ическом плане
журнала  есть заявка на проблемный материал  о спецназовцах, которых уволили
из армии. Главный рассказчик и герой материала -- подполковник Заремба.
     На  этот  раз  человек-памятник протянул руку  --  даже низвергнутый  с
пьедестала он продолжал  оставаться монументом. Вениамин Витальевич послушно
протянул ксерокопию редплана.
     -- С вашего  позволения:  главному редактору  могут порекомендовать  не
печатать подобный материал. И вообще не касаться темы.
     --  Ерувда!  Времена  иные. Публикацию  с удовольствием отнесут  или  в
"Московский комсомолец", или к  Проханову  в  "Завтра". И  там наделают  еще
больше шума.
     Насчет шума шеф,  наверное, погорячился, сам понял перегиб и добавил  с
иной тональностью:
     --  Даже  если  шума  не  случится,  материал  могут  прочесть  два-три
человека, которым хватит малейшей зацепки за "Кобру". А значит, и за нас.
     -- Тогда  как быть?  -- Вениамин Витальевич, не видя выхода,  полез  за
платком.
     Хозяин оторвался  наконец от стола. Прошелся  по кабинету, собираясь  с
мыслями.  Что-то придумал, но выкладывать сразу идею не торопился. Некоторое
время постоял  около  окна, поглядывая  на кремлевские звезды.  Когда-то  он
рьяно  настаивал  на  том, чтобы  их  заменили  двуглавыми  орлами.  Уродцы,
конечно, но  на подобных  идеях  --  переименование  улиц, замена  символик,
создание  всевозможных фондов и  движений,  обязательно поддерживающих  идеи
демократии   и   общечеловеческие   ценности,   можно   было   дополнительно
продержаться на плаву месяц-другой. А вот с орлами не успели.  Жаль. Очень и
очень жаль...
     -- Как быстро можно зарегистрировать новый журнал?
     -- Совершенно новый? Наверное, неделя.
     --   Он  должен  появиться   на   свет   послезавтра.   Обязательно   с
патриотическим названием, типа  "Защитник  Отечества". Перекупи  материал  о
Зарембе и парочку других для  отвода  глаз. На правах эксклюзива --  то есть
чтобы больше нигде не печатал. И тисни в "Защитнике Отечества".
     -- Но это же все равно...
     --  Не  все равно.  Тираж заяви  тысяч в пятьдесят,  реально  отпечатай
экземпляров сто, раздай их авторам и пусть этим довольствуются. В нашем деле
даже  в гениальном  произведении  запятые  должен  расставлять редактор.  На
гонорар не скупись.
     --Сделаем.
     --  Это  первое.  Второе --  заменить  корреспонденту  номер  домашнего
телефона. Если  посчитаешь нужным, сотвори это  на всей лестничной площадке,
чтобы не светиться. На МГТС выход есть?
     -- Найдем.
     -- Через их первый отдел во всех справочных Москвы поставьте против его
фамилии  звездочку -- чтобы никому никогда о нем не давали никаких сведений.
Зарембу нужно отрезать от твоего журналиста.
     -- С вашего позволения, а если ему на работу...
     -- Так обеспечь ему командировку куда подальше. За границу куда-нибудь.
Что он любит?
     -- Экстремальные ситуации. Пишет об этом.
     --  Значит,  придумай для него или под него какую-нибудь экспедицию. На
необитаемый  остров  на  предмет  выживания.  Или  организуй  экспедицию  на
Северный полюс, туда сейчас шляются все, кому не лень.  Да  еще доверьте ему
нести знамя московских журналистов. Сейчас же все можно сделать!
     --  Не  волнуйтесь,  минимум  на  месяц  из  Москвы  уберем.  А  дальше
посмотрим...
     -- Так,  что  мы  еще  упустили?  -- Шеф  оглядел  письменный  стол,  и
непонятно  стало, о  Зарембе  продолжает думать  или  снова  занялся  собой.
Оказалось,  о спецназе: --  Старый  телефон  журналиста перебрось  на  своих
людей. Что еще?
     --  Вы...  вы  считаете,  что "Кобра"  цела?  --  задал основной вопрос
Вениамин Витальевич.
     -- Не считаю. Но перестраховываюсь. И потому последует вторая, не менее
трудоемкая  задача  --  попытаться  отыскать   все  связи,   всех   знакомых
спецназовцев. Предугадать, куда они  могут вернуться, если  все  же остались
живы.
     Вениамин Витальевич откровенно поник: объем наваливающихся задач такой,
что денежки полетят огромные. А выпускать их по нынешним временам на  ерунду
ох как не  хотелось... Тень недовольства не ускользнула от внимания хозяина,
но объясняться и уговаривать подчиненного посчитал ниже  своего достоинства.
Кассира никогда  не должны волновать деньги.  Подпись на  их  выдачу  ставит
руководитель и главный бухгалтер.
     -- Все, больше в этом кабинете мы не встречаемся. Здесь, несмотря ни на
что,  славно поработалось,-- хозяин оглядел  стены.-- Но еще не вечер. Новый
кабинет  может  оказаться  хоть  и  подальше  от  центра,  но  престижнее  и
пошикарнее,--   соизволил  все-таки  намекнуть   Вениамину  Витальевичу   на
возможную перспективу.
     Тот с  надеждой вскинул голову и вдруг поверил, что такие люди в  самом
деле не могут просто так взять и исчезнуть. Такие всплывут...
     -- Я тебя разыщу,-- попрощался с подчиненным хозяин кабинета,  отпуская
его.-- И еще раз созвонись с Чечней, пусть не прекращают поиски группы.
     Оставшись один, еще раз подошел к окну.  Видимо, панорама  за окном ему
все же очень нравилась. Но можно признаться и в том, что Кремлем отсюда,  со
стороны, управлялось легче, чем если бы он сидел там, за зубчатыми  стенами.
И вот расставание. Постоянным, конечно, ничего не бывает, кроме лести. Лично
он  никому льстить не  собирается, а вот к нему как  ползли на полусогнутых,
так и продолжат ползти. Ерунда, будто деньги не имеют запаха...
     Прикурил  сигарету,  но не  для наслаждения ароматом  табака,  а  чтобы
подойти затем к столу, вдавить окурок в ракушку-пепельницу  и размазать гарь
по перламутру...
     Сон, хотя и  тревожный, через пень-колоду, с мыслями и воспоминаниями в
моменты пробуждения, но все же принес некоторое облегчение телу. Это Заремба
почувствовал, еще  не вставая со своего ложа, еще только вслушиваясь в пение
птиц и боясь  пошевелиться: утренняя прохлада пока не обнаружила, что он  не
спит, а до тех, кто не двигается, ей дела нет, она пробирает лишь живых. |
     --  А   трасса  довольно   оживленная,--  поделился  первыми  утренними
наблюдениями Туманов.
     Умытый росой, он выглядел свежо, щеки  его разрумянились. И про  трассу
наверняка не зря заговорил с самого начала.
     -- Может, подхватим левака?
     Зарембе   пришлось-таки   пошевелиться.   Прохлада   мгновенно    и   с
удовольствием окутала  его своим саваном. Подполковник  передернулся  от его
зябкого  прикосновения  и, дабы не  дать  спеленать себя полностью, принялся
приседать, махать руками,  разминаться.  Поняв,  что  здесь ловить нечего, а
солнце  поднимается  все  выше  и выше,  прохлада  благоразумно  отстала  от
спецназовца и поползла в другие, более темные и низкие места.
     -- И чем намерен расплачиваться?
     -- В живых оставим. Выше цены не существует.
     -- А блокпост тормознет?
     --  Судя по гулу, если одна  из двадцати  машин останавливается,  и  то
хорошо.  Остальные  проскакивают  мимо.--   Туманову  страшно   не  хотелось
лежать-выжидать несколько дней на одном месте, а  тем более идти пешком.-- А
остановят  на блокпосту, документы-то у нас самые  что ни на  есть гуманные,
как говорил Вениамин Витальевич.
     -- К  сожалению, во  многом себя и оправдывающие. Похоронная команда...
Никогда не думал, что  документы  прикрытия могут обернуться  реальностью.--
Заремба вытащил их, но разворачивать не стал, зная наизусть.
     Помолчали,  поминая  и вспоминая друзей. Первым  начав грустную  песню,
Заремба первым и прервал ее:
     -- Чем нас порадуют на завтрак?
     Целая  гора  щавеля,  собранного  пограничником  по  первому свету, уже
очищенные корешки папоротника, измельченная в муку внутренняя кора какого-то
деревца,  небольшие  листочки  мать-и-мачехи  --  уроки  по   выживанию  под
Балашихой оказались не напрасными, Туманов отлично справился с обязанностями
кулинара.  О  пище разведчики  особо  и не  волновались: из  животного  мира
съедобно  практически все, что летает и ползает. Из растений тем более: все,
что клюют и едят  птицы и что не жалит, можно есть. Естественно, надо знать,
какая часть  идет в  пищу --  корень ли,  плод,  листва, пыльца, ягода.  А в
крайнем  случае где-то же есть  поля с пшеницей, картошкой, овсом. Не  зима,
выжить можно.
     Опасность для спецназовцев исходила не от природы, а от людей. И именно
Зарембе  предстояло решить,  стоит  ли выходить на  дорогу:  Туманов,  как и
Дождевик, умел подчиняться.
     -- Я, кажется, заболеваю,-- признался  наконец  пограничник  в том, что
заставляло его столь активно говорить о машине.
     Подполковник удивленно вскинул голову. Утром он  вроде даже позавидовал
виду товарища.  Однако при  более внимательном взгляде понял, что румянец на
лице Туманова  болезненный,  а  активностью  он просто  пытается  перебороть
слабость, не дать ей завладеть собой полностью.
     Заремба  протянул руку, пограничник подставил  лоб под тыльную  сторону
его ладони. Жар легко перетек в пальцы подполковника.
     -- Почему не разбудил раньше?
     -- Толку-то.
     -- Есть толк. Хотя бы в отдыхе,-- не признал его благородства Заремба.
     -- Не кричи  и не жалей, а то расплачусь,-- попросил Туманов, на  самом
деле уже расклеивающийся на глазах.-- Что там у нас из медицины есть?
     Бинтов  на случай ранений  хватало,  а вот с температурой -- посложнее.
Аспирин имелся, но после него необходимо попотеть, а затем и сменить белье.
     -- Начинает грызть кости. Минимум  на неделю обеспечен,-- свой организм
пограничник знал  прекрасно.-- Но хуже,  что  давит  грудь. Боюсь воспаления
легких.
     Он  не жаловался,  а  выкладывал  на  обозрение свое  состояние, чтобы,
исходя из него, предпринимать дальнейшие шаги и рассчитывать силы.
     Заремба снова вытащил  документы, перечитал их,  но  теперь уже глазами
командира блокпоста.  Вроде зацепиться не  за  что.  Собственно,  он  еще не
принял решения идти  на трассу, но и исключать подобный вариант не стал. Еще
неизвестно,  что  хуже  --  мчаться по трассе  с  риском быть остановленными
боевиками или федералами, или переждать болезнь  в лесу. Мука из коры, хвоя,
одуванчики  -- все  это  здоровья особо  не  прибавит. А если на самом  деле
всплывет воспаление легких...
     Вслушался в  шум на  трассе.  Легковушки  проносились  быстро,  значит,
поворотов  близко  нет.  А  надо искать поворот,  где  сбавляется  скорость.
Проходят,  пусть  и  реже,  грузовики  и  бронетранспортеры.  Одним  словом,
нормальная дорога, без каких-либо ограничений. Хоть в этом плюс. Если все же
ориентироваться на дорожный вариант, то надо  ждать послеобеденного времени,
когда  у  часовых  спадет  ночная бдительность, а  солнышко  и обед разморят
солдат.
     --  Трасса -- лучший  вариант,-- отвлеченно, чтобы  Туманов  не мучился
угрызениями совести, выдал решение Заремба как  давно вынашиваемое и у  него
самого созревшее.-- Но сначала нужно попотеть. Без этого не вылечиться.
     Выгреб  из  рюкзаков  все,  даже  дырчатую "Крону". Трико  приберег для
переодевания, укутал Туманова  с головой чем  только можно. Порыскал вокруг,
нашел  несколько одуванчиков, вытащил корешки, растер их. Лучшего заменителя
кофе не существует. Осталось  лишь  нагреть воду. Достал сверх-НЗ -- кусочек
сухого  спирта, подсобирал  сухих  веточек ему в  поддержку. Приспособил над
огоньком фляжку с водой.
     --   Попотеем  и  выкарабкаемся,--  поддержал   подполковник   все  еще
виноватого пограничника. Тот задержал командира, взяв его за руку:
     --  Вопрос. Скажи,  поначалу,  как  я понял, ты не  хотел брать меня  в
группу.  Ты  знал,  что  заболею?--  шуткой,  но   все   же  поинтересовался
пограничник.
     -- Шел тест на вшивость, но проверял не тебя,  а Вениамина Витальевича,
как  он набирает  команду,-- чуть слукавил Заремба.--  Ну и заодно надо было
показать ему зубы, не хотелось смотреть в рот.
     -- Добро,-- почти удовлетворился ответом капитан.
     -- А теперь таблетки, кофе -- ив люлю.
     -- Лучше бы водочки.
     -- Ага, и грелку на все тело о двух ногах.
     -- Соображаешь.
     -- Соображаю. И не прыгать мне с парашютом, если после этой войнушки не
разыщу  одну женщину. Почти  пятнадцать лет прошло, а вспомнилась недавно до
минуты. В море с ней купались, на женском пляже шампанское пили...
     -- О, а ты романтик, командир.
     --  Романтиками  нас делают женщины, а  не  служба. Ладно,  пока  не до
лирики. Давай лечись.
     Еще раз осмотрев, как укутан больной, подполковник встал, огляделся.
     --  А  знаешь,--  донесся  приглушенный  голос Туманова  из  пятнистого
кокона.--  Я  недавно одну женщину назвал  "Ваша  светлость". Тоже красиво и
лирично. Женщин хочется называть красиво. И любить красиво.
     -- По-моему, у тебя слишком большой жар,-- прервал  воспоминания о пока
несбыточном спецназовец.
     -- Да нет,  не бред. Нужно когда-то признаться,  что в этом проявляется
наше   слишком   позднее   раскаяние   перед   женщинами   за  наши   глупое
невнимательность, леность души, наконец. 11 \^ сто женщина играет на флейте,
а мы на барабане. Заглушить, конечно, можем, но надо ли?

     --  Сейчас  получишь  у  меня  по  барабану,--  Заремба  даже  колыхнул
упакованную тушку  пограничника, когда тот попытался высунуть наружу  нос.--
Кофе больше не подают и таблеток на один раз. Лечись, я поброжу рядом.
     -- Только  не  выпускай  меня  из  виду,-- встрепенулся  внутриутробный
Туманов.-- Я же ничего не вижу.
     -- Тогда молчи.
     -- Тогда молчу.
     Чтобы пограничник не  волновался, Заремба  специально  пошуршал листвой
рядом. Можно лишиться слуха,  обоняния, оружия в  конце концов.  Но остаться
ослепленным на территории противника -- подобных страхов и переживаний врагу
не  пожелаешь. Но Зарембе  следовало  идти  к  трассе,  разведать ее. Если у
капитана началась  ломка,  дня  через два наступит критический момент, самый
болезненный. Так что просвета впереди минимум на неделю не наблюдается. Надо
пробовать вырываться.
     --  Я  все,-- подал голос залежавшийся  пограничник.-- Готов к труду  и
обороне.
     --  А  мне  нужны люди к бою и  наступлению,-- отозвался  Заремба. Но к
Василию  подошел. Тот тяжело  дышал и потел усердно, о чем свидетельствовала
мокрая одежда.
     -- Живо переодеваться.
     Заранее  приготовленной тряпицей  быстро обтер  капитана, стал помогать
облачаться  в  спортивную  форму.  Туманов  дрожал  от озноба,  и  полковник
заставил его выпить остатки теплого кофе.
     -- В-вернемся  --  с меня ч-чашечка т-турецкого кофе  в  "Метрополе",--
пообещал Туманов.
     -- К черту кофе, да еще в "Метрополе". Пойдем в кабак и напьемся водки.
     -- С-согласен. Будь проще, и люди к тебе п-по-тянутся.
     -- А на кой хрен нам надо, чтобы тянулись фраера? Ублюдки, жирующие  за
счет  войн  и  продающие  за  баксы  Россию?  Политики,  потакающие  войнам?
Ненавижу!  Профессионалов, работяг люблю и сам к ним  потянусь. А шушеру всю
бы прогнал через  Кавказ. Царь, кажется, был не дурак,  когда гнал сюда  всю
эту интеллигенцию. И  товарищ Сталин тоже. Не зря и народ ей определение дал
-- вшивая. А он не ошибается.
     Спорь  Туманов  с  ним, Заремба  наверняка  выдал бы  еще  какую-нибудь
тираду.  Но  Василий  согласно  кивал  раскалывающейся  от  боли головой,  и
подполковник остановился. Указал пограничнику на автомат:
     -- Побудь. Я к трассе.
     -- Осторожнее. Около нее наверняка мины или растяжки.
     -- Покрутимся.
     Самыми  опасными  на  чеченской  войне  оказались растяжки не нижние, а
пускаемые  поверху. Человек идет,  всматривается в землю, а проводки тянутся
на уровне головы. И вовек не догадаешься,  когда заденешь их, кто нашпиговал
тебя  осколками  -- свои или чужие. Впрочем,  после взрыва  разницы никакой:
мертвым, как говорится, не больно и не стыдно. Больно и стыдно должно;
     быть живым. |
     В  то же  время  тот,  кто  застыдится,  войну  HJ проиграет. На ней  в
манишках к виктории нс ходят.
     К трассе  спецназовец  подкрадывался, как осторожный жених к богатой  и
капризной  невесте -- шаг ступит,  на два вперед посмотрит.  Любой  пожухлый
клок  травы,  каждую кочку,  рытвину обходил. А  к обочине  вообще  не  стал
приближаться. Залез на дерево, сквозь ветви оглядел дорогу сверху.
     Машины шли на скорости, набирая ее чуть;
     выше,  где  угадывался  поворот.  Отыскал  его  на[1 ]карте,
прошел  взглядом всю коричневую ниточку, уходившую в Северную Осетию. Именно
ее и Дагестан чеченцы  невзлюбили  более всего за то, что они  не поддержали
борьбу против России.! Долго раскачивали и Кабардино-Балкарию,  подогревая в
первую очередь балкарцев -- сбросьте. с себя  иго  русских и кабардинцев, мы
поможем. Теребили карачаевцев, засылали эмиссаров в Ингушетию.
     Но Кавказ оказался мудр: даже те, кто сочувствовал Чечне, на свою землю
принимать войну  не желали и  дальше митингов дело не пошло. Народ предпочел
жить в мире. Это политики, выброшен^ ные  к власти демократической пеной, не
умели мирно решать  вопросы  и  раз  за разом поднимали меч  для  разрубания
житейских узлов. Хотя перед этим бессчетное количество раз поносили оружие в
руках  предьщущих  коммунистических  руководителей. Которые,  между  прочим,
сумели утихомирить Кавказ, и даже ту же Чечено-Ингушетию  в тысяча девятьсот
семьдесят втором  году  наградили  орденом Дружбы  народов!  Интересно,  где
сейчас тот  орден? И  как  оправдывают оружие  в  собственных  руках  против
собственного народа демократы?
     Время близилось  к полудню, и Заремба поспешил обратной дорогой -- след
в след, к стоянке. Пограничник встретил выжидательно.
     -- Чуть повыше есть поворот, надо пробираться к нему.
     --   На   меня  не   оглядывайся,  действуй   с  той  скоростью,  какая
необходима,-- успокоил Туманов.
     --  Скорость нужна... сам знаешь,  где  и когда. Станем действовать как
надо. Идем?
     Снова убрали за собой ночлег, будто могла прийти горничная привередливо
принимать  спальный номер. Некоторое время Заремба шея  по своим проверенным
следам, потом свернул и
     стал  двигаться намного  осторожнее.  На  Туманова,  время  от  времени
прикрывающего от  боли глаза, надежды не было, от него требовалось лишь идти
на  своих двоих. Так что  около часа потратили на то,  что при  обыкновенной
прогулке по лесу занимает минут пятнадцать.
     -- Здесь,-- по звуку машин определил подполковник.
     Критически оглядел  капитана,  потом  себя. Из  леса  должны  выйти  не
разбойники, а нормальные офицеры с блокпоста. Это даст больше шансов  на то,
что  машины остановятся, а не станут визжать тормозами, разворачиваться  или
со стрельбой прорываться вперед. Уж чего-чего, а стрельбы не хотелось.
     Достал   своего   "Короля",   вытащил   из  чехла  стальную  пластинку,
посмотрелся в нее, как в зеркало. Затем извлек скальпель. Бородатых офицеров
в Чечне полно, но подправить трехдневную щетину, облагородить лицо нужно.
     --  Подержи,-- передал  "зеркальце" капитану,  а сам  принялся скоблить
щеки и  шею. Затем то же самое проделал с  Тумановым, одновременно  отмечая,
насколько силен жар у капитана.
     -- Как насчет одеколончика, товарищ  парикмахер? -- находил в себе силы
шутить Туманов.-- Будет?
     -- Сначала оплатите заказ.
     -- Я не внушаю доверия представителю комбината бытового обслуживания?
     --  Никакого.  Ободранный как  мартовский кот,  не  заправленный словно
солдат первого года службы. Даже  ботинки  не блестят, словно не на свидание
собрался. Стой и не дергайся.
     Принялся за  одежду.  Небольшие ошметки с "пятнашки" срезал все тем  же
скальпелем, дыры покрупнее заштопал или прихватил булавками. Не зря вспомнил
и про ботинки. Надрал с берез  бересты, уложил ее в баночку из-под сухпайка,
прибереженную на всякий случай.
     Небольшой  костерок,  чей дым Заремба самолично размахивал по сторонам,
быстро   нагрел   посудинку.  Белая  горочка   бересты   начала  подтаивать,
превращаясь в черную воск