную,  командировку
на  Весту.  Туда  отправили  роту,  а  вернулись  невредимыми  лишь   пятеро
курсантов.
   Айрата переполняло что-то похожее на гордость. Одним из пятерых был он. А
еще, разумеется, Тихий с Азатом. Три танкиста. Четвертый - Женька  Шраде  по
прозвищу Лонг А пятый - Отто Ландау, чтоб ему пусто  было.  Свихнувшийся  на
чистоте своей крови немец, собака синяя, вытащил потомственного еврея Шраде,
едва не потеряв собственную голову. В итоге целы остались оба, хотя с тем же
успехом оба могли бы погибнуть. Ландау получил благодарность и был  назначен
командиром взвода. Произведен в сержанты, так  же,  впрочем,  как  все  "три
танкиста".
   Положа руку на сердце, звание свое Отто заслужил, и следовало бы за  него
порадоваться, но не получалось. Да и как прикажете радоваться  за  человека,
который относится к тебе с брезгливым высокомерием и даже  не  пытается  это
отношение скрыть или хотя бы как-то смягчить.
   Айрат постукивал пальцами по клавиатуре "секретаря".
   Что написать?
   Что  присвоили  звание  сержанта?  Так  уже!  Сразу  после   "Здравствуй,
Леночек!". Ох, до чего же все письма из армии похожи одно на другое!
   Рассказать, как отстреливали голообезьян?
   Но Ленка видела их только в зоопарке, там они симпатичные,  пушистые,  со
светящейся шерсткой. И  хоть  написано  на  вольерах:  "Осторожно.  Хищник",
верится в это с трудом...
   Вообще, не хочется вспоминать. Пушистые. Симпатичные. Шерсть белая.  Ведь
они остановились. Они сидели и смотрели своими глазищами. А в них  стреляли.
Зачем стреляли-то? Если бы Фюрер не скомандовал,  если  бы  Тихий  не  начал
первым... А, да что уж сейчас?
   Азат сидел на  соседней  койке,  поглядывал  на  мучения  Айрата  и  знай
надраивал и без того сияющие ботинки. Он был очень щепетилен  во  всем,  что
касалось  внешнего  вида  Это  раздражало.  Азата  даже  бить  пытались   за
постоянную щеголеватость.
   Куда там!
   Айрат был начеку и вразумлял буянов по-своему, а если не хватало  его,  к
делу подключался даже незаметный обычно
   Азамат.
   - Ну чего ты маешься?! - не выдержал Азат. - Первый раз, что  ли,  письмо
пишешь?
   - Да все не то получается. - Айрат столкнул "секретарь" с колен на койку.
- Надоело уже писать, как я по ней скучаю и что скоро у меня  будет  отпуск.
Ленка и так это знает. Хочу про службу написать. Но чтобы ей не скучно было.
   - Напиши, что нам сержантов дали.
   - Да? - странным тоном произнес Айрат. - Ты такой умный. Хочешь,  я  тебя
пну?
   - За что? - не понял Азат.
   - За все. Я про Весту написать хочу.
   - Ну так и напиши. Про обезьян... Хотя нет, про обезьян нельзя. Ну их. О1
Придумал! Напиши, из-за чего нас в командировку  отправили.  Мол,  на  Весте
начались беспорядки, нужно было усилить тамошний гарнизон,  и  для  усиления
отправили десантников. Беспорядки, главное, распиши по-кровавей. Сколько там
трупов поселенцев было?
   - Один.
   - Напиши, что десять. Журналисты, напиши, правду умалчивают. Пиши,  пиши.
Неожиданные, внесезонные миграции животного мира  южной  части  Весты  стали
угрозой для жизни мирных жителей планеты. Поселки  колонистов  оказались  на
пути  двигающихся  стай  хищников  и   бесчисленных   табунов   копытных   и
парнокопытных травоядных животных... Как тебе?
   - Жизнь жителей? А еще на журфаке учился!
   - Ты не умничай. Сам-то придумал что-нибудь?
   - Что нам сержантов дали.
   - Гений! Творец! Светило татарской стилистики!
   - Я на русском пишу. Ленка татарского не знает.
   - Тем более, - непонятно к чему заявил Азат. Айрат вздохнул,  подтянул  к
себе "секретарь" и застучал пальцами  по  клавиатуре  Пижон  заглянул  через
плечо.
   "Здравствуй, Леночек! - черным по белому экрану, - Можешь поздравить: нам
троим - мне, Азаматке и Азату присвоили звания сержантов. У нас все  хорошо.
Служба идет как всегда. Недавно посылали на Весту, ты, наверное, знаешь, что
там были беспорядки. Все закончилось хорошо. Я очень люблю тебя и скучаю. Но
скоро  выпуск.  И  мне  дадут  целых  две  недели  увольнительной.  Тогда  я
наконец-то увижу тебя. Целую. Айрат Нигматуллин".
   - Гений, - снова хмыкнул Азат. И едва успел  увернуться  от  легкого,  но
твердого "секретаря". - Между прочим, ты знаешь, что  сегодня  ночью  боевая
тревога будет? С выбросом в одиночный рейд. Типа,  базу  разнесли,  и  нужно
добраться  до  ближайшего  передатчика,  доложить   о   ситуации,   сообщить
координаты и запросить помощь, сообразно оценке ситуации.
   - Не в первый раз, - отмахнулся Айрат. - Нам-то с Тихим все  по  пояс.  А
ты, н-тилигент, тебе страдать полезно.
   - Это почему?
   - Мозги стимулируются. Так уж вы, н-тилигенты, устроены.

***

   Здесь была Земля.
   Здесь был север. Снова север после двух месяцев задыхающихся в  дождях  и
солнце тропиков. Здесь долго тянулись сумерки, солнце неспешно опускалось за
холмы, поросшие соснами, а когда по  небу  расплывалась  чернилами  темнота,
феерическим  облаком  поднимался  над  спящим  городом  подсвеченный  огнями
летящий белый кремль.
   Середина лета. Долгие жаркие дни. Долгие звездные ночи.  Взвесь  Млечного
Пути в высоком небе.
   - Тебе не хватало наших звезд?
   Не хватало? Да, пожалуй, этих звезд не хватало. На Веронике  было  другое
небо.
   Тепло. Пахнет соснами и рекой. Идиллия настолько полная,  что  хочется  в
нее поверить.
   Русые волосы женщины чуть светятся в темноте, а глаз ее  не  видно,  лишь
глубокие тени, и редко-редко отражаются в этой глубине влажные блики  не  то
от звезд, не то от огней города, что дремлет под звездами.
   Женщина и радуется, и грустит. Как можно совмещать эти два  чувства?  Она
рада быть с ним сейчас. Ей грустно оттого, что осталось всего три  дня,  три
дня до конца его короткого  отпуска.  Когда  он  уходил,  ей  казалось,  что
полтора года срок не столь уж страшный, что  нужно  только  ждать,  ждать  и
дождаться. Но вот он вернулся, вернулся всего лишь через  шесть  месяцев,  и
последние часы перед встречей казались ей вечностью.
   Она ждала его.
   Его?
   Господи, да  нет,  конечно!  И  личность  сбрасывает  личину,  с  треском
разрывает надоевшую донельзя чужую шкуру... Стоп! Не  торопись,  не  испорти
то, что создавалось долго, тщательно, немалым трудом, твоим  и  чужим.  Тебе
еще понадобится эта маска, тебе еще  нужна  будет  эта  душа,  синтетический
человек, копия того, кто  не  так  давно  и  вправду  жил,  копия  настолько
искусная, что даже самые близкие люди того, умершего, не заметили подмены.
   Не торопись.
   Глаза мужчины ловят взгляд женщины, глаза - омуты,  провалы,  уходящие  в
бесконечность.  И  женщина  замирает,  как  маленькая   птица   в   страшных
человеческих руках. И птичьим ужасом полон ее взгляд сейчас, когда  ущербная
луна заглянула ей в лицо.
   - Я был с тобой все время отпуска, - мягко  говорит  мужчина.  Ему  очень
хочется сдавить покрепче тонкие запястья, чтобы хрустнули косточки, чтобы из
птицы, пойманной в ладони, превратилась женщина в птицу раненую, а  потом  -
мертвую. Мужчина вздыхает. Нельзя. - Я был с тобой две недели.  Ты  закроешь
за мной дверь и будешь знать лишь то,  что  три  следующих  дня  мы  провели
вдвоем. Только вдвоем. Если  тебя  когда-нибудь  спросят,  ты  скажешь,  что
видела меня все время, что я все время был рядом, если будут настаивать,  ты
расскажешь, что мы делали. Ты будешь знать, что через три дня я ушел и ты не
провожала меня. Тебе все понятно?
   - Да.
   - Хорошо.
   Вот  и  все.  До  Москвы  лучше,  конечно,  добираться  на  самолете,  но
связываться с  Казанским  аэропортом  себе  дороже.  Эта  жуткая  дыра  была
наглядным  свидетельством  полной  бесполезности  традиционного  тоста:  "За
татарскую авиацию".
   Уж лучше автомобиль. Новая, не разбуженная еще малышка. Она  поймет,  что
она есть, по дороге до столицы. Жаль, конечно, будить  машину,  чтобы  потом
снова усыпить ее, но нужно спешить.  А  спящая  машина  не  знает  настоящей
скорости.
   Болид был бы идеальным вариантом. Единственная правильная  дорога  -  это
небо, свое небо. Но болид навсегда потерян. Танцевавший когда-то с молниями,
он одиноко пылится сейчас в каком-нибудь ангаре и медленно засыпает. Хочется
верить, что засыпает, что его душа не мечется потерявшейся собакой в поисках
кого-нибудь, хоть кого-нибудь, кто услышит ее.
   Ты предал всех, кто верил тебе, Зверь. И сделал это  только  потому,  что
тот, кому верил ты, оказался недостоин доверия.
   Стыдно?
   Нет. Совесть - прерогатива людей, животные и машины ее не  знают.  А  вот
небо тянет. Тот, чью личину пришлось носить полгода, не знал неба. И  летать
не умел. Он умел "водить летательные аппараты". Зато ему  и  не  нужно  было
ничего. И Зверю ничего было не нужно, потому что дремал  Зверь  до  поры  до
времени, лишь глаз иногда приоткрывал лениво. На Весте вскинуться  пришлось,
и трудно было заставить себя самого в себя же спрятаться, а сейчас проснулся
окончательно, на беду себе или на радость, и не  может  отвести  взгляда  от
россыпи звезд над ночной трассой.
   А за дорогой кто будет следить?
   Машина, кому же больше? Она просыпается. Тыкается недоверчиво  в  ладони:
кто я? я есть?
   Да. Есть. Надолго ли, неизвестно, но пока ты есть,  и  ты  самая  лучшая,
самая быстрая, самая сильная. Ты создана для того, чтобы  лететь  по  земле,
под небом, в этом твоя жизнь...
   А твоя?
   Нет, машины не спрашивают, они  просто  заглядывают  в  душу.  Они  умеют
только так. И странное дело:  они  принимают  то,  что  видят.  Может  быть,
потому, что совесть - прерогатива людей, а животные и машины ее не знают?
   Может быть.
   Машины руководствуются здравым смыслом, в отличие  от  людей,  которые  и
придумали, что здравый смысл, что машины. Год назад ты,  Зверь,  повел  себя
как человек. Доверился инстинктам, ни на секунду  не  задумавшись,  зачем  и
почему делаешь то, что делаешь. А если бы хватило ума подумать?
   Если бы хватило времени?
   Времени, впрочем, было предостаточно. Полгода ушло на то, чтобы  идеально
скопировать чужую личность. Полгода. На уничтожение прототипа  потребовались
секунды. На убийство его родителей - единственных людей,  кто  мог  отличить
сына от чужака, - в общей сложности месяц. Все остальное время ты  только  и
делал, что думал, Зверь. Думал, да не о том.
   Зачем ты убегал?
   Вопрос, конечно, правильный, но, увы, ответ на  него  есть,  даже  искать
особо не нужно. Как было бы славно, не найдись  ответа.  Тогда  хоть  сейчас
пошел бы и сдался. С ценными зверями и  обращение  соответствующее.  Поводок
длинный, кормежка хорошая, клетка просторная.
   Убегал, потому что боялся. За собственную шкуру,  которая  тогда  изрядно
пострадала. Когда в твой дом вламываются решительные мальчики с  оружием,  в
первую очередь нужно бежать, а уж потом смотреть - куда бежишь. И не  важно,
что вместо винтовок в руках у мальчиков были парализаторы.  То  есть  в  тот
момент это не важно было. Живым или мертвым -  попадать  в  руки  осназовцам
совсем не  хотелось.  Но  потом-то,  потом  ведь  понял,  что  ничего  твоей
драгоценной шкуре не угрожало. Потому что официально никто  тебя  не  искал.
Никто ничего не знал о тебе. Ни намеком, ни  полунамеком  не  упоминалось  о
чудом спасшемся священнике, о пожаре в лесу, уж тем более о том, что  делала
в этом самом лесу группа боевиков. Даже пожарные помалкивали,  а  уж  они-то
люди совсем посторонние.
   Те, кто устроил все это, прекрасно  осознавали  твою  ценность,  Зверь  И
дальше по пунктам: поводок, кормежка, просторная клетка.
   Да.
   Только поводок становился бы все короче. И кормежка дорожала  бы.  А  еще
тот, который хотел стать новым хозяином, ни на секунду не забывал о том, что
Зверь не только ценен. Зверь еще и опасен.
   Для него, для хозяина, - в первую очередь.
   Рано или поздно он отдал бы  приказ  убить  убийцу.  От  греха  подальше.
Потому что не нашел бы другого способа обезопасить себя.  А  верить,  просто
верить таким, как Зверь, люди не умеют. И это правильно.
   Магистр, старый, умный магистр, мог не бояться.  Единственный  из  людей,
кто знал о Звере все и не испытывал страха. Доверял. Любил по-своему, как ни
смешно это звучит.
   Магистр умрет. Он оказался плохим хозяином Беда в том. что все  остальные
вообще  никакими  хозяевами  стать  не  смогут.  Не  смогут,  а  искать   не
перестанут, не одни, так другие, не  затем,  чтобы  посадить  на  цепь,  так
затем, чтобы уничтожить. Может ли  Зверь  убегать  всю  жизнь,  всегда,  без
конца, без надежды остановиться хоть когда-нибудь?
   Вряд ли. Но бегство все-таки лучше, чем клетка,  которая  все  меньше,  и
поводок, который все короче. В нынешней личине стоит с полгода прослужить  в
армии. Там искать не станут. Вообще, не  окажись  прототип  самым  настоящим
гением, можно было бы остаться на Земле. Но одно дело  -  скопировать  чужую
душу, и совсем другое - изобразить гениальность. Так что, армия -  идеальный
выбор. А потом можно  вернуться.  Стать  другим  человеком.  И  прожить  еще
какое-то время. И снова сменить личину.
   Быть собой уже не получится. Надолго - не получится  Впрочем,  там  видно
будет.
   А  магистра  нужно  как  следует  расспросить  перед  смертью.  Вдруг  да
расскажет что-нибудь полезное.
   Игорь Юрьевич Смольников, глава государственного департамента по работе с
молодежью, принял вечером гостя.  И  исчез.  Как  рассказывали  охранники  в
парадном и рыдающая  супруга,  пожилой,  представительный  мужчина  зашел  к
Смольникову почти сразу после звонка по  телефону.  Игорь  Юрьевич,  заметно
взволнованный, пригласил гостя в свой кабинет, но меньше  чем  через  минуту
оба вышли. Смольников сказал супруге, что вернется поздно, отпустил  охрану,
сел в машину визитера, и больше его не видели.
   Запись телефонного разговора  была  короткой.  После  чуть  раздраженного
поздним звонком "Да!" Смольникова глуховатый мужской голос произнес:
   - Добрый вечер, Игорь Юрьевич, нам нужно  встретиться  прямо  сейчас.  По
поводу проблем в Екатеринбурге.
   - Кто... - Смольников чуть задохнулся, - Кто говорит?
   - Вы знаете кто. Я буду у вас через пять минут. Предупредите охрану.
   Разговор в кабинете оказался еще короче. Одна фраза:
   - Игорь Юрьевич, вы сейчас пойдете со мной. Скажите жене,  что  вернетесь
поздно ночью.
   И все.
   История невероятная и ощутимо попахивающая скандалом. Неудивительно,  что
розыски главы департамента взяло под контроль министерство внутренних дел, и
ничего странного не было в том, что искать старались без лишнего шума.

***

   Машина летела по ночной трассе. Шторки на окнах, полумрак в салоне,  едва
слышное урчание двигателя, да редкие огни встречных автомобилей.
   Какой же русский не любит быстрой езды?
   - Олег, что происходит?
   - Меня зовут Зверь.
   Магистр не мог пошевелиться, контроль над телом он  потерял  сразу,  едва
встретился взглядом с шагнувшим в его прихожую гостем. Тело не  подчинялось,
но способность говорить и думать никуда не делась.
   Олег... Да, Олег. Игорь Юрьевич зацепился за имя, за последнюю  тоненькую
соломинку, что давала надежду не утонуть. Имя. По  имени  Зверя  звали  лишь
родители, он магистр, да та девочка, Марина Чавдарова. Имя. Имя не убийцы  -
человека. Не дать Зверю стать  Зверем,  напоминать  ему,  постоянно,  каждую
минуту напоминать...
   - Олег...
   - Меня зовут Зверь.
   - Да нет же, Олежка...
   - У вас глаза болят, магистр. - Зверь смотрел на серую ленту  уходящей  в
бесконечность дороги. - Кровь давит изнутри, лопаются  сосуды,  вам  больно.
Очень.
   Уютный полумрак подернулся  алой  пленкой.  От  боли  зазвенело  в  ушах,
глазные яблоки, кажется, стали больше в два раза, кровь тяжко пульсировала в
них, вздрагивали веки... Смольников вскрикнул, дернулся закрыть лицо руками,
но руки не слушались.
   - Олег...
   - Меня зовут Зверь.
   - Олег, не надо так...
   - Правый глаз уже не видит.
   - Не надо, не надо, нет, Зверь, пожалуйста,  хватит.  Зверь  кивнул  едва
заметно.
   - Боль прошла. Зрение восстанавливается. Дышите ровно, магистр,  нам  еще
долго ехать.
   - Куда мы едем?
   - На вашем месте, - кажется, Зверь улыбался, - я спросил бы: куда ты меня
везешь.
   - Хорошо. Куда?
   - Вперед.
   - Но...  зачем?  -  Голос  заметно  дрожал.  Недавняя  боль  до  сих  пор
отдавалась эхом где-то под черепом. И сердце билось неровно. Надо же, а ведь
он давно не знал проблем со здоровьем.
   Зверь рассмеялся негромко. В зеркальце заднего вида  магистр  увидел  его
глаза и поспешно отвел взгляд.
   - Вы жертва, - услышал он.
   - Чья?
   Услышанное в голове не  укладывалось.  Жертва?  Зверь  стал  работать  на
кого-то другого? На конкурентов? Но это бред. Нигде в России, а по  большому
счету, и ни  в  одной  другой  стране  нет  организации,  способной  всерьез
конкурировать с Орденом. Кто же мог потребовать такую жертву?
   Кто...
   - Моя.
   - Ол... Зверь, ты что, спятил? Ты хочешь меня убить?
   - Да. Да. На  оба  вопроса  ответ  положительный.  А  что  вас  удивляет,
магистр?
   - Это глупо, Зверь. Глупо. Ведь я нужен тебе не меньше, чем ты  мне.  Мне
нужна твоя работа, а тебе нужны жизни.  Много  жизней.  Кто  еще  даст  тебе
возможность убивать столько, сколько ты хочешь? Мы могли бы продолжить  наше
сотрудничество.
   - Нет.
   - Ты всегда мыслил рационально... Зверь. Что с тобой случилось?
   - Фи, магистр, вы всегда мыслили рационально, что с  вами  случилось?  Вы
задаете слишком много вопросов, а ведь на любой из  них  могли  бы  ответить
самостоятельно.
   - Ты опустился до мести?
   - Как вам угодно.
   - Но, мальчик мой, я же пытался предостеречь тебя. Я  пытался.  Я  сделал
все, чтобы ты  понял:  надо  бежать.  Бежать...  да,  бросать  это  задание,
уходить, прятаться. Я подсунул тебе отца Алексия,  Александра  Чавдарова,  я
был уверен, что ты поймешь правильно, я думал,  ты  помнишь,  как  убил  его
сестру, помнишь, как...
   - Это не лучшая тема для разговора, магистр. Выдумали, вы были уверены, я
не понял и уверен не был. Прошлого не изменишь. Будущего тоже.
   - Но я не предавал тебя, Зверь!
   - А разве я говорю о предательстве?
   - Тогда за что?
   Зверь вздохнул. Покачал головой.
   - Мой дом сгорел, - произнес  он  задумчиво.  -  Вместе  со  мной,  между
прочим. В этом вы не виноваты, но я, знаете  ли,  несколько  раздражен.  Как
думаете, я имею на это право?
   - Я не хотел этого, - холод