Ламбрехт ему говорил, что уже ездил в Браву.
     Те, кто будет их встречать, сразу же догадаются об обмане. Он не стал
ни с кем делиться своей тревогой,  продолжая  смотреть  по  обочинам,  где
росли колючки такой причудливой формы, что казалось,  будто  они  вырезаны
рукой мастера. Тревога Малко росла с каждым оборотом колеса.



                                    13

     Браве было девятьсот пятьдесят лет, но она выглядела старше тысячи на
три. Грязно-серые кубики домов, зажатые между пустыней и громадным пляжем,
старая мечеть и разрушенный  мол,  тянущийся  до  рифов.  Рыбацкие  лодки,
стоящие на якоре в подобии естественной бухты между  рифами  и  пляжем.  А
вокруг верблюды и большой лагерь кочевников на краю деревни.
     Малко прищурился от ослепительного солнца.
     - Джаале, вас примет  руководитель  района,  -  торжественно  объявил
высокий грузный сомалиец, глаза которого были скрыты  очками,  что  делало
его похожим на фантастическое насекомое.
     Товарищ Абшир, руководитель Революционной социалистической  партии  в
Браве, встретил их у  въезда  в  деревню.  "Лендровер"  остановился  возле
подобия  арки.  Напротив  двухэтажного   строения,   которое   станет   их
резиденцией, с надписью по-сомалийски и по-арабски на плоской крыше "Мечта
Гууска".
     - Заходите, - пригласил Абшир.
     Фуския вошла первой. Чтобы подавить  свой  страх.  Не  было  заметно,
чтобы Абшир был удивлен. Немецкого он не знал, а английский  -  чуть-чуть.
Абди объяснил ему по-сомалийски, что Фуския - подруга крупного  партийного
чиновника и что "гид" джаале Ламбрехта  сделал  остановку  в  пути,  чтобы
повидаться с  девочками.  По  длинному  коридору  они  вошли  в  небольшой
внутренний дворик, посреди которого стояла огромная туша  с  очень  темной
кожей  в  великолепной  леопардовой  шапочке,  из-под  которой  выбивались
курчавые волосы, и хитро поглядывала на них смеющимися  глазами.  Типичный
весельчак.
     - Джаале Али Хадж [святой] Абокор, - объявил  Абшир,  -  руководитель
района.
     На Малко руководитель едва взглянул. Но при  виде  Фускии  у  него  в
глазах появилось откровенное грубое вожделение. Он  пробормотал  несколько
приветственных слов, а Абшир тут же превратил их в долгую пропагандистскую
речь. После нескончаемого "чена" [чен - чай]  их  отвели  в  номера,  окна
которых выходили в другой внутренний дворик. Руководитель района  старался
задеть Фускию в узком коридоре при каждом удобном случае. Через Абшира  он
объявил:
     - Я рад встретиться с товарищем журналистом, так как в его  последний
приезд в Браву я совершал свое десятое паломничество в Мекку.
     Малко расцеловал бы его. Он обернулся к Абширу.
     - Мне хотелось бы посетить лагерь кочевников, которых вы перевели  на
оседлый образ жизни, - попросил он. - Когда я приезжал последний  раз,  их
еще тут не было.
     -  Хорошая  мысль,  джаале,  -  важно  одобрил  Абшир.  -  Вам   надо
понаблюдать, как они ловят рыбу. Сегодня  вечером  джаале  Али  устраивает
ужин вместе с советским джаале, который помогает нам  советами  на  рыбной
ловле. К сожалению, это не тот русский, что был в прошлый раз.
     Определенно, с Малко Бог. Он в Браве, и он - Хельмут Ламбрехт. Только
Фуския все еще держалась, как натянутая пружина.
     Он с  удовольствием  смотрел  на  прощающихся  хозяев.  Ему  хотелось
поскорее остаться одному, чтобы поразмышлять. Едва  дверь  закрылась,  как
Фуския рухнула на постель, готовая к истерике.
     - Я боюсь, - запричитала она.
     - Пока все идет хорошо, - сказал Малко, чтобы  успокоить  мулатку.  -
Теперь надо  узнать,  где  заложники.  Мне  кажется,  ты  очень  нравишься
руководителю района. Он не выглядит убежденным социалистом.
     Малко был полон решимости использовать все  средства.  Фуския  мрачно
взглянула на него.
     - Даже если ты их найдешь,  этих  заложников,  что  ты  сделаешь?  Ты
никогда не сможешь покинуть страну или даже  добраться  до  Могадишо.  Это
безумие. Надо спасаться бегством, пока они ничего  не  поняли.  Они  будут
искать тебя в Могадишо.
     Могадишо... это на другой планете. Слава Богу, нет телефона...
     - Сначала давай найдем их, - сказал Малко. - Потом посмотрим.
     Он принял душ и вышел, оставив  Фускию  отдыхать.  Абди  устроился  в
соседней комнате на  походной  койке  и  тут  же  уснул.  Но  когда  Малко
прикоснулся к нему, он мгновенно вскочил. Удивительно: сомалиец и  спал  в
черных очках.
     - Все хорошо? - поинтересовался Малко. - Не  слишком  много  вопросов
задавали?
     -  Порядок,  -  ответил  шофер.  -  Они  ни  о  чем  не  подозревают.
Руководитель района находит, что Фуския очень  красива.  Ему  на  политику
плевать.  Но  надо  остерегаться  Абшира.  Здесь  его  называют  "гадвен",
"горлодер". Это - стукач, присланный  из  Могадишо.  Будущий  руководитель
района.
     - Он не был знаком с Ламбрехтом?
     Абди покачал головой:
     - Нет, он тогда был в школе партийных кадров  в  Могадишо.  Али  Хадж
ненавидит Абшира, потому что  тот  хочет  занять  его  место.  Али  добрый
мусульманин. Настоящий верующий, который десять раз был в Мекке. И поэтому
он имеет право на звание Хадж.
     - Он, похоже, любитель женщин! - иронически заметил Малко.
     - Конечно! - сказал Малко. - Но пророк не говорил, что нельзя  любить
женщин, раз он разрешил, чтобы жен было четыре! Аллах Акбар!
     Малко улыбнулся.
     - Когда мы прибудем в лагерь, оставайтесь все время со мной.  Я  хочу
разыскать одну кочевницу. Ее зовут Хаво. Она может нам пригодиться.


     - Эти люди кочевали, у них ничего  не  было;  теперь  они  счастливы,
получили дома и школы. Это - успех джаале Сиада  Барре,  главы  Верховного
революционного совета.
     Абшир декламировал свою речь монотонным  и  убежденным  голосом.  Под
палящим солнцем, перед несколькими кочевниками  в  лохмотьях  с  абсолютно
ничего не выражающими лицами. Во  всяком  случае,  не  испытывающими  того
счастья,  которое  живописал  партийный  руководитель.  Малко,   увешанный
камерами, огляделся. Несколько  кочевников,  обращенных  в  рыбаков,  вяло
строили дом из блоков.
     Лагерь находился на склоне холма,  лишенного  всякой  растительности.
Верблюды, остроконечные шатры вперемешку с  немногочисленными  постройками
из твердого материала. Стояла зверская жара, ни ветерка. Вдали  на  солнце
блестел  Индийский  океан.  Малко  начал  задавать   вопросы   и   щелкать
фотоаппаратом.
     - Я хотел бы встретиться с руководством лагеря, - попросил он.
     Абшир, казалось, был в восторге от активности "журналиста"...  Фуския
осталась в номере наедине со своими эмоциями. Малко знал, что она  слишком
напугана, чтобы участвовать в спектакле.
     Абшир-"гадвен" обратился к кочевникам  зычным  голосом.  Те  послушно
сделали Малко знак следовать за ними.
     Обходя цыплят, лежащих верблюдов, висящие на распорках большие  куски
вялящегося мяса, они подошли к самому высокому шатру. Перед шатром  сидели
четверо мужчин и женщина. Это была та самая кочевница, которую он встретил
у итальянцев в Могадишо: Хаво.
     По  ее  изумленному  взгляду  Малко  понял,  что  она   его   узнала.
Представляя  гостя,  Абшир  уже  пустился  в  пышные  разглагольствования.
Кочевники слушали с непроницаемыми лицами. За спинами мужчин Малко заметил
длинные карабины "маузер-98" с патронташами.
     Он обернулся к Абширу.
     - У них есть оружие?
     - Да, - согласился "горлодер", - пока еще есть, но понемногу  они  от
него избавляются. Гражданам нового  Сомали  не  нужно  вооружаться.  Но  у
кочевников это вековая традиция.
     Абшир сказал это по-английски, но по тому, как блеснули  глаза  Хаво,
Малко осознал,  что  женщина  поняла  его  слова.  Они  обменялись  долгим
взглядом.  Это  все,  что  они  могли  сделать   под   таким   пристальным
наблюдением.
     Абди беседовал с кочевниками. Вдруг  вождь  громко  что-то  произнес.
Абди обернулся к Малко.
     - Они приглашают вас разделить с ними обед.
     Малко сел, и тотчас же Хаво протянула ему железную тарелку с рагу  из
козленка. Он начал есть, за ним последовали кочевники, и тут  он  заметил,
что у Хаво тарелки нет.
     - Почему она не ест? - спросил он у Абшира.
     - У кочевников, - объяснил сомалиец, - женщины  едят  только  объедки
после мужчин... Она возьмет то, что мы оставим.
     Есть от чего вздрогнуть.


     Хаво явно не хотела, чтобы Абшир знал, что она говорит по-итальянски.
Через десять минут "обед" закончился. Малко сделал  несколько  снимков,  и
они  вернулись  обратно.  Наступило  время  послеобеденного   сна.   Было,
наверное, 45 градусов в тени. Абшир отправился на кухню. Малко отвел  Абди
в сторонку.
     - Вы видели женщину, с которой я обедал. Можете  ли  вы  вернуться  в
лагерь и попросить ее попытаться узнать, где заложники? Я дам вам  золота.
Скажите ей, что у меня его много и она получит его,  если  согласится  мне
помочь.
     Он протянул шоферу мешочек с двадцатью  звездами  Могадишо  -  гербом
Сомали - из чистого золота. Есть чем "заинтересоваться" кочевнице.
     Обернувшись внезапно, Малко заметил Абшира, который наблюдал за  ними
из-за черных очков. У него опять появилось неприятное сосущее  ощущение  в
желудке. Похоже, что он находится на вулкане.
     Через некоторое время Малко с облегчением  услышал,  что  "лендровер"
тронулся.
     Фускию он нашел посвежевшей и совершенно голой, так как она постирала
единственное платье. Глаза ее блестели, и она, казалось, полностью  пришла
в себя. Без обиняков мулатка сообщила:
     - Руководитель района ухаживал за мной. Он уже предложил  мне  дом  и
драгоценности, если я захочу остаться в Браве.
     Во всяком случае, Али "Святой" времени даром не теряет.
     - Он не говорил с тобой обо мне? - спросил Малко.
     - Говорил, - ответила она. - Он спросил, как я с тобой познакомилась,
я сказала, что мы встретились в гостинице. Что я в тебя сильно влюблена.
     - Он не спрашивал про Мусу?
     - Нет.
     Малко вдруг почувствовал непреодолимое желание уснуть. Он  улегся  на
кровать и тут же забылся тяжелым сном.


     - Джаале, это товарищ Павел Горький, - сообщил Абшир.
     Малко, приветливо улыбаясь, пожал руку  советскому.  Павлу  было  лет
пятьдесят с хвостиком. У него были грязные ногти, редкие волосы и  лицо  с
красными  прожилками  и  двойным  подбородком.  Из   распахнутой   рубашки
виднелась волосатая грудь. Только живые, подвижные серые  глаза  позволяли
предположить,  что  он  может  оказаться  кем-то  еще,  кроме  как  просто
иностранным техническим специалистом в рыбацкой деревне.
     - Добро пожаловать в Браву, товарищ, - сказал Павел Горький на плохом
немецком.
     Утонув в ротанговом кресле,  с  неизменной  леопардовой  шапочкой  на
голове, Али "Святой" не сводил глаз с Фускии. Дверь открылась  и  впустила
двух   женщин,   которых   расторопный    Абшир    осторожно    представил
присутствующим:
     - Товарищи Саида и Загора.
     Малко подавил улыбку. Присутствие женщин на "официальном" ужине  было
неожиданным. Саида, казалось, явилась прямо из борделя из "Тысяча и  одной
ночи". Вульгарнее не придумаешь. Тяжелые черты лица,  толстые  чувственные
губы. Выражение лица одновременно наглое и  покорное.  Глаза,  подведенные
сурьмой, тяжелая, отвислая грудь, обернутая розовым муслином, и  штанишки,
как у зуава. У Саиды были такие же красивые ягодицы, как и  у  Фускии,  но
руки - словно у кухарки. Загора была маленькая черная  телка  с  порочными
глазками и короткой талией. К  счастью,  хлопчатобумажное  бафто  стыдливо
скрывало ее формы.
     Саида устремила на Малко проникновенный взгляд  и  послала  продажную
улыбку. Павел Горький налил себе мартини "Бьянко" и стал вяло прихлебывать
из бокала.
     Малко задумался, что русский делает в этой дыре...
     Горький подошел  к  нему  и  завел  разговор  на  плохом  немецком  о
Восточной Германии. Малко быстро понял, что за якобы  светскими  вопросами
скрывался  настоящий  допрос...  К  счастью,  он  знал  Восточный  Берлин.
Когда-то  он  был  там  с  миссией,  которая  закончилась   для   главного
заинтересованного  лица  трагически...  [см.  "SAС.  Контрольно-пропускной
пункт "Чарли"] Малко, в  свою  очередь,  разразился  панегириком  в  адрес
сомалийского режима, чтобы отвести от себя огонь. Они сели за стол. Вечный
козленок в соусе. На закуску - местный творог с перцем.
     Али "Святой", как всегда  красноречивый  и  жизнерадостный,  принялся
рассказывать с помощью Абшира о своем десятом паломничестве в Мекку...
     Саида коварно села рядом с Малко. Али Хадж  склонился  через  стол  к
Фускии и что-то сказал, она перевела для Малко:
     - Он сожалеет, что не видел вас  в  ваш  последний  приезд,  но,  как
говорят, ваше пребывание здесь не было таким уж неприятным...
     Руководитель района подчеркнул  свое  замечание  понимающей  улыбкой.
Малко улыбнулся в ответ, пытаясь догадаться, что тот имеет в виду. Ему  не
нравились  ни   атмосфера   этого   ужина,   ни   присутствие   советского
представителя.
     Подали кофе с кардамоном. Такой же горький, как всегда... Русский тут
же исчез, сославшись на  то,  что  ему  рано  вставать.  После  его  ухода
атмосфера немного разрядилась. Али "Святой"  включил  радио,  танцевальную
музыку, и начал заигрывать с  двумя  "гостьями",  которые  ворковали,  как
идиотки. Саида даже села толстяку на колени. Потом Фуския  и  Саида  стали
неожиданно шептаться. Тем временем Абшир с серьезным видом обсуждал что-то
с Загорой в  другом  углу  комнаты.  Фуския  подошла  к  Малко.  Она  явно
нервничала.
     - Что случилось? - спросил он по-итальянски.
     - Саида вас знает... - шепнула Фуския.
     - Знает меня?!
     - Ну, она знала Хельмута Ламбрехта. Она спала с ним  в  прошлый  раз.
Это  -  девка  из  местного  борделя.  Поэтому  Али  ее  и  пригласил.  Он
рассчитывал, что мы поссоримся. Саида  только  что  сказала  Али,  что  не
узнает вас, что спала она с другим человеком.
     Малко  показалось,  что  на  него  вылили  ведро  ледяной  воды.   Он
почувствовал почти физическую боль от необходимости продолжать  улыбаться.
Это было как снег на голову.
     - Абшир в курсе?
     - Нет.
     Итак, можно разыграть еще одну карту... Теперь обе девки уже уверенно
сидели  на  коленях  у  руководителя  района.   Вот   это   и   называется
строительством социализма... Шокированный  Абшир  поднялся,  попрощался  и
исчез. Малко мысленно испустил вздох облегчения.
     - Как Али узнал о Саиде и немце? - спросил он.
     - О,  толстяк  знает  всех  девок,  -  объяснила  Фуския,  -  бордель
принадлежит ему. Али - сторонник старого режима, его подобрали коммунисты,
потому что у них нехватка кадров на местах.
     - Он меня выдаст?
     Она покачала головой.
     - Не думаю. Он хочет только вас пошантажировать.
     - Чего ради?
     - Ради меня, - призналась Фуския, опуская глаза. - Он считает, что  я
влюблена в вас. Хочет вас нейтрализовать...
     Вот это сюрприз! Но все же надо продолжать игру.
     Али все больше напоминал сатира. Малко подошел к Саиде, улыбнулся ей.
И обратился к Али по-английски:
     - С прошлого приезда она не изменилась.
     В глазах руководителя района мелькнуло  изумление,  и  он  немедленно
перевел фразу для Саиды. Та широко раскрыла глаза и побормотала ответ.
     - Она говорит, что не знает вас, - объяснил Али "Святой".
     - Да нет, все не так, - возразил Малко. - Когда  я  в  последний  раз
приезжал, я именно с ней занимался любовью.
     Опять перевод. На этот раз Али  выглядел  смущенным  и  настороженным
одновременно.
     - Тот иностранец, с которым она была знакома, - сказал он, -  гораздо
старше вас, пониже, тоже седой, и  у  него  под  мышкой  была  татуировка,
какие-то цифры.
     К счастью, Павел Горький уже ушел. У этой суки  великолепная  память.
Малко заставил себя улыбнуться.
     -  Она  ошибается,  -  безапелляционно  заявил  он,  хотя  знал,  что
руководителя района ему не убедить.
     С этого мгновения он сидит  на  бочке  с  порохом.  Единственный  его
козырь - это Фуския.
     Музыка продолжала завывать, пронзительная и надоедливая. Малко  искал
способ выкрутиться, чувствуя, что Али за ним наблюдает. И Саида не сводила
теперь с него глаз. Он улыбнулся ей, но она  почему-то  не  развеселилась.
Она ничего не понимала.
     Малко демонстративно зевнул.
     - Я спать хочу, - заявил он, - это, наверно, от солнца.
     Видя разочарование на лице Али, он тотчас же прибавил:
     - Ты можешь остаться, Фуския, если хочешь.
     Он пожал руки Али и обеим сукам, поцеловал Фускию  и  исчез.  У  него
есть дела поважнее.
     Абди спал  на  своей  походной  койке.  Как  обычно,  он  моментально
проснулся, когда Малко коснулся его.
     - Я виделся с ней, - сказал шофер. - Она  взяла  золото.  Завтра,  на
заходе солнца, я снова туда иду.
     Лед тронулся. Началась смертельная гонка на время.



                                    14

     Ахмед  Тако  с  непринужденным  видом  прошел  мимо  помещения,   где
складировали рыбу. Коптильня состояла из  нескольких  зданий,  стоящих  на
вершине холма, который возвышался над  морем.  Между  ними  были  открытые
площадки, на которых сушилась рыба. В главном здании работницы  с  песнями
разделывали улов... Ахмед пошел вдоль склада, потом прошел мимо  небольшой
конторки, в которой  сидел  советский  инженер,  руководивший  коптильней.
Русский поднял глаза, увидел  Ахмеда,  но  не  обратил  на  него  никакого
внимания...
     Вот уже три часа Ахмед Тако прочесывал Браву по приказу своей  сестры
Хаво. Он проверил все: маленькую обувную  фабрику,  фуражные  склады,  все
места, где могут скрывать заложников. Если только они в Браве.
     Последним был рыбоконсервный завод. Ахмед его тщательно исследовал  и
тоже ничего не нашел. Оставалось только здание  с  холодильными  камерами,
где складировали мороженую  рыбу.  Маловероятно,  конечно,  но  он  должен
осмотреть все. Юноша  пошел  вдоль  стены,  остановился,  делая  вид,  что
отправляет  естественную  надобность.  Снаружи  ничего  не   видно...   Он
вспомнил, что говорила Хаво. Нужна  _т_о_ч_н_а_я_  информация.  Перед  ним
оказалась тяжелая дверь из желтого дерева с большой ручкой. Он толкнул  ее
и шагнул в открывшийся за ней коридор.
     Павел Горький снял очки  и  из  конторки  наблюдал  за  пришельцем  с
растущей тревогой. Это не был обычный вор.
     Ахмед замерз в узком, темном и ужасно холодном коридоре.  Он  наудачу
открыл дверь, нашел за ней  холодильную  камеру,  в  которой  лежали  кучи
рыбных хребтов, и повернул назад.
     Десять секунд спустя открылась другая дверь, и Ахмед увидел сомалийца
в  свитере  и  вязаной  шапочке,   вооруженного   большим   автоматическим
пистолетом.
     - Что ты тут делаешь? - зарычал он, увидев Ахмеда.
     Тот остолбенел, с ужасом  посмотрел  на  оружие,  попятился,  бормоча
объяснения. Мужчина не решался стрелять, он на самом деле принял Ахмеда за
заблудившегося кочевника. Со своими лохмотьями и босыми ногами тот не  был
похож на шпиона. Мужчина подтолкнул кочевника к двери, продолжая  угрожать
оружием.
     Павел Горький уже покинул свою  конторку.  Он  все  видел  и  крикнул
по-сомалийски:
     - Арестуйте его! Это - шпион.
     Он сразу же заподозрил  пришельца.  Позади  Ахмеда  послышался  визг.
Появился еще один сомалиец, вооруженный автоматом. Ахмед бросился бежать -
зигзагами. Его преследовали оба сомалийца, так и не  решавшиеся  стрелять,
чтобы не переполошить всю коптильню. Кто-то загородил Ахмеду выход, и ему,
совершенно обезумевшему, пришлось бежать в обратную сторону.  Единственным
оставшимся  выходом  был  сарай,  где  обрабатывали  рыбу.  Павел  Горький
включился в преследование.
     Ахмед ворвался в сарай,  где  на  двух  параллельных  длинных  столах
десятки  женщин  разделывали  небольшие  экземпляры  молота-рыбы   кривыми
ножами, распевая п