вет, готовая растерзать,
исклевать любого, на кого укажут.
     Командир указал ей путь на предгорье.
     Зарембу  разбудил  гул  вертолетов. С  высоты,  на  которой спецназовцы
устроили  себе  ночлег, они  видели, как некогда любимые, восхищавшие  своей
маневренностью и изяществом машины  за- ходили на посадку в район, где вчера
в упор рас- стреляли их группу.
     -- Нас ищут,--  подтвердил догадку Туманов, заканчивающий с Волонихиным
свою смену.
     Краснозвездные  "вертушки"   снижались  парами,   отрыгивали  на  землю
маленькие комочки десантников и быстро-быстро карабкались опять в  небо, под
защиту ставшей в  хоровод стаи.  Зрелище  завораживающее, если учесть к тому
же, что вся карусель вертелась ради них.
     Из-за них.
     Против них.
     -- Уходим, -- заторопился Заремба, сворачивая постель.
     Волонихин и пограничник набросились на "Крону", упаковали ее  в рюкзак.
Разворошили примятость на земле. Выскользнули из елочного окружения.
     Не  хотел Заремба  идти по  дну ущелья.  Спрятаться в нем легче,  но  и
вероятность  погони   именно  там  вероятнее  всего.  Теперь  же  выхода  не
оставалось. Бинокли десантников  приблизят  склоны  гор  в десятки раз, и по
закону  подлости  кто-нибудь обязательно заметит их перемещение. Догонять не
станут, вызовут те же вертолеты или артиллерию. А как они работают, вчера на
собственных  шкурах  испытали.  Оказывается,  при  всеобщем бардаке в стране
армия еще что-то умеет делать безупречно...
     -- В ущелье.
     Оно пробивалось  меж двух  вершин и  оказалось столь  настойчивым,  что
проторило-таки  себе  путь.  Горы  сбрасывали  ущелье  со  своих плеч  вниз,
перекрывали    его     валунами,     засаживали    лесом,     перегораживали
плотинами-скалами.  Но  где  изворотливостью, где  прыжком, оно  карабкалось
вперед  и  в  итоге  тянулось и тяну- лось  по Чечне  и, раздвинув  каменные
громадины, вырвалось на свободу с другой стороны гряды.
     Туда, где свобода, рвались и отступающие.
     Но кроме гор,  против ущелья  ополчился еще и человек. Не успел Заремба
пробежать километр и иголкой вытащить  за собой  коротенький  кусочек  своей
ниточки,  как настороженный  слух уловил голоса.  В  рассветном лесу,  среди
яростного  гомона   птиц,  которым   словно  платили   из   райского   фонда
"зелененькими"  за  восхваление дня,--  людские голоса слышны  всегда  очень
далеко.
     Разведчики замерли.
     -- Чечены,-- не разобрав ни единого слова, сказали почти одновременно.
     -- Если  уж федералы объединились с полевыми командирами против нас, то
эта сумочка,--  Туманов кивнул  на пояс Зарембы,--  стоит многого  и  портит
кровь как одним, так и другим.
     -- Уничтожить, что ль? -- Заремба приподнял пояс. Веса -- кот наплакал,
а сколько шума и трагедий...
     --  Это роли не  сыграет,--  впервые  после  смерти  Марины заговорил и
Волонихин.-- Вместе с сумочкой  им нужны  и мы.  Потому  что прикоснулись  к
какой-то тайне.
     -- Надо делать ноги,-- подвел резюме Туманов и посмотрел на командира.
     -- Что  мы и делаем уже два дня,-- сказал Заремба.  Делать ноги на этот
раз можно  было только  прыжком в  сторону. Спешно  заполнив  фляги водой из
небольшого  ручейка,  на ходу  набросав  в  них  обеззараживающих  таблеток,
спецназовцы начали карабкаться по достаточно отвесному  склону,  стараясь не
оставлять  следов  и  поймет.  Через  какое-то   время  боевики  и   феодалы
столкнутся. Примут ли они бой, если добиваются одной цели?
     Чем  выше  поднимались, тем  гуще  становился  лес.  Он  глушил  голоса
боевиков, и вновь необоримо звучали весенние  птичьи  трели. Зато внизу,  на
дне  ущелья молот опускался  на наковальню. Когда окажется, что впустую, как
же рассвирепеют  кузнецы!  С  какой  злобой  и  нанавистью  продолжат  поиск
виновников бесполезного замаха! Только и  кузнецы ковали железо не один год.
Идти только по дну оврага было бы слишком просто, и потому на склоны легли и
молоточки подмастерий. С обеих сторон.
     Спецназовцам обращать внимание на следы теперь не оставалось времени, и
они просто бежали в гору, выскальзывая, выдавливаясь наверх. Вверху их ждало
только солнце, а оно -- не стреляет .
     Стреляют люди под солнцем.
     Первый выстрел в  оставленном позади ущелье прозвучал одиноко, словно и
раздался-то со  страху  или случайно. Однако стрелка очередями под-  держали
соседи, и через мгновение лес внизу превратился в тир, где каждому дозволили
стрелять в свое удовольствие, в  любом направлении и из любого  вида оружия.
Бой без правил, только на выживание.
     -- Им это нужно было? -- просипел Заремба, имея в виду спецназ. Если им
требовались  документы, неужели нельзя  было отвернуть  от  боя,  из- бежать
столкновения?  Где  разведка? Прикрытие?  Куда  смотрел командир?  А  теперь
положит  на этих склонах головы  ни в чем не повинных, ничего  не понявших в
этой войне ребятишек, а толку- то?
     Про  боевиков  не  думалось, жалел своих.  Пусть даже  они и шли против
"Кобры".
     --  Ума большого  не требовалось,-- согласился  Туманов.  Ружье  только
вскинь, а потом лишь успевай подносить патроны.
     Неизвестно,  сколько  бы продолжался бой  в ущелье,  не появись  в небе
вертолеты. Стрелять они, конечно, не могли из боязни зацепить своих,
     но нужный эффект произвели:  огонь начал постепенно слабеть. Противники
разъединялись, отступали, загораживались все  новыми  и новыми деревьями, за
стеной которых уже не мелькали. А не видя врага, новички успокаиваются, дают
передышку оружию.
     -- Теперь окажемся виноваты еще и в том, что вывели десант на засаду,--
продолжал угадывать дальнейшую судьбу пограничник.
     -- Пора идти,-- поднялся Заремба. Оказалось, не о бое размышляли, а под
прикрытием разговоров о нем дали себе небольшой отдых.-- Нам все время нужно
идти.
     Вертолеты принялись зависать, опускаться  --  скорее  всего,  подбирать
убитых  и раненых. Не- ужели  командир десанта не  услышал боевиков? Ведь те
шли, не таясь и  не веря, что кто-то окажется у них на пути. Судить за такую
безалаберность или заставлять самого везти погибших домой и вручать матерям!
Сразу бы почувствовал цену жизни подчиненных...
     Думал так,  примеряя  на  себя место  командира.  Значит, не отошла еще
армия  от сердца,  он  еще и  ней,  в ее  проблемах.  Неужели  нельзя  будет
вернуться?  Неужели  расставание --  навсегда?  Кажется, десант отправлял не
только  раненых,  но  сворачивался  и  сам. По крайней  мере,  слишком часто
опускались "вертушки". Значит, одной заразой стало меньше.
     Зато оставшаяся разошлась не на  шутку. Поняв, что  волей случая ущелье
впереди  проверили  федералы,  они  тоже  полезли  на  склоны,  разделившись
традиционно  на  две  части,   но  все  равно   имея  достаточное  численное
преимущество перед спецназовской троицей.
     От боя не уйти.
     Туманов,  произнесший  фразу,  сам  же  и  виновато  развел  руками  --
извините, что говорю правду, Но так случится на самом деле.
     --  Значит, будем биться,-- спокойно отреагировал  Заремба. Но  хода не
сбавлял.  Бой откладывается на  последнюю секунду.  Бой  свяжет  по  рукам и
ногам, накроет паутиной,  понастроит преград.  В тылу врага хороша разведка,
но если она обнаружена -- начинается постепенное преследование  или  захват.
Уничтожение. Убийство. Про плен ни под каким предлогом  и видом подполковник
не хотел и думать.  Однажды ему самому пришлось освобождать разведчиков ГРУ,
наводивших самолеты на лагеря чеченцев и захваченных боевиками. Ворвались на
базу,  где  мучили  ребят,  стремительно,  но все равно поздно:  отрубленные
головы разведчиков валились. на земле, животы были вспороты. После  отыскали
и старинный меч, которым убивали пленников.
     Единственное утешение от  операции  -- в  одном из блиндажей обнаружили
трех женщин-
     Николай Иванов. Спецназ, который не вернется
     39
     строителей, несколько недель томившихся в заложницах и наложницах.
     До момента, пока их  не отправили в Москву в госпиталь, они плакали, не
имея сил рассказать о  себе и о том,  что с ними  произошло. Хотя весь ужас,
который  претерпели они,  к тому же на свою  беду  все белокурые, можно было
представить. Вот тогда Заремба и поднял над своей БМП красный флаг -- в знак
протеста  против  того,  что со-  творили со страной  и  людьми  сегодняшние
политики...
     И за Марину  боялся в  первую очередь не потому, что  на ее плечи лягут
какие-то походные неудобства. Страшнее смерили мог стать плен. Бывает, что у
пленниц отбирают  нижнее белье  только затем,  чтобы банда,  выстраивающаяся
каждый вечер к ним в очередь, не теряла время на раздевание...
     -- Командир,  я вернусь,--  вдруг неожиданно остановился  Волонихин. --
Куда?
     -- Туда,-- он махнул  рукой  в  сторону предгорья, где  осталась могила
Марины.
     -- Мы когда-нибудь вернемся обязательно,-- не до конца понял Заремба.
     -- Нет, я боюсь, что ее разрыли.
     -- Не говори глупостей,--  отмахнулся и Туманов.-- Ты  соображаешь, что
говоришь?
     -- Говорю именно потому, что соображаю.
     -- Хорошо,-- неожиданно быстро согласился Заремба.-- Но мы возвращаемся
все.
     И повернул от нацеленной вершины.
     -- Нет, -- снова не  согласился доктор.  -- Я пойду один. И потом уведу
за собой банду.
     -- Здесь командую и распоряжаюсь я,-- напомнил Заремба.
     Никто уже никем и ничем не распоряжается.
     Что?
     Подполковник подошел вплотную к  доктору, взял его за грудки.  Оказался
он пониже ростом  и не  сказать, что пошире в плечах, но  тот, кто позволяет
себе сделать подобное, сильнее хотя бы духом.
     --  Ты  станешь выполнять мои  команды, --  отчетливо, как  маленькому,
проговорил спецназовец. --  Запомни это. До той минуты, пока не окажемся  за
пределами Чечни, ты -- мой подчиненный.
     Волонихин  не сопротивлялся. Он  устал,  измочалил свою душу  мыслями и
искал утешения или смерти. И Заремба прекрасно его понял.
     -- Все сделаем по совести и по-человечески.
     ...Спускаться с горы веселее, чем  подминать под себя склон. В какой-то
степени желание Волонихина спасало и от погони -- возвращаясь к месту гибели
друзей,  спецназовцы путали противника:  по крайней  мере,  действовали  вне
логики  и вопреки инстинкту самосохранения, который гонит человека дальше от
опасности.
     После боя голоса боевиков стихли,  и ориентироваться  стало сложнее. До
конца не  были уверены и в том, что десант весь поднялся в воздух. Помнились
и уроки  Юры Работяжева -- в  Чечне картошки меньше посажено, чем поставлено
мин.
     Доктора,  рвущегося к могиле,  Заремба определил в середину -- поспешай
медленно. Там ему оказалось тесно, он наступал на пятки подполковнику, шилом
из мешка вылезал в сторону, но Заремба держал ровный шаг.
     И  не  зря.  Как только открылось среди  деревьев предгорье, он присел.
Десант -- или его часть -- перелопачивал, протыкал длинными саперными щупами
поляну, отыскивая  -- прав Волонихин -- могилу.  Солдаты пока  крутились  на
малом пятачке, ребята  были похоронены значительно дальше, но если до вечера
ковыряться, то кто-то обязательно наткнется  на тела погибших. Но зачем ищут
?
     -- По периметру охрана,-- предупредил глазастый Туманов. А в  небе -- и
вертолеты.  Они вновь,  насосавшись  на  аэродроме керосинового  наркотика и
отяжелев  брюхом, набив  карманы  боеприпасами,  вампирами  на  запах  крови
приближались к предгорью. Впервые в жизни Зарембы  они шли не на подмогу ему
и не на спасение, и он смог представить, насколько люто могут ненавидеть  их
чеченцы, если он сам шлет проклятие набухающим точкам.
     Можно  было  давать сто процентов  на  то,  что  они  для  профилактики
примутся обстреливать все  подозрительные места,  давая  десанту возможность
завершить  работу потрошителей  могил. Спецназовцы  же вышли  как  раз в  ту
точку,  куда он бы сам на месте вертолетчиков  выложил пару десятков нурсов.
Поэтому принялся рыскать глазами, подыскивая убежище.
     --  Там,-- указал Туманов на  вывернутую  с корнем сосну. Запрыгнули за
нее -- голому и майка краше шубы.
     --  Нет мне  прощения,  мужики,--  глядя  сквозь ветки в небо,  скорбно
проговорил Волонихин.
     Он продолжал будоражить свою рану,  и Заремба,  еще в  Балашихе заранее
спасавший его от подобного, и на этот раз наложил тонкий слой бинта:
     -- Кто знал, что такое могло случиться: наши "вертушки"...
     --  Ты,--  не  дав  закончить  перевязку,  сорвал  бинты  доктор.--  Ты
интуитивно предполагал все, а я вылез со своим идиотским благородством...
     --  Вы,   слишком  умные,  прекратите,--  попытался  смягчить  ситуацию
пограничник.-- Все  делалось  правильно.  Как одним,  так  и вторым. Следите
лучше за обстановкой.
     Вертолеты  на  этот раз  на  охотничьих  собак не  походили  --  лай не
поднимали и на любой  пень  не огрызались.  Кружились себе  за  собственными
хвостами,  а  что  творилось на земле -- вроде не  их собачье  дело. Поэтому
Туманов мог позволить по- рассуждать дольше, чем обычно:
     -- Самое  грустное и интересное -- вспомнил  доверенности на  получение
денег в Чкаловском. И вдруг понял страшное: мужики, чем меньше нас остается,
тем богаче мы становимся. Но как же мы обеднели без ребят!
     -- Я  ни копейки не возьму оттуда.  Ни  копейки,--  медленно проговорил
Иван. Повернулся к Туманову: -- Наброски остались?
     Пограничник вытащил из бокового кармана сложенные листочки -- на каждом
взлетала ввысь ласточка.  И не могла взлететь, потому что  каким- то образом
ее требовалось  крепить  к  постаменту. Волонихин пересмотрел эскизы,  потом
сложил их вместе  и принялся медленно  рвать  на части. Кусочки засунул  под
корневище, присыпал землей: с мечтой покончено.
     Вздохнув, вернулись к  реалиям. Тем более что вертолеты стали приседать
на поляну -- одним колесиком, только для устойчивости, и в их чревах один за
другими  стали исчезать  поисковики могил.  Что-то,  видимо, спугнуло их,  и
спецназовцы насторожились, пытаясь понять причину спешного сбора.
     --  Чу! --  поднял  руку  капитан.  Не только  глазастым, но и  ушастым
оказался пограничник. Вдалеке послышался собачий лай -- "вертушки" наверняка
привлекли  внимание боевиков, и  те тоже  поторопились посмотреть, что такое
интересное пытается найти десант в предгорье. А заодно и попытаться пощипать
ему перышки.
     -- Собака,-- проговорил вслух Туманов.-- Хреново.
     Она еще не учуяла чужих, брехала в охотничьем  азарте, но постромки уже
рвала,  готовая  отличиться.  И  такую  хлебом,  даже если бы  он имелся, не
ублажишь.  В Афганистане Заремба  удивлялся, почему собаки, которые жили при
лагере,  не  трогали  своих  --  даже  разведчиков,  уходивших  на  операцию
переодетыми  под местных жителей.  Но стоило настоящему  афганцу ступить  на
территорию части, собаки оскаливались и неслись к нему со всех ног.
     Как  утверждали знатоки, распознавание  своих от  чужих  шло по запаху.
Афганцы, например, настолько пропахли бараниной, что никакая другая пища уже
не могла перебить этот запах.
     Наверняка  они,  русские,  тоже окажутся  легко  распознаваемыми  среди
чеченских специфических запахов.  Ветерок легонький, плавненький преподнесет
собаке меню под нос. Куда уходить -- выбор невелик. Только обратно в горы.
     Заремба проверил пистолет, Туманов поправил на поясе ножи. Хотел, как в
кино, посыпать след табаком, даже вытащил из пачки сигарету.
     Но пересчитал  количество оставшихся и пожалел: на весь путь все  равно
не хватит. Подбодрился:
     -- Испугали бабушку дедушкой. --  А  вот снайперку нужно было  взять,--
единственно о чем пожалел Заремба.
     Волонихин  испуганно схватился за карман -- на память о  Марине он взял
ее  маленький  дамский  пистолетик.  Все  остальное  --  а  остального  лишь
полулиповое удостоверение да боеприпасы, забрал подполковник. А снайперка --
снайперка  лежит  рядом  с Мариной в  земле.  Зарыли ее. Из  нее  больше  не
стрелять, не убивать людей. Вот только сама Марина -- убита...
     Рюкзаки,  наполненные  боеприпасами, тянули вниз,  прижимали  к  земле,
успокаивали:  все  обойдется, зачем себя  насиловать? А  тут  еще  и Туманов
обрадованно позвал:
     --  Сюда.   Орехи.  Разлапистое,  курчавое  дерево  грецкого   ореха  ~
раскорячилось посреди поляны, осыпая подножие первыми, еще не совсем зрелыми
плодами. Скорее  всего, они  сорвались от  близких разрывов  или их насбивал
кто-то  раньше  и  не все подобрал. Но спецназовцы на ходу нахватали зеленых
комочков, затолкали в карманы, благо "пятнашки" об- шиты ими даже на  спине.
Лай  между  тем  продолжал накатываться. То ли собака  все же взяла  верхний
след,  то ли у боевиков  имелось задание прочесать именно  данный  район, но
получалось, что бежать спецназовцам требовалось все быстрее и быстрее.
     -- Кажется, идут за нами,-- предположил Волонихин.
     -- Не идут,  а  бегут,--  поправил  Туманов. -- И побыстрее нас,-- внес
свою лепту в оценку обстановки Заремба.-- Готовимся к бою, мужики.
     Каждый  поправил автомат, хотя "АКМсы",  прижатые  рюкзачными  ремнями,
боязливо льнули  к груди хозяев и вместе с ними поворачивались,  оглядываясь
вокруг. Суперменов  на самом деле очень  мало. Это  по  страницам книг  и на
видеокассетах их бегает столько, что укладывай штабелями до  Луны.  Да, есть
люди,  которые  умеют и  знают больше, чем все  остальные. Но тех, кто может
буквально все,-- нет.
     Вон Дождевик --  вроде из всех самый крутой,  а  мальчишка выстрелил, и
нет  на свете прапорщика. На войне драк, где можно  демонстрировать  приемы,
мало, и  потому  загнанными волками бегали  по кругу  и  спецназовцы:  жизнь
посуровее книг и кино. И точки обычно ставят пули.
     Боевики  издалека,  на  всякий  случай попробовали поставить  несколько
штук. Очередь из автомата  вышла  вялой, словно заранее  знала, что  незачем
тратить силу и  злость на  пустоту. Требовать от подчиненных  бежать быстрее
Зарембе не имело смысла -- коли  подкашиваются  ноги, их не уговоришь забыть
об усталости. Сачкующих  нет --  не спортивный кросс бегут, а жизнь спасают.
Так  что  лучший  вариант  -- заранее выбрать  наиболее  удобную  позицию  и
изготовиться к бою. Теперь не убегали, а искали место.
     Повезло Волонихину.  Какие-то непонятные  давние  раскопки  за  поляной
словно ждали своего часа, чтобы оказаться полезными спецназовцам.
     -- Есть контакт,-- запрыгнув в них, лег на бруствер Иван.-- А теперь --
марш дальше,-- приказал он Зарембе и Туманову.
     Те  не  поняли доктора,  уставились: что  за новые командиры появились?
Тогда Иван, раздражаясь, повторил:
     -- Я остаюсь. Прикрою.
     Остаться на прикрытие в чеченском тылу -- это остаться на смерть.
     --  Не говори ерунды,--  оборвал подполковник,  хотя прекрасно понимал,
что  предложение  Ивана --  едва ли  не единственный шанс  остаться в  живых
остальным.
     -- Не творите глупость вы,-- не менее эмоционально отреагировал доктор,
и даже поднял  вверх ствол тумановского  автомата, когда тот улегся рядом.--
Уходите.
     Заремба  и  Туманов  переглянулись.  Поняли:  просил  и  приказывал  не
Волонихин,  а  его боль за Марину. Чувство  собственной вины. Будь  в  сумке
подполковника  секретные документы,  спасая  их,  они  бы  ушли.  Но спасать
криминальные бумажки, прятаться за них самим...
     Когда в  армии, прикрывая голые зады,  голодные обмороки  и  отсутствие
боеприпасов, погнались  за внешней атрибутикой и затребовали,  чтобы  каждая
отдельная  часть разработала собственную эмблему  и девиз,  в  своей бригаде
Заремба утвердил  слова: "Слава Отечеству, себе -- честь!" Снятые погоны  не
освобождали, по крайней мере его, от взятого обязательства.
     --  Тихо,--  остановил  все  эмоции  и  новоявленные  приказы  Заремба.
Вслушался, надеясь, что группа преследования Одинокого Волка останется около
вертолетов.
     Но  "вертушки",  поднявшие десант  в  воздух,  у