был единственным, кто знал о присутствии в Багдаде американского агента.
   Можно сделать выбор из нескольких вариантов.
   Самое глупое - избавиться от своего мучителя насильственным  методом.
Но это бы лишь отсрочило расплату на несколько дней или недель: в случае
исчезновения этого американца последовало бы разоблачение или приехал бы
другой агент.
   Незнакомца можно отдать под арест, сказав, что тот пытался  подкупить
его. Но у Хакмата не было доказательств, и дело окончилось бы тем же.
   В четыре часа ему пришло в  голову  позвонить  своему  другу,  майору
безопасности, которому он спас жизнь во время одного  из  путчей.  Майор
поймет его, но вряд ли сможет помочь.  Военно-воздушные  силы  находятся
под особым надзором правительства, и в  лучшем  случае  Хакмата  ожидает
двадцать лет тюрьмы.
   Для его возраста это слишком много!
   Наконец, можно подчиниться и сделать то, о чем просит незнакомец.  На
ближайшее будущее это сулит безопасность. Но вместе с тем  -  страх.  Он
будет дрожать всякий раз, когда у  него  в  кабинете  зазвонит  телефон.
После этого человека появится другой, за ним - третий.  Полковник  знал,
что такое разведка. Он не такая уж важная персона, чтобы его беречь.  Он
будет выжат, как лимон. До последней капли.
   А потом - пуля в затылок.
   Хакмат не чувствовал в себе достаточно  сил  для  того,  чтобы  вести
двойную игру.
   Стряхнув оцепенение,  он  поздравил  добровольцев  из  "Эль-Фатах"  с
успешным  окончанием   учений   и   заклеймил   напоследок   израильский
империализм. Затем сел в свой  джип,  по-прежнему  теряясь  в  догадках.
Ничего - до Багдада ехать целый час; и по пути он во что бы то ни  стало
найдет решение.
   Но чем ближе он подъезжал к городу, тем меньше  ясности  было  в  его
мыслях. Пистолет Токарева оттягивал ему карман, и снова пришла мысль, не
пустить ли себе пулю в лоб. Но и это невозможно: самоубийство  привлечет
внимание службы безопасности, и там немедленно обнаружат связь между его
смертью и утренним визитом  иностранца.  Американского  агента  заставят
заговорить, и в результате пострадает семья полковника.  Их  выселят  из
комфортабельного коттеджа, в котором они живут всего за восемь динаров в
месяц, в офицерский квартал, и дочери не смогут закончить учебу.
   Наступал вечер, и он включил фары, подъезжая к одному из  контрольных
пунктов. Постовой подобострастно отдал ему честь.  Чуть  дальше  Хакмату
пришлось резко  свернуть  на  обочину,  пропуская  мчавшийся  с  бешеной
скоростью военный грузовик. На мгновение забыв о своих невзгодах,  он  с
проклятиями выровнял машину.
   И вдруг его охватило спокойствие: он  нашел  решение  своих  проблем.
Решение невероятно  трудное,  но  мужественное  и  обещавшее  наименьшие
потери.
   Он вздохнул и выбросил пистолет в окно. Потом его найдет какой-нибудь
крестьянин и продаст за баснословную цену: оружие в Багдаде ценилось  на
вес золота.
   Передним, параллельно железной дороге Багдад - Басра,  уходила  вдаль
длинная прямая полоса. Затем дорога сворачивала вправо,  где  начинались
городские строения.
   Он  плавно  нажал  на  акселератор.   Джип   увеличил   скорость   до
восьмидесяти километров в час. В машине  все  дребезжало:  она  не  была
рассчитана на такую скорость. Хакмату еле  удавалось  удерживать  ее  на
дороге. Несмотря на то, что в эту минуту его никто не мог  видеть,  лицо
полковника снова сделалось непроницаемым,  лишь  слегка  отвисла  нижняя
губа.
   Пока что дорога впереди была пуста. Он ни о чем больше не  думал.  Но
вот вдали показались фары  встречного  автомобиля.  По  их  расположению
полковник понял, что впереди грузовик. Это  его  вполне  устраивало.  Он
слегка отклонился назад, держа руль двумя пальцами.
   Грузовик был уже в сотне метров от  него.  Хакмат  медленно  повернул
руль влево и закрыл глаза.
   Он не мог смотреть в лицо смерти.

***

   После десятиминутного разговора, состоявшегося почти из одних жестов,
Малко наконец понял, что накануне вечером полковник Абдул Хакмат попал в
автомобильную катастрофу и погиб.
   Говоривший  с  ним  офицер  смотрел  на  него  без  подозрения.  Джип
полковника Хакмата столкнулся по дороге в Багдад с  овощным  грузовиком.
Водитель грузовика тоже погиб. Нелепая трагическая случайность...
   Малко  выразил  свои  соболезнования  и  пешком  побрел   к   площади
Аль-Тарир, скрежеща зубами от злости и бессилия.
   В своих расчетах разведка нередко забывает о том, что имеет дело не с
машинами, а с живыми людьми.
   Ловушка,  расставленная   полковнику   Хакмату,   была   безупречной.
Настолько безупречной, что он не нашел иного выхода, кроме  смерти.  Так
лабораторные крысы, запутавшись в  безвыходном  лабиринте,  предпочитают
погибнуть, чтобы положить конец своим мучениям.
   И к довершению Малко не был уверен, что перед  смертью  полковник  не
принял решение отомстить ему.

Глава 9

   - Странно, странно, - пробормотал генерал  Латиф  Окейли.  Перед  ним
лежало донесение об обстоятельствах  катастрофы,  которая  унесла  жизнь
полковника Абдула Хакмата. Подобный документ никогда не  оказался  бы  в
его кабинете, если бы глава службы безопасности не потребовал подробного
донесения обо всех, с кем встречался австрийский журналист.
   И вот, встретившись с ним, полковник Хакмат в тот  же  день  умирает.
Правда, вполне объяснимой смертью. И все же - такое совпадение!
   А в профессии  генерала  Окейли  случайных  совпадений  не  было.  Он
немедленно приказал принести секретное досье полковника Хакмата.  Однако
досье  ничего  не  разъяснило.  Это  был  образцовый,  ничем   себя   не
запятнавший офицер.
   Еще не имея никаких доказательств,  генерал,  однако,  уже  почти  не
сомневался,  что   журналист   в   действительности   является   агентом
разведслужбы. Но вместе с тем Окейли вынужден был признать, что не имеет
пока ни малейшего понятия о цели его пребывания в Багдаде.
   В действиях австрийца не было никакой видимой логики,  и  это  сильно
раздражало иракского генерала. В то  же  время  он  возбужденно  потирал
руки: наконец-то ему представилась  возможность  разоблачить  настоящего
шпиона!
   Окейли  снял  трубку  и  приказал  соединить  его  со  штабом  службы
безопасности баасистов. Он питал к ним  глубочайшее  презрение,  но  они
имели более многочисленный штат сотрудников, и в данном случае  партийцы
могли ему пригодиться. Услышав на другом  конце  провода  голос  нужного
человека, он изложил ему свою проблему и закончил словами:
   - Я хочу, чтоб вы приставили  к  этому  иностранцу  своего  надежного
человека. Пусть его хорошенько прощупает...
   Правда, этим уже вовсю занималась  Амаль  Шукри,  но  в  таких  делах
излишний контроль никогда не мешает.
   Баасист пообещал взяться за дело немедленно.
   Затем генерал Окейли вызвал лейтенанта Махмуда из оперативного отдела
- замечательного молодого офицера, прекрасно говорящего  по-английски  и
по-немецки.
   - С этой минуты, - начал генерал, - ты - водитель такси...
   Как только офицер ушел, Окейли написал краткую записку с  требованием
указать фамилии  подозрительных  лиц,  с  которыми  за  последний  месяц
встречался курд Джемаль Талани: баасисты и полицейский  директорат  были
осведомлены об этом лучше его.
   Генерал Окейли решил применить  к  Малко  метод,  который  в  органах
контрразведки   называют   "длинной   привязью".    Подозреваемого    не
арестовывают, но ведут за ним постоянное наблюдение, чтобы раскрыть  все
его связи.
   Но у этого метода был один недостаток: разведчик мог довести  задание
до конца и ускользнуть прямо из-под носа.
   Но генерал был уверен в себе и не побоялся рискнуть: покинуть пределы
Ирака было не так-то просто.
   Помимо всего прочего, он составил приказ, который предстояло  довести
до сведения работников всех авиакомпаний: им  категорически  запрещалось
предоставлять место господину Малко Линге на любой рейс  из  Багдада  до
получения следующего распоряжения.
   Мышеловка захлопывалась.
   Перечитывая  рапорты  о   деятельности   "журналиста",   генерал   не
сомневался, что тот рано или поздно себя раскроет. Окейли отдал бы  свое
месячное жалование, чтобы поскорее узнать, что ему нужно в Ираке. Допрос
доктора Шавуля, разумеется, ничего не дал.
   Вздохнув, генерал Окейли нажал на кнопку звонка и попросил  дежурного
принести чай.

***

   Малко вышел из такси в сотне  метров  от  здания  телерадиоцентра:  в
целях безопасности вооруженные постовые энергично отгоняли  все  машины,
норовившие остановиться у парадного входа.
   Малко чувствовал себя очень неуютно. После смерти полковника  Хакмата
он ожидал массового преследования сыщиков, но ничего не  произошло.  Ему
даже никто не позвонил.
   Накануне он встретился с Амаль в доме ее подруги. Их флирт был  таким
же бурным, как и в прошлый  раз;  она  даже  согласилась  снять  блузку,
которая, впрочем, была почти прозрачной. Потом они  говорили  о  том,  о
сем...  В  этот  раз  беседа  получилась  более  доверительной.  Девушка
призналась ему, что не спешит выходить замуж и что ей скучно в  Багдаде.
Амаль мечтала поехать в Бейрут. Они поговорили об Австрии,  о  профессии
журналиста. Амаль часто встречалась  с  репортерами  на  дипломатических
приемах. Она  посетовала  на  то,  что  представители  Ирака  пользуются
неважной репутацией у иностранцев. Малко заверил, что лично  она  делает
очень многое, чтобы рассеять его нелестное впечатление.
   Малко стоило большого  труда  скрывать  свое  беспокойство.  Молчание
иракцев означало одно из двух: либо они и впрямь ни на что  не  годятся,
либо следят теперь за каждым его шагом. В довершение всего после  гибели
этого полковника никто уже  не  мог  сообщить  ему  дату  казни  Виктора
Рубина, составлявшую главное звено его плана. Заговорить об этом с Амаль
он еще не решался, хотя уже приблизительно представлял,  как  она  может
ему помочь.
   Поэтому он и попросил разрешения посетить здание  телерадиоцентра.  К
крайнему удивлению, ему сразу же  дали  зеленый  свет.  Слишком  быстро,
подумал Малко, выйдя полчаса  назад  из  министерства.  Обычно  тамошние
чиновники бывали более  недоверчивы.  Но  сегодня  его  встретили  почти
дружеским рукопожатием, не забыв о традиционной чашке столь же горячего,
сколь и ароматного чая.
   Через  два  часа  ему  предстояло  ехать  со  струнным  квартетом  на
развалины Ниневии.  Письмо  Теду  Хейму  еще  не  было  написано.  Малко
дожидался последнего момента. Он старался  все  организовать  как  можно
лучше, даже не  зная  даты  казни.  Если  ему  вообще  суждено  было  ее
когда-либо  узнать!  "На  худой  конец,  курды  получат  неплохой  запас
оружия", - философски подумал он, проезжая по мосту через Тигр.
   Не заметить здание телецентра было просто невозможно. С обеих  сторон
от входа стояли танки, ощетинившиеся пулеметами.
   Малко направился к будке пропускного пункта, набитой уголовного  вида
штатскими,  и  назвал  себя,   покосившись   на   огромную   карикатуру,
изображавшую четырех повешенных, - в том числе одного с черной  повязкой
на глазу. Директора уже успели предупредить о его  приходе.  Два  агента
проводили Малко в директорский кабинет. В коридорах корпуса и окружавших
его скверах слонялись бесчисленные "сотрудники".
   Директор  национальной  телерадиокомпании  оказался   высоким   худым
иракцем со светлыми глазами, с трудом изъяснявшимся по-английски. В  его
кабинете  сидели  на  диване  несколько  человек.  При  появлении  Малко
директор указал им на дверь, и они боязливо поспешили к выходу.
   Первым, что бросалось здесь в глаза, был  лежащий  на  столе  русский
автомат "АК-47" с подсоединенным магазином. "Необычное  пресс-папье",  -
подумал Малко. Директор поймал его взгляд  и  любовно  погладил  приклад
автомата.
   - Мы должны быть бдительны, - пояснил он, словно опасался, что из-под
стола вот-вот выскочит сам Моше Даян.
   Шторы на окнах  кабинета  были  тщательно  задернуты,  и  создавалось
впечатление, что он расположен в подземелье. На стенах висели неизменные
плакаты "Эль-Фатах". Они, словно навязчивая идея,  повсюду  преследовали
Малко.
   После первых же произнесенных фраз Малко понял,  что  директор  хочет
только одного: поскорее от него избавиться. Это его  вполне  устраивало.
Он попросил  своего  высокопоставленного  собеседника  предоставить  ему
провожатого для осмотра теле-и радиостудии.
   Спустя пять минут он уже шагал по коридору в сопровождении громадного
детины, переросшего свою офицерскую форму ровно на два размера.  Тот  не
понимал ни слова  по-английски  и  был  запрограммирован  как  робот  на
выполнение его "миссии".
   Экскурсия не представляла ровно  никакого  интереса.  Это  был  самый
обычный телецентр, разве что  победнее.  Зато  дикторы,  сообщая  любую,
самую банальную политическую новость, впадали в настоящую истерику. Пара
выстрелов с берега реки Иордан приобретала характер героической  эпопеи,
и дикторы не скупились на гортанные восклицания и проклятия с неизменным
припевом "смерть Израилю!". Даже сидя наедине со своими микрофонами, они
не на шутку распалялись и грозно вращали глазами.
   Малко уже начинал было сомневаться, что это посещение что-нибудь даст
ему, когда провожатый открыл перед ним  дверь  небольшой  студии.  Малко
едва сдержал улыбку радости. Амаль сортировала пластинки.  На  ней  было
трикотажное  платье,   которое   с   честью   выполняло   свое   высокое
предназначение  -  подчеркнуть  ее  женские  достоинства.  Офицер  сразу
перестал торопиться и пялился на нее во  все  глаза.  Видимо,  обтянутая
фиолетовым платьем грудь Амаль заставила его забыть даже о преступлениях
израильской военщины.
   Девушка обернулась и увидела Малко. Он не  предупреждал  ее  о  своем
визите.  Она   улыбнулась   ему   вымученной   улыбкой,   поставила   на
проигрыватель пластинку  и  устроила  кошмарную  какофонию,  включив  по
ошибке не ту скорость. Лейтенант  громко  засмеялся  и  многозначительно
подмигнул Малко.
   Посещение закончилось молчаливым  рукопожатием  у  будки  пропускного
пункта. Малко пешком зашагал обратно.
   У него появилась идея. Ее осуществление требовало  большой  ловкости,
но  на  сегодняшний  день  это  было,  пожалуй,  единственным   решением
поставленной перед ним  задачи,  если,  конечно,  его  надеждам  суждено
оправдаться...

***

   ...Малко давно уже мечтал о мягких  сиденьях  "шевроле",  но  Мишель,
держа в руке археологический справочник,  осматривала  каждый  камень  с
таким  вниманием,  словно  малейшее  упущение  грозило  ей   немедленной
смертью. Они  уже  четвертый  час  бродили  по  развалинам  Ниневии  под
довольно милосердными солнечными лучами. Каждый их шаг поднимал  облачко
желтоватой неосязаемой пыли, предательски проникавшей в легкие. Струнный
квартет, держась  плотной  кучкой,  методично  ощупывал  каждый  обломок
древних построек. Они отмахали уже добрый десяток километров.  И  всякий
раз, когда Мишель совершала робкую попытку приблизиться к  Малко,  из-за
соседней колонны выскакивала контрабасистка и  тащила  ее  к  очередному
барельефу, словно он грозил вот-вот упорхнуть. Наконец они добрались  до
конца осмотра и вновь увидели свою машину. К  удивлению  и  беспокойству
Малко, водитель на протяжении всей экскурсии не отходил  от  них  ни  на
шаг. Можно было подумать, что  он  посвящает  свободное  время  изучению
древней Месопотамии. У водителя была подтянутая фигура и  худое  лицо  с
тонкими черными усиками. Каждый раз, когда Малко смотрел в его  сторону,
он широко улыбался.
   Однако  Малко  берег  свои  чары  для  Мишель:  несмотря  на  внешнюю
сдержанность,  она  время  от   времени   бросала   на   него   довольно
многозначительные взгляды. Золотисто-карие глаза неизменно  отвечали  ей
таким же немым посланием. Она  заметно  благоволила  к  нему  и  вселяла
надежду, что согласится выполнить его просьбу - сущий пустяк! -  отвезти
в Бейрут письмо и отдать его одному человеку.
   Музыкантше, конечно, не стоило объяснять,  что  в  письме  содержится
заказ на оружие,  план  расположения  тюрьмы  Баакуба  и  еще  несколько
сведений, которые, попав в руки иракцев, могли превратить  весь  Ближний
Восток в пылающий факел.
   Письмо несомненно обещало Теду Хейму и многим другим стойкую головную
боль. Но ведь Уолтер Митчелл сам говорил:  "все  средства  хороши".  Вот
пусть на деле и подтвердит свои слова.
   Все приготовления требовали строжайшей  тайны,  поскольку  работников
собственной разведки, в отличие от простых граждан, иракские власти  все
же выпускали за пределы страны.
   А если письмо не дойдет до адресата, Виктора  Рубина  не  спасет  уже
ничего. Попади письмо в руки иракцев - Малко не дал бы за свою  жизнь  и
динара... Который, к тому же, не считался особо твердой валютой.  Письмо
нужно было отдать Мишель в самый последний момент:  навязчивое  внимание
водителя-археолога Малко очень не нравилось.
   Вдоволь наглотавшись исторической пыли, Мишель благодарно  посмотрела
на Малко, игнорируя гневные взгляды контрабасистки.
   - Вы подарили нам замечательную прогулку, - сердечно сказала она. - Я
всю жизнь мечтала увидеть Ниневию...
   - Я тоже, - мастерски соврал  Малко.  -  Ас  вами  это  было  вдвойне
приятно.
   Щеки Мишель слегка порозовели. Малко поспешил развить свой у спех:
   - Что если нам поужинать вместе?
   Мишель указала на остальных участниц квартета:
   - Я не могу: они обидятся...
   - Ну пожалуйста! - умоляюще сложил  руки  Малко.  -  Ведь  вы  завтра
уезжаете.
   - В том-то и дело, - опустила  глаза  Мишель.  -  Лучше  мне  с  вами
поменьше встречаться, не то я буду слишком часто о вас думать...
   Но тут из-за развалин показалась недремлющая контрабасистка, и Мишель
поспешно забормотала что-то о барельефах.
   Конечно, Малко мог попросить  ее  отвезти  письмо  в  Бейрут  "одному
знакомому", но нужно было помнить об иракской таможне. Мишель ничего  не
умела скрывать. Если ей станут задавать вопросы - все пропало.
   Но с другой стороны, если она  будет  готова  отдать  письмо  первому
встречному - это еще хуже.
   Малко никак не мог выбрать меньшее из этих двух зол.
   В пять часов они наконец выехали в обратный путь.  Малко  то  и  дело
ловил в зеркале взгляд водителя, внимательно наблюдавшего за пассажирами
заднего сиденья. Контрабасистка сидела впереди. В какой-то момент  Малко
взял Мишель за руку. Водитель тут же быстро посмотрел на него,  и  Малко
искренне обрадовался: теперь  его  интерес  к  струнному  квартету  имел
официальное объяснение...
   Временами ему была невыносимо противна эта его двойная  жизнь,  когда
все  слова  следовало  тщательно  взвешивать,  когда  истинные   чувства
подменялись притворством, когда опасность давно превратилась в будничную
и привычную вещь.
   Выйдя из машины у входа в отель, он понял, что все летит к черту.  На
глазах у их внимательного водителя Мишель протянула ему руку:
   - Прощайте, мы больше не  увидимся.  Сегодня  вечером  -  концерт,  а
завтра в восемь тридцать утра наш самолет вылетает в Бейрут.
   - А после концерта?..
   Она покраснела, как пион:
   - Ну... лягу спать, разумеется!
   Тут к своему дирижеру угрожающе устремилась контрабасистка,  и  Малко
понял, что лучше отступить.
   - И все-таки мы с вами еще  встретимся,  -  таинственно  пообещал  он
напоследок.

***

   Джемаль и Малко сидели в "Али-Бабе" за бутылкой пива. Курд  предлагал
съездить к египтянкам, но Малко решил, что если уж  убивать  время,  так
лучше в дансинге. Концерт заканчивался в одиннадцать  вечера,  но  после
него Мишель еще должна была идти на официальный прием.
   - Поосторожнее с девчонками,  -  предупредил  Джемаль.  -  Они  берут
тридцать долларов только за то, чтобы посидеть с вами за одним столиком.
   На сцене один за другим  исполнялись  различные  виды  танца  живота.
Различия, впрочем,  состояли  главным  образом  в  размерах  и  цветовых
оттенках живо