м не в тех  странностях,  которые  бросаются  в  глаза.  Скорее
всего, он "настраивается" на нужную волну инстинктивно...
   - Ты ведь так или иначе, но сумел подкупить здесь всех, -  вслух  заметил
Гот. - Где такому учат?
   - Меня учили в России.
   - Не рядовой убийца. Не психопат-отморозок. Для этого ты слишком грамотно
обставился. Ты был тем, кого называют "киллер"?
   Черный взгляд, режущий, как опасная бритва. Но даже в  бликах  на  лезвии
проблески улыбки:
   - Я убивал. Мне платили за это. Зачем названия?
   - На кого ты работал?
   - На человека, который меня создал.
   - Очень романтично, -  майор  брезгливо  поморщился.  -  Почему  же  твой
"создатель" тебе не помог?
   - Я убил его.
   - И его тоже? - Гот не мог понять,  страшно  ему  или  уже  смешно.  Одно
чувство изживало себя, превращаясь в Другое. - Его-то за что?
   - Ты хочешь подвести под свое отношение ко  мне  мало-мальски  логическую
базу? - Тон был почти светским. Вертолет завис над буровой  и  начал  быстро
снижаться, все шире и шире становились белые круги на посадочной палубе.
   - К чему это ты?
   - К тому, что твой вопрос... не буду говорить "некорректен",  потому  что
это смешно. Он лишний. Бесполезная  информация.  Разве  что  ты  собираешься
сдать меня... - Зверь задумался. - Стражей закона мы  вряд  ли  когда-нибудь
встретим, следовательно, сдать меня ты можешь только Пенделю с  Пижоном.  Но
для этого достаточно информации о том, что я убил Азамата.  Во  всех  других
случаях ты просто любопытствуешь. Хочешь разобраться, что же я такое.
   - И что же ты такое? - вопросом повторил Дитрих.
   "Мурена" коснулась  палубы  и  замерла,  чуть  заметно  подрагивая.  Тени
лопастей на гладких плитах становились все более четкими по мере  того,  как
останавливались винты.
   Зверь  расстегнул  ремни,  стянул  с  головы  шлем.  Он  молчал,  то   ли
разглядывая Гота, то ли  глядя  сквозь  него.  И  снова  улыбался.  Вариации
оттенков в его улыбках были, кажется, бесконечны.
   - Трудно со мной, да? - спросил наконец. Спросил серьезно, даже с  легким
сочувствием. И приоткрыл дверь, впуская в кабину шум моря и  ветер.  -  Все,
что я называю "чутьем", можно на самом деле объяснить словами. И для себя  я
всегда ищу объяснения. Потому что чувства  обманчивы,  доверять  можно  лишь
тому, что понимаешь разумом. Ты сейчас тоже  не  хочешь  доверять  чувствам.
Тоже ищешь четко сформулированные объяснения. Правильно делаешь. Только  вот
не знаю, станет ли тебе  легче,  если  я  скажу,  что  любой  здравомыслящий
человек должен убить  меня.  Не  задумываясь.  Не  поддаваясь  чувствам  или
эмоциям, поскольку в моем случае они особенно опасны. Я обаятелен до абсурда
и действительно могу "купить" кого угодно. А еще я до абсурда не человек.
   - Зверь.
   - Ага. - Улыбка светлая, открытая, солнечными бликами морщинки в  уголках
глаз. - Если такая тварь появляется среди людей, мораль теряет  смысл.  Прав
становится тот, у кого карабин.
   - В нашем случае карабин у меня.
   - Ты такой умный... Но мы не среди людей. И здесь мы все звери. Для  этой
несчастной, перепуганной планетки мы жуткая нечисть, от  которой  она  хочет
избавиться. В этих условиях, Гот, я для вас незаменим. У меня больше  опыта,
я привык быть зверем, я  умею  жить,  как  зверь.  Пресловутое  "чутье",  от
которого  тебя  кривит,  как  от  кислого,   свойство   не   врожденное,   а
благоприобретенное. Не будь я выродком, оно никогда бы не появилось.  Налицо
конфликт двух здравых смыслов, один  из  которых  предписывает  меня  убить,
второй - оставить в живых. А уж к которому из голосов  разума  прислушаться,
решать тебе. Ты главный.
   - Трудно с тобой.
   - Это потому, что я  не  притворяюсь.  Если  хочешь,  я  могу  быстренько
нацепить личину, которая будет лично тебе  симпатична  до  крайности.  Сразу
станет легко. И решение, которое ты в  этом  случае  примешь,  устроит  меня
полностью.
   - Перебьюсь. Однако с чего вдруг такая искренность?
   - Не только ты любопытен. - Вот теперь уже непонятно было, издевается  он
или говорит вполне серьезно, - Мне ужасно интересно, на чем же  ты  все-таки
остановишься.
   - Определенно, ты ненормальный.
   - Ты тоже.
   - За что Джокер не любит тебя? Он знает что-то?
   - Он думает, что я колдун.
   - Кто?!
   - Само  активирующееся  силовое  поле,  Гот,  нетипично  для  современных
моделей вертолетов. Это ты слегка не в себе, так что мои объяснения понял  и
принял, а Джокер нормальный. Он из всех, кто здесь есть, самый нормальный. В
мире,  видишь  ли,  действуют  определенные  законы,  они  создают  для  нас
определенные рамки, мы в этих  рамках  совершаем  определенные  действия.  Я
говорю о физике, а не о морали. Так вот, в соответствии  с  рамками,  кто-то
может сделать больше, кто-то меньше. Я могу очень многое. А Джокер  знает  о
том, что я могу. Но о физике он имеет представления  самые  отдаленные,  так
что объясняет все для себя своими словами.
   - В таком случае он считает тебя злым колдуном.
   - Еще бы! Я для себя пределы возможного чужой кровью раздвигал.
   - Здравый смысл  подсказывает,  что  ты  провоцируешь  меня  на  принятие
неверного  решения,  -  язвительно   заметил   Гот,   -   Это   суицидальные
наклонности?
   - Это компенсация. Мы только что вспомнили о силовом поле, а ты сам  -  о
том,  что  тебя-то  "Мурена"  приняла,  как  своего.  И   моя   трогательная
доверчивость мешает рассуждать взвешенно: в человека,  который  тебе  верит,
трудно стрелять.
   Оказавшись пусть не на земле, но все же и не в  небе,  Зверь  менялся  на
глазах. Все меньше настороженной искренности в голосе, как следствие  -  все
больше раздражающе менторских ноток.
   А он ведь вполне серьезно ожидает, что я убью его...
   Открытие  это  слегка  ошарашило  и  почему-то  развеселило.  Гот  смерил
собеседника взглядом, сверху вниз, изучающе и неспешно. Кивнул:
   - Да ладно уж. Живи.  Здравый  смысл  говорит  мне,  что  лучше  бы  тебя
прикончить, пока есть возможность. А вот чувства, о которых  ты  отзываешься
столь неуважительно, твердят обратное.
   И беспечную самоуверенность Зверя словно сдуло  порывом  соленого  ветра.
Вместо азиатской холодности искреннее недоумение:
   - Как это?
   - Снова на буровой. - Гот закатил глаза. - Почему-то  именно  здесь  тебя
начинают одолевать морально-этические вопросы. Сначала:  зачем  я  дожидаюсь
бластофита. Теперь: как я могу по-человечески относиться к такой твари,  как
ты.  Да,  может,  мне  тебя  жалко.  Ты  ведь   действительно   все   вокруг
воспринимаешь мозгами, а их у тебя негусто. Это как  жить  надо,  чтобы  так
рассуждать научиться?
   - Лучше многих.
   - Я вижу. - Дитрих махнул рукой и выбрался на палубу. - Заправляй машину,
нам домой пора. Это тебе на губе двое суток прохлаждаться,  а  мне  работать
надо. И, кстати, по дороге обговорим версию для Улы.  Она  ведь  обязательно
спросит.
   Ула утащила Гота к камбузу сразу после отбоя. Усадила на скамейку и  сама
села рядом.
   - Ну что? - спросила с любопытством. Без особой тревоги. Ясно  было,  что
ничего страшного не случилось. Вдвоем улетели,  вдвоем  прилетели,  спокойно
занялись делами.  Дитрих  сказал,  конечно,  что  с  завтрашнего  дня  Зверю
предстоит двое суток гауптвахты, но это за безобразную выходку в  ангаре.  А
так все в порядке, - Ты узнал, кто он?
   Гот смотрел на нее, размышляя.  Краем  сознания  отметил,  что  сейчас  и
вправду похож на Зверя. Тот так же рассматривал  его  самого,  если  не  мог
ответить с ходу. Смотрел и молчал. О чем он думал, интересно?
   "О чем он думает, интересно? - Зверь сидел у стены лазарета, в прозрачной
тени. Сумерки - его любимое время, когда свет обманчив и образы расплывчаты,
когда  можно  оставаться  невидимым,  не  скрываясь  от  чужих  глаз,  можно
наблюдать и не быть замеченным, читать  по  губам  чужие  слова,  читать  во
взглядах чужие мысли, - о чем думает человек, собираясь солгать?"
   У Гота совершенно невыразительное лицо.  Даже  глаза  прозрачные,  взгляд
проваливается в глубину, и зацепиться не за что. Холод и чистота. С Улой все
намного проще. У нее много разных улыбок, она  морщится,  или  щурится,  или
покусывает губы. Хитрое круглое личико, смешливые глаза, лисица веснушчатая.
Смотрит на Гота снизу вверх, пытливо  и  с  любопытством.  Неприятностей  не
ждет.
   "Сказать правду! - Гот откинулся спиной на стену камбуза.  -  И  как  она
отреагирует?
   Умная девочка, умная  и  необычная.  Поведение  женщин  и  так-то  сложно
предсказывать, а уж с Улой вообще ничего нельзя предположить заранее. Узнает
правду и... нет, не испугается, эта малявка не из пугливых,  но  взыграет  в
ней нормальная человеческая порядочность... В этой не взыграет".
   Гот улыбнулся. А Ула  нахмурилась,  еще  не  встревоженно,  но  уже  чуть
сердито - она ведь почти готова к мысли, что Зверь - опасный преступник.  И,
несмотря на это, пристрелит любого, кто попытается его обидеть.
   Майор в лицах представил себе картину:  Ула  заступается  за  Зверя.  Сто
шестьдесят сантиметров рыжей ярости и сероволосая улыбающаяся смерть. Жуткая
парочка.
   Гот не сдержал смешок, и Ула стукнула себя кулаком по коленке:
   - Ну? Что тут смешного? Кто он?
   - Да преступник, преступник. -  Дитрих  заглянул  в  серые  с  прозеленью
глаза. - Как он сам говорит, выродок. А мы с тобой теперь соучастники. Если,
конечно, ты не собираешься прямо сейчас звонить в полицию.
   - Преступник? - переспросила Ула. - Что он сделал?
   - Имел несчастье родиться не таким, как другие. Они говорили  по-немецки,
и Зверь считывал разговор с легким напряжением, иногда запаздывая  на  слово
или два.
   - Его способности! - озаренно проговорила биолог. - То, что видели мы,  -
далеко не все, да? Он очень  ценен  и  интересен  и,  как  любой  нормальный
человек, не хочет становиться лабораторным животным.
   - Ты на удивление логична, - одобрительно кивнул Гот.  -  Зверь,  правда,
сказал, что бежит не от исследователей, а от людей, которые хотят  заставить
его на них работать.
   - Мафия?
   - Излишнее увлечение детективными романами?
   - Лучше детективные, чем дамские. Но кто еще может  ловить  его  с  такой
целью?
   - По словам Зверя, полиция. И, я думаю, он говорит правду.
   Зверь рассмеялся беззвучно. Гот, верящий чувствам романтик, да если бы ты
знал всю правду!
   Кого же ты убил, что так прячешься?
   Конкретный вопрос и очень расплывчатый ответ. Кого  убил?  Зверь  мог  бы
вспомнить. Все сорок человек, насмерть замученные во время  Ритуалов,  имели
имена. И четверо убитых помимо жертвоприношений  за  то,  что  они  помешали
магистру. И два десятка  уничтоженных  просто  потому,  что  требовали  того
обстоятельства. И те, кого убивали волки.
   И двое алкоголиков, погибших вообще ни за что. У них у всех  были  имена.
Правда, далеко не каждого Зверь знал по имени.
   Он сбился со счета лишь однажды, на берегу Иссык-Куля. Не знал,  скольких
загрызла в ту ночь его стая. И еще...  после  смерти  магистра,  когда  двое
суток бесчинствовал в Екатеринбурге, убивая всех  и  вся.  Убивая  так,  как
нравилось ему. Без оружия, без насилия, одними только  словами.  Сколько  их
было, отдавших ему свой посмертный дар? Много. Напрягшись, можно  припомнить
и  их  тоже,  каждого  в  отдельности,  со  всеми  их  мыслями,   чувствами,
надеждами... И удивлением в момент, когда отказывало сердце, рвались  сосуды
в мозгу, ломались, хрустнув, шейные позвонки... Как по-разному все  умирали.
Главное было оказаться поблизости в момент смерти.
   Интересно, сколько времени ушло у Весина на то, чтобы понять: Зверя давно
нет в городе? А люди умирают,  потому  что  срабатывает  программа-резидент.
Ведь срок действия внушения ничем не ограничен.
   Если бы ты действительно хотел знать, Гот? И если бы услышал правду?  Что
бы ты сделал, пилот?
   Впрочем, на этот вопрос ответ был однозначным.
   - Как  его  зовут  на  самом  деле?  -  Ула  спрашивала  уже  из  чистого
любопытства.
   - А вот этого, - Гот разом посерьезнел, - нам лучше не знать. Если  вдруг
мы каким-то чудом вернемся на Землю...
   - Ты собираешься сдать его полиции?
   - "Сдать", - майор поморщился, - слово плохое, но верное. Я  обязан  буду
сделать это, если узнаю слишком много. Ведь наверняка они состряпали для его
поимки какие-то псевдозаконные основания. А пока... все, что у нас есть, это
информация о том, что Зверь  не  является  Азаматом  Рахматуллиным.  Кстати,
бездоказательная, ты ведь сама сказала, что файлы с личными делами оказались
испорчены. А  доверять  женской  памяти...  -  он  пренебрежительно  покачал
головой, - я бы не стал.
   - Я бы  тоже,  -  задумчиво  произнесла  Ула,  -  особенно  в  стрессовой
ситуации.
   Зверь медленно-медленно поднялся на ноги, неотличимый от сумеречной тени,
такой же призрачный и бесшумный. Скользнул вдоль стены и словно  растворился
в воздухе.
   Все, что сказано, - услышано. Но не все услышанное  осмыслено.  Есть  над
чем подумать. Но, черт побери, почему Бог, кем бы он ни был, не создал людей
абсолютно одинаковыми. Насколько тогда все было бы проще!

***

   Ящеров отстреливали, туши грузили  в  вертолет  и  отправляли  в  лагерь.
Проводили зачистку местности, правильную, как в учебниках. Лес в  предгорьях
уже выгорел, и черная от сажи земля медленно остывала. С  границы  выжженной
зоны поспешно отступали выжившие деревья.  Раз  в  два  дня  землю  обливали
кислотой, чтобы на удобренной золой почве не выросли новые чудовища.  Работа
муторная, но необходимая. Охотиться на ящеров было намного интереснее.
   Десять бойцов прочесывали  горы  вокруг  рудника.  Командовал  охотниками
Джокер. Он безошибочно выводил отряд на лежбища рептилий. Тяжелые на подъем,
твари обычно даже взлететь не успевали, так и падали  под  выстрелами,  пару
раз беспомощно взмахнув огромными крыльями.
   Кладки яиц сжигали.
   - Убивать можно отсюда и досюда. -  Джокер  обвел  на  карте  район  гор,
включающий все шесть указанных Зверем лежбищ, - Дальше нельзя.
   - Почему? - поинтересовался Гот.
   - Мало их останется, - ответил Джокер.
   -  Да  пусть  хоть  совсем  передохнут.  Маленький  негр  поджал  губы  и
укоризненно посмотрел на командира:
   - Спроси Улу, что будет, если их мало останется.
   -  Ладно.  -  Гот  резонно  решил,  что  ему  проблем  хватает  и  помимо
экологического равновесия на Цирцее. - Но этот сектор зачищайте набело.
   - Яволь! - ответил Джокер. Гот хмыкнул, но промолчал.
   Ящеров отстреливали. Костылю нравилось это занятие. Он знал,  что  хорошо
стреляет, не хуже  всех  остальных,  а,  может,  даже  и  получше,  если  не
сравнивать себя  с  Кингом  или  Пенделем.  Он  чувствовал  легкое  приятное
волнение, когда  ловил  зубастую  голову  крылатого  монстра  в  перекрестье
прицела и плавно, обязательно плавно, нажимал на курок.
   Миг, и только брызги летят из обрубка шеи, а  крылья  твари  еще  хлопают
заполошно. Весело.
   Еще веселее было бы просто облить горы  напалмом.  Но  Гот  не  позволил.
Ящеры не только опасны для строителей, ящеров еще  и  есть  можно.  А  после
напалма или какого-нибудь яда из лаборатории Улы  о  мясе  говорить  уже  не
придется. Ну и ладно. С напалмом и кислотой в джунглях оттянулись -  до  сих
пор горит.
   Очередное лежбище. Пять  крупных  монстров  и  стайка  детенышей.  Дурные
твари.  Даже  охрану  не  выставляют.  Вот  моржи  или   тюлени,   например,
обязательно на границе лежбища ставят часовых. Или кладут? Моржи ведь лежат.
И тюлени тоже. Ящеры, правда, видят дальше.  И  двигаются  быстрее.  Костыль
видел в зоопарке моржа. Медлительная туша, пока в  воду  не  прыгнет.  А  на
земле к нему вплотную подойти можно - не разглядит.
   Эти внимательнее.
   Так что на позиции для стрельбы выходили осторожно, почти ползли.  Джокер
требовал предельной точности выстрелов. Если с первого раза ящер не погибал,
маленький солдат приходил в ярость, а Гот,  выслушав  его  вечерний  доклад,
отправлял неловкого стрелка на разделку  туш.  Так  что  стрелять  старались
аккуратно.
   Все бы ничего, но у Костыля засбоило что-то в системе охлаждения брони, и
теперь он сильно потел, особенно когда  приходилось  то  ползком,  то  бегом
лазать по горам. Давно нужно было доложиться Пенделю. Во-первых, он командир
отделения, во-вторых, это его работа - неполадки устранять.  Да  все  как-то
руки не доходили или ноги. Что-нибудь обязательно мешало.
   Пендель ведь ругаться начнет. Обзовет как-нибудь. Спросит,  почему  сразу
не доложил. Они все ругаются: и Гот, и Пижон, и Лонг. Все им  не  так.  Сами
ничего объяснять не умеют, а ругаются. Вот Зверь не  ругается.  Зверю  можно
было бы рассказать о том, что с броней проблемы, но его последнее  время  не
поймать. С утра до ночи он летает - у  него  в  джунглях  возле  шахты  дела
какие-то, а с ночи до утра в рейхстаге торчит. К нему туда соваться боязно -
там Кинг, Кинг смеяться начнет. И Костыль уже четвертый день маялся,  каждый
раз, как пот начинал щипать глаза, клятвенно зарекаясь, что уж сегодня-то...
   "Уж сегодня-то обязательно. - Он поморгал, устроился поудобнее в ложбинке
между двух камушков. Лежбище отсюда  было  как  на  ладони.  Взрослые  ящеры
просматривались очень хорошо. Мелочь, скучковавшуюся ближе к скале,  Костыль
не видел. Но это была не его забота. Детенышей взялся отстрелять сам Джокер.
Пока он на позицию не выйдет, можно передохнуть.
   Костыль оглянулся украдкой: никого из  десантников  поблизости  не  было.
Слава богу! Он поднял прозрачный  щиток  шлема,  снял  перчатку,  достал  из
рукава носовой платок и принялся вытирать мокрое от пота лицо.
   В этот момент Джокер и скомандовал начать стрельбу.
   На какие-то  секунды  Костыль  замешкался,  натягивая  перчатку.  За  эти
секунды один из маленьких ящеров выскочил из-за камней,  зашипел  яростно  и
вцепился Костылю в палец. В следующую секунду звереныша  в  клочья  разорвал
выстрел Джокера. А еще мгновение спустя мат  все  того  же  Джокера  оглушил
Костыля.
   Ладно хоть ругался черномазый не из-за снятой перчатки. Такую мелочь  он,
похоже, не разглядел. Ругался Джокер из-за места, которое выбрал Костыль.
   Все ему не так! Сам бы и показывал, откуда лучше  стрелять.  Он  в  своих
джунглях только и делал, что охотился, у него опыта больше,  вот  пускай  за
всех и думает. Пигмей хренов! Только-только с дерева слез, а туда же, орать!
   Она чувствовала себя виноватой.  И  поэтому  настроена  была  агрессивно.
Почти враждебно. Так странно... Раньше отношения с женщинами не доходили  до
стадии выяснения отношений. Так уж складывалось, что  женщины  или  умирали,
или теряли его. Ула - первая. И опыта катастрофически недостает.
   Что она предпочтет? Что она хотела бы услышать? Сделать вид, будто ничего
не случилось? Нет. Как раз этого Уле не нужно. Ну ладно. Чего хочет женщина,
того, как известно, хотят все остальные. Куда же денешься?
   Зверь улыбнулся.
   Ула облегченно вздохнула: наконец-то он ее увидел. А то стоял в дверях  и
смотрел в пустоту. Ей показалось, что в лаборатории от  этого  взгляда  иней
выпал. Уж лучше пусть жжет своими глазищами, чем так... когда холодно.
   Кстати, чему это он улыбается, позвольте узнать?
   - И что ты увидел  смешного?  -  поинтересовалась  она,  пытаясь  голосом
скопировать недавний холод его взгляда, - Бесишься, да? Думаешь, я тебя... -
Ула поискала подходящее слово. Нашла:
   - Думаешь, я тебя подставила?
   Улыбка Зверя из задумчивой стала слегка озадаченной. Он наклонил голову:
   - Что, извини?
   - Подставила, - упрямо повторила Ула, - ну, кинула. Сдала. Настучала.
   Зверь внимательно слушал. Даже улыбаться перестал. Зато теперь  в  глазах
запрыгали знакомые бесенята. Такие родные, господи...
   - Какой слог! - восхищенно пробормотал Зверь. -  Какое  блестящее  знание
языка! Какой, не побоюсь этого слова, синонимический ряд!
   - Ненавижу! - Ула выскочила из-за компьютера. Кидать в