же  смолкли,  не  желая
встревать в драку  и оберегая свои стеклянные носы даже от случайных ударов.
А собака вела чеченцев в их сторону. Сколь- ко боевиков окажется в цепи?
     --   Встречаешь  банду  в  лоб,--   отдал  подполковник  приоритет  боя
Волонихину.-- Мы с Василием охватываем ее  с боков. Главное, не перестрелять
в суматохе друг друга, бить только наверняка в цель.
     -- Ушли бы вы,-- продолжал настаивать доктор.
     -- Уйдем вместе,-- закончил спор командир.

     Вытащил два кругляшка "лимонок", положил на бруствер рядом с Иваном. То
же  самое проделал  Туманов. Посмотрели друг на  друга --  на  всякий случай
попрощались.  Что-то говорить  посчитали  излишним,  однако  перед  тем, как
разойтись, пограничник заговорчески подмигнул доктору:
     -- А я понял, какой памятник надо делать. Ласточка вылетает из круга, и
крепится к нему одним крылом. Тогда сохранится чувство полета. А?
     --  Да,--  сразу  согласился  Волонихин,  забыв,  что   совсем  недавно
отказался от идеи.
     -- Мы  все-таки его создадим и поставим.  В крайнем случае,  у  меня на
заставе.
     Он все еще продолжал думать, что служит... Мечты прервал совсем близкий
лай собаки и поставленные каким-то настырным учеником новые точки. Заремба и
Туманов шмыгнули в разные стороны, принялись охватывать склон с двух сторон,
выдвигаясь навстречу погоне. Теснее соприкоснешься -- легче убить врага.
     Волонихин  остался на месте. В дополнение к подарку друзей выложил свои
гранаты, пересчитал. Под руку попались грецкие орехи  --  миниатюрные  копии
"лимонок".  Торопливо  снял с  одного  зеленую  кожуру. Складывающимся  при-
кладом автомата прижал орех,  заставил его  треснуть пополам.  Плод оказался
незрелым, в бледной оболочке, к тому же сам вываливаться из утробы матери он
не хотел, и его пришлось выковыривать ножом.
     А  вот  попробовать  деликатес  не  успел.  На  поляну,  высунув  язык,
вырвалась   огромная  черная  овчарка.  Она  замерла   на  миг,  ослепленная
пространством и светом, намерилась сделать рывок  к  совсем близкому  чужому
запаху,  но  ее  напружинившееся тело, начинающийся прыжок оборвал  нож.  Он
прилетел со стороны Туманова, обернулся вокруг себя несчетное количество раз
и, подталкиваемый массивной рукояткой, лезвием вошел овчарке под лопатку.
     Собака взвизгнула, враз потеряла упругость и рухнула, судорожно пытаясь
лапой достать до раны и выбить дышащий вместе с ней нож.
     --  Браво,--  оценил  Волонихин,  готовившийся   выпустить  по  овчарке
очередь.  Это   получилось   бы  не  совсем   здорово  --  раскрывать   себя
преждевременной стрельбой. Враг  не  должен видеть замах, он обязан получить
сразу  удар.  Желательно  нокаутирующий.  Чеченцы, обеспокоенные  непонятным
повизгиванием овчарки, выбежали к ней почти все  сразу, гурьбой.  Мало, мало
их учила война!
     В  живые  тела,  в шевелящуюся массу и выпустил  весь рожок  Волонихин.
Заставил упасть  живых и  мертвых, отбросил  обратно  в лес  запоздавших. Не
надеясь до конца на пули, точным дальним броском уложил туда же пару гранат.
Пока  грохотало  и осыпалось,  поменял магазин  и замер, держа  под прицелом
поляну. Обойти ее не составляло труда, но по бокам -- Заремба и Туманов. Они
пока молчат, значит, чеченцы еще приходят в себя, не дергаются.
     --  Ну, кто следующий?  -- поторопил  их  доктор. Вместо  себя  боевики
послали  в  разведку пули. Они зароились, зафьютелили,  закапываясь рядом  в
землю, расшибая  сослепу лбы о деревья, улетая бесцельно  далеко  за  спину.
Иван молчал, выжидая  движение.  Однако  чеченцы что-то  закричали:  судя по
резкому и  повелительному  тону, вызывая по  рации  подмогу. Подмога --  это
хуже, здесь бы с оставшимися справиться.
     Рация не  понравилась кому-то еще: крик вдруг захлебнулся на полуслове.
Чисто интуитивно Волонихин догадался, что это Туманов пустил свой второй нож
в связиста. И по тому, какую  беспорядочную стрельбу открыли в ответ, понял:
угадал. Но с сожалением отметил и другое: стреляли слишком многие. Значит, в
первой  шеренге рухнули самые бестолковые и  нетерпеливые  боевики, желавшие
отличиться.  Бой  продолжится с  оставшимися  --  профессионалами,  и  здесь
патроны требуется беречь и беречь. Не говоря уже о том, чтобы востро держать
ухо.
     --  Побережем  и  подержим,--  разговаривал  сам  с  собой   Волонихин,
оглядывая арсенал.
     На бруствере лежало четыре магазина и  столько  же гранат. Крайняя чуть
съехала и поддерживалась какой-то травинкой, но когда Иван попытался уложить
ее более надежно, в ответ получил целую порцию достаточно прицельного огня.
     -- Нельзя так шутить, хлопцы,-- вжался в землю. Переполз чуть левее.
     В общей суматохе пальбы опытно уловил короткие,  в два  патрона,  чисто
профессиональные  выстрелы  Зарембы  и Туманова.  Значит, все же  затесались
волками в  курятник, отщелкивают крайних. Надо подсоблять, отвлекать на себя
внимание боевиков. Делать вид, что бой ведет он один.
     Чуть пострелял, стараясь целить под  кроны  деревьев. Всем хорош  новый
автомат, и пуля для войны у него чудо -- имея смещенный центр тяжести, уже в
полете  начинает  кувыркаться.  И  дай  ей  только  преграду,  разворотит  и
изрешетит. Здесь  не  как встарь,  когда  после  попадания  в  мизинец  пуля
отрывала только  его  и на этом все  заканчивалось.  Новая способна пойти по
всей руке, погулять по телу и с клочьями выйти где-нибудь в животе.
     Одно  плохо: все эти прелести для боя на открытой местности. В лесу  же
каждый  листок, малая веточка  точно  так же  способны изменить полет пули и
увести ее похлеще любого бронежилета в сторону. Чеченцам в этом плане проще,
у
     них в каждом отряде половина боевиков ходит со старыми автоматами. Есть
даже с деревянными прикладами. Тяжелее, но уж куда стрелок пустил пулю, туда
и дойдет.
     --  И  долго  мы так будем прятаться? --  пригласил Волонихин  в  атаку
боевиков.
     Не шли, выжидали и присматривались. Их пыл охладили стоны раненых.
     Волонихин,  не   слыша   и  двухпатронных   очередей,   принялся   чаще
постреливать сам: наверняка спецназовцы станут прятаться в его очередях. Чем
больше сделают они в тылу, тем легче на фронте. И посмотрим, чья возьмет.
     Смерти уже не ждал, как несколько минут назад, когда  от отчаяния решил
остаться на прикрытие.
     -- Поживем,-- цедил он, метаясь по  траншее.-- И памятник в  самом деле
поставим. Получите... Ласточка над  поверженным вертолетом. Он падает, а она
взлетает. В небе должны летать только птицы.
     На третьем рожке "сидел" дольше, чем на предыдущих двух. Патроны таяли,
землей  кидаться  потом  не будешь. Как там учили командиры-отцы- замполиты:
"Первый  выстрел  мой  -- и  в  цель".  Где они,  цели?  Почему притихли, не
стреляют? Он приподнял голову, и в ту же секунду острой бритвой полоснуло по
щеке. Боль затмила сознание того, что выстрел прозвучал сзади! Обошли?!
     Доктор  оглянулся и тут  же расстрелял  одной очередью  так оберегаемый
магазин -- на него бежали бородатые боевики  в  чалмах.  Нет,  это  были  не
чеченцы.  Скорее  всего,  сзади  подошел   один  из   отрядов  мусульманских
наемников,  не  в избытке, но промышлявших  в Чечне ненавистью  к русским  и
христианам. Возможно, именно на них выходили по рации, их звали на помощь. И
вот они, бородатые и крупные, бежали к своему врагу.  Пересоединить  магазин
Иван не успевал. Смог дотянуться только до гранат и бросить их в  бородачей,
не  останавливавшихся даже под огнем. Три  "лимонки"  ушли  одна за одной, а
когда  потянулся  за  четвертой, рука  схватила землю.  Травинка  все  же не
выдержала веса гранаты,  надломилась,  и  "лимонка"  зубцами,  как  траками,
проехав по узкой зеленой спинке, укатилась далеко вниз.
     Более  чем  кто-либо заминку в стрельбе  чувствует наступающая сторона,
потому  что в нее  в это время  не летят  пули. И с двух сторон, не открывая
огонь из боязни задеть своих, бросились на окоп Ивана боевики.  Не знали, да
им  и ведать  не  нужно  было о  спортивных разрядах доктора. И хотя первого
бородача Иван  легкой  щепкой перебросил  через себя,  второго  и  третьего,
столкнув  лбами,  разбросал  в  стороны, четвертого сбил ногой,  а вот пятый
сумел-таки навалиться.  В ту же секунду в Волонихина вцепились и те, кого он
только что  отбил, и  подоспевшие  боевики из отряда Одинокого Волка. Доктор
только успел сунуть руку в карман, где притаился пистолетик Марины.
     -- Бери его,-- орали бородачи, и он, не зная их языка, отчетливо понял,
чего хотят.
     Эх, была бы граната...
     В  спешке еле попал  пальцем в скобу. И прежде, чем ему заломили  руки,
поднес  пистолетик к виску и нажал на спусковой крючок. Как тихо стреляют по
сравнению с автоматами дамские пистолетики!..
     Заремба  и  Туманов  успели  только  увидеть,  как  надломился  Иван  с
нависшими  на   нем  гроздьями  боевиками.  Чем-то  помочь  было  поздно,  и
вынужденно  лишь  наблюдали с двух сторон, как собирали  своих соплеменников
боевики, укладывали  на  самодельные носилки. Каждый проходивший мимо считал
своим долгом  ударить ботинком по окровавленной голове  доктора, но в  конце
концов присыпали  землей и его. Дольше  и с  большими  почестями  хоронили в
центре  поляны собаку. Переговорив  по рации,  принялись  выносить  убитых и
раненых ближе к дороге.
     К  могиле  Ивана  спецназовцы  подошли,  не видя  друг друга.  И  почти
одновременно, уже в сумерках, когда  убедились, что боевики ушли  из района.
Кивнули друг другу, замерли над бугорком. Ничего  не стали  менять,  Заремба
лишь  вытащил ошметки  карты, вгляделся  в нее, запоминая место. Пограничник
тоже глянул на клок бумаги, потом проверил  себя -- указал место захоронения
Марины, Работяжева, Дождевика и Чачуха.
     Сошлось. Лучше бы не было чему сходиться...
     -- Слишком легко все начиналось, -- в который раз, но теперь уже  вслух
проговорил Заремба.
     -- Что дальше? -- поинтересовался Туманов.
     -- Уходить. Как ни странно, опять в долину. Горы они сейчас перекроют.
     -- А может, отлежаться? Они ловят движение, поэтому надо замереть.
     -- И желательно под  носом. Под самым носом. Может быть, снова в кошаре
или даже около базы Волка...
     Пограничник вдруг наклонился, подобрал половинку  уже расщепленного, но
не съеденного ореха, валявшегося на бруствере среди стреляных гильз. Заремба
покопался у себя в карманах, нашел еще два зеленых кругляша и, словно цветы,
положил их на могилу Волонихина.
     И первым пошел в лес.


Глава 10. Запятые расставляет редактор



     Брели до середины ночи.
     От  первоначальной  задумки переждать поиски под носом у  Волка  решили
отказаться -- выбираться-то все равно придется.
     --  Лучше  давай выйдем поближе  к нашим блокпостам,--  предложил новый
вариант  Заремба, готовый  хоть сейчас  по  памяти  нарисовать  расположение
блокпостов вдоль всех  чеченских  дорог.-- Займем местечко ровно  посередине
между боевиками и ими -- как правило, посты и банды друг друга не трогают.
     -- Что ж это за война такая договорная? -- удивился Туманов, хотя после
всего случившегося мог бы подобных вопросов и не задавать.
     Заремба  тем не  менее пояснил,  памятуя, что  это он навоевался  здесь
вдоволь, а Туманов с Чечней соприкасается впервые:
     -- Потому что заставили воевать тех, кто не хочет этого делать. С обеих
сторон. Это первая война, где обе стороны не хотят воевать.
     --  Чечены  не хотят  воевать?  Да  они  по  злобе  своей давно ягуаров
переплюнули?
     -- Отмороженных везде  хватает,-- спокойно отреагировал подполковник.--
У нас, между прочим тоже. А ведь по большому счету войны люди  не хотели. По
крайней мере, подавляющее большинство.
     -- Что же толкнуло?
     -- Мне кажется, когда на Грозный пошли танки, оружие в руки взяли  даже
те,  кто ненавидел Дудаева. А  об этом как раз  и  не  подумали,  мозгов  не
хватило. Словом, чеченская собака могла  пробежать,  отбрехав впустую, мимо,
но  в  России  кто-то  взял  палку  и  бросил  в  нее.  Собака  огрызнулась,
оскалилась. Это не понравилось, и вместо палки  вытащили  ружье... Одним  бы
переломать руки, а вторым выбить клыки. Не умеете разговаривать по-людски --
не хрен занимать посты. И пудрить людям мозги своей незаменимостью.
     -- Извини, но после всего, что произошло, защищать чеченцев...
     --  Не  чеченцев хочу  защищать, а  истину. Говорили шепотом, некоторые
слова  домысливали.  По  каким-то  позициям  не  соглашались  меж  собой, но
предпочитали не спорить, а продолжать разговор: он всегда скрашивает дорогу.
Не говоря уже о том, что офицеры  просто  боялись остаться наедине со своими
мыслями.
     Дошло и до того, о чем Заремба догадался еще в Балашихе:
     -- Теперь  мне  окончательно ясно, почему группу подбирали именно таким
способом, чтобы ни у кого не оказалось родных и близких. Погиб-
     тих никто не станет искать. Грамотно, но... подло ведь!
     -- Конец восьмидесятых и девяностые годы  по количеству подлости могут,
наверное,  соперничать  с  целыми столетиями,--  на этот  раз  безоговорочно
согласился  подполковник.-- Хотя о народе  и о его интересах орется больше и
чаще.
     Помолчали,  пролистывая в памяти события последних лет и сопоставляя их
со своей судьбой. Пограничник остановился на самом главном:
     -- Знаешь, я ездил на проводы заставы. Когда снимали заставу,-- уточнил
Туманов.-- Бээмпешки  выходят за КПП, водители дают сигнал -- и вдруг слышу,
что у  каждой машины  свой  голос.  Они по-разному  сигналят,  Алексей.  Они
плакали, не говоря уже о солдатах. До сих пор в ушах эти сирены.
     --  Ты терял символ,-- согласился с  печалью  пограничника Заремба.-- А
вот  мне  даже попрощаться не  с  чем было. Бригаду  спешно  создавали после
октябрьских событий в Москве  для всяких  новых усмирении. И  флаг не успели
дать.  Новые знамена,  как ты знаешь, не утвердили до сих пор,  вот и воевал
мой спецназ без боевого Знамени. Представляешь,  солдаты без Знамени, хотя у
каждого грудь в орденах и медалях!  На чем еще армия  держится? Наверное, на
таких остающихся там пока дураках, как мы. Тут ты прав.
     -- Нас выгоняют,-- напомнил Туманов нынешнее положение обоих.
     -- Выгоняют.  И  тут же со стороны тайно зовут  снова. Как думаешь, нам
гордиться или...--  Заремба не  смог  подобрать  определение,  но все  равно
повернулся к спутнику: и так ведь ясно, о чем речь.
     -- "Или",-- высказал свое мнение пограничник. И без перехода  вспомнил:
-- А Марина все же хорошая женщина... была. Жалко ее.
     -- Всех жалко.  А ее  вдвойне,-- вздохнул  Заремба.-- Семен ей  больше,
конечно, подходил, чем Иван.
     -- Они лежат рядом,-- вспомнил Туманов последнюю Божью волю.
     -- Земля им пухом. А мы им не судьи.
     Лес  настолько привык к путникам, что перестал вслушиваться в их шепот,
занимался  сам  собой -- шорохами,  вздохами,  перекликами.  На  общее благо
поблизости не оказалось дур-сорок, и никто ни за кем вроде не подсматривал и
не  верещал  об увиденном на всю округу.  Овчарка, вон, попыталась  показать
свою удаль и осведомленность -- и что?
     Все, что не ваше, -- не трогайте...
     В то же время тишина не  давала  никаких подсказок, и когда спецназовцы
услышали стрельбу, обрадовались: значит, посты близко. Российские солдатики,
посланные умирать  неизвестно за что,  без знамен и  четких  приказов, более
всего не любили ночи и стреляли в темноту  на каждый шорох, лишь бы обмануть
судьбу  и продержаться  до рассвета.  При дневном свете умирать вроде не так
страшно...
     Беспорядочная стрельба напомнила пограничнику его недавние заботы:
     -- Мне  однажды  на заставу пришло указание из отряда: в целях экономии
при выполнении  начального упражнения сократить  количество  патронов. А  на
выполнение  упражнения выдается  всего-то три  патрона.  Долго  думали,  как
выискать в них тридцать процентов.
     --Нашли?
     -- А  как же! Отрапортовал:  резервы найдены,  распоряжение  выполнено.
Похвалили. Какое  же идиотство  творится  в  верхах! Заремба  лишь вздохнул,
чтобы  не  бередить душу. Уж ему-то, вроде  без  войны  заимевшему  на грудь
четыре боевых ордена,  не знать, какие  дыры латать  посылают армию.  Личная
преданность становится  главнее ума. Ох, аукнется  это  армии  и стране. Уже
аукнулось в Чечне!..
     Вздох подполковника Туманов расценил по-своему:
     -- Не согласен?
     -- Куда уж не  соглашаться! -- махнул рукой Заремба.--  Чай,  глаза  на
месте.
     На  данный  момент  важнее  было,  чтобы  на месте  находились уши.  По
стрельбе,  понемногу приближающейся, пытались определить расстояние до поста
и  в  какую  сторону  чаще  всего  стреляют. Немного  помог сориентироваться
какой-то  сумасшедший  бронетранспортер,  неизвестно чей и неизвестно почему
раскатывающий ночью  по  трассе.  Пулеметчик тоже  не мог  оставить  его без
внимания, и по гулу машины, стрельбе, ее сопровождавшей, мысленно прочертили
трассу и наметили сбочь ее пост.
     --  Все, дальше  опасно,--  остановился  спецназовец.--  Дальше  пойдут
минные поля, да и свои еще перестреляют.
     Пограничник глянул удивленно: а до этого нас кто расстреливал, не свои?
     -- Имею в виду -- по дурости.
     Пограничник склонил голову еще удивленнее: а ребята убиты разве  не  по
дурости?
     -- Короче, готовим ночлег,-- отмел философию подполковник. Первым делом
произвели ревизию оставшегося.  Из еды  -- фляжка воды, немного соли и НЗ --
два тюбика с какой-то кашей от космонавтов. Плюс грецкий орех.
     С боеприпасами вышло  повеселее --  по  автомату  и  пистолету. "Король
джунглей", с  десяток  гранат,  пять рожков с патронами.  "Крона",  "Туман",
брезентовые  подстилки, запасные  носки,  трико, присыпка. Ею  первым  делом
посыпали ноги, дали им проветриться без носков.
     Разом  провели  по  щекам  -- побриться бы,  но  отложили это до лучших
времен.  Отсосали полтюбика каши, напоминающей  гречку  с  тушенкой,  запили
водичкой  -- совершенно  никакой после обеззараживающих таблеток, бросили на
пальцах очередь на дежурство.
     --  Извиняйте,  дядьку,-- развел  руками Туманов  и первым  улегся  под
"Крону".
     Какое-то  время еще повозился, заодно примериваясь к автомату -- как до
него быстрее всего дотянуться из разных положений, и уснул.
     Заремба вытащил нож, срезал под корешок  веточку, принялся  вырезать на
ней всякие змейки. Ночь долгая, а цепь  мыслей еще длиннее. Думать  хватит о
чем...
     -- С вашего позволения.
     -- Что? Только быстро.
     Однако   Вениамин   Витальевич   урвал   мгновение,   чтобы   осмотреть
опустошенный  кабинет шефа.  Неуютные стены у начальника --  неуверенность в
душе  подчиненного. Хотя,  с другой  стороны,  какой он  теперь подчиненный?
Стало еще  хуже -- шеф начнет смотреть со стороны и требовать больше, потому
что сам окажется отрезанным от первичной информации из Кремля и Белого дома.
А знать,  на кого вовремя поставить, -- это  выиграть миллионы и  миллиарды.
Или хотя бы не проиграть их.  И, разумеется, долларов, на  свои "деревянные"
власть не  играет. Бывший начальник стоял с  одним  кейсом  около выдвинутых
ящиков письменного стола, словно там могла проявиться некая бумажка, которая
превратит все в шутку и вернет ситуацию со снятием на круги своя.
     Вместо бумажки-Указа появился  он,  Вениамин  Витальевич, что было явно
неравноценно. И потому столь нелюбезно встретили его в кабинете. Зато у него
есть что сообщить...
     -- Нашли военного корреспондента. Работает в журнале. Вот все данные --
от размера  обуви до последних  публикаций  в  прессе,-- Вениамин Витальевич
выудил   из  подмышки   первую  папку.   Хозяин  скосил  на  нее   глаза   и
поинтересовался главным:
     -- Что у него по связи с группой? Какие-то проявления есть?
     --  Поискали. Для  этого,  правда,  пришлось  организовать  комплексную
проверку редакции,-- на свет извлеклась вторая папка.-- В темат