, как и предвидел Миллер, говорили о  том,  что  теперь
беспокоило  мафиозную  Москву  больше  всего:  о  загадочных  убийствах,
регулярно  совершаемых   террористической   организацией   со   зловещим
названием  "Черный  трибунал".  Как  и  следовало  ожидать,  "трибуналу"
приписывали едва ли не сказочное всемогущество;  в  беседе  фигурировали
десятки киллеров и некий загадочный координационный  центр,  раскинувший
щупальца по всей России.
   Александр   Фридрихович,   сидевший   во   главе   стола,   обозревал
собравшихся, точно маршал, осматривающий свою армию  накануне  решающего
сражения: все ли резервы подтянуты, все ли полки  надлежаще  развернуты,
не зреет ли среди его подчиненных крамола...
   Оснований  для  беспокойства  вроде  бы   не   было:   после   смерти
Лебедевского почти все компаньоны по бизнесу, похоже, совсем приуныли  и
теперь  окончательно  созрели  принять  его,   Миллера,   безоговорочное
главенство.
   - Ну, хорошо, -  цедил  сквозь  зубы  молодой  кутаисский  "законник"
Амиран Габуния, то и дело косясь на плотного  официанта,  расставлявшего
на столе заиндевевшие бутылки со спиртным (согласно традиции,  во  время
деловых переговоров никто из собравшихся даже не пригубил спиртного),  -
хорошо, вальнул этот "Черный трибунал" Лебедя.  Как  вальнули  до  этого
Гашиша, Парторга, еще пару известных людей. - Видно было, что  Амиран  и
без спиртного был на достаточном  взводе.  -  Не  понимаю,  на  что  они
рассчитывают? Чего добиваются? Всех-то не перешмаляешь!
   - Всех не перевешаешь, нас двести миллионов! - мрачно пошутил  кто-то
предсмертными словами Зои Космодемьянской.
   - "Имя нам легион", - веско уронил Немец цитату из Ветхого  Завета  и
тихо, словно рассуждая сам с собою, добавил:
   - Конечно, ликвидировать всех невозможно. Но страху нагнать -  вполне
реально. Разве они и нас не напугали?
   Он испытующе взглянул в глаза Амирана. Тот не выдержал его взгляда  и
отвел взор.
   Оставив собравшихся  за  столом,  Александр  Фридрихович  двинулся  в
парную.
   Раскаленные камни полыхали жаром, горячий  воздух  обжигал  кожу.  Он
прыснул на них  эвкалиптовой  настойкой,  потом  мятной.  По  небольшому
помещению парилки распространилось приятное благоухание.
   Несмотря на немецкое происхождение, Миллер любил  париться  по-русски
даже в сауне. Откуда-то у него  была  твердая  уверенность  в  том,  что
именно русский пар, сдобренный березовым или дубовым  веником,  помогает
очиститься не только телу, но и душе  освободиться  от  неблагоприятного
воздействия как внешних, так и внутренних сил. Обмакнув несколько раз  в
шайку с водой веник, составленный  из  березовых  и  дубовых  веток,  он
помахал им в воздухе, заставляя  осесть  раскаленный  жар,  затем  снова
сунул его в воду. Вздохнув несколько раз полной грудью, он действительно
ощутил прилив сил и удовлетворенно вздохнул.
   Усевшись на полку, Миллер смежил  веки  и,  подперев  голову  руками,
задумался...
   Все шло по плану. Убийство Лебедя наглядно показало и  тем,  кто  уже
давно признал главенство Александра Фридриховича, и тем, кто считал  его
выскочкой:  перед  неожиданной,  а  главное,  невесть  откуда  исходящей
опасностью сам Бог требовал объединиться. Но объединение  возможно  лишь
вокруг одного человека, которому и верные друзья, и вынужденные союзники
доверились бы всецело, а противники побаивались бы  его  реальной  силы.
Человека, который мог бы противопоставить  .государственному  беспределу
что-то реальное и осуществимое. И таким человеком мог  быть  только  он,
Миллер...
   В этом он был твердо уверен.
   Волна жара, сдобренного парами 1йяты и эвкалипта, накрывала  Немца  с
головой, так бы и сидеть тут до бесконечности с закрытыми  глазами,  так
бы и нежиться в горячем и  удивительно  полезном  суховее  парной...  Но
расслабиться не получалось: Миллер  знал,  что  теперь  в  его  короткое
отсутствие за столом наверняка ведутся разговоры, имеющие к  нему  самое
непосредственное отношение.
   Поднявшись с махровой простыни, Александр Фридрихович,  почувствовав,
что все его тело покрылось бисеринками пота, схватил  веник  и  принялся
нагонять на себя целительный пар. Когда  пот  буквально  потек  ручьями,
Миллер приступил к тому, что  на  Западе  называют  истязательством:  он
вовсю, нисколько не щадя себя, стал хлестать свое ухоженное тело.
   Это продолжалось несколько минут, пока на коже не  выступили  красные
пятна, говорящие о том, что его усилия не пропали  даром  и  жар  достиг
необходимого равновесия с внутренним кровяным давлением. Бросив веник  в
воду, Миллер вышел из сауны, бултыхнулся в  бассейн  с  холодной  водой,
чтобы испытать удивительное ощущение, которому он  придумал  поэтическое
название: колючее прикосновение водной стихии. Дело  в  том,  что  после
интенсивного воздействия пара и  быстрого  погружения  в  холодную  воду
кажется, что вся  кожа  подвергается  легким  и  приятным  уколам  тысяч
иголок.
   Миллер отлично знал, что в воду нужно опускаться медленно, чтобы  вся
кожа покрылась миллионом  пузырьков,  которые  сохраняли  накопленное  в
парилке тепло.  Самым  удивительным  ощущением  был  момент,  когда  ты,
постояв в ледяной воде некоторое время  неподвижно,  вдруг  вздрагиваешь
всем телом и в него вонзаются тысячи иголок.  После  этого  нужно  сразу
выходить из воды...
   Через несколько  минут  Миллер  вернулся  в  зал.  А  за  столом  уже
разгорался жаркий спор.
   - Мы как-то с пацанами кутаисскими посидели, подумали и решили, что в
Ялте этот самый "трибунал" обосрался! - горячо доказывал Амиран.
   Оппонентом   "лаврушника"   оказался   калужский   водочный   король,
отзывавшийся на кличку Плафон, - большинство собравшихся не знали ни его
имени, ни фамилии.
   Это был полный краснощекий  голубоглазый  мужчина  с  нежной,  как  у
младенца, кожей; когда Плафон говорил,  его  тройной  подбородок  трясся
студнем.
   - В чем обосрался-то? - глядя исподлобья, выдохнул он.  -  Поговорить
не дали, людей разогнали.
   - Ты че буровишь-то? Никто никого не разгонял, сами в штаны  наложили
и смылись от греха подальше, - хмыкнул Амиран. - Как ты, например...
   - На меня-то налоговая "наехала", вот и пришлось домой  отправляться,
- последовало его неуклюжее оправдание. - А первым из Ялты  кто  укатил?
Забыл? А я, между прочим, все помню... - Плафон ехидно усмехнулся.  -  И
помню, что первым укатил именно ты, Амиранчик. После  того  как  тебе  в
санаторий ТО письмо принесли.
   - Ладно, хватит ругаться, -  устало  призвал  к  порядку  публику  за
столом Немец, усаживаясь на свое  место  во  главе,  потом  обернулся  к
Амирану и уточнил:
   - Так в чем же они обосрались?
   - Лебедя, земля ему пухом, как вы  помните,  с  перерезанной  глоткой
нашли. Сперва - труп, потом - письмо: мы, мол, "Черный трибунал", его  и
приговорили. А вспомни, Немец, как они  поступили  с  теми  пацанами,  о
которых  ты  рассказывал:  якобы  пожар  в  гостинице,  якобы   в   дыму
задохнулись... Как ни смотри, а несостыковочка у них вышла...
   - В чем же несостыковочка? - задумчиво спросил Миллер.
   Если бы среди них оказался кто-то более  внимательный,  да  еще  и  с
психологическим чутьем, то мимо его зрения не  прошло  бы  незамеченным,
что председательствующий, задавая свой вопрос, чуть напрягся.
   - А вот в чем: когда два трупа находят  в  сгоревшем  номере,  ментам
выгодней всего списать  это  на  неосторожность  погибших.  Так?  Так...
Нажрались, мол,  водяры,  кто-то  с  сигаретой  и  заснул.  В  "Космосе"
киллерюга сработал под несчастный случай. И здесь  ментам  лафа:  Гашиша
вроде как под инсульт можно  подвести.  А  в  Ялте  -  чисто  конкретная
"мокруха". Для ментов это настоящий  "висяк".  Вот  и  выходит,  что  не
получилось Лебедя чисто исполнить. Потому я  и  считаю,  что  в  деле  с
Лебедем они попросту обосрались, причем вчистую!..
   Амиран что-то горячо доказывал, Плафон возражал. А Немец, откинувшись
на спинку кресла, задумался.
   А ведь этот грузинчик был прав на все сто: те, кто  исполнял  Лебедя,
явно промахнулись. Там, в  Ялте,  не  было  даже  намека  на  несчастный
случай.
   Перерезанное горло - чего уж  понятней!  "Конкретная  "мокруха",  как
изящно выразился Габуния. Стало быть, налицо не один почерк  убийств,  а
по крайней мере два.
   Амиран продолжал свои  построения,  и  отказать  ему  в  логике  было
невозможно.
   - ...есть такое выражение: "двойной стандарт" называется.  Это  когда
признается как бы две правды: одна -  для  одних  людей,  другая  -  для
других, - пояснял Габуния. - Вот и тут такой же "двойной стандарт".  Для
нас - одна правда: мол, "за совершение  преступлений  приговаривается  к
высшей мере". Для ментов, чтобы свои  грязные  хлебала  в  эти  дела  не
совали. Потому пацанов не взрывали, не стреляли и не резали. Как  именно
исполняли, даже не догадываюсь, но работали чисто: отравление,  болезнь,
самоубийство. Совершенно ясно, что работали настоящие профи. А  приговор
этот долбаный не мусорне посылался, а пацанам, хорошо  знавшим  убитого.
Вы заметили, что бумаги эти предназначались только им, а не ментам?.. Но
вот в Ялте "двойного стандарта" не получилось!
   Потому ментовка с прокуратурой на уши и встали.
   - Ладно, хватит, - перебил всех Немец. - Двойной стандарт,  одинарный
или тройной, это теперь без разницы. Лебедя-то все равно с того света не
вернуть. Как и остальных. Надо что-то делать. И чем быстрей, тем лучше!
   - Да ни хрена тут уже не сделаешь, - обреченно махнул рукой Габуния и
потянулся к водочной бутылке. - Мы даже не знаем, что за твари собрались
в этом  самом  "трибунале".  Знали  бы,  можно  было  договориться,  или
откупиться, или мировую заключить. Да и вычислить их никак невозможно...
Сегодня, братва, сидим, выпиваем, планы строим, а завтра кто-нибудь  под
машину попадет... или  кирпич  на  голову  свалится.  И  получите  потом
бумажку: "за совершение многочисленных преступлений...  к  высшей  "мере
социальной защиты". И можете мне  поверить,  что  никто  не  будет  этим
заниматься.  Никто  не  попытается  найти  виновных!  Никто!  Такой  вот
"двойной стандарт"...
   - Да, Андрюша, не думал, что все так повернется.
   - И не говори...
   Вот уже четвертый час Андрей Воронов и  Савелий  Говорков  торчали  в
"линкольне", ожидая появления Немца.
   В баню  телохранителей  не  пустили,  вот  и  приходилось  дожидаться
хозяина в салоне машины. Друзья то и дело выходили на воздух перекурить:
некурящий Миллер совершенно не переносил запаха табачного дыма, а потому
категорически запрещал курить в машине.
   Незаметно сгущались сумерки. Фосфоресцирующие стрелки  "командирских"
часов на запястье Бешеного показывали без четверти одиннадцать, когда  в
раскрывшейся  двери  "оздоровительного  комплекса"  показалась  знакомая
фигура Александра Фридриховича.
   Савелий,  уже  хорошо  различавший  настроение  хозяина,   сразу   же
определил, что тот чем-то встревожен.
   Так оно и было.
   - Андрей, можешь уезжать: на сегодня ты больше не нужен,  -  даже  не
оборачиваясь в сторону Воронова, бросил  Миллер.  -  Савелий,  давай  за
руль.
   Поехали.
   Створка металлических ворот с тихим скрежетом отъехала в  сторону,  и
Савелий, включив передачу, медленно вырулил  из  темного  дворика  перед
приземистым зданием.
   - Куда ехать? - не оборачиваясь, спросил он Миллера.
   - Ты в Мытищах когда-нибудь был?
   - Приходилось.
   - Вот и давай в ту сторону. У МКАДа остановишься. Покажу где...
   Незадолго до полуночи движение на столичных улицах  затихает,  и  это
позволяет ездить быстро и с  относительным  комфортом.  Да  и  вызывающе
роскошный вид "линкольна" невольно заставлял владельцев  более  скромных
машин уступать дорогу.
   Спустя минут сорок серебристый лимузин  уже  подъезжал  к  Московской
кольцевой автодороге.
   - Выйди на минуточку, - приказным тоном произнес Миллер.
   Выходя, Бешеный заметил, что Немец набирает  на  мобильнике  какой-то
номер. Вне всякого сомнения, разговор  был  настолько  конфиденциальным,
что Миллер не  счел  возможным  вести  его  даже  при  поднятом  стекле,
разделяющем водительское место и салон. Правда, обострившийся до предела
слух Савелия  сумел  уловить  лишь  одну  фразу,  произнесенную  Немцем:
"двойной стандарт". Однако вырванные  из  общего  контекста,  слова  эти
ровным счетом ничего не объясняли.
   Говорил Миллер недолго - минуты три, а закончив, приоткрыл  дверцу  и
распорядился:
   -  Можешь  возвращаться.  Поставишь  машину  в   гараж,   но   сперва
заправишься.
   Завтра в семь утра, как обычно, встретите меня с Вороновым.
   - А вы как же? - удивился Савелий.
   - Сам как-нибудь доберусь, - бросил  Немец  отрывисто  и  отвернулся,
давая таким образом понять, что разговор завершен.
   Разворачиваясь,  Бешеный  заметил,  как  к  одиноко  стоящей   фигуре
приблизился невзрачный с виду "опель-векгра" грязно-белого цвета. Некто,
сидевший  за  рулем,  трижды  мигнул  фарами,  и   хозяин   поспешил   к
подъехавшему автомобилю.
   Как ни силился Савелий рассмотреть номер  "опеля",  как  ни  старался
различить  человека,  сидящего  за  рулем,  густой  ноябрьский  мрак  не
позволил  ему  этого  сделать.  Описав  на  пустынном  шоссе  правильный
полукруг, "опель" неторопливо покатил в сторону Мытищ...

Глава двенадцатая

Диверсия

   - Максим Александрович, давайте рассуждать абстрактно.  Итак,  чем  в
современной   России    законопослушный    бизнесмен    отличается    от
незаконопослушного?
   - Практически ничем.
   - Правильно. Дух и букву закона нарушают  абсолютно  все.  Без  этого
нормальный бизнес в России по большому счету невозможен.  Чем  же  тогда
просто незаконопослушный отличается от откровенно мафиозного?
   - Принципом извлечения доходов, - не задумываясь,  ответил  Лютый.  -
Степенью криминальности бизнеса. Но прежде всего системой...
   - Тоже правильно. Одно дело -  уклоняться  от  налогов,  а  другое  -
торговать оружием, наркотиками или поддельным спиртным. А система одна и
та же: криминально  заработанные  деньги  грамотно  отмываются  и  вновь
вкладываются  в  мафиозную  коммерцию.  Так  и   происходит   круговорот
мафиозных денег в природе. - Прокурор, держа тлеющую сигарету на отлете,
жестикулировал ею резко и изящно, точно фехтовальщик шпагой, успевая тем
не менее смахивать пепел в пепельницу. - А теперь я бы хотел задать  вам
вопрос, который может показаться странным и неожиданным, потому  что  на
первый взгляд не связан с предыдущими. - Зачем-то  он  сделал  небольшую
паузу. - Максим Александрович, для чего на войне, да и в  мирное  .время
тоже, осуществляются диверсии? Сразу не отвечайте, подумайте и  назовите
одно лишь ключевое слово...
   Вот уже  полтора  часа  Лютый  сидел  в  каминном  зале  коттеджа  на
Рублевском шоссе. И уже несколько раз ловил себя на  ощущении,  будто  с
той памятной беседы шестого сентября тысяча девятьсот девяносто восьмого
года  он  и  не  покидал  загородный  дом   опального   чиновника.   Все
по-прежнему: весело трещат поленья в камине, багровые  отблески  пламени
играют на стенах и потолке, поблескивает  тонкая  золотая  оправа  очков
собеседника, дремлет на спинке кожаного кресла огромный  сибирский  кот,
все так же бегут на каминных часах золоченые фигурки волка и охотника. И
бег этот проходит по нескончаемому кругу...
   Время словно растянулось: минуты превратились в  часы,  а  часы  -  в
сутки.
   Словно  и  не  было  ничего:  ни  хитроумно  задуманных  и   грамотно
исполненных покушений, ни поездки в Ялту, ни странного убийства Лебедя и
посланного кем-то приговора от имени "Черного трибунала"...
   Просто двое уже немолодых людей ненастным  ноябрьским  вечером  ведут
нескончаемый теоретический  диспут  на  извечные  российские  темы:  кто
виноват и что делать, и вообще - кому на Руси жить хорошо? - Так как  вы
определите цель диверсии? Я хочу услышать от вас  только  одно  слово...
Лютый наморщил лоб.
   - Ну, мне кажется, цель любой диверсии - подрыв.
   - Именно так! - Зажатая между пальцами  сигарета  описала  в  воздухе
правильный полукруг, и Прокурор заговорил, словно обрадовался ответу:
   - Подрыв.
   По большому счету любое ваше "исполнение" и есть  диверсия,  а  стало
быть, и подрыв. Подрыв оргпреступности, причем  как  явления.  Подрыв  у
мафиози ощущения безнаказанности.
   Подрыв уверенности в собственных  возможностях.  Подрыв  веры  в  то,
будто бы государство не способно бороться  с  криминальным  беспределом.
"Черный  трибунал"  внушает  ужас?  И  .пусть  внушает,   это   и   есть
психологический подрыв.
   Потому диверсия  прежде  всего  способ  управления  оргпреступностью.
Криминал неискореним в принципе. Но им можно и должно управлять. А самый
действенный рычаг управления - страх.
   - Но стоит  ли  ограничиваться  исключительно  вызыванием  страха?  -
поинтересовался Нечаев, уже догадываясь, о чем пойдет речь дальше.
   И не ошибся.
   - А мы и не ограничиваемся. Любая диверсия всегда многопланова; кроме
нагнетания страха, мы преследуем, как минимум, еще одну цель. Поясню  на
простом  примере:  ликвидация  Гашиша   в   Сандунах   сильно   напугала
азербайджанских наркоторговцев в Москве - говорю о тех,  до  кого  дошли
слухи о "Черном трибунале". Пока они притихли. С другой стороны,  приток
наркотиков  в  столицу  резко  сократился.   Наркобаронов,   равных   по
возможностям Гашим-заде, в России не столь много, как  может  показаться
обывателю. И хотя после его смерти ниша в наркобизнесе освободилась, тем
не менее пока что-то никто не торопится ее занять.
   - Мы говорили о криминальном бизнесе, - напомнил Лютый.
   - Теперь самое  время  вернуться  к  этой  теме.  Ликвидация  мафиози
порождает страх  у  оставшихся  в  живых  друзей  и  соратников.  Каждый
задается вопросами: не я ли следующий? Не  над  моей  ли  головой  повис
топор? Это и есть главный эффект. Так сказать, психологический. То,  что
в  результате  резко  сворачивается  мафиозная   коммерция,   -   эффект
косвенный. Экономический... Почему бы не поменять это местами?
   - Имеете в виду экономическую диверсию?
   - Вот именно. -  Докурив  сигарету,  Прокурор  тут  же  потянулся  за
следующей. -  Еще  один  пример:  сожгите  сегодня  все  запасы  кокаина
где-нибудь в Колумбии. Что дальше? Сперва наркобароны, подсчитав убытки,
зальются горючими слезами, а потом наверняка испугаются: а  если  завтра
начнут жечь не плантации коки, а их самих?
   - И, проанализировав  последовательность  своих  действий,  обнаружат
слабое звено  и  начнут  действовать  осмотрительней:  увеличат  охрану,
усилят подкуп органов правопорядка и так далее и тому подобное...
   - Всего  не  предусмотришь...  Во-первых,  цепочка  слишком  длинная,
во-вторых, не все фигуры действуют на виду, - заметил хозяин коттеджа. -
К тому же тот, кто наносит удар первым, всегда в выигрыше перед тем, кто
ожидает этого удара.  Помните?  Белые  начинают  и  выигрывают.  Знаете,
Максим  Александрович,  какое  качество  определяет  самбиста   высокого
класса? - Вопрос прозвучал еще более  неожиданно,  нежели  предыдущий  о
диверсиях.
   Однако Лютый, давно заметивший склонность Прокурора к парадоксам,  не
удивился.
   -  Быстрота  реакции,  скорость  и  цепкость  захвата,   отточенность
обманных  движений,  арсенал  неожиданных  приемов,  -   принялся   было
перечислять Нечаев, но собеседник лишь досадливо покачал головой.
   - Все правильно. Кроме  самого  главного...  В  схватке  с  самбистом
высокого класса противник никогда не догадается, откуда последует бросок
и захват: с левой стороны или с правой. Пока что все наши броски были  с
одной стороны: физическая  ликвидация.  А  теперь  попробуем  напасть  с
другой...
   Включив компьютер, Прокурор жестом  пригласил  Нечаева  занять  место
перед монитором. Вставил в CD-ром  диск  с  информацией,  несколько  раз
щелкнул мышкой, вызывая нужный файл...
   Сп