ближающийся бампер грузовика. Таконес рванулся прочь из машины,  и  в
следующее мгновение громадный "Мак" подмял "фольксваген" под себя.
   Диего изо всех сил надавил на тормоз, напрочь забыв об огромной массе
металла за спиной.  Он  видел  перед  собой  лишь  тонкую  крышу  желтой
машины... Через секунду под натиском его тридцатитонного чудовища желтая
крыша  смялась,  как  носовой  платок.  Человека,  открывавшего   дверцу
"фольксвагена", будто переломило пополам. Ослы в панике разбежались.
   Кабина грузовика наполнилась адским грохотом.  В  тот  момент,  когда
Диего остановился, натолкнувшись на искореженную желтую машину, трубы  в
кузове скользнули вперед.
   Прижатый двадцатью пятью тоннами стали к стенкам кабины, Диего  умер,
захлебнувшись жутким криком.
 
*** 
 
   - Смотри, - сказал пожилой водитель своему  напарнику.  -  Вот  здесь
месяц назад погиб Диего.
   - Что поделаешь! - пожал плечами тот.  -  Разве  мог  он  знать,  что
какой-то кретин поставит свою тачку посреди дороги, прямо за поворотом?
   У них за спиной тоже лежали двадцать пять тонн стальных труб, которые
компании предстояло проложить вокруг озера Маракайбо.
   Водитель невольно замедлил  ход.  Впереди  показались  первые  домики
деревни. Вдруг напарник указал рукой куда-то вперед.  Справа  от  дороги
виднелось небольшое  возвышение,  увенчанное  черным  мраморным  крестом
двухметровой высоты. Подъезжая, оба  разглядели  на  нем  золотые  буквы
"Диего" и дату катастрофы.
   - Ну и ну! - потрясенно воскликнул напарник, в то время как  грузовик
набирал скорость. - Никогда не думал, что у Диего хватит денег на  такой
крест!
   -  Друзья,  наверное,  позаботились,  -  предположил   водитель.   Он
присмотрелся к кресту внимательней и процедил сквозь губы:
   - Вот гады! Ничего святого для них нет! -  На  цоколе  креста  чья-то
рука белой краской начертала: "Вива Гевара!"






   Жерар ДЕ ВИЛЬЕ
   БАГДАДСКИЕ ПОВЕШЕННЫЕ

Перевод с французского В. Ластивняка. OCR Денис


Глава 1

   Малко заморгал глазами от ослепительных лучей восходящего солнца и на
мгновение замешкался.  Охранник  в  защитной  форме  и  с  чехословацким
автоматом на правом плече грубо  втолкнул  его  в  деревянную  клетку  к
другим заключенным. Клеток было две: они напоминали базарные загоны  для
скота. В каждой из них находилось по шесть приговоренных. Клетки  стояли
во дворе тюрьмы Баакуба, расположенной в двадцати пяти километрах к  югу
от Багдада.
   Было  шесть  тридцать  утра.  Двенадцать  человек,   которых   сейчас
собирались казнить, были разбужены полчаса назад без всяких  объяснений.
Но слух о казни, словно порыв холодного  ветра,  мгновенно  разнесся  по
камерам,  где  находилось  четыреста  политических  заключенных.   Когда
иракские тюремщики повели Малко и его товарищей по несчастью вдоль узких
коридоров, стены тюрьмы огласились громким шумом.  Заключенные  кричали,
колотили мисками  по  решеткам  и  громко  читали  молитвы,  не  обращая
внимания на угрозы охраны.
   Люди, которым предстояло умереть, и  сейчас  слышали  этот  шум.  Они
стояли плечом к плечу со связанными за спиной руками, повернувшись лицом
к восходящему солнцу: Малко, его друг  Джемаль,  еще  один  курд  и  три
араба.
   Малко посмотрел в сторону виселицы и попытался сдержать  лихорадочные
удары сердца. Он никогда не думал, что нехитрая  деревянная  конструкция
способна внушить такой ужас.
   Это было приспособление английского производства, один  из  последних
отголосков британского колониального  владычества.  Сама  виселица  была
укреплена  на  своеобразном  полутораметровом   помосте,   расположенном
посредине двора, на равном удалении от забора и  от  тюремных  корпусов.
Верхняя часть помоста состояла из двух  деревянных  щитов  на  шарнирах,
удерживаемых  в  горизонтальном  положении  двумя   стальными   штырями.
Устройство приводилось в действие рычагом, видневшимся  в  правой  части
помоста. Над люком, на  расстоянии  примерно  в  полтора  метра,  висела
петля, прикрепленная к толстой  цепи.  Цепь  можно  было  фиксировать  в
различных  положениях.  Это  позволяло  регулировать  высоту  падения  в
зависимости от роста и веса приговоренного.
   Механизм  порядком  износился  и  заржавел;  иракские  тюремщики   не
утруждали  себя  заботами  о  подобных   мелочах.   Если   приговоренный
оказывался слишком легким, он просто дольше умирал, только и всего.
   Хотя был лишь конец февраля, солнце  уже  радовало  приятным  теплом.
Малко поднял глаза к голубому  небу.  Кроме  него,  за  серыми  гладкими
стенами  тюрьмы  ничего  не  было  видно.  Баакуба  представляла   собой
железобетонную  крепость,  возведенную  в  открытой  пустыне   рядом   с
крохотной деревней, вдали от автодороги Басра - Багдад. Во  все  стороны
от тюрьмы расстилалась бесконечная, выжженная солнцем равнина.  Впрочем,
для тех, кто был заточен в Баакубе, внешний мир как бы не существовал.
   Малко перевел глаза  на  Джемаля  Талани.  За  время  заключения  тот
похудел на пятнадцать килограммов,  однако  сумел  сохранить  врожденную
гордую осанку. Он чуть заметно улыбнулся Малко  и  приблизился  к  нему,
протиснувшись между обреченно застывшими иракцами.
   - Это будет недолго, - сказал он по-английски.
   Малко еще чувствовал пульсирующую боль в голове -  последствия  пытки
вентилятором,  но  мало-помалу  его   охватило   необъяснимое   покорное
оцепенение. Он словно присутствовал при  собственной  казни  в  качестве
постороннего наблюдателя. Однако еще не угасший инстинкт  самосохранения
не позволял ему безоговорочно покориться судьбе. Он  невольно  посмотрел
на север. Именно оттуда должно было прийти спасение. Джемаль угадал  его
мысли и тихо произнес:
   - Не стоит надеяться, когда надежды уже нет.
   Это была традиционная курдская манера изъясняться пословицами...
   Действительно, небо было безнадежно чистым - даже без  единой  птицы.
Над стенами Баакубы стояла тишина, разве что  иногда  снаружи  доносился
лай бродячей собаки.
   Внезапно  в  коридоре,  по  которому  заключенных  вывели  во   двор,
раздались отрывистые команды  офицеров,  и  на  пороге  в  сопровождении
многочисленной охраны появился толстый  надменный  человек  -  полковник
Абдул Мохлес, председатель Революционного трибунала. Вдоль  стен  тюрьмы
выстроился наряд армейской полиции, направив на клетки русские  автоматы
"АК-47".
   Араб, стоявший рядом с Малко, не отрывал взгляда  от  виселицы.  Щека
его нервно подергивалась.
   Иракский лейтенант подошел к их клетке и начал вслух читать приговор.
Чтение заняло не больше минуты. Малко в отчаянии  посмотрел  на  большие
часы, висевшие на белой тюремной  стене.  Оцепенение  внезапно  покинуло
его. Ему страстно захотелось жить.
   Стрелки часов показывали шесть сорок. Казнь должна была начаться  еще
десять минут назад. Эти десять минут могли спасти им жизнь. Теперь стало
ясно, что Джемаль не ошибся, сказав, что надежды больше нет.
   Вокруг,  образовывая  непреодолимый   заслон,   стояли   бесстрастные
полицейские в красных кепи. Малко  захлестнула  бесконечная  тоска.  Ему
предстояло умереть ни за грош,  на  чужой  земле,  вместе  с  человеком,
которого он пришел спасти. Умереть только потому, что в разработанный им
с таким неимоверным трудом план вкралась ничтожная ошибка.
   Неумолимо бежали секунды.
   Во дворе появился человек в коричневой одежде и с непокрытой головой,
державший в правой руке два кожаных ремня.
   Это был палач.
   За ним шел другой, неся на  руке  красный  плащ,  в  котором  казнили
политических   заключенных.   Последовало   краткое   совещание    между
полковником Мохлесом и лейтенантом, читавшим приговор. Во  дворе  стояла
такая тишина, что приговоренные в клетках могли слышать их  голоса.  Вся
тюрьма затаила дыхание. Узники, прильнув к решеткам,  следили  из  своих
камер за действием страшного спектакля.
   - Начинают не с нас, - шепнул Джемаль, уловивший обрывки разговора.
   Действительно, двое полицейских в  красных  кепи  подошли  ко  второй
клетке и отодвинули засов.
   Они вытащили оттуда худого подростка  с  бурыми  ссадинами  на  лице,
оставшимися после допросов. Огромная  копна  черных  волос  еще  сильнее
подчеркивала его впалые щеки и ввалившиеся глаза.
   Подобно остальным заключенным, он был одет в рубашку и брюки,  но  на
ногах его болтались  только  дырявые  носки.  Это  был  иракский  еврей,
арестованный   несколько   месяцев    назад.    Сопровождаемый    обоими
полицейскими, он сделал  несколько  шагов  вперед  и  остановился  перед
полковником Мохлесом. Тот презрительно проронил несколько слов. Сидевшие
в клетках  их  не  разобрали.  Затем  полицейские  подтолкнули  парня  к
лестнице, ведущей на эшафот.
   Палач немедленно подошел к  приговоренному,  нагнулся  и  связал  ему
ноги, затем стянул уже связанные запястья вторым ремнем и  посторонился.
Его помощник стал надевать на парня красную хламиду  предателя.  В  этот
момент приговоренный что-то крикнул чистым  звонким  голосом.  Полковник
вздрогнул от неожиданности.
   - Что он сказал? - наклонился Малко к Джемалю.
   - Он требует раввина, - прошептал курд.
   Помощник пожал плечами и одернул на смертнике красный плащ.
   В клетке, откуда забрали парня, послышалось пение.  Четверо  узников,
раскачиваясь из стороны в сторону, запели на  иврите  отходную  молитву.
Двое тюремщиков тут же бросились к  ним,  но  в  трех  шагах  от  клетки
озадаченно остановились. Как можно наказать людей, которым осталось жить
лишь несколько минут?
   Молитва продолжала звучать.
   Малко считал секунды, устремив взгляд на тюремные часы.
   Вдруг он почувствовал, что покрывается потом. Дело было  не  в  жаре:
его тоже охватил страх. Нет в мире  болезни  заразнее,  чем  страх.  Его
правая нога судорожно задрожала, и он прислонился к  решетке,  чтобы  не
упасть.
   Палач  тем   временем   ухватил   веревку,   висевшую   над   головой
приговоренного, с удивительной ловкостью размотал ее, осмотрел  петлю  и
надел ее парню на шею. Потом быстро отошел назад и нажал на рычаг люка.
   Послышался жуткий скрип. Веревка  натянулась  как  струна,  и  парень
почти полностью скрылся в  люке.  У  него  вырвался  короткий  визг,  от
которого у Малко мороз прошел по спине. Зрелище  было  ужасающим.  Петля
частично сползла, изуродовав повешенному щеку и оторвав одну ноздрю. Шея
несчастного нелепо вытянулась,  мышечные  ткани  разорвались,  и  голова
почти отделилась от туловища. Глаза вылезли из орбит, изо рта  вывалился
огромный  бесформенный  язык.  Парень  еще   содрогался,   спазматически
подгибая ноги.
   Зловоние мочи и  экскрементов  умирающего  смешалось  со  сладковатым
запахом крови. Одного из полицейских вырвало на белую стену  забора.  Со
стороны тюрьмы донесся глухой ропот.
   Через три-четыре минуты полковник Абдул Мохлес поднял руку. Казненный
не шевелился, хотя было еще неясно, умер он или  нет.  Помощники  палача
ослабили веревку, и тело полностью скрылось в люке. Палач открыл дверцу,
встроенную в боковую стенку помоста. В считанные секунды  с  повешенного
сняли красный плащ, освободили шею от петли и завернули труп в армейское
одеяло.
   После этого тело забросили в грузовик,  который  должен  был  отвезти
трупы казненных  на  площадь  Аль-Тарир,  где  их  повторно  вешали  для
всеобщего обозрения.
   Между тем палач и его помощники устанавливали на место створки люка и
сматывали веревку, еще мокрую от крови.
   У Малко пересохло в горле; он с трудом сглотнул слюну.
   Без десяти семь. Теперь уже все.  "Они"  должны  были  появиться  еще
полчаса назад.
   Двое охранников подошли к его клетке и открыли дверь. Отстранив  двух
иракцев, стоявших ближе к выходу, один из тюремщиков  схватил  Малко  за
локоть и что-то повелительно сказал по-арабски, не глядя ему в лицо.
   Малко глубоко вздохнул. Наступила  минута,  к  которой  приготовиться
невозможно. Он лихорадочно попытался подумать о чем-нибудь  хорошем,  но
безуспешно. Охранник неумолимо тащил его к выходу. Вдруг  силы  покинули
Малко. Забыв о том, что связан, он хотел протянуть руку Джемалю, но лишь
нелепо  дернулся,  словно  беспомощный  калека.   Черные   глаза   курда
пристально  смотрели  на  него.  Мертвенно-бледное  лицо  Джемаля  резко
контрастировало с жесткой темной бородой.
   Внезапно обостренные чувства Малко различили  далекий,  едва  слышный
гул. Он напрягся всем телом.
   Это был самолет.
   Малко прислушался,  дума  я,  что  звук  лишь  чудится  ему,  но  гул
продолжался - пока слабый, но становившийся все  более  отчетливым.  Его
охватила безудержная радость.
   - Вот они, - шепнул он Джемалю по-английски.
   Почувствовав, что Малко сопротивляется, охранник потянул  сильнее,  и
Малко понял, что спасения ему не будет. Через полминуты он поднимется на
эшафот.
   Как глупо! С севера по-прежнему  доносился  равномерный  шум  мотора.
Малко в отчаянии посмотрел на курда.
   Вдруг тот что-то коротко сказал охраннику и встал между ним и  Малко.
К  большому  удивлению  последнего,  тюремщик  выпустил  его  руку  и  в
нерешительности посмотрел на Джемаля. Джемаль, не  обращая  внимания  на
Малко, вышел из клетки, продолжая что-то  вызывающе  говорить.  Охранник
пожал плечами и запер дверь, оставив Малко внутри.
   Только теперь Джемаль повернулся к Малко.
   - Я - ага , - сказал  он,  -  и  имею
право умереть первым. Даже арабы не могут мне  в  этом  отказать.  Удачи
тебе!
   Гул в небе становился все громче. Малко с болью в сердце осознал  всю
важность нескольких секунд,  подаренных  ему  курдом  ценой  собственной
жизни!
   Малко попытался возразить, но двое охранников  уже  уводили  Джемаля.
Курд повторил по-английски:
   - Удачи тебе!
   Он спокойно поднялся по лестнице на помост и,  выпрямившись  во  весь
рост, повернулся лицом к остальным приговоренным. С ним все прошло очень
быстро: палач уже успел набить  руку.  Когда  Джемалю  надевали  на  шею
петлю, он выкрикнул  по-курдски  непонятную  для  Малко  фразу  с  такой
яростью, что вздрогнули даже полицейские. Красный плащ на него  надевать
не стали.
   Хлопнули створки люка, и тело скрылось из  виду.  В  этот  раз  петля
оказалась надетой по всем правилам. Джемаль  Талани  умер  мгновенно:  у
него сломались шейные позвонки. Тело дернулось два или три  раза,  потом
замерло. Малко не сводил с него наполненных слезами глаз, позабыв о том,
что еще минуту назад смотрел только в небо. Этот человек, с  которым  он
был знаком всего месяц, только что отдал жизнь, пытаясь спасти его.
   Даже если они приземлятся прямо сейчас, мертвые глаза Джемаля  Талани
их не увидят.
   Палач уже заворачивал тело  курдского  аги  в  одеяло.  Клетка  снова
открылась, и тот же охранник снова схватил Малко за руку.  Теперь  никто
уже не вмешивался.
   Самопожертвование курда ни к чему не привело! Малко старался идти  на
казнь так же  достойно,  как  и  его  друг.  Дрожь  в  коленях  исчезла.
Тюремщик, казалось, лишь слегка поддерживал его  под  локоть.  Незаметно
для самого себя Малко приблизился к подножию помоста. Палач  нетерпеливо
толкнул его к лестнице, и он споткнулся о ступени. В двух метрах над его
головой покачивалась петля.
   Ему оставалось жить всего несколько секунд.
   Шум мотора, похоже, больше не  приближался.  Малко  начал  постепенно
сжимать челюсти, чтобы  раздавить  ампулу  с  цианистым  калием.  Он  не
собирался болтаться в петле, давая иракцам повод для злорадства.

Глава 2

   Тот, кто окрестил Багдад городом Тысячи и  Одной  Ночи,  был  наверно
беспробудным пьяницей или шизофреником. Более отвратительного города  не
найдешь в целом мире. Плоский, расстилающийся до самого горизонта по обе
стороны Тигра, он  не  может  похвастать  ни  многообразием,  ни  особым
очарованием.
   "Трайдент", принадлежавший компании "Иракис  Эрлайнз",  пролетел  над
бесформенной мешаниной домиков из  желтого  кирпича,  повторявших  своим
цветом лежащую вокруг города пустыню.  Поодаль  виднелась  грязно-желтая
полоска реки, разрезавшая город пополам.  Единственным  цветным  пятном,
оживлявшим пейзаж, была мечеть Хажом с шестью минаретами  и  куполом  из
чистого золота, расположенная в южной оконечности города. Все  остальные
кварталы выглядели унылыми и грязными. Восемьдесят процентов  полу  тора
миллионного населения проживало здесь в глинобитных хижинах.
   Малко  склонился  к  иллюминатору.  Самолет  на  стометровой   высоте
пролетал над вокзалом. Кстати,  Багдад,  пожалуй,  единственный  крупный
город мира, где вокзал расположен прямо напротив аэропорта.
   Краем глаза он успел заметить перед наблюдательной  вышкой  баррикаду
из мешков с песком, в проемы  которой  высовывались  пулеметные  стволы.
Затем шасси самолета коснулось посадочной полосы. Пятью  минутами  ранее
стюардесса собрала все газеты и журналы, валявшиеся на сиденьях  салона.
Ввозить  в  Ирак  любую  печатную  продукцию,  не  одобренную  святейшей
цензурой, было запрещено. Исключение не  делалось  даже  для  работников
дипломатического корпуса. Начиная с июля 1968 года, то  есть  с  момента
последней революции, все четыре ежедневных багдадских газеты, а также их
английская версия "Багдад Обсервер", представляли  собой  не  более  чем
правительственный бюллетень. Наиболее правдивыми  статьями  были  в  них
перепечатки из "Правды"...
   Все,  что  не  находилось  в  строгом  соответствии  с  традиционными
партийными нормами, объявлялось предательством. Так, однажды  в  Багдаде
расстреляли  лейтенанта,   который   упомянул   о   разногласиях   между
правительством и командующим ВВС, хлебнув в  гостях  лишнего.  Презрение
баасистов к древним заповедям Корана,  запрещавшим  спиртное,  приводило
порой к неожиданным для них самих последствиям... В этом мрачном мире не
было ничего невозможного.  Иракцы  уже  много  веков  назад  привыкли  к
насилию и жестокости. В этой стране могли пытать  мертвых,  не  забывая,
разумеется, и о живых...
   "Трайдент" остановился, и Малко  сошел  по  трапу  одним  из  первых.
Впрочем, салон был на три четверти пуст. Весной  1969  года  приехать  в
Багдад в качестве туриста мог только полный идиот. Горстка  офицеров  из
партии  Баас,  державшая  Ирак  в  железном  кулаке,  очень  не   любила
посторонних наблюдателей.
   Войдя в обшарпанное помещение  аэропорта,  Малко  сразу  почувствовал
безотчетный  страх.  Повсюду  висели  плакаты  палестинской  группировки
"Эль-Фатах", призывавшие к уничтожению израильтян. Над бюро  паспортного
контроля красовалось изображение Моше Даяна в петле.
   У горожан был усталый и измученный вид, их глаза беспокойно бегали по
сторонам. Тюрьмы переполнялись политическими заключенными. Будучи лишена
народной  поддержки,  партия  Баас  безжалостно  истребляла  всех,   кто
подозревался в малейшем политическом инакомыслии. "Радио-Багдад" круглые
сутки вещало о том, как империалистические и сионистские шпионы пытаются
подорвать могущество Ирака и лишить его народ завоеваний трех  революций
- мартовской и двух июльских, вместе взятых.
   Под влиянием общенациональной истерии иракцы автоматически причисляли
всех иностранцев к шпионам. А ведь каждому известно, что  мертвый  шпион
гораздо лучше живого.
   На вновь прибывших пассажиров угрожающе  смотрел  солдат  в  защитной
форме с автоматом "АК-47".
   Другой солдат, стоявший у бюро паспортного  контроля,  начал  листать
паспорт  Малко.  Увидев  пометку  "журналист",  он  заморгал  глазами  и
подозвал какого-то штатского. Тот забрал паспорт и жестом приказал Малко
пройти с ним в небольшой кабинет, залепленный плакатами "Эль-Фатах".
   Черноусый штатский в солнцезащитных очках был один из агентов  тайной
полиции баасистской партии, которые повсюду "дублировали" военных. Он  с
отвращением посмотрел на паспорт: Австрия находилась рядом с  Германией,
а последняя недавно разорвала дипломатические отношения с Ираком...
   Только граждане России, стран Восточной  Европ