е выходить под дождь. Сначала, пробежав по  узким
коридорам, заглянула в рейхсканцелярию. Гота там  не  нашла.  Через  переход
отправилась в рейхстаг, но и там майора не обнаружила. Тяжело вздохнув,  Ула
приоткрыла дверь на улицу. Выглянула. Поморщилась с отвращением. Свет  горел
в ремонтном цехе - самом дальнем.
   - Разумеется, - кивнула немка, - конечно,  -  она  выставила  ладонь  под
дождь и тут же отдернула, -  ничего  другого  и  ожидать  было  нельзя.  Все
сволочи.
   После чего выскочила на улицу и помчалась, перепрыгивая через лужи.  Если
пробежать быстро, может  быть,  волосы  не  успеют  намокнуть.  У  некоторых
женщин, мокрые, они повисают липкими прядями. У некоторых - встают  дыбом  и
завиваются еще больше. И то и другое равно неприятно.
   Совсем рядом с цехом Ула влетела-таки в лужу, влетела с  разбегу,  подняв
тучу брызг, и ворвалась под крышу в самом боевом настроении.
   - Явление ее нам, -  заметил  Зверь,  не  оборачиваясь.  Он  стоял  возле
высоченных,  под  потолок,  стеллажей,  на  которые  складывали  добытое  на
"Покровителе", но еще не рассортированное барахло.
   - А ты здесь что делаешь? - спросила биолог.
   - Ты бы лучше спросила, что  я  здесь  делаю,  -  заявил  Гот,  спрыгивая
откуда-то  сверху.  -   Такая   сойдет?   -   он   продемонстрировал   Зверю
отталкивающего вида железяку.
   Тот кивнул, забрал у майора находку и направился  к  стеллажам  у  другой
стены.
   - Деталь номер пятьдесят два я видел на восемнадцатой полке, - сообщил на
ходу, - их там пять штук, нужно три.
   - Гос-споди, - прошипел Гот. - Ты надо мной издеваешься или как?
   - Или как, - невозмутимо ответил  Зверь.  Уже  издалека.  Так  что  голос
прозвучал гулко. - Я же показывал тебе, как они выглядят.
   - Скотина, - подытожил майор.
   - Ладно, - Ула потрясла головой. - Что ты здесь делаешь?
   - Тренируется, - голос Зверя прозвучал совсем близко, и Ула вздрогнула от
неожиданности, - физкультурой занимается. Не поверишь, по стеллажам прыгает,
что твоя обезьяна. Мне так слабо.
   - Опять подкрадываешься! - рявкнула немка. - Я когда-нибудь  испугаюсь  и
тресну тебя. Вы чем занимаетесь?
   - Трахаемся, - пробурчал Гот, - с железом.
   - С шахтным оборудованием, - поправил его сержант. - Потенциально вот эта
груда барахла, - он кивнул на стеллажи, - очень  полезные  вещи.  Их  только
собрать нужно правильно. Вообще-то, - он пристально посмотрел на Гота,  -  я
собирался сам этим заняться. Но некий майор предложил мне свою помощь.
   - Я думал, ты откажешься, - сказал Гот. - Приличные люди...
   - Так то приличные, - все так  же  индифферентно  перебил  его  Зверь.  -
Кстати, знаешь, - сверху вниз он глянул на Улу, - пока ты не пришла, его все
устраивало.
   - Я пятьдесят предметов из списка запомнил, - зарычал Гот.
   - Пятьдесят первый ведь нашел.
   - Случайно.
   - Прекрасная зрительная  память,  -  сообщил  Зверь,  снова  адресуясь  к
биологу, - но совсем не тренированная.
   - Я его убью, - пообещал Гот, -  найду  эту  поганую  железяку  и  ей  же
пришибу.
   - Прекратите лаяться, - скомандовала Ула, -  никто  никого  не  убьет.  И
вообще, здесь же роботы есть, почему они не ищут?
   - Как не ищут? - ухмыльнулся сержант. - Тут все заняты. Все работают.
   - Так выглядит рай в его представлении, - пожаловался Дитрих, - плантации
сахарного тростника и рабы в колодках. Все заняты. Все работают.  Благодать!
Роботов он тоже запряг.  Они  крупные  детали  сортируют.  Трудоголик,  мать
его... Извини, Ула.
   - Я водки хочу, - сообщила биолог.
   Реакция на это заявление была вполне ожидаемая. Гот, сбившийся  с  мысли,
заткнулся и удивленно моргнул. Зверь закатил глаза и сказал потолку:
   - Невозможная женщина.
   - Можно подумать, - возмутилась Ула, - я каждый день с  такими  просьбами
являюсь. Последний раз мы пили когда?
   - Когда? - Гот нахмурился, вспоминая.
   - Семь недель и два дня назад, - жестяным голосом произнес Зверь, - всего
семь недель и два дня.
   - Рехнуться можно, - Дитрих сел на пол, - этак недолго и навык потерять.
   - Этак спиться недолго, - непреклонно возразил сержант.
   - Два месяца... - обалдело сосчитал майор.
   - Меньше, - проскрежетал Зверь.
   - Ты проиграл, - резюмировала Ула.
   - Пожалуй, - согласился Гот, - работа завтра муторная, так что с похмелья
даже лучше будет. Так... каштановая наша, что у тебя есть?
   - Десять сортов, - "каштановую" Ула проигнорировала. - Девять -  местные,
один - тот, что с Земли остался.
   - У меня в голове не укладывается! - Гот обернулся к Зверю:
   - Корабль грохнулся на планету, взорвался, мать его... извини,  Ула...  в
пыль. И что уцелело? Гитара и тысяча литров спирта в  стеклянной...  мать...
извини, Ула... в стеклянной таре. Так бывает?
   Зверь поджал губы. Не лицо -  маска  чопорного  осуждения.  Только  глаза
смеются.
   - Да ладно тебе, - утешил его Дитрих, - начало  декабря  ведь,  Рождество
скоро. И Новый год.
   - При чем здесь Новый год?! -  не  выдержал  Зверь.  -  Что  ты  несешь?!
Собрались алкоголики на мою голову!
   - Да какие мы алкоголики? - отмахнулся Гот, - Мы ведь не чтобы  пить,  мы
лишь бы не работать.
   - Так не работай, кто тебя заставляет?  Пойди  вон  в  рейхстаг,  вычитай
завтрашние новости. Пижон еще днем две трети выпуска к цензуре подготовил.
   - Ула, ты слышишь, да? - уныло вопросил майор. - Это  у  него  называется
"не работать".
   - Я слышу, - кивнула биолог.  -  Я  одного  понять  не  могу:  кто  здесь
командир?
   - А ведь и правда! - просиял Гот.
   Зверь хмыкнул, шагнул назад и словно растаял,  потерялся  между  тенью  и
светом.
   - Вернись, мерзавец, - приказал майор, - мы идем пить, и ты идешь с нами.
   - Произвол, - ответствовал Зверь откуда-то из другого конца склада,  -  у
меня по расписанию свободное время.
   - Было, - злорадно возразил Гот, - а теперь нету. Я  здесь  диктатор  или
кто?
   - Тиран ты, деспот и самодур,  -  мурлыкнул  сержант,  избегая,  впрочем,
попадаться на глаза, - причем  планетарного  масштаба.  Нет,  правда,  -  он
возник на том же месте, где исчезал, - идите, я же  вас  не  держу.  Но  без
меня.
   - Слушай, ты вообще хоть раз был в кают-компании? - поинтересовался Гот.
   - Хрена ли там делать?
   - Там  хорошо,  -  Ула  подняла  наивные  глаза,  хлопнула  ресницами.  -
Честно-честно. Уютно так.
   - Пойдем, Зверь, - сказал Гот уже вполне серьезно, - надо иногда и тебе с
людьми общаться. А то народ и та^к  уже  смотрит  странно,  скоро  разговоры
пойдут.
   - Уже, - сообщила Ула. - Как раз перед тем, как я ушла. Зверь поморщился.
Потом улыбнулся:
   - Ладно. Уговорили. Подчиняюсь грубой силе и разумным доводам.
   Ула тут же повисла у него на руке:
   - Теперь не сбежишь, - и обернулась к Готу:
   - Ну что, Дитрих, какую водку пьем?
   - Выберем, - легкомысленно ответил майор, - все попробуем, и я что-нибудь
выберу.
   - Класс! - Ула смело шагнула под дождь. - Вот это, я  понимаю,  настоящий
командир.
   - Алкоголики, - со вздохом повторил Зверь.

***

   - О! Командир! - громогласно сообщил Синий, и первый вскочил на ноги.  За
ним, грохоча стульями, начали подниматься остальные.
   Гот небрежно кивнул.
   - Мы водку пьем? - с ходу поинтересовался Лонг.
   - Пьем, - ответила за Гота Ула. И тут Кинг с воплем:
   - Bay! - ломанулся к дверям, плечами сшибая тех, кто оказывался на пути.
   - Зверь! - пискнул Гад, отлетая к стене, но успев выглянуть в коридор.  -
Гадом буду!
   После этого даже равнодушные ко всему преферансисты: Ворон, Зима и  Петля
со стуком сложили "секретари" и уставились на двери.
   - Я как знал, - буркнул Зверь, появляясь и по широкой дуге обходя  Кинга.
- Что за нездоровый ажиотаж?
   - К нам приехал, к нам приехал... - заблажил Трепло, извлекая  из  гитары
цыганско-кошачьи вопли. Пошел по комнате чуть не вприсядку.
   - Прекратить балаган! - рявкнул Зверь.
   И сразу стало тихо.
   Джокер подергал Трепло за рукав, что-то шепнул ему на ухо  и  выскользнул
из кают-компании. Обойдя Зверя так же, как тот обходил Кинга.
   - Лонг, - распорядился Гот, - инициатива наказуема,  так  что  бери  свое
отделение и дуй  в  алхимический  цех.  Возьмете  по  бутылке  всего.  Будем
пробовать.
   Распоряжение  Зверя  о  тишине  было  забыто.  Кают-компания   отозвалась
восторженным ревом. Лонг подозвал преферансистов, и четверо  гонцов  исчезли
за дверью. Пользуясь суматохой,  Зверь  скользнул  в  дальний  угол,  где  и
устроился, тихий и незаметный.  Настолько,  насколько  он  вообще  мог  быть
незаметен.
   Гот готов был поклясться,  что  сержант,  если  возникнет  у  него  такая
необходимость, станет невидимым и  неслышимым  даже  здесь,  в  компании  из
пятнадцати  человек,  каждый  из  которых  сейчас  таращится   на   него   с
восторженным обожанием. Однако необходимости не было. И  Зверь  оставался  в
центре внимания.
   - Ну что, не съели тебя? - поинтересовалась  Ула,  пробираясь  к  нему  и
усаживаясь рядом.
   - Подавятся, - буркнул сержант.
   С возвращением Лонга  суматоха  слегка  улеглась,  все  расселись  вокруг
стола, достали стаканы. Костыль демонстративно пересел поближе к Зверю.
   - Будем  страдать  вместе,  -  сообщил  он  окружающим.  Кошмар  и  Синий
поддержали его унылыми кивками.
   - Да Зверю-то по фиг. - Кинг пританцовывал, даже  разливая  водку.  -  Он
вообще трезвенник. Сами по себе будете страдать.
   - Второй раз мы здесь пьем, - заметил Пижон, поднимая свой стакан. -  Дай
бог не в последний.
   Общих традиций пития сложиться не  успело.  Национальные  не  годились  -
сколько народов, как известно, столько и обычаев. Так же обстояло дело  и  с
родами войск. Пилоты и десантники все делали  по-разному.  Случайно  ли  это
вышло, или традиции намеренно создавались в  пику  друг  другу,  кто  знает?
Оставалось надеяться на то, что все получится само. Рано или поздно. А  пока
пили, как придется. Вот сейчас за то, чтобы и вправду не  в  последний  раз.
Потом помянули Резчика. Спокойно, без особых эмоций. Если кто  и  загрустил,
то совсем ненадолго. Потом выпили за то, чтоб закончились  проклятые  дожди.
Потом сделали паузу, за время которой все тот же  Лонг  и  трое  его  бойцов
успели смотаться на кухню и вернулись с холодным  мясом,  уже  нарезанным  и
разложенным по тарелкам.
   - Не пить, так хоть есть. - грустно заметил Кошмар.  Синий  молча  впился
зубами в кусок посимпатичнее.
   - Ящеры, - резюмировал, едва прожевав.
   - А ты кого хотел? - взвился Лонг с такой обидой, слов но  сам  это  мясо
готовил, - Скорпионов?
   Синего перекосило. Кинг радостно заржал.
   - Понеслось, - с довольным видом прокомментировал Трепло. - Первая  рюмка
она всегда самая трудная.
   - Четвертая, - язвительно прокомментировал Зверь, брезгливо  наблюдая  за
Кингом, выполнявшим обязанности виночерпия. - И не рюмка, а стакан.
   - Дринк, - наставительно поправил его  Синий.  -  Это  русские  стаканами
пьют, а приличные люди - дринками. На два пальца, понятно?
   - Мне десять дринков, пожалуйста, - попросил Пижон.
   - Перебьешься! - Кинг плеснул ему, как и всем, на донышко.
   - За пилотов, - предложил Пижон.
   Выпили за пилотов. И Трепло взялся за гитару.
   - Господа! - начал он  проникновенно.  Струны  торжественно  загудели.  -
Сегодня у нас особенный день. Ночь. В общем, вечер.  Сегодня  наше  скромное
общество почтил своим присутствием...
   - Убью, - произнес Зверь в пространство.
   - Понял, - сказал Трепло. - Ладно. Учитывая  скромность  нашего  дорогого
гостя, мы не будем тыкать в него пальцами, хотя, конечно, все знают, что это
Зверь. В ознаменование этого знаменательного знамения, а также  ввиду  того,
что в этой комнате сейчас находятся все представители  военно-воздушных  сил
Цирцеи, я буду петь.
   - Можно подумать, раньше он молчал, - прогудел Кинг,  обращаясь  ко  всем
сразу.
   - Но-но! - Трепло поднял палец. - Я буду  петь  про  пилотов.  Специально
для, и все такое. Тишина в зале!
   "В зале" послушно притихли.
   Трепло закатил глаза, приподнял романтически брови и затянул жалобно,  но
мелодично:

   Крутится-вертится шар голубой,
   Крутится-вертится над головой.
   Крутится-вертится хочет упасть,
   Кавалер барышню хочет...

   Два четких удара по деке заменили последнее слово, каким бы оно ни было.

   Крутится-вертится шар голубой,
   Наш экипаж отправляется в бой.
   "Тра-та-та-та", - бортмеханик сказал.
   "Тра-та-та-та", - командир отвечал.

   - Штурман, - жалобно спросил Трепло сам у себя,  продолжая  играть  -  ты
карты взял? И сам себе ответил:
   - А как же! Две колоды!
   - М-мать! Опять по пачке "Беломора" лететь.

   Штурман заснул меж бутылок пустых,
   Мы в облаках заблудились густых;
   "Тра-та-та-та!" - командир очень злой,
   "Тра-та-та-та! Полетели домой!"

   Гот знал, что в армии так не бывает. Ну просто не может  быть.  Где-то  в
душе смех и легкое раздражение скалици друг на  друга  острые  зубы  Что  за
идиотская песенка?

   Тут бортмеханик в кабину вбежал
   Братцы Родные. Трындец нам настал!
   Чья-то ракета за нами летит
   - А, тра-та-та-та, - командир говорит.

   "Тра-та-та-та", - было написано на лице Зверя. Он-то вряд ли обижается за
армию. Скорее, просто пытается не рассмеяться.

   А Трепло выводил с цыганским надрывом:
   Прямо с небес тратахнулись в овраг,
   Кто же нас сбил? Свои? Или враг?
   Наша ракета и наш самолет,
   И как оказалось, знакомый пилот!
   На белый свет экипаж вылезал,
   Каждый из них "Тра-та-та-та", - сказал
   Лишь командир в этот миг промолчал.
   Воздуха в легкие он набирал.

   Трепло сделал торжественную паузу.
   - А теперь послушаем, что сказал командир:

   Тра-та-та-та-та-та-та-та-та-та!
   Ты ж не механик, а тра-та-та-та!
   Тра-та-та-та-та-та-та, вашу мать!
   Больше не буду я с вами летать!

   Громче всех ржал Пендель. Топал ногами, хрюкал,  вытирал  слезы  и  снова
смеялся:
   - Знакомый пилот, блин, ну это ж надо! Знакомый! Вот шайтан!
   - А чего, вполне про нас песня, - заметил, отсмеявшись, Пижон, - у нас  в
армии долго бардак был. Еще и не такое случалось.  Слушай,  Трепло,  а  спой
Городницкого чего-нибудь!
   Трепло спел.
   Он спел и Городницкого, и Ланцберга, и Кима, и конечно же снова  и  снова
Медведева, коему сам отдавал однозначное предпочтение
   Потом, утомившись, отдал гитару Лонгу. Тот не силен был петь, зато  играл
так, что даже Зверь перестал скучать и начал слушать.
   - О! -  заявил  Синий,  трезвый  и  поэтому  язвительный.  -  Лонг,  тебя
заметили.
   - Кто? - Эжен, весь еще в музыке, повел недоуменно черными очами.
   - Господин сержант.
   - Кто ж знал-то, - буркнул Зверь. Глянул на  Лонга.  -  Дело  ведь  не  в
консерватории, да?
   Эжен расцвел, глаза полыхнули не хуже, чем у самого Зверя:
   - Гитара, - выдохнул он по-французски, - она живет. Поет. Дышит.
   - Вместе с тобой. - Это Зверь произнес негромко, словно себе  самому,  но
Лонг услышал и быстро закивал:
   - Да. Как два сердца в такт, в одном ритме. Откуда ты знаешь?
   Костыль, единственный здесь, кто понимал французскую  речь,  поежился  от
любопытных взглядов со всех сторон:
   - Да не пойму я их, - рявкнул он, - дурь какая-то.
   И Ула впервые увидела вблизи, как Зверь меняет маски.
   Он услышал Костыля. Это Лонг, музыкальная душа, когда гитару берет, - все
на свете забывает. А Зверь услышал. Костыля аж подбросило, когда вперились в
него ледяные черные очи.
   - И не поймешь! - прошипел Зверь. - Где тебе?
   Костыль не обиделся. На любого другого он вызверился бы без  раздумий,  а
тут лишь улыбнулся виновато, и все. Ула  оглянулась  на  Гота.  Поймала  его
взгляд:
   "Видел?" - спросила молча.
   Тот кивнул едва заметно. Он видел. И может быть, понял чуть  больше,  чем
она? Ула надеялась, что больше. Почему Костыль не обиделся? Как Зверь делает
это?
   А тот бесшумно поднялся из-за стола. Кивнул Лонгу. Ехидно улыбнулся Готу:
   - Разрешите идти, господин майор.
   - С чувством выполненного долга, -  прокомментировал  Дитрих.  -  Катись,
трудоголик.
   - Я знал, что счастье недолговечно, - громко вздохнул Кинг. - Он мелькнул
на нашем небосклоне, как звезда...
   - Падающая, - встрял Пижон.
   - Зато яркая, - парировал Зверь. - Можете загадывать желания.
   Он уже открывал дверь, когда Трепло вспомнил:
   - А песня! Слышишь, сержант, не беги.  Последняя  песня.  Специально  для
Зверя.
   - Потом.
   - Нет уж! - Пендель, когда надо, мог быть очень быстрым. Вот и сейчас  он
каким-то чудом воздвигся в дверях, хотя вроде только  что  сидел  за  столом
вместе со всеми. - Твое "потом" до Нового года не наступит. Давай, Трепло. Я
его держу.
   - Понял, - Трепло кивнул и ударил по струнам. Тревожно. Зло.

   В дебрях этих тусовок даже воздух стал ядовит.
   Прилизанный демократ и бритый налысо кришнаит,
   Слякоть выбравших пепси, банкиры и хиппи в дурман-траве,
   Поп, кадящий иприт, всепожирающая попсня и сытые хряки на BMW.
   И то, что ты стоишь в стороне - это уже хорошо
   Жить по полной луне...

   Вот только диск ты крутишь без толку,
   Трубку брось и прочь, черт возьми.
   Браво, парень, - ты становишься волком,
   Браво, парень, - ты не спишь под дверьми!

   "Не то он поет, - с легкой тревогой подумалось Готу, - не надо так..." Он
не мог объяснить этого "так" и тревоги собственной понять не мог. Откуда  бы
ей взяться, тревоге? С чего?

   Ты вернешься заполночь, когда все дрыхнут в чумной стране.
   Дело пахнет осиной - вервольф, ты должен остаться извне.
   Последний твой серый брат собрал манатки и был таков,
   Здесь никто не вспомнит тебя, никто не узнает тебя в лицо,
   До броска и молнии твоих зрачков.
   И то, что ты остался извне, - это уже хорошо -
   Жить по полной луне...

   А все, что было, брось на дальнюю полку,
   Сдай в спецхран на тысячу лет.
   Браво, парень, - ты становишься волком.
   Браво, парень, - ты выходишь на след!

   Зверь привалился спиной к стене.  Поморщился  брезгливо.  Осветители  под
потолком мигнули, но на это не обратили внимания. Песню слушали.

   И снова двенадцать унций в лицо летящего серебра,
   Но надо опять вернуться, забыть на время, кем был вчера
   Но надо опять вернуться, когда вся ботва отойдет ко сну,
   Чтобы не дать им скатиться в яму, чтобы не дать
   Им пойти в отходы - ты должен вернуть им свою луну
   И то, что ты готов на прыжок, - это уже хорошо - Жить по полной луне...

   Вытри слезы - ведь волки не плачут,
   Не к лицу им притворяться людьми
   Завтра снова полнолуние - значит
   Ты вернешься, чтобы вернуть этот мир.

   Ула приподнялась было из-за стола. Но села  обратно.  Кажется,  она  тоже
чувствовала что-то. И тоже не могла понять. И так же, как Гот,  пыталась  не
замечать  собственного  беспокойства.  А  гитара  звенела.  Пронзительно.  С
болезненной остротой.

   И, словно ток от локтя к запястью,
   Течет, отмеренное сполна,
   Звенит нелепое твое счастье -
   Твоя нейлоновая струна,
   Гремит фугасная медь латыни,
   Летит слепой мотылек к огню,
   Ты слышишь - звездами золотыми
   Небо падает на броню

   Браво, парень, ты не грустен нисколько
   Завтра в дальний путь, а пока -
   Все по плану ты становишься волком,
   Ты знаешь все, что нужно в жизни волкам.

   - Все? - насмешливо поинтересовался Зверь, разрывая прозрачную тишину.
   Трепло кивнул, поглаживая струны.
   - И к чему этот цирк?
   - Ну кто у нас здесь волк? - Пижон протянул Кингу пустой стакан.
   - И кто же?
   - Да ты, конечно, - Пижон хмыкнул. -  М-мы-то  все  людьми  остались.  Да
ладно, Зверь, не грейся, классная песня. И вообще, не к лицу  им,  тебе,  то
есть, притворяться человеком. Так что  браво,  и  все  такое.  Я,  например,
завидую. Мне волком не стать.
   - Детский сад, - проворчал Зверь, слегка оттаивая, - в  зоопарке.  Ладно,
крепкого вам похмелья.
   Он уставился на Пенделя. Тот понял и освободил выход.
   - Водка "Зверь", - в