Николай Иванов.
    Спецназ, который не вернется


     Народный журнал
     Учредитель: ЗАО "Роман-газета" Журнал зарегистрирован в Комитете РФ по печати.
     Свидетельство о регистрации No 013639 от 31 мая 1995 г. Основана в 1927 г.
     OCR: Наталья Литвиненко


ПОВЕСТЬ

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ


     У  кого-то  в  Кремле на них  наверняка хранится  более обширное досье:
рост, вес, дата рождения, послужной список...
     Я же перед  вылетом спецназовцев на  задание успел по  просьбе комбрига
Зарембы  записать  лишь по две-три странички из того, что они  сочли  нужным
рассказать мне о своей жизни.
     Он словно все предчувствовал...
     Сейчас,  когда  спецназовцы не  вернулись,  когда молчит  мой  телефон,
остается единственное желание: показать московским "архивариусам", кого  они
посылали на  верную смерть. Чтобы они приобщили  мои  короткие записи  к тем
данным, которые  казались  им  более важными  -- рост, вес,  дата  рождения,
послужной список...


Глава 1. На суше "SОS" не принимается



     Состав тянулся обреченно , будто машинисты знали о засаде и предстоящем
грабеже. Но увы: кто загнал себя в колею, личной судьбой не распоряжается.
     --  Давай-давай,--  прекрасно  знали,  что поезду  деваться  некуда,  и
поджидавшие  добычу  налетчики.  Машинист  послал  в  преддождевое небо  не-
сколько  коротких  гудков.  Может, так  требовалось по инструкции, но один к
одному  вышел сигнал "SОS".  Морзянка  ткнулась  в  одну  гору,  во  вторую,
исцарапала себе бока в глухом извилистом  ущелье и окончательно расшиблась о
скалы, клыкасто ощерившиеся вдали. На них, повиснув клочьями, и умолкла.
     В этот момент впереди прогремел взрыв. Он взметнул узкие ленты рельс, в
воздухе  поотрывал  и  отбросил  прицепившиеся к  ним  черные  обрубки шпал,
оставив после себя запах тротила  и сгорбленный стальной узор. Поезд подобно
загнанному в  угол зверю  теперь уже надсадно заревел,  попятился.  Но  куда
отступать, ежели и сзади щелкнул хлыст: "Стоять!"
     --  Дик  ду*,--   удовлетворенно  оценил   проделанное   командир.   Он
единственный  стоял на затоптан- ной, всей в шрамах и перетяжках  спине БТР.
Черная разлапистая борода, длинные, свисающие на плечи волосы, перехваченные
зеленой исламской лентой с арабской вязью и эмблемой волка. Угрюмый, знающий
себе цену Одинокий Волк.  Остальные из его команды  залегли в дубовой  роще,
подгадавшей вырасти аккурат к началу войны и  теперь охотно и зло помогавшей
им  воевать  с   федеральными  войсками.   Зато  спокойно,   размеренно,  на
автомобилях,--  затмив дерзостью индейцев  времен покорения  Дикого Запада и
даже  летучие отряды самого  батьки Махно,-- налетчики двинулись к сжавшейся
коричневой гусенице грузового поезда.
     -- Вскрывать  пятый, шестой, десятый и двенадцатый вагоны,-- сверившись
с записями в блокноте, отдал приказ Одинокий Волк. Сам, покачиваясь в такт с
бронетранспортером  на  неровностях,   подъехал  к   тепловозу.   Пружинисто
спрыгнул, привычно отбросил назад непокорно взметнувшиеся волосы
     Машинист и его помощник лежали вниз лицом. На их вывернутых назад руках
поблескивали наручники.
     -- График не выдерживаете, товарищи железно- дорожники,-- пожурил Волк,
перешагнув  через  пленников.--  Целых  семь  минут   задержки.  Заставляете
волноваться, думать неизвестно что. Следующий раз так не поступайте.
     Похоже, железнодорожники теперь жалели, что не опоздали на час, на два,
навсегда. И уж наверняка клялись себе, что, если  останутся живы, никогда не
поведут локомотив в сторону Чечни.
     -- Как погода в Москве? А здоровье вашего президента?
     Вопросы  не  для   ответов,   а  в  пустоту,  чтобы   подчеркнуть  свое
безраздельное господство: хочу  убиваю, хочу милую. А  под настроение еще  и
разговоры веду. Да и приятно поинтересоваться самочувствием Ельцина у людей,
которые лежат, уткнувшись  мордой в пропитанную мазутом  и  мочой  насыпь. И
угадать, чего они в данный момент желают президенту.
     -- Если останетесь живы, передадите ему  привет от чеченских волков. Он
так и не понял, кого тронул. И зачем.
     Усмехнувшись, заскрежетал  горными  ботинками  вдоль  состава. Когда-то
закончится стрельба, сменятся правители, не сумевшие предотвратить чеченскую
бойню, а народ будет помнить тех, из-за чьей бездарности  его тыкали носом в
мазут и мочу...
     Из помеченных вагонов в подошедшие КрАЗы грузили мешки, коробки и ящики
с  продовольствием,  стройматериалами,  Все,  что  нужно  для  долгой войны.
Работали пленные солдаты, которые по мере приближения Волка сгибались уже не
под тяжестью груза, а под взглядом. Боевики держали пленников под  прицелом,
пиная под зад тех, кто мешкал или пытался передохнуть,.
     -- Ильяс,-- произнес себе под  нос  Волк, Однако тот, кого  назвали  по
имени, отчетливо услышал командира и мгновенно вырос рядом. Впрочем, рядом с
Валком  вырасти  невозможно:  на  фоне  двухметрового  кудлатого  начальника
остальные боевики  казались приземистыми, незначительны- ми, даже  если  они
были с макушки до пят обвешены оружием.
     Ильяс был  перепоясан пулеметной лентой, а сам "красавчик"** покоился у
него  на   плече.  Аккуратная  бородка,   тщательно   подогнанный   камуфляж
подчеркивали  его  щегольство,  но что  такое пичужка, пусть и  прилаженная,
перышко к  перышку, по сравнению с медведем? Вытянула шею, замерла, потеряла
и голос, и вид.
     -- Вскрой  последние шесть вагонов. Искать ничего не нужно, они пустыми
вышли уже из Москвы.
     -- Есть!  --  по-армейски отозвался  щеголь и с удовольствием выпорхнул
из-под взора командира.
     Если прогремевшие взрывы небо еще  выдержало, то  теперь дождь сорвался
сверху и  разбился  о  землю.  Ни  добрым молодцем, ни  резвым скаку- ном не
стал,-- с  первой минуты превратился  в  занудливого  и враз надоевшего всем
дряблого старикашку с шамкающим и чавкающим ртом,
     -- Живее, шевелись,-- потребовали от пленных надсмотрщики.-- Макни  тут
из-за вас.
     Не  "вертушек" боялись, не появления бронегруппы  федеральных войск, их
беспокоила  только  непогода.  Значит,  где-то рядом  с  поездом  притаились
расхлябанность и предательство  противной стороны.  Одинокий Волк вернулся к
тепловозу, Дождь ненасьпио  клевал тела лежавших на земле железнодорожников.
Заодно пытался пощипать и молоденького охранника с крупной родинкой на щеке,
но тот забрался в кабину и поглядывал оттуда на происходящее. Изредка жужжал
фонариком,  найденным  в вещах арестантов.  И  лишь приближающийся  командир
прервал его благостное пребывание в тепле и сухости.
     Крайними,  правда, все  равно  оказались  пленники: если  Одинокий Волк
перед этим перешагнул через них, то охранник, не желая грязнить полусапожки,
прошелся  по их  спинам.  Не заметил что  вызвал недовольство  старшего,  да
наверное  это  и не сыграло бы никакой роли. Судq по всему, молодой волчонок
состоял в близком родстве с командиром, иначе  вместо  Ильяса  бегал  бы  он
открывать вагоны или стоял бы на охране русских солдат.
     По-видимому,  дело обстояло именно  так, ибо командир ничего не  сказал
охраннику. Перепрыгнул с  насыпи на отмытую от пыли тушку бронетранспортера,
дал  отмашку механику-водителю.  Тот плавно тронул машину в сторону рощи, за
ними  потянулись  груженные под  завязку  КрАЗы.  По  образовавшимся  колеям
погнали   пленных.   У   разграбленного   состава   остались   лежать   лишь
железнодорожники.
     Очередные жертвы преступного сговора  московских криминальных воротил с
чеченцами. Правда, им повезло больше,  чем угнанным в плен солдатам. Пожилой
не  скрывал  слез,  помощник  рассматривал  красные  полосы,  оставшиеся  от
наручников. К их спинам виновато и побито притулился мокрый тепловоз...



     * Все хорошо" (чеч.).
     ** В обиходе -- пулемет.



Глава 2. "Никто, кроме вас



     Чем  больше слякоти  на улице, тем уютнее  кажется в  кабинетах. Даже в
самых   казенных.   Правда,   нынешняя   политическая  элита   впорхнула   в
государственные апартаменты  словно  не для державных  и многотрудных дел, а
для кутежа на одну ночь. А потому пожелала в первую голову для себя комфорта
и благ.
     Вместе  с  мусором и  затхлостью  евроремонты  вынесли  из  чиновничьих
кабинетов  строгость, деловитость, книги, а главное чувство ответственности.
И вот уже раскованность не отличить от расхлябанности. Удобства ради отдыха,
а  не как  стимул  в работе.  В  открытую  утверждалось  господство кайфа  и
всесильности, подтвержденное  обилием  телефонов  и  кнопок  для  управления
людьми,  деньгами,  территориями,  политическими   движениями.  Обязательным
антуражем  власти стали  всевозможные кофейные уголки  для светских бесед  и
утех   с   молоденькими   секретаршами.  Закон   взращенных   в  заграничных
командировках  первых демократов:  на  первом  месте  я,  начальник,  а  все
остальное потом.
     Истинные русские демократы,  эти романтики- мечтатели о светлом будущем
вседозволенности и демократии -- но  не  страны!  -- оказались  отброшенными
прочь  своими  более  наглыми  и  практичными "заграничными" попутчиками.  И
покаются они позже: мол, мы стреляли только  в коммунизм, и жаль, что попали
в Россию... Бог им всем судья,-- стрелявшим, заряжавшим ружья и  подносившим
патроны. Он милостив, но  это не значит,  что все будут  прощены и попадут в
рай.  И  стояние со  свечами в храмах  под телекамерами  не спасет. Покаяние
начинается в душе, озвучивается не всегда и позднее...
     Пока же в стенах кабинетов слышались не покаянные, а совсем иные речи.
     -- Что наш Туркмен?*
     -- Как всегда думает, что сеет ветер.
     -- Наши Указы готовы ему на подпись? -- Ждем лишь удобного момента.
     --  В первую очередь  проталкивайте чеченскую  папку.  Остальное  может
подождать.
     -- Ясное дело.
     Разговор на некоторое время иссяк.  Хозяин  кабинета постоял у  широких
окон, из которых  были  видны кремлевские башни. Вслушался как подо- бает по
новой моде в дальний звон колоколов...
     Ох, Москва-Москва, златоглавая вверху и переполненная вцепившимися друг
в друга паука- ми-политиками  внизу. Прекрасный город, где творится вся  эта
гнусность,  объявляемая потом мудрой политикой. Здесь продавалась и заклады-
валась  страна  в  угоду  личным  амбициям  и  клановым прихотям. Здесь  под
малиновый  звон  церковных звонниц  вершатся деяния,  постыдные для честного
христианина. Так ведь это лишь для честного...
     Хозяин, человек с короткой шеей, а потому  поворачивающийся  сразу всем
корпусом и похожий на памятник,  мягко ступая прошел по коврам к журнальному
столику,  жестом  усадил  посетителя в  глубокое кресло  напротив себя, под-
черкнув тем самым, что  разговор только начинается. Но выпить ни  спиртного,
ни  кофе не  предложил, утверждая деловой характер  встречи.  Сам усаживался
долго,  медленно отыскивая удобное  положение  для спины  и всего себя- мону
мента.
     -- Я просил, Вениамин Витальевич, чтобы из Москвы в  Чечню попадало как
можно меньше солдат.  Но  вчера  по телевизору  снова  показывали  похороны.
Сколько можно?
     -- С вашего позволения,-- толстячок машинально вытер платочком глубокие
залысины, с первыми словами  хозяина покрывшиеся капельками пота.-- хоронили
офицера, а их трудно отследить. Солдатских же гробов в столице по  край- ней
мере не предвидится: москвичей на войну давно не посылали.
     -- Семьям  офицеров давайте  ссуду,  берите  всю организацию похорон на
свой  счет,  но набирайте людей  так, чтобы тела увозили  как можно  дальше.
Оградим Москву от "похоронок", значит можно считать, что войны нет.
     -- А есть наведение конституционного порядка, панимашь,-- явно  кого-то
передразнивая, пожал плечами собеседник.

     * Скорее всего  речь  шла о  Б.Н.Ельцине,  имевшем почетное гражданство
Туркменистана.

     Хозяин  поддерживать  коллегу  не  стал,  хотя  и  усмехнулся  сходству
интонации  с  президентской.  А  может, осторожничал,  до конца  не  доверял
собеседнику,  хотя тот из кожи вон лез, доказывая свою преданность. Впрочем,
рожденные перестройкой политики, несмотря на размашистые, грубые действия по
отношению  к  стране и  народу, себя трусливо берегли. И потому  друг  перед
другом обезьянничали,  с удовольствием  затаптывая пошатнувшихся и упавших с
жердочки власти.
     Но только вот  странность:  если упавшие  или  изгнанные  демократы  не
оказывались в тюрьме или за границей, то  тут  же объявлялись руководителями
фондов,  банков,  корпораций,  втихую  созданных  под  себя  еще  во времена
государственной службы. Не забывали себя ребята, ох, не забывали. Не нащлось
ни  одного, кто  бы  оказался гол  как сокол, положив  живот  свой  на  дела
державные. Не для того власть захватывали...
     Сейчас хозяина тоже волновали более прозаические вещи:
     -- Что с подбором спецназовца?
     Вместо ответа  собеседник вжикнул замком на папке, вытащил из  ее чрева
несколько снимков и листок с записями.
     --  Подполковник  Заремба  Алексей  Тимофеевич,--  принялся  вполголоса
читать,  хозяин  объективку на  офицера,  невольно  выделяя  голосом  места,
которые привлекли  его  внимание.--  Воевал  в Афгане...  Четыре ордена,  не
хило... Ранен. Командир  спецназа... Разведен... Уволен из  армии  во  время
боевых действий в Чечне...  Чем  же провинился  наш  добрый  молодец? Хозяин
потянулся  к снимкам, вгляделся  в  коренастого,  крутолобого подполковника.
Черно-белое фото  --  из личного  дела, со всеми  регалиями.  Два цветных --
любительские,  из чьего- то альбома: Заремба  на них запечатлен перед строем
солдат и на броне БТР.
     Дождавшись, когда начальник запомнит лицо спецназовца, гость доложил по
увольнению подполковника:
     -- Отказался снимать красный флаг. -- Какой флаг? Откуда снимать?
     --  Перед президентскими выборами войска в Чечне разделились: зюгановцы
подняли на 6пок- постах и на антеннах бронемашин красные, советские флаги, а
"туркмены" -- полосатые российские.
     -- И почему пострадал один Заремба?
     -- Стал со своей машиной под красным флагом в "коридор".
     О  "коридоре" хозяин  тоже,  видимо, не имел  представления. Недовольно
поджал губы  когда подчиненные вынуждают задавать им вопросы, это аукается в
первую очередь им  самим же. Вениамин Витальевич, надо отдать ему должное, и
сам  кожей  почувствовал   неудобство   шефа   и  поспешил  объясниться  без
напоминаний:

     --  При появлении  в  Чечне важных лиц от аэропорта до центра  Грозного
выстраивают из  бронемашин живой щит, так называемый коридор безопасности. В
этот раз прилетел  кто-то  из  президентского  окружения, а  тут на переднем
плане  спецназ  с  красными  знаменами на  ветру.  Флаги  Зарембе,  конечно,
приказали  снять,  а  тот  уперся: я  присягал  этому цвету. Послали  солдат
сорвать,  а  им очередь  из  пулеметов  поверх голов. Так что  за  действия,
"повлекшие угрозу для жизни подчиненных..."
     -- Прекрасно. Где он сейчас? -- Пьет и мается. Особенно после поражения
Зюганова. Держим на контроле, можем представить вам в любой момент.
     -- Мне -- не  нужно. Этот вопрос до конца будет лежать на ваших плечах.
Таким же образом подберите ему команду.
     Собеседник попался понятливый, кивнул головой:
     --  Ясно.  Только   единственный   штрих,  с  вашего  позволения:  всех
мало-мальски толковых мужиков мгновенно подбирают коммерческие структуры  И,
насколько я осведомлен, за очень приличную сумму. Это к вопросу об оплате...
     Хозяин поднялся, этаким монументом прошелся по коврам. Но не озабоченно
или  обреченно,  а  чтобы  размять  спину,  которая,  видать,  серьезно  его
донимала. Одновременно дал  понять  собеседнику, от волнения выпиравшему пот
со лба, что тот вытаскивает на свет Божий совершеннейшие глупости.
     --  А мы ни в  коем случае не  отрываем  их от  новой работы,--  сделал
несколько  медленных задираний подбородка  из серии  упражнений  "я гордый".
Значит,  у  него болела не  поясница, а грудные или шейные позвонки. Болезнь
тех, кто много сидит, склонившись над столом.--  Это -- разовая операция, за
которую  мы очень  хорошо  заплатим. С выдачей  аванса.  Подчеркни --  очень
приличного. И потрафь им: мол, никто, кроме них, не  сможет  выполнить такое
задание. Подлинные  профессионалы маются  в офисах  от безделья и мелочевки,
перегорают, ржавеют. И если учуют запах  настоящего риска,  по крайней  мере
примут  стойку. Таких  и  подбирай.  Но  по тем  пунктам, которые  оговорили
раньше.
     Встал,  прошел  к  карте.  Недовольно   покряхтел:   неудобно  все-таки
расположена   эта  Чечня,  приходится  нагибаться.  Вгляделся  в  коричневые
разводы, будто уже высматривал в них спецгруппу Зарембы
     -- И вот  когда они примут стойку, ты им -- про деньги. И не стесняйся,
они  уже успели  понять,  сколько могут  стоить. За одну  идею сегодня,  сам
понимаешь...
     -- Понимаю. -- И забрасывай в Балашиху, на учебный центр "Вымпела". Все
равно он простаивает. Да и подальше от лишних глаз. Все.
     -- С вашего позволения,-- откланялся гость.
     В приемной вытер уже не только лоб, но и  шею,  на которую упали  новые
проблемы.


     В тихом омуте...

     Стреляли из  трех  положений. Сначала три выстрела --  в  прыжке. Здесь
важно  не  спускать  глаз с  мишени,  а  не смотреть на землю и  место, куда
падаешь.  Второе упражнение --  перекат.  Катишься по земле,  пистолет зажат
обеими руками над  головой. Стреляешь  в белый свет, как в копеечку,  но шум
создается достаточный, чтобы не оставлять противника в  благостном вальяжном
состоянии.
     И --  кувырки. Через  голову, плечо,  вперед, назад и сразу  огонь.  Не
запутаться,  в какой  стороне  враг,  и опять-таки думать  не  о собственном
приземлении, а о необходимости нажать на спусковой крючок.
     За тренировкой группы  Заремба наблюдал издали. Делал это не из желания
подсмотреть что-то в замочную скважину, а из чувства самоуважения:  его пока
никто не представлял как командира. Но  глаз уже отмечал главный недостаток,
который он не хотел бы видеть у своих подчиненных: группы как таковой еще не
существовало.  Стреляли шесть  человек, которые занимались на огневом рубеже
каждый сам по себе. Патроны снаряжали молча, ждали своей очереди на стрельбу
в  одиночестве,  тем  более  к  стреляющему никто  не  подходил,  мишени  не
осматривал, советов не давал.
     Исключение в какой-то степени составила женщина, возле которой старался
находиться  поближе высокий  светловолосый  парень с косичкой в  волосах. Но
судя по всему, здесь присутствовала не забота о качестве стрельбы,  а что-то
из области любовной лирики.
     --  Ну,  и как они вам  на первый  взгляд?  -- поинтересовался Вениамин
Витальевич.
     Ни  должности  своей, ни  звания,  ни  даже  фамилии он не  назвал  при
знакомстве.  Это  из  чекистских  замашек, а  когда он  беспрепятственно  --
милиция  и  руководство полигона взяли под козырек --  про- ехал на закрытый
участок  "Вымпела",  Заремба  утвердился  окончательно:  звания и  должности
сегодня -- ерунда. Главное -- от чьего имени ты действуешь.
     От чьего имени действовал Вениамин Витальевич, оставалось секретом. Его
фраза "Я из Кремля" -- слишком общая. Тот пижон, из-за которого подполковник
расстался с погонами, тоже приезжал в Грозный от имени Кремля. На прощальном
ужине,  обращаясь к  офицерам  бригады,  Заремба  с  грустью предугадал:  --
Генералов и начальников снимают и назначают, а воевать будем мы.  Теперь уже
-- вы...

     В  Чечне он  сам уже перестал не то  что запоминать в  лицо все новых и
новых  своих начальников,  а и  фамилии  их не  записывал.  Они менялись как
носовые  платочки  у  экзальтированных,  слезливых дам. Чтобы спасти  лицо в
чеченской  авантюре, Москва делала отчаянные  попытки  найти  среди  военных
симбиоз волка и овцы. Хотели спихнуть весь позор на армию, да еще так, чтобы
она   не   взбунтовалась.   И   одновременно   закрыть