неважно.  Видно,  его  в
спешке снимали с одного  из  укрытых  где-то  броневиков,  дыхательные  щели
которых были уязвимы для огня сверху.
   На чердаке наконец спохватились и стали выцеливать бомбометчиков.  Однако
те уже добрались до мертвой  зоны  и  теперь,  опустив  бомбомет  на  землю,
пытались закрепить его искореженную станину. Офицер вернулся к  солдатам  и,
пригибаясь, побежал вдоль цепи, что-то крича в затылки. Бомбомет  наконец  с
гулким звуком выстрелил. Я поймал  глазами  черный  мячик  гранаты,  летящий
точно по направлению к люнету. Потом на чердаке рвануло,  и  оттуда  повалил
густой дым. Солдаты закричали ликующими голосами: "Хохой!" -  и  ринулись  в
дом. Я осторожно направился следом за ними.
   После стука выстрелов и грохота последнего взрыва все казалось  окутанным
тишиной, которую нарушали лишь хруст стекла под  ногами,  треск  затихающего
пожара да слабые стоны женщины, сидящей, разбросав ноги, за углом  у  стены.
Чуть дальше видны были сорванные ворота Птичьего рынка, чадящая перевозка  и
несколько трупов, лежащих в ряд на пятнистом брезенте.  Остро  пахло  гарью,
расплавленной смолой,  свежим  соком  из  расщепленных  стволов  деревьев  и
разлитым где-то оружейным маслом. Медленно проплыл на  расстоянии  вытянутой
руки крупный кусок пепла.
   Поскольку я не спешил, боясь схлопотать шальную пулю, я дошел до дома как
раз в ту минуту,  когда  из  него  начали  выбираться  солдаты,  только  что
очистившие чердак от последних чистильщиков. Мимо меня под  конвоем  провели
четверых  пленных.  Ни  Хвары,  ни  Стуры  среди  них  не  было.  Я  заметил
руководившего операцией офицера со стрелой и направился к нему.
   - Удачи и счастья! -  пожелал  я,  доставая  пропуск.  -  Пара  вопросов,
штандартер.
   - Да что ж ты делаешь! - рявкнул офицер, глядя куда-то через мое плечо. -
Заноси! Заноси, дуры та! Вот так!
   Он устало вытер грязной ладонью лоб и повернулся ко мне.
   - Стура и Хвара, - сказал я, стараясь поймать его взгляд.
   - Стура и Хвара, - повторил офицер, словно пробуя эти имена  на  вкус.  -
Стура пока не найден. Сейчас будем обыскивать здание. Хвара убит этой  ночью
у себя дома.
   - Убит?!
   - Повешен. Все бумаги исчезли.
   Я на секунду прикрыл глаза. Судя по всему, Ракш выполнила свое  обещание.
Правда, и за мной не заржавело.
   - Жаль, не обошлось без крови.
   - Мне тоже. Но они сразу начали стрелять.
   - Чистые сердца... - сказал я задумчиво. - И ясный путь!
   -  Мерзоты!  -  Офицер  сплюнул.  -  Снимать  людей  с  наиболее   важных
производств!  Подкармливать  хайси!  Гноить  собранные  водоросли!  Клановые
подстилки!
   - Подкармливать хайси? - поразился я.
   - Нам зачитали призыв. - Офицер подозрительно взглянул  на  меня,  словно
пытаясь понять, тот ли я, за кого себя выдаю.
   - Я опоздал на Совет, - поспешил я исправить ошибку. - Принцепс уже начал
говорить.
   - Сознательная диверсионная деятельность, препятствующая  Восстановлению,
- сухо сказал офицер, принимая мое объяснение. -  Только  главы  такой  нет.
Надо менять Кодекс.
   - Давно пора! - Чтобы под крышку!  А  то  -  как  сейчас.  Вредительство.
Диверсии.  Саботаж.  И  на  все  семьдесят  седьмая  -   "Умышленная   порча
имущества". До пяти лет.
   - Согласен, - кивнул я, потрясенно пытаясь переварить услышанное.
   Оказывается, экономика  развалилась  от  диверсий,  а  диверсантами  были
чистильщики.
   - В то время, когда народ тратил все свои силы  на  строительство  лучшей
жизни, эти отсосы уничтожали плоды нашего труда, подрывали веру  в  будущее.
Если бы их не раскрыли, страну могли ждать серьезные потрясения!
   -  Да,  -  сказал  я.  -  Это  верно.  Зато  теперь  все  будет   хорошо.
Раскрепощенная энергия масс...
   - ...может творить чудеса! - подхватил офицер.  -  Сейчас  главное  -  не
останавливаться, После  того  как  мы  вычистим  эту  заразу,  надо  наконец
начинать работать!
   - Главная задача правительства сейчас в том, чтобы вдохновлять  людей  на
великие свершения.
   - Именно так, - сказал офицер и поднял  пальцы  в  прощальном  салюте.  -
Дела, - объяснил он. - Надо еще искать Стуру.
   Я смотрел, как он идет к  подъезду,  и  чувствовал  себя  потерявшимся  в
подземных лабиринтах втирален. Все перевернулось, и последние стали первыми.
Но Навь так и осталась Навью, а сказочное царство Яви по-прежнему начиналось
за тонкой зеркальной амальгамой, пряталось в  ином  измерении,  мелькало  на
горизонте  призрачной  фата-морганой.  Путч  был  сорван,  его  руководители
погибли, но ничего не изменилось. Снова бегом, вперед, не  разбирая  дороги,
падая  и  поднимаясь,  поддерживая  больных  и  подстегивая  отстающих,  но,
главное, все вместе и как можно быстрее, с разгону - в очередной тупик.  Все
было, как вчера.
   Только теперь Принцепс, а не  Чара  отстаивал  необходимость  продолжения
старой политики, едва не приведшей только что страну к катастрофе.
   Площадка постепенно заполнялась  народом.  Мальчишки,  окружив  бомбомет,
пихали друг друга локтями и громко о чем-то  спорили.  Солдаты  выносили  на
циновках из дома накрытые камуфляжкой трупы. Что-то, пока еще не осознанное,
кольнуло мне глаз. Я  сморгнул  и  всмотрелся.  Из-под  лежащего  неподалеку
брезента выбивалась, разметавшись на  мостовой,  знакомая  медная  прядь.  Я
подошел ближе и, приподняв край, увидел, что не ошибся.  Лиш  Бер  Дарда  из
квартала Абалмей так и не повела свою платформу в село.
   -  До  последнего  отстреливались,  -  виновато  сказал   стоящий   рядом
молоденький солдат. - Мы трижды предлагали им сдаться.
   "Что же случилось?  -  думал  я,  пробираясь  крытыми  переходами  сквозь
квартал, прилегающий к площади Семерых. - Как же я это  прохлопал?  Выходит,
рой охватил всех, в том числе и самого Принцепса. Неужели  у  них  так  было
рассчитано с самого начала? На любой  поворот  событий!  Чара  и  путч  были
генеральной линией. А Принцепс оставался в резерве. Не вышло с  переворотом,
подключили Принцепса. Получается, я недооценил рой. Все гораздо  сложнее.  И
несоизмеримо  опаснее.  Надо  срочно  известить  Амалазунту.  Пусть  наконец
принимает решение!"
   На площади Семерых стоял пост, но  я  предъявил  пропуск  и  благополучно
добрался до гостиницы. Входя в холл, я подумал, что если клоун  не  пошел  в
гостиницу сразу, то сейчас он уже вряд ли  сможет  попасть  ко  мне.  Однако
клоун пошел сразу. Я понял это, едва сдвинул дверь в кабинет.
   Клоун сидел за столом и спал. Голова его склонилась набок,  руки  повисли
вдоль тела. На шее неудобно
   топорщилось какое-то дешевое костяное украшение. Накидка, которую я отдал
ему в магазине, канареечным пятном выделялась на полу возле ближнего ко  мне
кресла. Видимо, клоун небрежно бросил ее на спинку и промахнулся.  Я  сделал
шаг, нагибаясь, чтобы поднять накидку. И вдруг понял, что то,  что  я  видел
над вырезом разлетайки, вовсе не украшение.
   Я выпрямился, чувствуя, как меня охватывает ужас.
   Из шеи клоуна торчала рукоятка ножа.
   Поскольку нож остался в горле, крови вытекло немного. Да и стекала она  с
другой стороны, той, куда свешивалась голова. Именно поэтому мне  показалось
с первого взгляда, что клоун спит. Однако на самом деле  он  был  безнадежно
мертв. И мертв достаточно давно. Тело клоуна  успело  остыть  и  закоченеть.
Рука, которую я приподнял, упав, глухо ударилась о его бедро. Похоже, клоуна
убили почти сразу, едва он уселся и приготовился ждать.
   Я затравленно огляделся. Опасность, казалось, таилась в воздухе,  готовая
в любую секунду с клекотом вцепиться мне в спину. Но кабинет был пуст. Никто
не стоял за шторами, не прятался в гардеробе. Конечно, меня могли  ждать  по
ту сторону замаскированной под панель двери  во  внутреннюю  часть,  но  это
казалось совершенно абсурдным. Если б меня хотели взять, я  был  бы  схвачен
еще в холле, едва переступил порог.
   Тем не менее скрытую часть обязательно надо было проверить.  Взглянув  на
входную панель, я почувствовал холодок в желудке и понял, что если  промедлю
еще немного, то не войду туда никогда. Превозмогая страх, я приложил  пальцы
к детекторной гравюре и  решительно  шагнул  в  открывшийся  проход.  Сердце
мгновенно провалилось, как будто я  прыгнул  в  прорубь.  Однако  за  дверью
никого не оказалось. Я быстро обежал оба рукава и обнаружил,  что  за  время
моего отсутствия ничего не изменилось. Шкафы были закрыты, компьютер цел,  и
даже кибердоктор лежал там, куда я положил его, уходя  во  дворец.  Тогда  я
вернулся обратно и, сев напротив мертвого клоуна, стал думать.
   Раз внутренняя часть не была вскрыта, убийцы были из  местных.  Конкретно
определить, кто недавно стоял в моем кабинете, я не мог - слишком  много  на
это было заявок. Сомнений не вызывало лишь то, что клоуна убили вместо меня.
Иначе б они не ушли, а остались ждать. Мне даже не  надо  было  напрягаться,
чтобы представить, как это происходило. Скорее  всего  киллеров  было  двое.
Словно наяву, я  увидел  их  спокойные  лица,  хорошую  одежду,  безупречные
манеры.
   - Надо полагать, серьезный рик Витварги?
   И смешок клоуна: - А что, не похож?
   И тут же прожигающая боль в шее и туман в глазах.
   Случай. Жестокий, слепой случай. Меня не было в гостинице  всего  полтора
периода. Почему они пришли именно в это время? Понятно,  почему  они  пришли
сегодня - их подтолкнуло происходящее в  городе.  Но  почему  именно  в  это
время? Днем меня никогда  не  бывает  в  гостинице.  Гораздо  надежнее  было
навестить меня ночью. Однако они пришли днем. Значит, они были уверены,  что
я дома. Откуда у них взялась такая уверенность?!
   Я уже понял, к  чему  приведут  мои  размышления,  но  тем  не  менее  не
попытался удрать с дороги, а заставил себя честно додумать все до конца.
   Раз  они  были  уверены,  что  я  здесь,  значит,  за  гостиницей  велось
наблюдение. Судя по всему, эти люди не знали меня в лицо.  Они  должны  были
следить за каждым выходящим отсюда.  И  когда  я  вышел,  надвинув  капюшон,
кто-то пошел за мной. А вернулся уже на хвосте у клоуна. Так  что,  выходит,
попросив клоуна забрать накидку, я подставил его убийцам вместо себя.
   В ужасе от своей догадки я  откинулся  на  спинку  кресла  и  зажмурился.
Ощущение собственной  вины  крепко  держало  меня  за  горло,  перехватывало
дыхание, гнуло к земле. Сознание отказывалось принять эту версию, но я знал,
что так оно все и было. Кровь клоуна лежала на мне, а я даже не представлял,
как мне удастся за него отомстить.
   Я смотрел на его посеревшее лицо, обвисшие плечи, перекошенный болью  рот
- и комок в горле набухал, становясь все больше и больше, отравляя горечью и
мешая дышать. Усталая вылинявшая птица прилетела ко мне попросить хлеба.  За
что судьба гак сурово обошлась с ним? За то,  что  неделю  назад  на  берегу
Ачейко ему захотелось поддержать такого же одинокого и несчастного человека,
как он сам?
   Я чувствовал, как холодная  ярость  медленно  заполняет  меня,  заставляя
сжимать кулаки и стискивать зубы. Я не знал еще, что стану делать, но смерть
клоуна не должна была остаться безнаказанной. Тем более что счет мой  к  его
убийцам был сугубо личным. Это меня они пришли убивать сегодня утром. И  это
мой труп, свесив голову, сидел в кресле напротив.
   Я встал, пересек комнату и остановился у окна. Я редко ходил по кабинету,
быстро проскакивая его по пути на улицу. Но теперь, ощущая, как гнев корежит
мои скулы, я испытывал потребность побыть здесь, чтобы собраться с мыслями.
   Кто бы ни убил клоуна, он выполнял поставленную задачу.  Конечно,  задачу
эту им ставили их начальники. Но не в начальниках и даже  не  в  начальниках
начальников находился источник зла, попытавшегося  сейчас  взять  реванш  за
поражения последних дней. Все они, в том числе и мертвые, были лишь  куклами
в более опытных и жестоких руках. А дирижировал  ими  и  направлял  их  рой.
Именно в рое заключалось то абсолютное зло, которое нельзя было ни рассеять,
ни изменить.
   Можно предотвратить путч, убить Чару, Кору, Хвару,  рассеять  "волчат"  и
арестовать чистильщиков, но до тех пор, пока на планете сидит рой, все будет
начинаться снова и снова, воспроизводясь новыми людьми в новых ситуациях.  И
снова будут приниматься неверные государственные решения, зреть  заговоры  и
бурлить митинги. И Принцепс будет говорить речи Чары, а неизвестные  убивать
клоунов. Рой был той самой раковой опухолью, которая,  если  ее  не  выжечь,
способна  погубить  весь   организм.   Он   должен   был   прекратить   свое
существование. И не через два дня или через неделю, а сегодня.
   - Чертова Амалазуита!
   Я в сердцах треснул кулаком по нижней части окоема.  Сейчас  я  бы  много
отдал, лишь бы на сутки оказаться на ее месте!
   На ее месте...
   А на своем?
   Застывшим взглядом я смотрел на занавешенные легкими гардинами окна  дома
напротив, даже не заботясь о том, что меня могут увидеть с улицы мои враги.
   - Ты  обманул  меня,  Господи,  -  задумчиво  сказал  я  в  пространство,
прислушиваясь к продолжающейся где-то перестрелке. - Мы же договорились, что
я выхожу из игры. А ты меня снова загоняешь на поле. И  ведь,  наверное,  ты
прав.
   Судьба всегда была несправедлива к слабым. Зло, безусловно, торжествовало
б, если бы люди во всем полагались не на себя, а на  судьбу.  Кто-то  всегда
должен вставать на пути у зла, как бы ни  хотелось  отсидеться  в  сторонке.
Здесь эта обязанность выпала мне.
   "Ты съехал до, цоколя, - сказал кто-то грубый внутри меня. -  Посмотри  в
зеркало! К чему ты годен? Их там не меньше полусотни. Что ты можешь один?! С
распоротым сердцем! Ты уже забыл прошедшую ночь? Тебе напомнить?" - Не надо,
- сказал я. - Но ты же знаешь правило: "Если ты едешь, а под  тобой  рушится
мост, гони вперед что есть сил. Тогда появится шанс его проскочить".
   "Ну и что?! - не унимался голос. - Это ты, что ли, едешь над  пропастью?"
- Нет, - сказал я. - Но собираюсь.  И  если  я  буду  действовать  быстро  и
неожиданно, у меня тоже появится шанс.
   Конечно, у меня был шанс. Я  мог  захватить  зал  управления,  взять  там
заложников и, перекрыв запасные выходы и флаерную стоянку,  вызвать  десант.
Мой  замысел  не  выглядел  неосуществимым.  Главное  было  обмануть  камеры
слежения в коридорах. И если мне удастся снять внешнего часового...
   Я почувствовал, что дрожу от возбуждения. План был вполне реален. Он  мог
сработать!
   - Давай-ка еще раз, - сказал я себе,  утишая  бешено  мчащуюся  по  жилам
кровь.  -  Ты  поднимаешься  в  темноте  на  Чекуртан.  Если  ты  не  будешь
пользоваться антигравом, аппаратура роя не сможет тебя засечь.  Дальше  тебе
надо только снять внешнего часового и переодеться в его форму.  После  этого
ты вскроешь дверь. Все, что нужно для этого, у  тебя  есть.  Зал  управления
наверняка находится в центре базы. Но раз база - в скале, она не может  быть
велика. Поэтому, если двигаться быстро, глуша станнером всех  подряд,  то  к
залу вполне можно прорваться.
   Вот только Амалазунта...
   Я взволнованно прошелся по кабинету, остановился возле мертвого клоуна.
   - Нет, - сказал я ему. - Не волнуйся. Я не передумаю.
   Я знал,  что  совершаю  серьезный  проступок,  который  при  определенном
повороте событий может быть квалифицирован как преступление.  Особенно  если
кто-то из роя успеет удрать и  наземники  не  сумеют  отловить  этих  беглых
достаточно быстро. Однако стилет в шее клоуна не дал мне дрогнуть.
   "Не трусь, - сказал я себе. - В суде ты уж точно не  окажешься.  Ведь  ты
либо умрешь, либо победишь. Другое дело, что помощи тебе тоже не  будет.  Но
ты, кажется, не сильно на нее и рассчитывал".
   Я понимал, что должен, не теряя времени, идти и  готовиться  к  выходу  в
горы, но никак не мог заставить себя встать. Только сейчас я понял,  на  что
решился. Мне предстояло уцелеть в дерущемся городе  и  выбраться  за  посты,
незамеченным долететь до подножия Чекуртана, ночью подняться на расстояние в
десять раз большее, чем то, что я проходил пять дней назад, вырубить внешних
часовых, пробиться  к  центру  управления,  захватить  его  и,  заблокировав
четырехмерки, удерживать по меньшей мере несколько  часов.  Для  того  чтобы
выполнить этот план, надо  было  иметь  много  сил  и  высокий  кураж,  а  я
чувствовал себя больным, растерянным и бесконечно усталым. Единственным, что
как-то поддерживало меня, была ненависть, и тут  я  не  сомневался,  что  ее
запасов хватит надолго.
   Я еще раз мысленно пробежался по всем звеньям плана и поднялся,  чувствуя
оглушающее спокойствие.  Тело  казалось  совершенно  деревянным,  словно  по
нервам плеснули новокаином. Но главное, что  оно  двигалось  -  это  вселяло
оптимизм. Я открыл дверь и, взяв клоуна под  мышки,  затащил  во  внутреннюю
часть. Чтобы сжечь труп в утилизаторе, его надо  было  разрубать  на  части.
Сейчас заниматься этим мне было некогда.
   Я не испытывал также ни малейшего желания  извещать  Амалазунту  о  своих
замыслах.  Единственное,  что   она   могла   сделать,   это   послать   мне
категорический  запрет.  Но  был  еще  Юкира,  который  отвечал  за  высадку
штурмовиков. Я просто обязан был сообщить ему о  своей  попытке.  Если  меня
постигнет неудача, он должен учитывать это при подготовке десанта.
   Сидя у компьютера, я ломал  голову  над  тем,  как  составить  сообщение.
Отправленное в неурочное время, оно  обязательно  вызовет  тревогу  и  будет
немедленно передано зональному Гроссмейстеру. После этого Амалазунта тут  же
распорядится выбросить десант - но не для захвата базы, а чтобы  перехватить
меня.
   Время уходило, как вода сквозь пальцы, а я так и не мог ничего придумать.
У нас не было с Юкирой условного  кода,  а  стандартный  код  патруля  знала
Амалазунта. И тут, когда я совсем уже отчаялся, мне в голову пришла  славная
мысль. Амалазунта могла, конечно, догадаться, что стояло за придуманным мной
символом, но для этого ей понадобилось бы слишком много  времени.  Мгновенно
понять меня мог лишь тот, кто знал подробности последней  атаки  "Трезубца".
Юкире я как-то рассказывал об этом. Поэтому я уверенно напечатал в текстовом
окошке слово "Горностай" и, вдавив клавишу ввода,  облегченно  откинулся  на
спинку кресла. Теперь мне оставалось лишь подготовить развернутое  сообщение
о происходящем в городе, которое должно  было  уйти  к  Амалазунте  нынешней
ночью.
   Закончив сообщение, я быстро поел, принял  душ,  втер  депилятор  и  стал
перекрашивать  волосы.  Сначала  я  решил  стать  седым,  поскольку  вершина
Чекуртана была покрыта снегом, но потом  сообразил,  что  маскироваться  мне
придется не ночью, а днем на подходах, и сделал волосы темно-ореховыми - под
цвет скал. Зато анорак себе я заказал двухцветный. Снаружи он был в  обычных
камуфляжных пятнах,  а  изнутри  -  белый,  из  плотного  календерированного
капрона.
   Затем я принялся собирать рюкзак. Я уложил туда все свое  снаряжение,  за
исключением не оправдавшей себя флай-страховки, и изготовил дополнительно  к
снежным рукавицам мягкие лайковые митенки, оставлявшие  открытыми  подушечки
пальцев. В них я собирался  работать  на  скалах.  Подумав,  я  взял,  кроме
реп-шнуров, еще и веревку. Там, в горах, у меня уже не будет синтезатора,  а
веревка часто оказывалась нужной не только для того, чтобы ходить в связке.
   Особенно тщательно я отбирал аппаратуру и оружие. К сожалению, синтезатор
не изготовлял сложную технику. Поэтому я мог  взять  лишь  то,  что  прислал
Юкира. Теперь мне уже не были нужны индикаторы лямбда-полей,  трансляторы  и
рекордеры. Но я уложил в рюкзак все имеющиеся в наличии электронные отмычки,
микрофоны прослушки и уловители, а также,  естественно,  антиграв.  Антиграв
мог стать моим последним шансом на спасение. Если бы у меня их было  два,  я
взял бы оба.
   Я долго думал, куда положить бластер и  станнер.  С  одной  стороны,  мне
предстояло долго идти через город и объясняться на  постах.  С  другой  -  я
хотел