ли голову, отправили куда-нибудь ненадолго, может,
минут на пять. Проще всего - заперли в туалете. Сволочи.  Сговорились,  надо
полагать, пока отец Алексий был с умирающим.
   Ладно. Шутка шутке рознь. И эти шутники еще не знают, с кем связались  на
свои головы.
   Говорить было не о чем. Водитель молчал. Отец  Алексий  тоже  помалкивал,
смотрел в окно. Трасса летела через лес, петляла между невысокими, поросшими
сосняком холмами Священник пытался опознать места -  изъездил  и  исходит  в
свое время немало. Но в рассветной  дымке,  в  свете  сонного  еще  солнышка
каждый холм казался точной копией предыдущего, где уж там различать какие-то
запоминающиеся детали.
   А потом окна машины затемнились. Чистым  осталось  лишь  лобовое  стекло,
отец Алексий глянул вперед - все та же битумная  лента  -  поднял  глаза  на
зеркало, перехватил там черный, равнодушный взгляд Зверя...

***

   Это было похоже на плохую видеозапись. Когда  посреди  кадра  изображение
вдруг пропадает. Полосы ряби бегут  по  экрану.  А  потом  вновь  начинается
фильм. Но какой-то кусок его потерялся. И  нужно  время,  чтобы  вникнуть  в
сюжет.
   Итак. Новый кадр. Просторная комната, обшитые деревом стены, окна  узкие,
как бойницы.
   Мебель дорогая, деревянная, сделана под старину, старательно, с  любовью,
но совершенно безграмотно. Откуда бы  взяться  в  старинном  тереме  мягким,
глубоким креслам, обитому настоящей кожей широкому дивану, роскошному  ковру
на полу?
   А руки были свободны.
   И первое, что сделал отец Алексий, это потер руками лицо. Потом огляделся
снова.
   Та же комната. Та же мебель. Та же спокойная роскошь. В общем, стилизация
понятна, но наивна до крайности Странно, что нет иконостаса в  углу.  Обилие
икон   обычно   считается   чем-то   вроде   знака   качества   в   подобных
русифицированных хоромах.
   Ладно, прежде  чем  появятся  те,  кто,  собственно,  все  затеял,  стоит
оглядеться. Может статься,  получится  с  самого  начала  огорчить  шутников
какой-нибудь встречной шуткой.
   Священник прошелся по комнате, оглядывая солнечно-желтые стенные  панели.
Он  двигался  мягко,  неслышно,  походил   чем-то   на   большого,   сытого,
добродушного с виду кота. Такому зверю ничего не стоит сбить с ног взрослого
человека, разорвать когтями лицо, вырвать  горло.  Но  ленив  котище.  Очень
ленив. И  даже  когда  на  хвост  ему  наступают  случайно,  он  лишь  шипит
недовольно, ленясь хотя бы уйти с дороги. Только вот  не  стоит  и  пытаться
обидеть этакую тварь по-настоящему.
   Впрочем, пока священник и вправду был ленивым котом.
   Довольно   быстро   отец   Алексий   отыскал   небрежно   замаскированные
видеокамеры, разбил их без зазрения совести и принялся за  поиски  тех,  что
спрятаны по-настоящему.
   Этому тоже учили. Многому учили. И когда-то думалось, что впрок наука  не
пойдет. Воистину людям свойственно ошибаться.
   Священник обнаружил еще три миниатюрных глаза. Эти  были  спрятаны  более
грамотно. И если  бы  не  столь  же  грамотное  их  размещение,  позволяющее
наблюдать за любой точкой в комнате, отец Алексей, пожалуй,  не  отыскал  бы
камеры в хитросплетениях резьбы на стенах. К счастью,  тот,  кто  оборудовал
роскошную тюрьму, прошел серьезную школу и действовал по  правилам.  Тем  же
самым, по которым невольный гость занимался сейчас поиском.
   Отец Алексий прикинул, куда еще стоило  бы  воткнуть  маленьких  шпионов.
Решил, что он сам ограничился бы  теми  точками,  где  камеры  уже  есть,  и
отчасти успокоился.
   Может статься, других сюрпризов в комнате не будет.
   В шкафчиках, встроенных в стены, не обнаружилось ничего полезного. Так же
как и в баре.  Если  там  и  стояли  когда-нибудь  стеклянные  или  глиняные
бутылки, они были кем-то изъяты.
   В  ванной  комнате  оказалось  нисколько  не  веселее.  Но  там  хотя  бы
видеокамер не было. Это и удивило,  и  порадовало.  Увы,  иных  поводов  для
радости не нашлось.
   Пластиковые бутылочки с шампунями, лосьонами, депиляторами. Отец  Алексий
пригладил  короткую  черную  бородку.  Да-а,  ничего,  что  можно  было   бы
использовать в качестве оружия. Случайность? Вряд ли. При известной фантазии
оглушить или даже убить человека можно  самыми  неожиданными  предметами.  С
фантазией у священника было все в порядке. Значит  ли  это,  что  в  похожем
ключе рассуждал и тот, кто готовил для него эти покои?
   - Почему нет?
   Немало  найдется  людей,  которые  с  той  или  иной  долей   серьезности
занимались всем, что связано с теорией и практикой человекоубийства.  Почему
бы здесь не оказаться одному такому?
   "Двоим таким", - поправил себя священник.
   И услышал, что дверь в комнате открылась.
   - Отец Алексий, - донесся все  тот  же  приятный,  располагающий  к  себе
голос, - будьте любезны, выйдите из ванной на середину комнаты. Сядьте там в
кресло и держите руки на виду.
   - А если нет? - насмешливо поинтересовался пленник.
   - Я пристрелю вас. И поеду искать другую жертву. Выходите.
   Шутка становилась совсем уж несмешной.  Отец  Алексий  вышел  в  комнату.
Зверь стоял в дверном проеме, прислонившись  спиной  к  косяку.  Смотрел  на
священника внимательно. С некоторым любопытством. Он  успел  переодеться,  и
сейчас, не затянутый в безликий костюм водителя-охранника-пристебая, казался
более человечным. Более настоящим, что ли. Сухой, поджарый,  тонкокостный  -
совсем не страшный и уж никак не похожий на убийцу.
   Проходя  мимо  Зверя  к  глубокому  креслу,  священник  вполне   серьезно
задумался о том, чтобы напасть прямо сейчас. И отказался от идеи с некоторым
сожалением. Кто знает, на что реально способен этот,  взявший  претенциозную
кличку? Слишком уверенно он держится. И уверенность эта, увы, не  наигранна.
Интересно, она идет от осознания силы, или Зверь  просто  не  понимает,  что
заигрался?
   - Где ваш хозяин? - спросил отец Алексий,  усаживаясь  в  низкое  кресло.
Удобное и очень уж мягкое. Сразу не встанешь, тем более не  встанешь  резко,
не рванешься в убийственный бросок.
   - Далеко, - Улыбка у Зверя оказалась на удивление хорошая. Открытая такая
улыбка. - Не думаю, что вы когда-нибудь сможете с ним  познакомиться.  -  Он
по-прежнему стоял в дверях, пройти в комнату  не  спешил.  -  Собственно,  я
всего лишь хочу ознакомить вас с распорядком на ближайшие дни.  Сожалею,  но
так уж вышло, что вам придется здесь задержаться.  Итак,  завтрак  в  восемь
утра. Полагаю, для вас это не слишком рано? Обед в  два  часа  пополудни.  В
четыре - полдник. И  в  семь  вечера  ужин.  Чтоб  не  возникло  между  нами
недопонимания, будьте любезны к указанному времени ожидать меня в этом самом
кресле. Да, сразу хочу  извиниться  за  меню.  Выбор  продуктов  невелик,  в
основном консервы, но уж придется вам довольствоваться тем,  что  есть.  Это
все.
   - Нет. - Отец Алексий покачал головой. - Это не все.
   - Вопросы, - понимающе кивнул Зверь. - Ну, спрашивайте.
   - Вы сказали, что мне придется задержаться здесь на несколько дней. А что
будет потом?
   И снова Зверь улыбнулся. И снова  священник  с  трудом,  подавил  желание
улыбнуться ему в ответ.
   - Потом я вас убью, - услышал он.
   Не понял сначала, осознать не сумел. А когда осознал,  не  нашлось  слов.
Только давящими показались вдруг мягкие объятия глубокого кресла. Так  он  и
остался сидеть, глядя на закрывшуюся дверь. Почему-то заболела голова,
   Оставшуюся часть утра отец Алексий посвятил поиску выхода. Он все еще  не
мог  поверить  в  то,  что  похититель  его  говорил  серьезно.  Точнее,   в
серьезность поверил сразу: что-что, а  отличать  правду  от  лжи  для  него,
священника, труда не составляло. Не верилось в то, что  Зверь  действительно
убьет. В то, что жизнь может закончиться вот  так  вот  глупо,  всего  через
несколько дней.
   Он прикидывал про себя так и этак, сколько у него шансов в прямой стычке.
Зверь  сказал,  что  в  случае  неповиновения  будет  стрелять.  Значит,  он
вооружен. Это странно, конечно, учитывая, что  закон  запрещает  хранение  и
ношение оружия всем,  кроме  полицейских.  Но  на  фоне  всего  случившегося
странности как-то блекли. Итак, прямая атака? Из кресла? Это будет  нелегко,
однако попробовать стоит.
   Зверь даже с виду легче. Наверняка  на  скорость  и  гибкость  он  привык
полагаться больше, чем на силу.
   "И, кстати, ростом  тоже  не  удался",  -  с  непонятным  удовлетворением
отметил отец Алексий, разглядывая деревянные кружева стен. Он запомнил витки
резьбы, на которые улыбчивый страж опирался плечами, и примерился к ним сам.
Результат порадовал.
   А ведь из кресла казалось, что Зверь куда выше.
   Воистину не верь глазам своим, когда смотришь снизу.
   И не лезь в драку, пока не поймешь, с кем имеешь дело. Мысленно священник
щелкнул себя по носу за излишнюю самоуверенность. Да, Зверь невысок, да,  он
легче и, без  сомнения,  слабее  физически,  но  нельзя  сказать  наверняка,
насколько он быстр и что может предпринять.  Посмотреть  бы,  как  двигается
этот красавец! Просто посмотреть. А уж потом можно будет делать выводы.

***

   Солнце поднималось все выше.  Тонкие  золотые  струны  протянулись  через
комнату от окон  к  двери.  В  горячем  свете  радостно  плясали  сверкающие
пылинки.
   Отец Алексий снова, в который уже раз, прошелся по  комнате.  Без  особой
цели. Он наметил себе  приблизительный  план  действий  и  сейчас  обдумывал
детали, а размышлять на ходу было проще, чем сидя. На воплощение задуманного
требовалось время, терпение и капелька безрассудства.  Если  честно,  то  не
безрассудства,  а  совершеннейшей  безмозглости,  но,  коли  уж   приходится
выбирать между смертью и смертью, лучше погибнуть, пытаясь  спастись,  а  не
сидеть без дела. Итак, безрассудства  хватает,  терпением  священник  должен
обладать практически безграничным - должность такая, что же до времени, надо
полагать, его хватит.
   В  восемь  утра  пленник  сидел  в  кресле,  положив  руки  на   округлые
подлокотники. Он снял рясу и подрясник, оставшись в удобных свободных брюках
и  не  стесняющем  движений  джемпере,  и  теперь  уже  меньше  походил   на
добродушного кота. А на священника не походил вовсе.
   Пока отец Алексий был в рясе, бородка и длинные,  собранные  в  небольшой
хвост волосы безошибочно и четко указывали на его сан, на особое положение в
мире. Да и внешность соответствовала:  доброе,  круглое  лицо;  внимательные
глаза, тоже добрые, понимающие такие; добродушная полнота - грех чревоугодия
из тех, с которыми трудно бороться. Люди встречают по одежке, что правда, то
правда. И почему-то недолюбливают прихожане  стройных  попов.  Может,  из-за
детских  штампов?  Бабник  Арамис,  безжалостный  хитрец   Ришелье,   маньяк
Савонарола...
   Каким чудом полнота превратилась в текучие мускулы? Как на  круглом  лице
оформились рубленые углы скул?  И  почему  из  добрых  черных  глаз  глянула
Великая Степь? Или в рясе было все дело? В одной лишь рясе?
   Священник исчез. Развалившись в глубоком  кресле,  ожидал  прихода  Зверя
спокойный, как каменное изваяние, мертвоглазый степной воин.
   Такими  вот  равнодушными,  безжалостными,  нечеловечески  хладнокровными
являлись они мирным жителям мирных городов почти  тысячу  лет  назад.  Жгли,
насиловали,  убивали.  Появлялись  из  ниоткуда  и  исчезали  в  никуда,   в
безграничное ничто великих степей. Таким предстал перед убийцей православный
священник Вознесенской церкви, всего за год работы прослывший человеком если
не святым, то уж, во всяком случае, отмеченным благодатью.
   Деревянная пластина на дверях, украшенная  резным  цветком,  повернулась,
открыв зарешеченное окошко. Потом кракнул замок. И дверь отворилась.
   - Почему же христианин?  -  поинтересовался  Зверь,  вкатывая  в  комнату
легкую тележку на колесиках. - Роль шамана подошла бы вам больше. Я надеюсь,
вы не настаиваете на утреннем кофе? Чай намного полезнее.
   -  Не  настаиваю,  -  священник  поднял  брови,  когда  снял  салфетку  с
пластиковой тарелочки. К чаю были горячие маленькие  булочки.  Джем.  Черная
икра. И масло в пластиковой же масленке.
   - Я полагал, нас в доме только двое.
   - Двое, - кивнул Зверь. - Но я же не совсем безрукий.
   Это настолько не походило на него. Эти горячие, мягкие булочки и недавнее
обещание  убить  настолько  не  сочетались,  что  степняцкая  невозмутимость
покинула отца Алексия.
   - Однако. - Он покачал головой. - Присоединитесь?
   - Благодарю, - Зверь был  уже  в  дверях,  -  но  я  позавтракал.  Столик
оставьте у дверей. Я зайду за ним через  полчаса.  Вам  лучше  быть  к  тому
времени в этом же кресле. Приятного аппетита.
   И вновь закрытая дверь.
   Отец Алексий, поморщившись, оглядел пластиковый ножик. Срок жизни таких -
те самые полчаса,  что  Зверь  отвел  ему  на  завтрак.  Потом  нож  истает.
Рассыплется в пальцах мягкой трухой. Обидно. Но странно было бы ожидать, что
ему принесут стальной тесак, равно удобный как для рубки, так и для  колющих
ударов. Тем более что к намазыванию масла и  разрезанию  мягкой  сдобы  оные
тесаки совершенно непригодны.
   Зверь. Претенциозное прозвище. Не от большого ума берут такие. А  речь  у
него правильная. И лексикон,  кажется,  не  так  уж  беден.  Впрочем,  ум  и
богатство словарного запаса - вещи, зачастую никак между собой не связанные.
   Зверь. Совершенно неприметное лицо. Волосы  темные.  Высокий...  Нет,  он
только кажется таким. Двигается хорошо, правильно  двигается,  со  спокойной
грацией сытого хищника.
   Ведь только что был здесь, а вспомнить удается лишь детали, которые никак
не складываются в единый облик. Или образ. Серое  скользящее  пятно,  облако
тумана, меняющее очертания.  Глаза...  Мгновенное  столкновение  взглядов  в
машине. Отражение в зеркале заднего вида. И потом провал. Что  же  это  было
такое? Газ? Наркотик? Отсюда и головная боль как постэффект, и память сбоит.
   Что ж, есть три дня на то, чтобы обо всем подумать и во всем разобраться.
А если не во всем, так хотя бы в самом главном, в жизненно  важном,  в  том,
как выбраться из этой роскошной тюрьмы.
   Размышления ничуть не помешали  отцу  Алексию  отдать  должное  завтраку.
Неизвестно еще,  каким  этот  Зверь  был  бойцом,  но  поваром  он  оказался
отменным.
   А из окон-бойниц видно было лишь синее небо да верхушки косматых сосен.
   Олег сидел в зале, возле камина,  смотрел  сквозь  распахнутую  дверь  на
залитую солнцем полянку и меланхолично размышлял.
   Он знал, что священник наверху, в тюремных покоях, занят  сейчас  тем  же
самым. Обстановка несколько другая. Мысли другие. Но дело-то не в этом, дело
в процессе. Оба мыслят. И  оба  о  странностях,  что  случились  с  ними  за
несколько прошедших часов.
   Священник! Православный! Батухан в реалиях современности. Покончить бы со
всем этим поскорее! Но магистр желает отложить церемонию. Сейчас  ясно  уже,
что  предположения  Олега  относительно  "Черного   Ритуала"   подтвердились
полностью. Можно не беспокоиться хотя бы  о  том,  почему  вдруг  потребовал
глава  Ордена  смерти  именно  этого,  конкретного  святого  отца.   Алексия
Чавдарова. Ведь знал же, не мог не знать, и забыть  не  мог,  кто  он,  этот
самый отец Алексий, и что он для Олега. Да и для магистра,  если  уж  на  то
пошло.
   А с ритуаловцами, значит, возникли сложности. Это тоже понятно.  И  такое
случалось. Ребятки боятся идти на чужую церемонию, они пока что считают себя
серьезными конкурентами Ордену и  намысливают  всякое  разное.  Тех  ужасов,
которые  их  здесь  на  самом  деле  ждут,  лишенные  фантазии  мозги   юных
демономанов все равно не придумают.
   Три дня в одной клетке с Сашкой Чавдаровым. А твои-то  мозги,  экзекутор,
фантазии отнюдь не лишенные, могли измыслить подобное?
   И надо же было  так  неосторожно  представиться.  Подставиться.  Конечно,
священник никогда не узнает его. Нереально это. Десять лет прошло. Тогда они
оба были еще детьми. Один  только-только  начал  убивать.  Второй...  мечтал
стать рейнджером. Космическим десантником. Жизнь вывернула все на свой  лад.
Впрочем, Олег-то убийцей остался...
   Не узнает. Имя - ничто.  Тем  более  что  очень  уж  похоже  это  имя  на
претенциозную кличку, на прозвище дурацкое. А  тот  Зверь,  что  дружен  был
когда-то с Сашкой Чавдаровым, тот чудесный мальчик с пепельными  волосами  и
большими раскосыми глазищами, - он умер давно. Ах, какая это была грустная и
страшная история...
   Три дня в одной клетке.
   Не стоило браться за это дело. С самого начала ясно было, что  плохо  оно
пахнет. Где же твои принципы, экзекутор? Или хотя  бы  где  твое  отсутствие
принципов, замешанное на инстинкте самосохранения?  Ты  наркоманом  стал.  В
этот раз волки не успели  поохотиться  вволю,  и  ты  голоден,  палач.  Тебе
хочется крови. Боли чужой. Страха.  И  силы,  своей,  прибывающей  с  каждым
мгновением долгого, бесконечно долгого умирания жертвы на алтаре.
   И сейчас ты ругаешь себя только потому, что три чужих жизни  забрал  этой
ночью, потому, что ты получил три посмертных дара.  Плохоньких.  Слабеньких.
Дрянных. Но получил. Семейка алкашей и богатый старик.  Не  бог  весть  что,
однако достаточно, чтобы утолить жажду, позволить рассуждать разумно.
   Ладно, теперь уже поздно что-то  менять.  Можно,  конечно,  прямо  сейчас
пойти и пристрелить святого отца. А потом бежать отсюда, из уютного  домишки
в лесу. Залечь на дно. Спрятаться так, чтобы даже магистру  понадобилось  бы
время на розыски, а уж кому другому  в  жизни  не  отыскать.  Можно  связать
священника  по  рукам  и  ногам,  оставить  на   три   дня   беспомощным   и
неподвижным...
   Чтобы ко времени церемонии он потерял большую часть  воли  и  сил?  Чтобы
весь интерес пропал? Вся радость от убийства?
   Эх,  Олег  Михайлович!  В  твоем-то  возрасте  можно  уже  избавиться  от
мальчишеского бахвальства. Двадцать четыре года. Почти тридцать.  А  ты  все
еще  ловишься  на  слабо.  Тебе  нужно,  важно,  необходимо  сломать   этого
священника, сломать Сашку  Чавдарова,  хренова  космодесантника,  сломать...
себя самого переломить, наконец. Поставить во всей  этой  истории  красивую,
убедительную точку. Раз и навсегда.
   Дурак ты, Зверь. И имя у тебя дурацкое.

***

   Этажом выше, в своей роскошной тюрьме,  отец  Алексий  внимательно  читал
надписи на пластиковых флакончиках в ванной. Он  перебирал  разнообразнейшие
лосьоны, одеколоны, туалетную воду. Искал такой, где выше  всего  содержание
спирта. Священник  убедился  уже,  что  флакончики  все  новые,  нетронутые,
пульверизаторы  в  них  работали  прекрасно.   Остановив   свой   выбор   на
призрачно-зеленом  одеколоне  с  невнятным  названием   "Каменный   цветок",
священник спрятал флакончик между подушкой и подлокотником своего кресла.
   Для начала неплохо.
   - Новый шаг в карьере служителя культа.  -  Отец  Алексий  убедился,  что
одеколон можно будет вытащить быстро  и  незаметно,  и  вернулся  в  ванную.
Сейчас следовало заняться водопроводным краном.
   Небольшой и изящный,  тот  вполне  мог  сойти  за  биток.  Повозившись  с
незнакомой системой, прикинув,  насколько  удобно  лежит  в  кулаке  тяжелая
пластиковая трубка, отец Алексий наконец снял  кран  с  резьбы.  Он  хмыкнул
довольно, взъерошил бородку и вернулся в  комнату.  Импровизированный  биток
уместился в том же кресле, но с другой стороны.
   Сделать все нужно будет  быстро.  И  сразу.  Второй  возможности  учинить
что-либо подобное Зверь ему не даст. Привяжет к креслу и оставит так на  все
оставшееся  время.  А  заглядывать  в  гости  будет  лишь  для  того,  чтобы
убедиться, крепко ли держат веревки или что он  там  использует  в  качестве
привязи.

***

   Когда  повернулась  на   несущих   и   сдвинулась   в   сторону   панель,
загораживающая смотровое окошко, священник спокойно сидел  на  своем  месте.
Руки, как и ведено, на подлокотниках. Ноги вытянуты. Очень удобно сидеть так
в глубоком и