земле,  была
Наташа, племянница старого "вора в законе", в настоящее время "прошляка"
Коттона.
   После гибели жены и ребенка Наташа была единственным  на  всем  белом
свете существом, к которому он был искренне привязан. Интересно, как  до
нее дойдет известие о его гибели? Скорее  всего,  услышит  по  радио,  а
может, увидит  в  "Дорожном  патруле":  "Сегодня...  на  такой-то  улице
произошла авария... в которой погиб Максим Нечаев..."
   Конечно, у него еще оставалась надежда, что Прокурор не найдет способ
открыть правду его Наташе...
   Мысли у него начали путаться и метаться от одного к другому,  а  тело
стало вовсе невесомым, словно Лютый оказался в космическом пространстве.
Он воспарил над землей, со стороны разглядел искореженную машину,  толпу
зевак... А вдали увидел несущееся к нему светящееся голубое  облако,  но
облаком оно казалось лишь в первый момент: на самом деле это  светящееся
чудо было входом в удивительный нескончаемо длинный туннель.
   Лютый без труда понял, что это за туннель, и, не раздумывая, направил
свой полет к нему. Собственно, слово "направил" вряд ли уместно в данном
случае: в сторону туннеля его понесла какая-то  неведомая  неостановимая
сила.
   Когда до входа оставались  считанные  метры,  где-то  высоко  в  небе
раздался очень знакомый голос:
   "СЛИШКОМ РАНО ЕЩЕ ЕМУ УХОДИТЬ!.."
   "Интересно, кому предназначены эти слова?" - промелькнуло в  сознании
Лютого.
   "ТЫ ДОЛЖЕН ЖИТЬ И ТВОРИТЬ ДОБРО НА ЗЕМЛЕ!.."
   На этот раз у  Лютого  не  было  никаких  сомнений:  эти  слова  были
предназначены именно ему, и никому другому. Эти слова  прозвучали  столь
весомо, что могучая сила,  влекущая  его  ко  входу  в  туннель,  словно
притормозила, послушно приостановила его полет,  и  он  замер  у  самого
входа...
   "ПОМОГИ ЕМУ, БРАТ МОЙ..." Снова прозвучал знакомый голос,  и  в  этот
момент Лютый вдруг увидел  перед  собой  склонившееся  лицо  Бешеного...
Максим тотчас ощутил прилив сил, и стало ясно, что ему действительно еще
рано покидать землю: слишком много осталось на ней незавершенных дел...
   Лютый осмотрелся: холодный антураж камеры,  геометрически  правильные
перекрестья решетчатых прутьев на окне - все это, как ни странно, сейчас
успокаивало  Максима.  Откуда-то  пришло  твердое   убеждение,   что   в
"Лефортове" он надолго не задержится. Еще прибавилась уверенность в том,
что его здесь просто прячут: где же можно  спрятать  человека  надежней,
чем в тюрьме?..
   Спустя шесть  дней  после  ареста  в  пять  утра  арестанта  разбудил
контролер-коридорный:
   - Задержанный!
   - Я, - не мешкая отозвался Нечаев.
   - На выход, с вещами!
   Сперва Лютый удивился: почему люкс-вертухай не обращается к  нему  по
фамилии. Затем  вспомнил,  что  ни  по  имени,  ни  по  фамилии  тут,  в
"Лефортове", к нему вообще никто не обращался ни разу, если  не  считать
первый день, когда оформляли  документы.  Сопоставив  факты,  он  понял:
Прокурор постарался сделать так, чтобы  его,  Максима  Нечаева,  в  этой
тюрьме навсегда позабыли.
   Никаких вещей у Лютого  не  было,  и,  умывшись,  он  быстро  покинул
камеру.
   Идя  коридором,  застланным  ковровой  дорожкой,   и   сопровождаемый
каким-то сотрудником в штатском, Нечаев неожиданно поймал себя на мысли:
одиночную "хату" "Лефортова" он покидает не без сожаления. Нет, не из-за
страха за свою жизнь... Где еще ему придется так полноценно отдохнуть?..
   Необходимые формальности, связанные  с  освобождением,  заняли  минут
пятнадцать, при сем присутствовали лишь трое: он сам, сотрудник, который
оформлял его в день прибытия в  "Лефортово",  и  сотрудник  в  штатском,
который вывел его из камеры.
   Уже в половине шестого Максим, в сопровождении того же  сотрудника  в
штатском, садился в желтый реанимобиль, дожидавшийся его в  лефортовском
дворике.
   В машине, кроме водителя, был еще один сотрудник в штатском,  похожий
на первого: такой же серенький, неприметный мужичок. Оба с  на  редкость
незапоминающимися лицами. Окинув недавнего  арестанта  цепким  взглядом,
первый, видимо бывший за старшего, произнес негромко:
   - Прокурор распорядился доставить вас домой. Насколько нам  известно,
в вашем распоряжении три квартиры в Москве и одна  в  Подмосковье.  Куда
везти?
   Максим, недолго думая, назвал адрес самой отдаленной.  И  не  потому,
что  он  не  спешил  домой.  Просто  захотелось  проехаться  по  Москве,
посмотреть на заснеженные улицы, на предпраздничную иллюминацию, которую
к утру еще не успели погасить...
   Спустя минут сорок яично-желтый фургончик реанимобиля  остановился  у
подъезда многоэтажки в Южном Бутове.
   Максим вылез из машины, разминая затекшие от долгого сидения ноги.
   - Спасибо, до свидания, - неприязненно бросил он,  заметив,  что  оба
провожатых вышли из машины следом. - Дорогу дальше я знаю.
   - Нам приказано доставить вас до дверей квартиры, - объяснил старший.
- И кое-что передать...
   - Ваше право...
   Уже в лифте Максим, хлопнув себя по карманам, вспомнил: ключи от этой
квартиры  остались  в  "форде".  А  запасные  -  в  другой  квартире,  в
Медведкове...
   - Ничего, мы  откроем,  -  заметив  замешательство  Лютого,  произнес
серенький провожатый.
   - У вас и ключи от моей квартиры есть? - удивился Нечаев.
   Серенький извлек из кармана набор отмычек.
   - У нас все есть... -  улыбнулся  он,  и  это  было  первой  эмоцией,
которую Лютый увидел у своих сопровождающих...
   Они прошли на кухню, где Максим не был  уже  целую  вечность,  недели
три.
   Знакомый стол с выщербленными кое-где краями, полное мусорное  ведро,
пепельница с засохшим окурком...
   - Хотите, я вам кофе сварю?  -  спросил  Лютый,  готовый  с  радостью
исполнить долг хозяина и проявить гостеприимство.
   - Нет времени. - Не снимая  пальто,  серенький  расстегнул  пуговицу,
извлек из внутреннего кармана пачку паспортов и еще каких-то документов.
- Прокурор велел передать это вам.
   Лютый не спеша перелистал документы. Все, как один, - на чужие имена,
но с его,  Нечаева,  фотографией.  К  внутренним  паспортам  прилагались
заграничные, водительские  удостоверения  и  военные  билеты.  Короче  -
полный джентльменский набор...
   - А где мои документы? Я имею в виду паспорт на имя  Нечаева  М.  А.,
выданный сто сорок вторым отделением милиции города Москвы  от  третьего
июля тысяча девятьсот восьмидесятого года? - весело спросил он, понимая,
что документы на свое имя он уже не получит, по крайней мере в ближайшие
годы.
   - Этого мы сказать не можем. Телефон Прокурора вам известен. Звоните,
узнавайте у него...
   Проводив "сереньких" сотрудников до двери, Максим вернулся на кухню.
   Заварил себе кофе, закурил  и,  вытянув  ноги  под  столом,  произнес
задумчиво:
   - М-да. Опять на  нелегальное  положение...  Опять  я  не  принадлежу
самому себе...
   Размышления его прервал телефонный звонок. Сперва  Лютый  хотел  было
подняться и взять трубку, но  все-таки  решил  этого  не  делать.  Он-то
прекрасно знал, кто может позвонить ему в столь ранний час.
   Очень хотелось спать. В "Лефортове"  его  разбудили  как  раз  тогда,
когда ему снился чудесный сон - будто бы  они  с  Наташей,  взявшись  за
руки, гуляют по лесу. И будто бы Наташа сообщает ему, что  у  них  будет
ребенок. И его это страшно радует. Она говорит, что была в консультации,
что врачи смогли даже пол ребенка определить, - если Максим, конечно, не
будет возражать, у них должен родиться мальчик.
   "Да как я могу возражать? - воскликнул Нечаев и,  схватив  Наташу  на
руки, начал кружить ее, целуя в глаза  и  губы.  -  Я  просто  счастлив,
Наташа, родная! Мы назовем малыша Павлом. Так звали моего сына, который,
к несчастью, погиб от рук бандитов, и мне хочется, чтобы  память  о  нем
осталась на земле..."
   Такой  сон  прервали!  Ладно...  А  что  наяву-то  происходит  с  его
любимой?
   Так хочется ее увидеть! Он вспомнил, как страстно и горячо любила его
эта милая нежная девушка, как  неистово  отдавалась  ему  в  деревенском
домике. Надо срочно ее  увидеть.  Но  как?  Куда  же  он  задевал  номер
мобильника дяди Леши? Теперь разве найдешь?  Но  ведь  у  него  отличная
память - значит, если постарается, вспомнит.
   Он разделся, выкурил сигарету  и  пошел  в  душ.  Стоя  под  горячими
струями воды, он перебирал в памяти все номера телефонов, которые только
мог вспомнить.
   И правда сумел вспомнить  номер  коттоновского  мобильника!  Принялся
названивать  -  ему  не  терпелось  услышать  Наташин   голос.   Наконец
дозвонился, и она воскликнула:
   - Максим, ты? Любимый мой! Наконец-то! У меня  для  тебя  потрясающая
новость! Я сегодня была в  женской  консультации,  мне  сказали,  что  я
беременна! Я ужасно рада!
   А ты? Ты рад? У нас будет ребенок!
   Максим слушал ее лепет и улыбался  -  сон-то  был  в  руку!  Не  зря,
значит, говорят про шестое чувство. Он радостно крикнул в трубку:
   - Наташенька, золотая моя! Это же здорово! Скоро увидимся! Это я тебе
точно говорю! Я тут кое-какие дела улажу и сразу к тебе! Слышишь?
   - Слышу, родной! Ты приезжай скорей, я так по тебе соскучилась!
   - Ладно. Дяде Леше привет передавай от меня! Они болтали  с  полчаса,
никак не могли наговориться. Когда Максим  положил  трубку  телефона  на
рычаг, он был абсолютно счастлив - как тогда во сне. Он был уверен,  что
на Новый год обязательно вырвется к Наташе.
   Спустя несколько часов после того, когда реанимобиль привез Лютого из
"Лефортова" в Бутово, Александр Фридрихович Миллер выходил  из  подъезда
скромной пятиэтажки. В районе улицы Трифоновской у  него  была  запасная
квартира - одна из многих. Немец всегда отличался  предусмотрительностью
и понимал: вкладывать  деньги  в  жилье  стоит  не  только  потому,  что
"московская недвижимость всегда в цене",  но  и  потому,  что  "запасной
аэродром" может потребоваться в любой момент.
   Кто мог знать, что момент этот наступит так скоро?!
   После  бегства  из  "Саппоро"  Немец  помчался  домой   и,   захватив
необходимые документы, бросил жене Люсе:
   - Меня не жди,  буду  через  неделю,  дела.  Если  кто-нибудь  станет
интересоваться мною, скажешь, что уехал в командировку.
   - Боже, опять к блядям своим собрался!  -  всплеснула  руками  глупая
Люся.
   Однако  Александр  Фридрихович  не  удостоил  ее  даже  взглядом,   -
спустившись вниз, он уселся в "линкольн" и помчался на Трифоновскую...
   Пришлось теперь переходить на нелегальное положение.  Другого  выхода
он не видел...
   За следующие два дня Немец успел сделать немало: по  телефону  уладил
все дела в Москве, заказал билет на венский рейс, забронировал в столице
Австрии  номер  в  гостинице.   Документы   на   подставное   имя   были
безукоризненны: даже самая суровая экспертиза наверняка установила бы их
подлинность. Оставалось добраться до  Шереметьева,  пройти  контроль,  и
все,  прощай.  Родина!  Прощай,  немытая  Россия,  ставшая  для  него  в
одночасье такой негостеприимной, даже враждебной! Ну, ничего, он все еще
у руля, все еще  на  коне!..  И  вы,  дорогие  россияне,  еще  вспомните
Миллера!
   Руководить задуманной спекуляцией можно через доверенных лиц и  из-за
границы...
   Александр Фридрихович уселся за руль,  прогрел  двигатель,  не  спеша
выехал со двора.
   Конечно, ехать в Шереметьево на засвеченном лимузине было рискованно.
   Но так хотелось в последний раз прокатиться с ветерком по Москве, так
хотелось посидеть за рулем серебристого "линкольна" - тоже  в  последний
раз... Кроме того, не было уверенности  в  том,  что  другие  машины  не
засвечены. Миллер никогда никому не доверял. Сегодня просить кого-то  из
сотрудников отвезти его в аэропорт или же просто подогнать другую, менее
приметную машину было, с точки зрения Немца, непростительной ошибкой.
   -  Ничего,  если  все  выгорит,  "роллс-ройс"   куплю,   "роллс-ройс"
серебристого цвета, - успокаивая себя, пробормотал Миллер, когда лимузин
выехал на Ленинградский проспект.
   Что и говорить, покидать Россию навсегда было чуточку  жалко.  Многое
предстояло  бросить,  забыть,   выдернуть   с   корнем.   Но   Александр
Фридрихович, давно определивший для себя систему ценностей, понимал, что
об оставленном жалеть не стоит. Зачем тратить нервы, переживая и  тоскуя
о прошлом, когда тебя ожидает великое будущее?
   Собственно, о чем жалеть-то? "Защитник" себя изжил - это  непреложный
факт. Ныне, в эпоху биржевых спекуляций, манипуляций с валютными курсами
и ГКО, можно, не "мокрушничая", иметь намного больше.
   Тосковать по друзьям? Их у Миллера никогда не было и быть  не  могло.
Да и сам Немец не представлял себя в  роли  друга  или  хотя  бы  просто
приятеля наиболее выдающегося человека. У него и в приятелях потребности
не было.
   Жалеть о Родине? Александр фридрихович не знал, что это такое. В  его
понятии Родина там, где сладко живется лично ему. У мафиози, так же, как
и у пролетария, не может быть Родины.
   Жалеть о жене Людмиле, навсегда оставленной тут? При воспоминании  об
этой пошлой дуре Александра Фридриховича невольно передернуло. Да и  она
небось будет рада жить одна в роскошной и богато обставленной квартире.
   Немного жаль было лишь  этого  чудного  лимузина,  который  наверняка
придется бросить.
   Уже  за   Химками   Александр   Фридрихович   обратил   внимание   на
подозрительный  "фольксваген-пассат"  с  затемненными  стеклами.  Машина
ехала на довольно приличном отдалении от "линкольна", держа определенную
дистанцию. Немец придавил педаль газа  -  "фольксваген"  рванул  вперед.
Немец сбросил скорость - "фольксваген" чуть поотстал.
   - Этого  еще  не  хватало...  -  пробормотал  Александр  Фридрихович,
подозревая, что в "фольксвагене" могут быть его преследователи.
   Еще с армейских времен Миллер  знал:  обнаружив  слежку,  ни  в  коем
случае нельзя  показывать  это  преследователям.  Если  это  всего  лишь
слежка, а не погоня, лучше всего остановиться, сделать вид, что в машине
какая-то неисправность, и посмотреть на реакцию преследователей.
   Немец так и поступил.
   Заметив  бензозаправку,  Александр  Фридрихович  сбросил  скорость  и
медленно подрулил к площадке с бензоколонками. Но из машины не  вышел  -
следил, как поведет себя подозрительный  автомобиль.  "Фольксваген",  не
тормозя, проехал мимо и исчез  за  поворотом.  Как  ни  старался  Миллер
рассмотреть водителя, сделать ему это так и не удалось.
   - Совсем нервы ни к черту... - пробормотал Немец.  -  Пуганая  ворона
куста боится.
   Выйдя из машины, он прошел по заснеженной тропинке и осторожно глянул
в сторону поворота, за которым исчез "пассат". Ничего интересного, разве
что яично-желтый реанимобиль с крупной  надписью  "AMBULANCE"  по  всему
борту медленно телепается по шоссе.
   Взглянув на  часы,  Александр  Фридрихович  отметил,  что  до  начала
регистрации у него еще больше часа. Можно было напоследок, не  торопясь,
подышать морозным воздухом Подмосковья.
   Эх, прощай, страна дураков!
   - Ничего, на  Западе  не  пропаду.  -  Немец  даже  не  заметил,  что
заговорил вслух.
   Он  скрестил  руки  за  спиной  и  стал  медленно  прогуливаться   по
хрустящему снегу. Прогуливался и размышлял:
   "Вот и все. Пора делать очередной поворот, очередной финт ушами. Пора
переходить на легальное положение. Хватит убийств и  разборок.  Австрия,
Австрия... Не я первый, не я последний. И там у меня будут  секретугочки
типа      Вики.      Стану       примерным       и       добропорядочным
бизнесменом-налогоплательщиком.
   Развернусь, может,  даже  этой  ихней  дурацкой  благотворительностью
займусь... Все у меня должно получиться. Неужели  меня  пасут?  Кто  это
может быть? Да и откуда кто-то может знать, где я?  Ох,  слишком  гладко
все идет. Предчувствия какие-то нехорошие. Я же крученый  шуруп,  должен
все предусмотреть. Может, я зря все-таки на "линкольне"  поехал?  Ладно.
Сейчас пройду регистрацию, быстренько в самолет,  и  все,  ищи  ветра  в
поле.  Как  там  в  Библии  сказано:  время  разбрасывать  камни,  время
собирать... Так я все собрал! Дела  в  полном  порядке.  Нет,  Александр
Фридрихович, дорогой, не надо нервничать. И думать о неприятном -  пусть
лошадь думает, у нее  голова  большая.  Все-таки  откуда  у  меня  такие
нехорошие предчувствия? А  вдруг  все  сорвется?  Тогда  что?  Успею  ли
переиграть свои планы?
   Раскололся  ли  Серебрянский?  Если  да,  то  что?   На   Лубянку   в
наручниках... нет, этого допустить нельзя! Все, пора в аэропорт..."
   - Он что, засек нас? - Сидевший на  водительском  месте  Воронов,  не
снижая скорости, промчался мимо бензоколонки.
   - Я же тебе говорил - дистанцию надо держать. Ладно, видишь  тупик  у
киоска? Давай туда, место хорошее. - Трудно сказать почему,  но  Савелий
ощущал какое-то странное беспокойство.
   Для него не было  видимых  причин.  Но  росло  ощущение,  что  они  с
Вороновым находятся как бы в первых рядах предстоящего  представления  и
остаются  зрителями,  от  которых   зависит   лишь   одно:   разразиться
аплодисментами или освистать тех, кто на сцене...
   Плавный поворот  руля,  и  "фольксваген"  въехал  на  узкую  дорожку,
обсаженную заснеженными деревьями. Трасса на Шереметьево просматривалась
отсюда отлично, но самой машины почти не было видно, - во всяком случае,
чтобы различить ее из проезжающего автомобиля, следовало притормозить.
   - Что делать будем? - Андрей вопросительно взглянул на Бешеного.
   - Не знаю... - честно признался Савелий. - У меня  какие-то  странные
предчувствия...
   - Какие? - нахмурился Воронов.
   - Сам не пойму... Что-то должно произойти, но что? - Он нахмурился.
   - Я скажу что: в аэропорту мы с тобой возьмем этого сукиного сына!
   - Твоими устами  да  мед  пить...  -  неуверенно  заметил  Савелий  и
добавил:
   - Может быть, обождем?
   - Давай, - согласился Воронов, мельком взглянув на приборное табло  с
часами. - У него час пятнадцать до регистрации.
   Ждать и догонять, как известно, хуже всего.  Но  теперь  друзья  были
готовы поклясться, что ждать все-таки хуже.
   - Давай я до поворота пешком пройдусь, посмотрю, что там случилось  и
почему Немец не торопится на посадку? - предложил Говорков,  нетерпеливо
ерзая на сиденье. - А если получится здесь подобраться  к  нему,  дам  в
бубен, скручу и сюда, в машину.
   - А если он тебя заметит?
   - Постараюсь, чтобы не заметил. Вон видишь тропинку между деревьями?
   - А если он тронется?
   - Догоним! - Бешеный уже выходил из машины.
   Хлопнув дверцей, Говорков двинулся по  узкой  тропинке,  протоптанной
вдоль проезжей части. Снег сухо скрипел под подошвами кроссовок.  Пройдя
метров двадцать, он остановился, встал за  заснеженный  куст,  осторожно
выглянул в сторону заправки...
   Все вокруг дышало спокойствием,  ничто  не  предвещало  ни  драм,  ни
катастроф. Да и откуда им взяться? Шоссе  было  тихим  и  пустынным:  за
последние несколько минут лишь желтый реанимобиль с надписью "AMBULANCE"
нарушил спокойствие утренней трассы.
   Стоя за кустом, Савелий видел, как Миллер уселся  в  машину,  хлопнул
дверцей, как плавно поехало вверх стекло...
   До слуха Говоркова донесся звук провернувшегося стартера, и в тот  же
миг со стороны бензозаправки  раздался  страшной  силы  взрыв.  Колонки,
пожарный щиток, будочка контролера - все это за считанные  секунды  было
снесено мощнейшей взрывной волной. Взрыв был  настолько  силен,  что  из
дома, стоявшего по другую сторону шоссе, повылетали стекла.
   Спустя секунду серебристый "линкольн"  был  целиком  объят  пламенем.
Задок машины сильно разворотило - видимо, пожар произошел  в  результате
взрыва бензобака. Яркое пламя багровыми бликами ложилось на  почерневшие
от копоти сугробы. В трещавшем костре  силуэт  автомобиля  словно  таял,
растворялся, как кусок сахара на дне  стакана  с  чаем.  Капот  и  крыша
машины раскалились  до  яркого  малинового  цвета.  Ветер  трепал  языки
пламени, сдувал  огонь  в  сторону,  и  в