Где  хранятся  эти  кассеты,
знал, разумеется, только сам Миллер. Еще он собирал - на всякий пожарный
- чужие загранпаспорта, выкупая краденые у  щипачей  по  вполне  сходной
цене, о чем тоже почти никто не знал.
   Еще  бы  -  то,  что  сделали  "вояки"  с  этими  борзыми  ребятками,
откровенно отдавало садизмом:  одного  из  них,  по  кличке  Муха,  люди
Миллера похоронили  живьем  на  старом  кладбище,  сунув  его  в  черном
пластиковом мешке под тяжелую могильную плиту. Другого, по имени Равиль,
привезли в заброшенный гараж, сунули  его  непутевую  башку  в  тиски  и
просто-напросто ее расплющили.  Друзья  его  позже  нашли,  но  что  тут
сделаешь - мозги - отдельно, глаза - отдельно. Страшно смотреть.
   Был  еще  такой  бандит  по  кличке  Волк  -  так  его  втолкнули   в
электролизную камеру на алюминиевом заводе. Только сизый  дымок  остался
от Волка. Жуткая смерть настигла братьев  Шадриных  -  одному  в  жидком
азоте заморозили руки и ноги, после чего медленно отпилили их  ножовкой,
а то, что осталось от него, бросили в лесной муравейник. Другого связали
и бросили в вентиляционную шахту кинотеатра - через  несколько  дней  от
него только высохшая оскаленная мумия осталась.
   Всеми  казнями  руководил  лично  Миллер,  каллиграфическим  почерком
отмечая в своем блокноте, как, когда и за что был убран такой-то.  После
каждой казни он еще усерднее брызгал на себя одеколоном "Драккар  нуар",
к запаху которого давно привыкли все работающие на Немца.
   Как это ни странно, но на хозяине фирмы, созданной для охраны честных
налогоплательщиков от бандитских посягательств, сходились  многие  концы
российской организованной преступности. Немца, а именно под этой кличкой
Александр Фридрихович был известен в  столице,  прочили  едва  ли  не  в
единоличные теневые хозяева Москвы.  Авторитет  его  был  несокрушим,  а
жесткость  решений  приводила  в  трепет  не   только   врагов,   но   и
приближенных. Достаточно было даже беглого взгляда  на  этого  человека,
чтобы понять: этот не остановится ни перед чем, этот пойдет по трупам.
   Все было бы хорошо, если бы не проклятый кризис. За  первые  три  дня
после  семнадцатого  августа  Александр  Фридрихович  понес  на  семь  с
половиной миллионов долларов прямых убытков  (косвенные  он  даже  и  не
считал). За последующую неделю - еще столько же. Выждав несколько  дней.
Немец принял единственно правильное решение: извлечь  из  подконтрольных
фирм и банков суммы, вложенные для легальной прокрутки, перекинув их  на
иные операции.
   Александр Фридрихович всегда отличался редким  качеством  оборачивать
плюсы в минусы; такие, как Миллер, даже  свой  проигрыш  получают  через
кассу. А потому, собрав всю наличку, которую только можно было  собрать,
хозяин охранной фирмы оперативно вложил  ее  в  продукты  питания  вроде
муки, крупы и соли - товары, которые  наряду  со  спичками  и  керосином
традиционно закупаются в России во время любых глобальных катаклизмов.
   И не ошибся - за первую неделю  сентября  Миллер  наверстал  четверть
потерянного. Он вообще никогда не ошибался в расчетах.
   Правильно говорят:  если  в  одном  месте  убыло,  значит,  в  другом
прибыло.
   Но эта прибыль была временной, сиюминутной. Классический вопрос  "Что
делать?" не давал  жить  спокойно;  будущее  терялось  в  послекризисном
мраке.
   Было очевидно: после кризиса в России жизнь больше никогда  не  будет
такой, какой была до него. И уже намечались первые  тенденции  отката  к
прошлому.
   Бывшие гангстеры, неожиданно лишившись источников легального бизнеса,
заявляли  претензии  на  бизнес  других   бывших   гангстеров,   таковых
источников еще не лишившихся. Провинциальные  бандиты,  которые,  следуя
московской моде, еще  недавно  лелеяли  имидж  законопослушных  дельцов,
пересыпали свои бизнесменские костюмчики нафталином, вешая их в шкафы до
лучших времен. На смену им вновь приходила  привычная  рабочая  униформа
начала девяностых: короткая кожанка"бандитка" и спортивный "адидас".
   Все возвращалось на круги своя...
   Именно потому  Александр  Фридрихович  и  принял  предложение  своего
компаньона Виктора Лебедевского, "законного вора", известного  в  Москве
под птичьей кличкой Лебедь, собраться подальше от столицы, в Ялте, чтобы
обсудить наболевшее, а главное, выработать тактику дальнейших  действий.
Надо сказать.
   Немец имел зуб на этого уральского бугая,  который,  по  слухам,  был
коронован на "вора в законе" своими дружками-кавказцами.
   Лебедь, сделавший большие деньги на импортных  лекарствах,  никак  не
хотел уступить долю в  своем  бизнесе  ему,  Миллеру.  А  Немец  отлично
понимал, каких гигантских сумм он  лишается  из-за  примитивной  тупости
этого урки. И разумеется, ситуацию нужно было изменить в  пользу  Немца,
причем как можно быстрее. Лебедь попросту стоял у него на  пути,  а  это
означало, что недолго им осталось быть компаньонами.
   Бывший кадровый офицер, всю  жизнь  прослуживший  по  штабам,  всегда
относился к  татуированным  криминальным  авторитетам  пренебрежительно,
контактируя с ними лишь в силу крайней необходимости.  Встреча  в  Ялте,
запланированная  на  четырнадцатое  октября,  как  раз  и  была   крайне
необходимой, и для Миллера прежде всего. Кризис поднял со дна российской
жизни всю грязь, накопившуюся за последние десять лет, замутив не только
главный фарватер, но и притоки.
   А крупная рыба, как известно, лучше  всего  ловится  в  мутной  воде;
кто-кто, а Немец знал это много лучше других...

Глава четвертая

Бег по кругу

   Говорят, старость - самое печальное время жизни.  Ревматические  боли
перед сменой погоды, постепенное выпадение  оставшихся  зубов  и  волос,
пасмурное небо над головой,  брюзжание  на  погоду,  на  не  приносящего
пенсию почтальона и хулиганов-внуков...
   Все это верно, но лишь отчасти...
   ...Этот коттедж на Рублевском шоссе, сразу же за Московской кольцевой
автодорогой, ничем не привлекал к себе внимание проезжающих.  В  отличие
от роскошных жилищ "новых русских", министров  и  генералов,  селившихся
тут в изобилии, скромное двухэтажное здание за высоким кирпичным забором
не поражало ни размахом, ни вычурностью стиля, ни обилием  архитектурных
излишеств. Типовой  двухэтажный  особняк,  каких  в  Подмосковье  многие
сотни.
   Однако те немногие избранные, которым выпало побывать  внутри,  легко
убеждались в  справедливости  мысли:  истинный  комфорт  не  может  быть
публичным.
   Доказательством тому служили и  толстые  стены  со  звукопоглощающими
экранами,  нашпигованные  самой  современной  электроникой,  и  детально
продуманная, хотя  и  несколько  старомодная,  обстановка,  и  атмосфера
истинного уюта, которой  нынешние  хозяева  жизни  давно  уже  предпочли
крикливую показуху.
   Но особенно впечатляла система безопасности: полтора десятка наружных
видеокамер тускло отсвечивали объективами по периметру  четырехметрового
забора,  черепичная  крыша  щетинилась  разнокалиберными  антеннами,   а
охранники, почему-то облаченные не в  привычную  черную  униформу,  а  в
одинаковые серые  костюмы  и  такие  же  плащи,  хотя  и  не  впечатляли
посетителей  рельефными  бицепсами  Шварценеггеров,   но   работали   на
удивление грамотно. Серенькие телохранители не бросались в глаза, тем не
менее  ощущение  защищенности  создавали,   как   и   должно   настоящим
профессионалам.
   Впрочем, работы  у  охранников  было  немного.  Во  двор  можно  было
попасть,  лишь  миновав  металлические  ворота,  открываемые   бесшумным
электромотором, или через калитку в тех  же  воротах,  но  и  ворота,  и
калитка открывались лишь по несколько раз в неделю.
   Человек неискушенный,  обрати  он  на  этот  невыразительный  с  виду
коттедж пристальное внимание, наверняка мог подумать, что в нем поселили
главу Международного валютного фонда, приехавшего в Россию инкогнито для
предоставления льготных кредитов.
   Любитель политических тайн и сенсаций, наверное, решил бы, что  здесь
расположены надземные этажи  засекреченного  спецбункера  правительства,
построенного на случай третьей мировой войны.
   Преданный читатель гангстерских романов мог бы  предположить,  что  в
этом скромном с виду доме живет какой-то высокопоставленный мафиози.
   Однако все эти домыслы были очень далеки от истины.
   В тщательно охраняемом коттедже на Рублевском шоссе встречал старость
обыкновенный  пенсионер,  формально  лицо  частное  и  неофициальное.  В
отличие от большинства  людей  своего  возраста,  обитатель  этого  дома
никогда не страдал ни отложением солей, ни  ревматизмом,  ни  выпадением
зубов и волос. Он не брюзжал на хулиганов-внуков потому, что  таковых  у
него не было. Он не поносил не приносящего пенсию почтальона,  казалось,
деньги совершенно не волновали его. И по причине скверной погоды он тоже
не злился. Так уж  получилось,  что  человек  этот  никогда  не  задирал
голову, силясь рассмотреть, что или кто  над  ним;  всю  свою  жизнь  он
смотрел только впереди себя...
   Несмотря на  явно  почтенный  возраст,  хозяин  рублевского  коттеджа
выглядел моложаво и подтянуто. Отсутствие  резких  морщин,  размеренные,
выверенные движения, вескость  произносимых  фраз  -  все  это  невольно
располагало к себе любого, кто общался с ним. Безукоризненный костюм,  в
который хозяин  облачался  даже  тут,  в  загородном  доме,  подчеркивал
спортивную стройность фигуры. Старомодные очки в тонкой  золотой  оправе
выгодно оттеняли интеллигентность лица. Но больше всего обращал на  себя
внимание   взгляд   за   голубоватыми   линзами   очков:    ощупывающий,
пронизывающий и немного ироничный. И тот, кто хоть однажды ощутил его на
себе, невольно утверждался в мысли, что глаза эти, словно  рентгеновские
лучи, просвечивают, пронизывают черепную коробку и от них ничего  нельзя
утаить.
   Ни охранники, ни прислуга, ни редкие посетители не знали его имени  и
фамилии, да и  не  стремились  узнать.  Прокурор,  а  именно  под  таким
устрашающим псевдонимом был известен этот человек в узком кругу  высшего
политического истеблишмента России, до первого августа занимал  одну  из
ключевых  должностей  в  аппарате  Кремля.   Для   среднестатистического
российского налогоплательщика его фамилия, имя и отчество не сказали  бы
ровным  счетом  ничего,  потому  что  почти  никогда  не  упоминались  в
официальной газетной хронике, не звучали с экранов телевизоров,  но  тем
весомей  казалось  место,  еще   недавно   занимаемое   им   у   кормила
государственной власти.
   Впрочем, структура, во главе которой в свое время стоял  Прокурор,  и
сама никогда  не  стремилась  к  саморекламе:  о  существовании  глубоко
засекреченной спецслужбы "КР" даже в высших эшелонах власти  знали  лишь
единицы.
   Сфера  интересов  этой  загадочной  структуры  была  всеобъемлющей  и
определялась    простыми,     но     убедительными     словосочетаниями:
внутригосударственная    разведка,    государственный     контроль     и
государственная безопасность. Конечно, сходными проблемами занималась  и
Федеральная    служба    безопасности,    и    Федеральное     агентство
правительственной связи и информации, однако, в отличие от "КР",  ФСБ  и
ФАПСИ, никогда не были службами законспирированными. К тому же органы  и
сами нуждались в постоянном контроле, да и не только они одни...
   В любой уважающей себя стране  существуют  подобные  структуры,  чаще
всего вынужденные действовать во внеконституционных рамках; ведь те, кто
угрожает безопасности государства, изначально не придерживаются  никаких
законов!
   Именно потому "КР", созданная в середине  восьмидесятых,  и  получила
карт-бланш, именно потому Прокурору, стоявшему во главе этой структуры с
первого дня основания, и были даны в свое время сверхполномочия,  притом
на самом высоком уровне...
   Постсоветское бытие, к счастью, складывалось не только  из  мерзостей
русской жизни, вроде  бандитских  разборок,  террористических  актов  да
бессмысленных кавказских войн. Существовал и  другой  мир  -  работящий,
создающий те материальные ценности, без которых невозможно  каждодневное
существование; мир, в котором, пусть  мучительно  и  с  великим  трудом,
растили и учили детей, писали стихи, возводили дома, занимались  честным
бизнесом...
   И в том, что мир этот  еще  не  был  полностью  парализован  нынешним
беспределом, не был ввергнут в пучину всеразрушающей анархии, во  многом
была заслуга Прокурора и подконтрольной ему структуры.
   Так продолжалось до конца июля тысяча  девятьсот  девяносто  восьмого
года, пока нынешний хозяин рублевского коттеджа не подал на  самый  верх
подробный аналитический меморандум с  прогнозом,  выглядевшим  предельно
неутешительно: в недалеком будущем  Россию  постигнут  тяжелые  времена.
Прокурор  даже  предоставил   несколько   рекомендаций,   как   смягчить
надвигающийся кризис.
   Меморандум был подан  двадцать  первого  июля,  а  двадцать  третьего
последовала ответная реакция,  совершенно  неожиданная:  структуру  "КР"
распустить,  дела  сдать,  кабинеты  в  четырнадцатом   корпусе   Кремля
опечатать.
   Мотивация выглядела малоубедительно:  во-первых,  для  бедной  России
слишком накладно тянуть сразу две мощные спецслужбы,  которые  дублируют
друг друга. Функции контроля частично  передавались  в  ФСБ,  в  УРПО  -
Управление  по   разработке   и   пресечению   деятельности   преступных
организаций;  во-вторых,  сами  прогнозы  были  признаны   стратегически
неверными,' пессимистическими, искажающими реальную картину.
   Как известно, приказы не обсуждают, их выполняют. А тем  более,  если
приказы подписываются  на  высочайшем  уровне.  И  потому  Прокурору  не
оставалось ничего иного, как подчиниться. Текущие дела были переданы  на
Лубянку, так же, как и архивы (правда,  предварительно  и  с  дел,  и  с
архивов бывший Глава секретной спецслужбы распорядился снять электронные
копии). Сотрудники "КР" спешно покидали секретные базы, разбросанные  по
всей России.
   Памятуя  о  прошлом  высоком  статусе   руководителя   конспиративной
контролирующей  структуры,  кремлевское   руководство   определило   ему
солидную пенсию, льготы и этот особняк (по сути, государственную дачу) в
пожизненное пользование.
   Однако недавний высокопоставленный чиновник и  в  отставке  оставался
столь же деятельным и влиятельным, как и прежде; рычаги  теневой  власти
по-прежнему были в его руках. А потому его устрашающий псевдоним во всех
местах   концентрации   высшего   российского   руководства   и   теперь
произносился исключительно шепотом и с оглядкой: и  на  Варварке,  и  на
Старой площади, и на Огарева, и на Лубянке, и даже в самом Кремле...
   Сдать дела формально вовсе не значит навсегда отрешиться от них.
   Прокурор,   прагматик   и   практик   до   мозга   костей,   понимал:
послекризисная Россия, как  никогда  прежде,  нуждается  в  совсекретной
контролирующей структуре.
   Формально распущенная "КР" сохранила и денежные средства, и  кадровый
костяк; ведь в свое время нынешний обитатель казенного особняка подбирал
не просто профессионалов,  а  профессионалов,  лично  преданных  ему.  А
потому, перебравшись за Московскую кольцевую, бывший глава  совсекретной
службы продолжил то, чем занимался  на  последнем  этаже  четырнадцатого
корпуса Кремля.
   Сюда, в подмосковный коттедж,  по-прежнему  стекались  информационные
ручейки, сливаясь в полноводную  реку;  сюда  сходились  невидимые  нити
манипуляции  сильными  мира  сего;   здесь   составлялись   прогнозы   и
принимались важнейшие решения, влияющие на судьбы России.
   Человек неискушенный, плохо знающий Прокурора, наверняка  бы  задался
вопросом: а для чего ему, уважаемому пенсионеру, заниматься тем, от чего
его отстранили? Наслаждайся спокойствием и тишиной, поливай георгины  да
пописывай мемуары в стол.
   Однако решение бывшего лидера "КР" исполнять свои  обязанности  и  на
покое появилось не в силу инерции, не из любви к власти и даже не  из-за
профессионального честолюбия. Для тех немногих людей, знавших  Прокурора
близко,   он   представлялся    эдаким    персонифицированным    органом
государственного контроля; а ведь настоящий контроль никогда не работает
за деньги, только за идею. И потому отойти от дела, которому он посвятил
большую часть жизни, было выше его сил...
   Огромные антикварные часы, стоящие на каминной полке, пробили семь, и
Прокурор, щелкнув компьютерной мышкой,  откинулся  на  спинку  глубокого
кожаного кресла. Погладил сидящего на спинке кресла огромного сибирского
кота, которого совсем недавно нашел мирно дремлющим на крыльце коттеджа,
да и неожиданно для себя оставил  при  себе.  Кот  почему-то  успокаивал
Прокурора и к тому же был крайне неприхотлив.
   Два раза в день Прокурор лично кормил его отборной говяжьей печенкой,
забывая за этим простым занятием обо всех проблемах. А проблемы, как  он
знал по опыту, всегда сами напомнят о себе. Прокурор  встал  из  кресла,
заварил кофе  и  стал  не  спеша  размешивать  его  в  чашке  серебряной
ложечкой. Выпив чашечку кофе, он  вскрыл  очередной  блок  "Парламента",
достал из него новую пачку.  Снова  сел  в  кресло,  щелкнул  зажигалкой
"Зиппо" и с удовольствием закурил.
   Вот уже четвертый день кряду он сидел в коттедже, никого не  принимая
и никуда не  выезжая.  Первые  недели  российского  кризиса,  как  он  и
предугадывал,  породили  настоящий  информационный   ураган.   Сообщения
выглядели отрывочными,  запутанными,  противоречивыми,  и  бывший  глава
совсекретной структуры проводил перед монитором компьютера по  десять  -
двенадцать часов в сутки, сопоставляя,  анализируя  и  размышляя.  Любая
отрывочная  информация  сама  по  себе  ничего  не   стоит;   информация
становится  ценной  только  тогда,  когда  она  систематизирована;   так
беспорядочная с первого взгляда мозаичная россыпь складывается в  умелых
руках в цельную картинку.
   Картина первых дней неприятно впечатляла:  главной  проблемой  России
вновь становилась организованная преступность. Ни крах реформ, ни  обвал
рубля, ни даже отсутствие четкой программы выхода из кризиса не шли ни в
какое сравнение с тем, что ожидало страну в недалеком будущем.
   Как можно реформировать экономику,  если  она  насквозь  криминальна?
Какой смысл поддерживать падающий рубль, выбрасывая  на  валютный  рынок
новые миллионы долларов, с трудом полученных от международных  кредитных
организаций, если завтра или  послезавтра  доллары  эти,  отмытые  через
мафиозные структуры, осядут в зарубежных банках? И о какой антикризисной
программе можно говорить в государстве, где коррумпированы все или почти
все?
   Перед Россией  замаячил  очередной  передел  собственности  наверняка
более кровавый и беспардонный, чем тот, что  сопутствовал  приватизации.
Перспектива вырисовывалась предельно мрачная. Не вызывало сомнений,  что
мафиози серьезного уровня наверняка развяжут  новый  виток  гангстерских
войн, а бандиты рангом поменьше,  не  желая  лишаться  прежних  доходов,
примутся за старое ремесло, с которого  и  начинали:  выбивание  долгов,
заказные   убийства,   похищения   с   целью   выкупа   и    примитивное
вымогательство.
   На МВД надежды мало - ни для кого не секрет, что в  милиции  прогнило
все, что только могло прогнить. На ФСБ также  не  стоит  рассчитывать  -
рыцари плаща и кинжала, прельстившись долларами олигархов,  в  очередной
раз погрязли в сомнительных и мелочных политических интригах.
   А крайним, как и  обычно,  окажется  среднестатистический  российский
гражданин;   неспособность   властей   обуздать   разгул    преступности
окончательно  подорвет  в  его  глазах  и  без  того  шаткий   авторитет
государства...
   Есть ли из сложившейся ситуации хоть какой-то разумный  и  приемлемый
выход?
   Пружинисто поднявшись из-за стола.  Прокурор  неторопливо  подошел  к
камину, подбросил в  пылающее  жерло  очага  несколько  сосновых  чурок,
поправил кочергой