ее
мокрых, блестящих боков.
   "Почему она до сих пор не высохла?" - успел подумать Гот.
   Времени на ответ у него не осталось.

***

   Гладкие бока "веретенки" сморщились, пошли складками, и словно  выплюнула
она в чистое небо десятки маленьких бесшумных игл. Дитрих,  не  задумываясь,
открыл огонь. Широкий луч  накрыл  сразу  несколько  "иголок".  Полыхнуло  в
воздухе. И грохнуло так, что вертолет вздрогнул.
   В шлемофоне раздалось яростное:
   - Мать!
   Зверь не задумывался о разнообразии лексикона.
   А стрелять нужно издалека. И прицельно.
   "Веретенка" снова съежилась...
   Две иглы ударили в борт "Мурены". Взорвались. Но  в  последние  мгновения
вертолет скользнул в сторону. Как успел? На месте игл вспух огненный  шарик,
поплыл, качаясь, без цели, без смысла.
   Стрелять издалека. На мелочь не отвлекаться. Нужно добраться до матки.
   - Если их не убивать, они взрываются направленно, - весело сообщил Зверь.
   Взрыв. "Мурена" ушла от удара,  а  "иголки"  погибли.  Значит,  все,  что
нужно, это вовремя уворачиваться. Все?! Господи, твоя власть, какое счастье,
что Дитрих фон Нарбэ был лучшим курсантом в академии, а потом лучшим пилотом
на "Покровителе". У него есть шанс, с твоей помощью, Господи. Или без нее.
   Насколько же вертолет медленнее болида! A  "Bepeтенка"  снова  готовилась
выстрелить. Но они уже  прорвались.  Две  пятнистые  машины,  две  бесшумные
смерти, зашли от солнца, как будто здесь это имело значение. И  одновременно
выпустили ракеты.
   Все! Осталось добить мелочь...
   Четыре  тяжелые  ракеты  скользнули  вдоль  округлого  бока  "веретенки",
сделали круг-другой и  сорвались  в  яркое  небо.  Ушли.  На  поиски  первой
попавшейся цели
   Ушли.
   Что это было?
   - Тяжелый лазер! - рявкнул Гот, переключая оружие. - Огонь!
   Ослепительные лучи не прожгли тяжелую тушу. Они... изогнулись.  Повторили
странный маневр ракет.  А  "веретенка"  развернулась  на  удивление  быстро.
Уставилась тупым блестящим рылом. Плюнула...
   Вертолеты прыснули в разные стороны.
   Гот мог поклясться, что тварь плевалась плазмой. Но ведь так не бывает!
   Выстрелили снова. И заплясали вокруг врага, уходя от ударов, ускользая от
игл, которыми кишело небо. Два комара. Хлопком ладони можно убить обоих.  Но
попробуй попасть по ним!
   Стреляй! Стреляй! Стреляй!
   Пока не сядут аккумуляторы. Пока не закончится боезапас Пока небо танцует
вокруг, оказываясь то снизу, то  сверху.  А  противник  неуязвим.  Вращаются
вокруг громадной туши силовые поля, уводят, отклоняют,  нейтрализуют  удары.
Иссякнут они когда-нибудь?
   Крутятся. Поля крутятся...
   - Зверь, нужно стрелять строго по оси...
   - Понял.
   Бесится, ломает тугой воздух непонятная огромная тварь. Вьются вокруг нее
вертолеты. Пыльными облаками окружают их взрывающиеся иглы.  Каждый  убивает
каждого.
   Спасение людей в том, что их  двое.  Враг  не  умеет  выбирать.  И  когда
разлетаются в стороны две машины, он замирает на  секунды.  За  эти  секунды
нужно успеть выйти на позицию и ударить...
   Мелочь  окружила  "Мурену",  и   Зверь   заметался,   ускользая,   уходя,
уворачиваясь. Его оттесняли от Гота. Он, наверное, понимал, что  происходит,
но выбора не оставалось. А "веретенка" рывком развернулась к нему.
   Вот, похоже, и все...
   Только хвост ее - хвост или корма, не важно, - оказался  почти  на  линии
выстрела. Почти... и Гот рванулся  в  кресле,  словно  хотел  толкнуть  свою
машину вперед. Быстрее, быстрее же...
   Он не мог успеть. Не мог...
   Он только потом осознал, что увидел цель и выстрелил, и  Зверь  выстрелил
тоже. Потом. Когда кожистые ошметки разлетелись, пачкая  небо  кровью,  а  в
ушах настойчиво запищал зуммер, оповещая пилота о том, что приборы Ка-190 не
рассчитаны на запредельные нагрузки.
   Иглы  взрывались  сами.  Машины  уворачивались  от  взрывов   с   ленивым
изяществом. И скоро небо  стало  чистым.  И  море  стало  чистым.  И  ветер,
наверное,  тоже  стал  чистым.  Жаль,  нельзя  почувствовать  ветер   сквозь
плексиглас кабины.
   А буровая работала как ни в чем не бывало.
   Они посадили машины одновременно. Легко и точно, и красиво. Гот вышел  на
воздух. А Зверь лишь приоткрыл дверь.
   Они молчали.
   Наверху было небо. Внизу - море. И ничего больше.
   - Ты умеешь летать, - сказал Гот после долгого-долгого молчания.
   - Ты тоже, - помедлив ответил Зверь.

   Так значит - здравствуйте, вольные братья небес,
   Мамелюки седьмого дня!
   Старой земли планетарный вес
   Не цепляет больше меня.
   Куда лететь - теперь уже без разницы,
   Ветрено и светло...
   Тучки небесные, вечные странницы
   Падают под крыло...

   Он сделал это. Обычный человек,  обычный  пилот,  обычный...  Ну,  ровным
счетом ничего примечательного. Он сделал невозможное,  и,  кажется,  сам  не
понимает этого. Не понимает. Или привык совершать невозможное.  Он  заставил
законы мира уступить. Рванулся на своей  машине,  выходя  за  отпущенные  им
обоим пределы. Пределы скорости. Пределы прочности. Пределы разумного.
   И ведет себя так, словно не случилось ничего.
   Зверь помнил, вспоминал, как сам он впервые пересек  барьер.  На  болиде,
попав в неожиданную летнюю грозу. Он ушел от молнии. Успел И  при  следующей
вспышке осознал вдруг, что сделал.
   Гроза бушевала, хлестал  по  корпусу  машины  злой  ливень,  ветер  ревел
громче, чем двигатели, и в  этой  свистопляске  метался  обезумевший  болид.
Танцевал с молниями, кувыркался в струях дождя, мчался наперегонки с ветром.
И Зверь смеялся счастливо, такой же безумный, как его машина.
   Так было.  И  несколько  дней  потом  он  ходил  оглушенный  неожиданной,
невозможной  радостью,  заставляя  магистра   недовольно   хмуриться.   Тот,
бедолага, сразу начал подозревать Зверя то ли во влюбленности, то ли  еще  в
какой человеческой глупости.
   А Гот... как ни в чем не бывало беседует  с  Улой,  рассказывает  ей  про
непонятную  тварь.   Биолог   только   плечами   пожимает.   Сейчас   начнет
расспрашивать и Зверя. А как же! Зверь при командире  как  тень  молчаливая,
все знает, но обо всем молчит. Почему молчит, скотина? Скрывает что-то...
   Нет. Бред. Никто тут ничего не знает и не подозревает ни о чем.
   - Может, ты больше знаешь? - Ула повернулась вместе с  креслом,  склонила
голову, рассматривая Зверя с легкой насмешкой:
   - Что улыбаешься? Опять сказать нечего?
   - Не угадала. Я  могу  сказать,  например,  что  это  чудище  балуется  с
гравитацией. Летать само по себе оно не может. Оно  вообще  жить  не  может,
даже в воде. Сила тяжести здесь, как  на  Земле,  -  его  собственным  весом
раздавить должно. Но не давит. Поля эти, опять же, вокруг  которых  световые
лучи изгибались.
   - Зверь, - Гот едва заметно поморщился, - ты  бредишь.  Не  может  такого
быть. Кто бы говорил!
   - Не может. Но ведь изгибались.
   - Изгибались, - признал майор.
   - Как летали эти, мелкие, я не знаю,  -  Зверь  побарабанил  пальцами  по
подлокотнику, - но взрывались они впечатляюще.
   - Да. Термитными сгустками. - Гот кивнул.
   - Фантастика, - пробормотала Ула.
   - Триллер, мать его, - мрачно буркнул Зверь.
   - Сержант!
   - Что, сержант? При  дамах  не  выражаться?  Есть,  сэр!  Слушаюсь,  сэр!
Виноват, сэр! Дурак, сэр!
   - Кто дурак? - уточнил Гот.
   - Дурак, вашбродь. - Зверь покачал головой. -  Между  прочим,  оно  снова
явится.  Ула,  как  думаешь,  сколько  тварей  такого  размера  может  здесь
водиться?
   - Вообще-то я биолог, а не эколог. Это от многого зависит. От  того,  чем
они  питаются.  Как  размножаются.  Сколько  у  них  полов,   наконец.   Мне
многофункциональность непонятна. Если  животное  живет  в  воде,  зачем  ему
летать? Если оно летает... Ты уверен, что оно появилось из воды?
   - У-беж-ден, - расслабленная поза Зверя никак не вязалась с  пляшущими  в
агатовых глазах бесенятами.
   - Откуда такая уверенность?
   - Чую, - сообщил сержант замогильным голосом. - Вы что,  ребята,  до  сих
пор не поняли, что эта планетка не просто так себе?
   - Перестань выделываться и объясни, - потребовал Гот.
   - Объясняю. По пунктам. - Зверь  развалился  в  кресле,  вытянул  длинные
ноги. - Сначала нас пытались атаковать непрерывно, всякой  мелочью,  зато  в
больших количествах. Заметь, я говорю "атаковать", а не сожрать. Ты  разницу
в этих понятиях видишь?
   - Я, кажется, попросил не выделываться.
   - Знаешь, если уж вы за два месяца не разобрались что к чему, сейчас  вам
все нужно разжевывать. Для доступности. Так вот, эта  атака  захлебнулась  -
двух дней  не  прошло,  как  вся  мелочь  вышла.  Что  началось  потом?  Это
риторический вопрос,  майор.  Потом  начались  и  до  сих  пор  продолжаются
регулярно нападения куда  более  серьезные.  Ящеры,  скорпионы,  древопрыги,
кустистые многоножки... Ула названий  много  придумала,  и  все  они  к  нам
приходили, приходят и будут приходить.  А  на  буровую  нападали  дважды.  В
первый раз, когда ее устанавливали  под  водой.  Тогда  случилось  нашествие
гектокрабов, которые, прежде чем  их  отстреляли,  умудрились  сожрать  двух
роботов. Зачем крабам роботы? Молчите? То-то же! И  второй  раз  -  сегодня.
Гот, ты согласен, что эта колбаса снесла бы вышку, не напрягаясь? Вижу,  что
согласен. Буровая намного заметнее для Цирцеи, чем наш лагерь. И атакуют  ее
куда серьезней.  Кстати,  предсказываю:  скоро  ящеры  нападать  перестанут.
Останутся только дальнобойные твари. И скорпионы. Без этих ни одно  дело  не
обходится. Планета умнеет на глазах. Я не знаю, что еще  она  придумает,  но
сегодняшнее нападение впечатляет, правда?
   - Ты хочешь сказать, - недоверчиво уточнил Гот, - что Цирцея разумна?
   - По-своему, майор. Очень по-своему. Она борется с нами, как  с  заразой.
Сравнение банальное, конечно, но сейчас очень к месту.
   - Он прав, Дитрих. - Ула намотала на палец рыжую  прядь.  Потянула.  -  С
самого начала  в  поведении  животных  были  нестыковки.  Я  говорила  тебе,
помнишь?
   - Ты же консультируешься с Джокером по поводу обороны лагеря, - напомнил,
в свою очередь, Зверь, - спроси у него про планету, возможно,  он  расскажет
больше, чем я.
   - Тоже чует? - мрачно поинтересовался фон Нарбэ.
   - А как же? Причем  заметь,  если  мы  здесь  зараза,  от  которой  нужно
избавиться, то Джокер, скорее,  сродни  титановой  пластинке  в  черепе  или
искусственному легкому. У него есть шанс прижиться.
   - А у нас?
   Зверь исподлобья поглядел на Улу. На Гота:
   - А нам выбирать не приходится. Дитрих вздохнул:
   - Что ты говорил  насчет  атак  на  буровую?  Эта...  "вере-тенка"  снова
прилетит?
   - Не эта. Другая. Думаю, прилетит. Не знаю только когда.
   - Нужно попытаться отыскать их первыми. И истребить.
   -  Ну  ты  даешь,  майор!  -  Зверь  улыбнулся.  -  Как   ты   себе   это
представляешь?
   - Они живут в море?
   - Видимо, да.
   - И летают.
   - Эта летала.
   - И убивают способом, который под водой не то что неэффективен -  опасен.
Ты помнишь, с какой скоростью "веретенка" выплевывала иглы?  Под  водой  они
взрывались бы сразу. Как от соприкосновения с твердой поверхностью.
   - Хочешь сказать, эта мразь живет под водой, а охотится в небе?
   - Именно.
   - Это вполне возможно, - медленно произнесла  Ула.  -  Вы  говорите,  она
летает? Живет под водой...  -  Серо-зеленые  глаза  задумчиво  взглянули  на
потолок. - ... Гидролиз...  водород...  поэтому  взрывается...  Слушайте,  -
биолог вернулась к действительности, - может, назовем ее тхэромонтом?
   - Нет, - мгновенно среагировал Зверь.
   - А что это значит? - почти одновременно с ним спросил Гот.
   - М-да, в самом деле.(tm) Ула снова задумалась. - Греческий  и  латынь  в
одном слове. Некрасиво.
   - Ты знаешь греческий? - Майор с интересом посмотрел на Зверя.
   - Университет. - Тот неопределенно пошевелил пальцами.
   - Бластофит, - предложила биолог. - Оно ведь выбрасывает  из  себя  живые
организмы.
   - Переведи, - попросил Гот. И снова покосился на Зверя. - Латынь ты  тоже
знаешь?
   - Это не латынь, - издевательски оскалился сержант.
   - Это греческий, - подтвердила Ула. - Тебе, Дитрих, стоит поработать  над
собой. Плохо это, когда сержант образованнее майора. Не рычи, - она  подняла
палец, - не мешай мне думать. Итак, бластофит. Название мы приняли,  да?  На
кого может охотиться животное такого размера?  Ведь  оно  вынуждено  жить  в
море, а там нет никого летающего.
   - Архипелаг Панголин, - напомнил Гот, - острова Они же кишмя-кишат нашими
ящерами и еще прорвой всякого зверья.  Летающего.  Там  достаточно  глубоко,
чтобы "веретенке" было где развернуться, и достаточно пищи, чтобы прокормить
такую тушу.
   - Если это хищник, - возразила Ула.
   - Если нет, значит, на островах мы его не найдем. Но начинать  с  чего-то
нужно.
   - Нам топлива не хватит для  дальней  разведки.  -  Зверь  уже  не  сидел
развалившись, он подобрался в  кресле,  бесенята  в  глазах  превратились  в
настоящих демонов.
   - А ты не умеешь менять баки в воздухе? - Гот приподнял  бровь.  -  Врешь
ведь, сержант.
   - Я думал, ты не умеешь.
   - Десантура! - с чувством произнес фон Нарбэ.
   - Пилот! - брезгливо фыркнул Зверь.
   - Оба хороши, - вмешалась Ула. - Можете идти, господа  солдафоны,  я  вас
больше не задерживаю.

***

   Ночь здесь наступала медленно. Солнце  садилось  неспешно,  цеплялось  за
скалы, свет проливался, как вода из порванной пластиковой фляги,  растекался
по камням. Долгие-долгие вечера. Кто-то  когда-то  утверждал,  что  вечер  -
самое трудное время для человека. Это время задавать вопросы, и дай-то  бог,
если на них не найдется ответов.  Это  время  бездействия.  Время  ожидания.
Вечер.
   - Куда вы с  Готом  летали  днем?  -  поинтересовалась  Ула,  проглядывая
какие-то длинные формулы на мониторе
   - Днем? - Зверь, сидевший за соседней  машиной,  пытался  понять,  отчего
робот, который должен закручивать  шурупы,  упорно  пытается  их  выкрутить.
Вращает не в ту сторону. Вроде задача-то пустяковая, а непонятно, что не так
у бедняги с мыслями
   - Сегодня днем, - терпеливо повторила биолог.
   - Летали?
   - Зверь, ты где?
   - В небе. - Сержант вздохнул. - Что случилось?
   - Ничего не случилось. Я просто спросила, куда вы летали сегодня днем.
   - Ах, днем? Да никуда. Баки меняли.
   - На что?
   - На баки, - удивленно ответил Зверь. И в самом деле, на что же еще можно
менять топливные баки? Ула со вздохом закатила глаза:
   - Знаешь, по-моему, тебе нужно отдохнуть. Ты вообще спишь когда-нибудь?
   - Сплю, - совершенно серьезно ответил Зверь.
   - Не видела.
   - Я один сплю.
   - Это да. - Биолог только головой покачала, - И лучше бы тебе делать  это
почаще.
   - Зачем?
   - Зачем? - Ула отвернулась от машины,  дотянувшись  до  Зверя,  коснулась
пальцами его  жестких,  серебряно-блестящих  волос,  взъерошила  ласково,  -
Нельзя все время быть в небе, сержант.
   Он осторожно отстранился.
   Нельзя все время быть в небе, это правда. Как жаль, что нельзя!
   Робот этот несчастный, что же с ним стряслось?
   А денек завтра предстоит тяжелый. Сегодня днем  они  с  Готом  отработали
смену топливных баков в воздухе. Было бы что отрабатывать! Машина висит,  ты
баки отцепляешь. Вот если бы можно было это  в  одиночку  проворачивать!  Да
Мечты мечтами, а запас хода у вертолетов теперь  в  два  раза  больше.  Пять
тысяч километров - это греет. Да еще оборудовали на буровой  спальное  место
для господина майора. Ночевать там придется. Не  летать  же  лишний  час  до
лагеря и обратно.
   Спать надо.
   Кто там зарекался посмертные дары зря не тратить? Ну,  зарекался.  А  как
тут не тратить, если с вышкой как можно скорее закончить нужно было? Топливо
на исходе. Людей не хватает. Дел выше крыши. А уставать не получается,  пока
есть запас чужих сил... Ага! Вот где ошибка! Интересно,  кому  звезды  дать,
Кингу или Пенделю? Кто дефектную плату установил?
   Если кому и нужно спать чаше, так этим двоим.
   Зверь бросил  задумчивый  взгляд  на  самодельный  топчан  в  углу  зала,
накрытый двумя спальниками. Здесь, в рейхстаге, ночевал  иногда  Кинг,  если
засиживался допоздна после отбоя. Ночью лучше сидеть, где застала темнота, а
не шляться по лагерю, смущая часовых. Случалось  тут  спать  и  Готу.  Да  и
Зверю, если уж на то пошло. Время заделами  летит  незаметно,  вроде  только
вечер был, глядь, а на улице стемнело уже.
   Зверь оттолкнулся ногами, вместе с креслом отъехав от стола,
   Все. На сегодня - все.  Или,  может  быть,  прямо  сейчас  протестировать
запасные платы? В общем, почему нет?
   Топчан в одном углу. Коробка с платами - в другом. Ну и выбор. Нет,  одна
койка на двоих - это не правильно, пусть даже Кинг делал топчан под  себя  и
спать на нем можно хоть вдоль, хоть поперек. Не важно. Лучше уступить  место
даме, коли уж она пожелала остаться на ночь.
   - Ты действительно думаешь, что Цирцея разумна? - негромко спросила Ула.
   Зверь пожал плечами, роясь в ящике с платами:
   - Я знаю, что она разумна.
   - Разве так бывает?
   - Конечно. - Сержант рассматривал маркировки.  -  Почему  нет?  Что  тебя
беспокоит?
   - Что? - Голос Улы чуть изменился. - Что меня беспокоит?  Зверь,  неужели
тебе не страшно?
   - А должно быть? - О, вот и нужные платы. - Чего бояться? Здесь ведь  все
просто: вот мы, вот все остальные. Кто не с  нами,  тот  против  нас  и  все
такое.
   - Зачем ты „рничаешь?
   - Я вполне серьезен, Ула. Тут опасно, зато никто не ударит  в  спину.  Мы
точно знаем, где враг, а где друг. Нам не нужно гадать,  кто  из  тех,  кому
веришь, окажется предателем. И нет нужды идти на компромисс. Ни с кем.
   - Зверь...
   - Что?
   - Кажется, я боюсь и тебя тоже...
   Положив плату обратно в гнездо, он медленно обернулся.
   Она сидела перед своей машиной, застывшим взглядом  смотрела  на  строчки
формул. Не видела их. Балансировала на  грани  понимания,  когда  слова  уже
сказаны,  но  разум  пока  отказывается  поверить  в  их  истинность.   Чуть
подтолкнуть... нет, даже подталкивать не нужно, просто дать ей  еще  немного
времени на осознание, и силу из женщины не нужно будет даже вытягивать,  она
сама  хлынет,  ровным  темным  потоком.  Много  силы.   Чудесной,   вкусной,
необходимой ему сейчас больше, чем обычная человеческая пища.
   Проблема в том, что сама Ула еще нужнее.
   Зверь поднялся на ноги.
   Она обернулась к нему. Глаза - светлые омуты страха. И Зверь увидел  себя
ее глазами: привычная, оскомину набившая картина. Сила. Другая, не  та,  что
нужна ему. Та, что в нем.  Сила,  уверенность,  надежность.  Сила.  Снова  и
снова. Сила, которой  можно  довериться,  сила,  которая  спрячет,  согреет,
защитит. От всего.
   Женщины хотели согреться и  замерзали,  рассыпались  звенящими  кусочками
льда. Его сила никого не защищала. Она нужна была, чтобы убивать...
   Сначала погладить ее по голове, по мягким рыжим кудрям. Просто погладить,
как ребенка. Ей сейчас нужно именно это. Теперь  наклониться...  нет,  лучше
присесть рядом, поцеловать в  висок.  Осторожно.  Нежно.  Взять  ее  лицо  в
ладони. Какие длинные ресницы. Черные. Странно, рыжие  светлоглазые  женщины
обычно вынуждены подкрашивать ресницы и брови.
   Ну вот. Она уже плачет. Прозрачные капли набухают в  уголках  глаз.  Ага!
Покатились. Вот теперь можно поцеловать.  Сначала  в  глаза.  Собрать  слезы
губами. И не останавливаться. Останавливаться уже ни к чему. Она еще там,  в
своем страхе, но тело ее  здесь.  Тело  раньше,  чем  разум,  понимает,  что
ситуация изменилась. Тело реагирует.
   Ответила на поцелуй. Ее руки... Удивительно, как быстро  слезы  в  глазах
сменяются туманной поволокой, пока еще не страсти, нет, только удовольствия.
Но дайте время...
   Зверь делал все, что нужно.  Механически.  С  точностью  и  правильностью
разумной и гибкой машины, способной  адекватно  реагировать  на  бесконечное
число вариаций одного и того же задания