чинаем. Костя, тут вход на большой джек...
   - Да, я знаю. Звук в мониторах прибавьте...
   Вероника была уверена, что оделась  относительно  скромно.  На  самом
деле она была  самой  красивой  здесь  и  выглядела  в  этот  вечер  еще
привлекательнее,  чем  обычно.  Затянутая  в  черное  шелковое   платье,
подчеркивающее  соблазнительные  формы  ее  точеной  фигурки,  сделавшая
какую-то немыслимую прическу и надевшая по случаю концерта бриллиантовые
серьги - подарок Савелия, -  она  сидела  за  столиком,  не  обращая  ни
малейшего внимания на жадно-похотливые взгляды и  мерзкие  причмокивания
бритоголовых парней из "новых русских", решивших  убежать  на  время  от
своих проблем и русских осенних холодов  сюда,  где  пальмы,  кактусы  и
жара.
   Толстые "голдовые цепуры" поверх черных маек,  малиновые  пиджаки  да
"мобилы" в унизанных  перстнями  руках  четко  указывали  на  социальное
положение большинства из них.
   "Или банкиры, или  бандюги,  -  думал  Говорков,  окидывая  спокойным
пристальным взором голубых глаз собравшихся,  -  что,  впрочем,  в  наши
времена почти одно и то же. Ну и пусть. Конечно,  вон  тот  двухметровый
бычок с серьгой в ухе уж очень нагло  вылупился  на  Нику.  Но  ведь  не
запретишь же ему смотреть, в самом деле".
   - Савушка, что с  тобой?  -  заметив  перемену  настроения  у  своего
любимого, нежно спросила Вероника. - Не нравятся они  тебе,  да?  Жирные
все какие-то... А полстраны без зарплаты голодает. Я газету читала...
   - Ладно, пусть сидят себе... Пока... - поморщившись, сказал  Говорков
и заставил себя улыбнуться девушке.
   Вероника вызывающе, на виду у всех, поцеловала его в губы, и  поцелуй
у них получился долгим и страстным. Она легонько погладила его по  руке,
словно призывая не нервничать, - на концерт ведь пришли.
   Внезапно занавес на сцене разошелся, громко ударили гитары и ударные.
   Началось шоу. Вспыхнули цветные огни.  Звезда  российской  эстрады  -
кудрявый   красавец   с   томными   накрашенными   глазами,   окруженный
кордебалетом в удивительных нарядах и павлиньих  перьях,  -  выскочил  к
микрофону и запел свой самый известный шлягер, простирая руки  к  бешено
аплодирующему залу. Нехитрый мотивчик трогал за душу.
   - А здорово поет, - с уважением, перекрикивая грохот  музыки,  заявил
Савелий, который видел в жизни больше  трупов  и  крови,  чем  эстрадных
концертов.
   - Я его очень люблю!  -  крикнула  восторженная  Вероника  и  тут  же
рассмеялась:
   - Но тебя больше, Савушка, родной!
   Певец разошелся не на шутку. Он уже соскочил со сцены в зал  и  пошел
между столами, умудряясь при этом танцевать и петь в  радиомикрофон,  не
сбивая дыхания. Люди дружно хлопали в ладоши. Вдруг произошло  нечто  из
ряда бон выходящее: тот  самый  двухметровый  амбал  с  серьгой  в  ухе,
который так нагло разглядывал Веронику, вырвал из рук  эстрадной  звезды
радиомикрофон, вскочил на столик и начал что-то истошно орать.
   Все замерли. Пьяный в доску, амбал ревел что-то хрипатым голосом.
   Кажется, песню - "Нинка, как картинка, с  фраером  гребет...".  Потом
амбал начал неудержимо блевать - и на радиомикрофон, и на окружающих,  и
даже на смертельно побледневшего певца, который совсем растерялся в этот
миг.
   - Где  же  секьюрити?  -  взвизгнула  какая-то  дико  наштукатуренная
старушка в пестром платье, сидевшая неподалеку от Вероники.
   Девушка же смотрела в  упор  на  Савелия.  Он  все  правильно  понял:
какая-то бешеная волна вынесла его из-за столика, он подлетел к  пьяному
амбалу и каким-то неуловимым ударом в переносицу сбил его с  ног,  успев
выхватить из рук микрофон. Встал в позу "богомола" и  быстро  осмотрелся
по сторонам - все  вокруг  сидели  неподвижно.  Амбал  ворочался  у  ног
Савелия, изрыгая проклятия:
   - Ну все, шибздец тебе... Сука! Ты же мне нос  сломал!  Гнида...  Бля
буду, все, тебе не жить!
   Дружки амбала -  бритоголовые  парни  с  лицами,  не  облагороженными
интеллектом, - вскочили было помочь корешку, но тут же сели  обратно  на
пластмассовые белые стулья.
   Савелий успокаивающим жестом поднял вверх обе руки и громко произнес:
   - Все  в  порядке,  почтенная  публика!  Инцидент  исчерпан,  концерт
продолжается! - после чего вручил бледному певцу микрофон.
   Савелий уже хотел было удалиться, но тут звезда эстрады начал  быстро
говорить:
   - Старик, спасибо! Не забуду. Как тебя отблагодарить-то?
   Савелий подумал и сказал:
   - Слушай-ка, поешь ты здорово, признаюсь. Моя подруга очень уж  любит
твои песни. Может, посвятишь одну специально ей? Зовут Вероникой, мы вон
там сидим.
   Певец согласно закивал и, спросив еще что-то у Говоркова, побежал  за
сцену переодеваться. Ну а  Савелий,  равнодушно  перешагнув  через  тело
поверженного им амбала, вернулся к своей девушке. И  сразу  же  пригубил
предложенного ему Вероникой красного вина.  Друзья  амбала  еле  привели
того в чувство, подняли на ноги и куда-то увели. Один из  них  оглянулся
на Говоркова, сверкнув фиксой, и глухо выругался сквозь зубы.
   Певец опять вышел на  сцену,  удачно  подшутил  над  происшествием  и
потом, уже на полном серьезе, поблагодарил  "ветерана  афганской  войны,
который просил не называть его имени, за своевременную помощь".  И,  как
было условлено, посвятил одну  из  лучших  своих  песен  "очаровательной
Веронике, спутнице нашего героя".
   Концерт вскоре  закончился,  причем  все  второе  отделение  у  сцены
дежурили те самые секьюрити, которые неизвестно где  шатались  во  время
злополучного инцидента.
   Савелий и Вероника возвращались в отель, до  которого  им  оставалось
уже шагов пятьсот.
   - Ловко ты ему! - восхищалась девушка. -Спасибо за песню, Савушка!  И
вообще ты у меня самый лучший.
   - Да ну, зря я это, - недовольно пробормотал Говорков, - не люблю  по
пустякам силы расходовать. Но что мне было делать? Нам чуть не испортили
праздник...
   Они шли по узким переулкам, освещенным несколькими  фонарями.  И  тут
кто-то окликнул Савелия на чистом русском языке:
   - Эй, мужик, обожди. Разговор есть.
   Савелий загородил собой Веронику и  повернулся  лицом  к  говорящему,
моментально оценив ситуацию. К ним вразвалочку и  неторопливо  подходили
три субъекта явно бандитской наружности. Савелий узнал их - конечно, это
были дружки амбала, которому он сломал нос. У одного из них во рту хищно
блестела фикса.
   - Что надо, ребятки? - спокойно спросил Савелий.
   - Ты зачем нашего братана обидел? Самый крутой, что ли?  Перед  своей
телкой в брюликах вые... - Говоривший не успел  выругаться,  потому  что
Савелий резко нанес ему страшной силы удар под дых.
   Бандит сложился пополам, разевая  по-рыбьи  рот  в  попытке  глотнуть
воздуха.
   - Савушка, осторожно! - крикнула Вероника. Но Савелий и так знал, что
ему нужно делать. Он выпрыгнул на месте и ловким  ударом  ноги  вышиб  у
одного из нападавших сверкнувший в свете фонарей нож-выкидуху. Выпрыгнул
еще раз и ударил другой ногой бандита в челюсть, да  так,  что  раздался
громкий хруст, - бритоголовый отлетел на пару метров и смачно впечатался
в стену дома, а затем медленно, словно повидло, сполз на землю.
   Третий бандит - как  раз  тот  самый,  фиксатый,  -  похоже,  кое-что
понимал в боевых искусствах. Он начал прыгать перед Савелием,  сразу  же
распознавшим стиль "пьяной обезьяны". Стиль опасный, но смотря для кого.
Савелий присел и неуловимым движением правой руки саданул бандита ребром
ладони по кадыку. Тот рухнул на асфальт и  задрыгал  ногами.  Между  тем
первый нападавший, успев очухаться, бросился на Савелия с воплем:
   - А, сука афганская, я те счас урою!!! - метнулся к Савелию в высоком
прыжке.
   Однако Савелий все время  был  начеку:  вовремя  пригнулся  и,  когда
бандит перелетал через него, успел ударить кулаком ему  в  пах.  Бандюга
взвыл от боли и повалился рядом со своими корешами.
   - Так-то вот, - отдышавшись, сказал Говорков и повернулся к Веронике.
   Девушка всплеснула руками:
   - Савушка, кто они? С тобой ничего не случилось?
   - Да что ты, - рассмеялся Савелий. - Это не бойцы. Так, мелочь...
   Надеюсь, больше мы с этой поганью не встретимся.
   ...В эту ночь - последнюю ночь их  пребывания  на  Кипре  -  Вероника
отдавалась Савелию со всей страстью, на которую  только  была  способна.
Опять они не спали до утра, потому что оба прекрасно понимали, что вот и
заканчивается отведенный им судьбою месяц любви,  что  потом  они  снова
расстанутся, и когда встретятся  снова,  трудно  даже  предположить.  Ее
ждала учеба, а Савелий уже  девятого  октября  должен  был  вернуться  в
Москву. И сейчас, пока неумолимое время не разлучило их, они  стремились
проникнуть друг в  друга  как  можно  глубже,  одарить  друг  друга  той
небывалой нежностью, которая даст им силы  двигаться  дальше  по  жизни,
любя и помня эту любовь всегда.
   - Я хочу от тебя  ребенка,  -  прошептала  Вероника.  -  Ты  слышишь,
Савушка?
   Хочу сына, такого же, как ты. Так не хочется расставаться с тобой.  -
Она вдруг всхлипнула. - Мой милый, мой единственный... Савушка...
   - И я люблю тебя, - говорил Савелий, обнимая подругу.  -  И  тоже  не
хочу с тобой расставаться. Только не нужно  разводить  сырость!..  -  Он
улыбнулся и вытер бежавшую по щеке слезу. - Если бы только  все  в  этом
мире зависело от наших желаний...
   Савелий с наслаждением вдыхал аромат ее волос, жадно  целовал  мокрые
от слез глаза девушки, ее горячие, разбухшие от поцелуев губы. А  она  в
эту прощальную ночь словно сошла с  ума  -  изобретательность  ее  ласк,
казалось, не имела границ.
   В какой-то момент Вероника захотела,  чтобы  он  вошел  в  нее  стоя.
Савелий прижал ее к холодной стене номера, а она  обняла  его  за  талию
стройными ногами.
   Не каждый мужчина может долго заниматься сексом в этой трудной  позе,
но Савелий и спустя десять - пятнадцать  минут  неутомимых  движений  ни
капельки не устал. К тому же Вероника была легкой, словно  пушинка.  Как
громко она стонала!
   "И пусть, - думал Савелий, - какое нам  дело  до  обслуги  отеля.  Не
маленькие,  должны  понимать,  отчего  люди  кричат  по  ночам  в  своих
номерах..."
   В эту ночь они испробовали, наверное, все, что  было  известно  им  о
сексе. И нет ничего удивительного  в  том,  что  под  утро  оба  надолго
забылись сном без сновидений и спали до трех часов дня.
   Проснувшись, они долго лежали, сжимая друг друга в объятиях.  Но  все
на  этом  свете  когда-то  заканчивается.  Савелий  и  Вероника  наконец
поднялись  с  любовного  ложа,  собрали  вещи,  упаковали  чемоданы.  По
русскому обычаю, посидели "на дорожку". И двинулись в путь.
   Через несколько часов "Боинг-737" уже мчал их в сторону России.
   В самолете Вероника достала  большой  блокнот  и  немного  застенчиво
стала показывать Говоркову наброски, сделанные во время отдыха. Тут были
и кипрские пейзажи, и портрет маленького голубоглазого  мальчика,  очень
похожего на Савелия ("Я надеюсь, у нас все-таки будет сын", -  задумчиво
обронила девушка), и две-три геометрические картинки ("Надоел  мне  этот
оп-арт, хоть и хорошие деньги приносит", - вздохнула Вероника).
   Но  больше  всего  Савелию  понравился  набросок,  изображающий  двух
взявшихся за руки влюбленных, бегущих к морю. Он догадался, конечно, кто
эти влюбленные, и ласково поцеловал Веронику. А она,  словно  решив  его
удивить,  перевернула  страницу  блокнота  -  там  была   точная   копия
понравившегося ему наброска, которую она и  подарила  ему  на  память  о
времени, проведенном вместе.
   В проходе между  креслами  прошла  стюардесса,  предлагая  пассажирам
сделать заказ. Савелий и Вероника переглянулись и в один голос  заказали
лучшего кипрского вина.
   - Слушай, как же я забыл прикупить несколько  бутылочек  с  собой?  -
сокрушался Савелий.
   - Ничего! -  сказала  Вероника,  вынимая  из  сумки  бутылку  вина  в
оплетке.
   - Зато я не забыла. Вот, возьми, Савушка,  любимый...  Когда  ты  мне
позвонишь?..
   Полет продолжался. Ровно гудели двигатели. Самолет все дальше  уносил
влюбленных  от  места,  напоминавшего  земной  рай.  Уносил  в   Россию,
напоминающую потревоженное осиное гнездо. В земной ад...

Глава третья

Кремлевский курсант

   На влажные московские бульвары, на скверы и парки  медленно,  как  бы
нехотя опускались желтые листья. Набрякшая влагой листва падала плавно и
тяжело, точно рубль на валютной бирже. Что поделать  -  вот  уже  третью
неделю Россия живет в новом времяисчислении: до семнадцатого  августа  и
после. Шуршит под подошвами дешевое золото листвы, шуршат  в  бумажниках
обесцененные рубли, и никто не знает, когда это закончится и  закончится
ли вообще...
   Крутобокий   серебристый   "линкольн",    отблескивая    голубоватыми
пуленепробиваемыми стеклами, прошуршал  шинами  по  мокрому  асфальту  и
остановился перед величественным гранитным подъездом  на  Котельнической
набережной.
   "Росгазнефтьинвестбанк" - значилось на золоченой  табличке  слева  от
двери. Водитель - массивный шкафообразный мужчина с покатыми борцовскими
плечами,  налитыми  гуттаперчевыми  кулаками  и   характерным   прищуром
по-лягушачьи выпученных глаз - привычно  взглянул  в  зеркальце  заднего
вида,  оценивая  обстановку.  Позади,  метрах   в   пятнадцати,   застыл
темно-бордовый джип, хищного вида "шевроле-тахо". И в эту  же  минуту  в
держателе на приборной панели зазуммерил мобильный.
   - Виталик, ты уже на месте? -  послышался  из  трубки  начальственный
баритон, и водитель, непонятно почему вздрогнув, поспешил ответить:
   - На месте, Александр Фридрихович.
   - Скажи, чтобы встречали. Я - загружен. Выхожу через пять минут.
   Наверняка понятие "загружен" для водителя  "линкольна"  не  требовало
перевода, процедура подобных встреч была отработана, а потому дальнейшие
его действия отличались расторопностью и профессионализмом.  Сперва  он,
позвонив по мобильнику в темно-бордовый джип, коротко бросил:
   - Через пять минут будет, загружен.
   Затем, игнорируя правила парковки, нагло въехал прямо на тротуар, так
чтобы задняя дверца лимузина пришлась как раз напротив выхода из  банка.
А из джипа уже выходила троица  молодых  людей.  Первый  встал  рядом  с
массивной банковской дверью, второй занял позицию у капота  "линкольна",
а  третий  уселся  в  лимузин  рядом   с   водителем,   оставив   дверцу
полуоткрытой.
   Подобные маневры не могли не насторожить службу безопасности банка  -
меньше чем через минуту рядом с "линкольном", словно из-под земли, вырос
гориллоподобный мужик с шевроном "Охрана" на рукаве  черной  куртки,  но
молодой человек, каменным истуканом застывший у капота,  одной  короткой
фразой отмел его от серебристого лимузина.
   Ожидать  пришлось  чуть  дольше,  чем  было  обещано,   -   по   всей
вероятности, у Александра  Фридриховича  в  Росгазнефтьинвестбанке  были
дела, требовавшие больше пяти минут. Тяжелая  дубовая  дверь  гранитного
подъезда плавно открылась лишь через четверть часа после звонка. Заметив
фигуру  хозяина  с  небольшим  кейсом  в  руках,  водитель  и  охранники
изготовились, словно псы, ожидавшие команду "фас".
   Тот,  что  стоял  у  дверей  подъезда,   приблизился   к   Александру
Фридриховичу вплотную, так чтобы  в  случае  возможной  стрельбы  успеть
прикрыть его своим телом. Тот, что стоял у капота, сразу  же  повернулся
лицом к набережной - чтобы  контролировать  подъезжающие  машины  других
клиентов банка. Тот, что сидел рядом  с  водителем,  мгновенно  вскочил,
предупредительно  открывая  заднюю  дверцу,  однако  взгляд  его   цепко
фиксировал  случайных  прохожих,  оказавшихся  в  эту  минуту  рядом   с
гранитным фасадом.
   Впрочем, сам Александр Фридрихович - высокий седеющий мужчина с  явно
военной выправкой,  грубоватыми,  но  привлекательными  чертами  лица  и
маленькими, глубоко посаженными глазками - не очень-то и спешил  нырнуть
в бронированную капсулу своего дивного лимузина.  Небрежно  поставил  на
сиденье изящный кожаный кейс, прислонился к машине спиной и, сунув  руки
в карманы длиннополого пальто, чем-то  неуловимо  напоминавшего  шинель,
едва  заметно  улыбнулся  каким-то  своим  мыслям.  То  ли   информация,
полученная  им  в  Росгазнефтьинвестбанке,  внушала  оптимизм,   то   ли
содержимое кейса, полученного  там  же,  позволяло  надеяться,  что  все
образуется, но  улыбка  получилась  спокойной,  уверенной  и  откровенно
надменной.
   - Александр Фридрихович, вам сегодня  в  Шереметьево,  к  мадридскому
рейсу, через  четыре  часа  приземляется,  а  вы  говорили,  что  еще  в
Интерагробанк надо  заехать...  -  напомнил  было  охранник,  но  хозяин
неожиданно резко оборвал его:
   - Сам знаю! Иди в свой джип...
   Меньше чем через  минуту  серебристый  "линкольн",  тяжело  съехав  с
бордюра,  покатил  в  сторону  Нового   Арбата,   где   находился   офис
Интерагробанка...
   Хозяин "линкольна" немного нервничал,  шевелил  губами  и  все  время
похлопывал ладонью по драгоценному  кейсу.  Иногда,  заметив  в  людской
толпе  нищих,  бомжей  и  прочий  полуголодный  человеческий  мусор,  он
довольно ухмылялся.
   Наверное, радовался своему высокому положению.

***

   ...В тот день, восьмого сентября тысяча девятьсот девяносто  восьмого
года, Александр Фридрихович, исколесив едва ли  не  пол-Москвы,  посетил
четыре банка и шесть крупных фирм. И всюду история повторялась: короткий
визит  в  офис,  звонок  на  мобильник  водителю  и  грамотные  действия
телохранителей после появления хозяина с атташе-кейсом в руках -  каждый
раз новым. Правда, водитель, чье место было отделено  светонепроницаемой
стеклянной перегородкой, не мог  видеть,  что  всякий  раз,  усевшись  в
салон, хозяин перекладывает из кейсов в небольшой пластиковый чемоданчик
тугие пачки серо-зеленых банкнот. К концу дня  чемоданчик  распирало  от
долларов.
   В девятнадцать  сорок  пять  серебристый  "линкольн"  плавно,  словно
океанский лайнер,  причалил  к  бордюру  рядом  со  стеклянной  коробкой
Шереметьево-2  -  как  раз  к  прибытию  самолета  из  Мадрида.  Видимо,
Александру Фридриховичу не хотелось нырять в людской водоворот у  входа,
и потому встретить прибывающего было поручено водителю Виталику  и  двум
охранникам из темно-бордового джипа, весь день следовавшего в кильватере
лимузина.
   Встреча не заняла слишком  много  времени  -  спустя  минут  двадцать
мужчины, рассекая людскую толпу могучими плечами, как ледокол  рассекает
льдины, бережно подвели к "линкольну"  перезрелую  грудастую  женщину  с
внешностью разбогатевшей вокзальной буфетчицы. Тяжелые золотые сережки с
неестественно большими  бриллиантами  говорили  о  дурной  склонности  к
демонстрации своего богатства, длинное черное платье с  огромными  алыми
розами воскрешало в памяти цыганские наряды, а  многочисленные  морщины,
плохо скрываемые густо  наложенным  гримом,  свидетельствовали,  что  их
обладательница прожила слишком бурную жизнь.
   Плюхнувшись на сиденье рядом с Александром Фридриховичем, от которого
остро пахло  его  любимым  одеколоном  "Драккар  нуар",  женщина  звучно
чмокнула его в щеку и произнесла с чувством:
   - Здравствуй, Сашенька! Что же ты сам жену не встречаешь? Неужели  не
соскучился?
   Удивительно, но  встреча  с  женой  не  вызвала  у  хозяина  лимузина
абсолютно никаких эмоций. Он  поневоле  сравнил  эту  толстую  и  глупую
женщину со своей длинноногой секретуткой Викой, которую поимел  на  днях
на столе в своем офисе, и внутренне чертыхнулся. Но ведь и Люся когда-то
была чертовски хороша.
   "Что делает с нами возраст!" - горестно подумал он.
   Поморщившись и промокнув влажную от поцелуя щеку белоснежным платком,
Александр Фридрихович вымолвил:
   - Люся, я тебе уже сто раз говорил: мои люди это делают лучше. А если
на тебя кто-нибудь нападет?
   - Мог бы и с ними подойти, - показательно обиделась та.
   - Хватит сантиментов. Ты уже  в  Москве,  и  это  главное,  -  искоса
взглянув на жену, пр