онятно закружилась.
   - Ну, как?
   - Хорошо... - глупо улыбаясь, ответил я, - спасибо...
   Далее он  сказал нечто такое, что и помогло  мне выжить,  не сломаться,
сохранить оптимизм.
   -  Послушай,  земляк,  ты же режиссер, так сделай  себе  ФАНТАЗИЮ...  -
Чувствуете, какой колоритный поворот мысли? - Сделай себе ФАНТАЗИЮ... Может,
судьба не зря тебя сюда  впихнула? Запоминай, откладывай в своей  коробке, -
ткнул он меня в лоб. - Когда-то, может, и пригодится...
   На  следующий  день,  видно  сообразив  что-то  и почувствовав в  таком
общении некую угрозу, менты выдернули меня из камеры старого "вора в законе"
и кинули  в другую. Именно тогда-то  я и узнал имя этого мудрого человека  -
Василий Бабушкин.  Уж  не  знаю,  что  плохого натворил в своей  жизни  этот
человек, но мне он здорово помог, а может, и спас жизнь. Почему?
   Потому, что с того момента  я  не переставал думать над его  словами, к
тому же вспомнил предсказания бабы Ванги и постепенно действительно пришел к
мысли, что мне нужно ВЫЖИТЬ, чтобы потом рассказать обо всем людям...
   Как мне жалко мою маму,  которой  столько пришлось пережить! Когда меня
лишили свободы в первый раз,  я решил не беспокоить маму  и просто исчез  на
два года, не  догадываясь, что этим только добавил ей седых волос.  Все  эти
два года  она  пыталась разыскать меня, рассылая во  все  инстанции письма о
моем исчезновении. Однако МВД хранило загадочное молчание или  отвечало, что
им ничего обо мне неизвестно.
   Помня о прошлом опыте, я едва ли  не с  первых дней  ареста  просил все
сообщить маме, но Истомин сделал это, только когда следствие закончилось, то
есть месяцев  через пять. А как он измывался над мамой, не дав ей  ни одного
свидания со  мной! Сколько раз ей пришлось ходить к нему, чтобы вызволить из
его  липких лап  мое золотое кольцо,  привезенное  из  Италии,  и  некоторые
золотые  вещи,  подаренные   бабушкой  Лаймой!  Истомин   внаглую  хотел  их
присвоить.  Хорошо еще, что кольцо было зафиксировано при его изъятии в КПЗ,
а подарки бабушки Лаймы  были изъяты  из моей комнаты в присутствии соседей.
Правда,  ей  так  и не  удалось вернуть  около пятисот  редких  книг из моей
библиотеки,  кое-какой  аппаратуры и некоторых подарков  зарубежных деятелей
кино.
   Когда я вышел на свободу, соседи рассказали, что ко мне в комнату менты
наведывались раз десять  и  всегда  приходили  с  портфелями  и  спортивными
сумками.  Один  раз соседи попытались  заикнуться,  но их  так  отбрили, что
отбили всю охоту вмешиваться...
   А сколько унижений  пришлось вытерпеть моей бедной  мамочке,  когда она
тащилась  едва  ли не через всю страну  с сумками,  набитыми продуктами  для
меня! Унизительные личные досмотры,  издевательства  конвойных,  откровенное
вымогательство продуктов и  денег. А попробуй не дай!.. Столько будут тянуть
со свиданкой, что все продукты пропадут...
   Заканчивая краткую  историю  моей  второй потери свободы,  обращаю ваше
внимание на один маленький, но важный штрих того времени.
   Вы помните, с каким пиететом, благодаря моему тестю генералу Еремину, я
относился  к  В.  И. Ленину? Но все резко изменилось,  как ни странно, после
встречи  с  Андроповым.  Ссылаясь  на  нее,  я  проник  в  специальный  фонд
Библиотеки  имени Ленина. Именно там и  открылись  мои глаза, именно там я и
узнал правду  о "великом вожде".  Именно  там я  наткнулся  на документы, на
которых Владимир  Ильич  собственноручно писал:  "Расстрелять!", "Беспощадно
расстреливать!", "Провести "красный террор"!"
   Все эти грозные  приказы  касались  малограмотных рабочих  и  крестьян,
которые случайно,  нисколько  не задумываясь, что-то  ляпнули  невпопад  или
просто  кому-то перешли дорогу. Именно тогда  я впервые  задумался  над теми
"священными коровами", что  столько  лет  правили в нашей  стране. Мысли мои
вылились в стихотворение, за которое мне пришлось отсидеть в зоне, конечно с
перерывами, ДВЕСТИ ДЕВЯНОСТО ТРОЕ суток ШИЗО.
   Кто не знает, что такое ШИЗО, поясняю: это - штрафной изолятор в местах
лишения  свободы,  в  который  сажают  за  мелкие   правонарушения.  Законом
предусмотрено сажать не более чем на пятнадцать суток, и чтобы обойти закон,
делается просто: выпускают на день, потом какая-то "солдат-ская" причина - и
снова туда. Питание в ШИЗО гораздо скуднее, чем в зоне, но и оно дается лишь
через  день. В другие дни пайка хлеба и кипяток.  Кто-то из зеков  остроумно
прозвал ШИЗО "день лета, день - пролета".
   Вот это стихотворение:

   Ах, как Ленина мало вы знаете!
   Разве мог он придумать такое?
   Декрет о земле, о Земле, представляете?
   Глупость какая! Оставьте в покое!
   То, что Ильич и подумать не мог,
   То, чему просто не верится,
   Это не Ленин, не ленинский слог,
   Также, как бык, положим, не телится.
   Ленин Великий, непревзойденный!
   Ленин, как знамя, краснел от стыда,
   Если ему предлагали казенный
   Лишний кусок, то просто беда!
   Ленин краснел, отдавая приказ:
   В детей Николая стрелять боевыми!
   Ленинский мы выполняем наказ,
   Жвачку жуем, коммунизмом хранимы.
   Ну кто, скажите-ка на милость,
   Трудов не знает Ильича?
   И кто виновен, что мы силос
   Едим, от радости крича?
   Ильич, родной, прости убогих!
   Прости! Порою сгоряча
   Мы в рот е... тебя и многих,
   От дикой ярости рыча!
   Но ничего, придет пора:
   Тебе, наш вождь велеречивый,
   Народ закатит "на-гора"
   И пнет ногой в твой лоб плешивый...
   Мораль, друзья, увы, не в том,
   Что Ленин сам скотина:
   Нас бьют и палкой и кнутом -
   Советская рутина...

   Конечно, сейчас, когда все дозволено, в Ленина не плюет только ленивый,
- но эти стихи написаны, напоминаю, в восемьдесят пятом году!!!
   А  в  восемьдесят  шестом  на  страну  обрушилась  страшная  катастрофа
Чернобыля. Не думайте, что зеки равнодушно приняли это трагическое известие.
Многие, в том числе и я, написали заявление с просьбой отправить на помощь в
Чернобыль. Признаюсь, я написал заявление с отчаяния: потому что ни  одно из
моих посланий никак не могло достучаться до Правосудия. Благодарю Бога,  что
мое заявление оставили  без внимания: даже  представить сложно, что  было бы
сейчас со мной. Да и остался бы я жив?..
   Мое  второе  тюремное испытание  требует  особого  неспешного рассказа,
поэтому отправимся сразу в восемьдесят восьмой год...
   На свободу я вышел с "солидным" капиталом,  заработав за пять лет  язву
желудка и пятьдесят четыре рубля восемьдесят шесть копеек. В небольшом бауле
из серой матрасовки лежало  байковое одеяло, переданное  мамой еще  во время
суда.  Из жизни  моей  "пришло"  одеяло  в  мой роман  "Срок для  Бешеного".
Помните, герой  фильма "По прозвищу Зверь"  выходит  из воронка, укутанный в
одеяло?
   Удивительное дело! В своем первом романе я практически точно предсказал
собственную тюремную  судьбу,  и даже те  работы, на которых  трудился герой
моей книги в колонии, не миновали и меня...
   Кроме  одеяла,  в  бауле были  домашние  тапочки,  отделанные мехом,  -
подарок  Бесика,  "вора  в  законе", самодельный  мундштук, инкрустированный
серебром,   несколько   сувенирных   поделок   -  подарки  друзей  к   моему
освобождению.
   Помня многочисленные  зековские рассказы, я знал,  что первая опасность
по  выходе на свободу  -  случайно ввязаться  в нечто такое,  за  что  могут
потянуть менты, бывает в дороге, то есть в вагоне.  Вторая - не затягивать и
найти  как  можно быстрее  место  проживания. Мне  повезло: к  моменту моего
освобождения вышедшим на  свободу  москвичам разрешили возвращаться по месту
проживания  до суда.  Однако,  прибывая  в Москву,  ни в коем случае  нельзя
задерживаться с отметкой в милиции.
   В  первый  же день  я отметился в милиции по случаю  своего  приезда  в
город, и  мне дали  несколько дней, чтобы я сообщил  свой  адрес.  Ходить  в
поисках пристанища по  знакомым тощему и с короткой стрижкой - значит всякий
раз нарываться на  проверку документов. А московской прописки я лишился пять
лет  назад, и в моем паспорте  никакой прописки.  Любому менту  ясно  сразу:
только что из  зоны, а потому бесправен. Два-три  привода - и за сто  первый
километр, если не хуже! Нужно хотя бы чуть-чуть привести себя в порядок.
   Мама прислала  два адреса родственников, по линии отца-Чернышева.  Одни
жили в  "спальном" районе Москвы, другие  - в подмосковном  городке Ступине.
Сознаю: это такое дальнее родство, что,  несмотря на заверения мамы, вряд ли
мне там  будут  рады,  но решаюсь к ним обратиться. А прежде  захожу в отдел
распределения  жилой  площади  при  исполкоме  своего бывшего  района.  Меня
направляют к довольно молодой симпатичной девушке по имени Анна. Взглянув на
меня с заботливой  жалостью и не задавая лишних вопросов,  девушка взяла мои
документы, заполнила  какие-то  бланки,  продиктовала  мое  заявление. Потом
спросила:
   -  Вы  можете  оставить координаты, по которым я буду  вам  сообщать  о
движении вашего вопроса?
   - Пока нет... - ответил я, не зная, кто меня приютит.  -  Если можно, я
сам наведаюсь к вам.
   - Хорошо, приходите через пару недель...
   Поблагодарив  добрую   девушку,   я   собрался   сначала  посетить  тех
родственников, что живут поближе, тем более, как сообщила мама, все мои вещи
после  суда она перевезла к ним. Тогда  их  квартира пустовала: они  жили  в
Германии. Племянница моего отца, Наташа, была замужем за Владимиром Черных -
подполковником  Военно-воздушных  сил,  который  волею случая  был  назначен
директором с советской стороны  уникальной  международной тюрьмы  - Шпандау.
Сейчас  эта  тюрьма снесена, но в то  время  в  ней  содержался единственный
заключенный: нацистский преступник  Рудольф  Гесс, осужденный пожизненно.  В
тюрьме было четыре директора,  представлявших  СССР, США,  Англию и Францию,
которые и следили за  исполнением приговора. Но 17 августа 1987 года Рудольф
Гесс сам свел счеты с жизнью и повесился.
   Они  вернулись  в  Москву  и,  не  зная, естественно, что меня  вот-вот
реабилитируют,  отправили  мои  вещи к маме в Омск. Квартирка у  них была не
очень  большая для  семьи из четырех человек:  у них росли двое сыновей,  и,
ощущая, что усложнил им жизнь,  через несколько дней я отправился в Ступино,
в душе опасаясь, что и там вряд ли  придусь ко двору. Несмотря  на опасения,
меня приняли вполне радушно. В трехкомнатной  квартире проживали: старенькая
бабушка, ее немолодая  дочь с мужем и ее внучка, которой  было лет тридцать.
Имелся еще и внук, но  он,  на  мое  счастье,  проходил срочную службу.  Мне
выделили  диван  в  гостиной,  и  я  был  счастлив.  Несколько  дней  просто
отсыпался, а потом знакомился с городом, ходил в кино, просто  гулял. Прошел
примерно  месяц,  за который я дважды  съездил в Москву, чтобы услышать, что
пока нет никаких новостей.
   Родственники относились ко мне терпеливо, однако со временем  все более
чувствовалось, что я им порядком надоел. Говорю это без какого бы то ни было
осуждения.  Это  была для  меня  почти чужая  семья  со своими  устоявшимися
привычками  и  бытом,  а тут мозолится  совсем посторонний  человек...  Кому
понравится?
   Однажды читаю  афишу:  выступает  Леонид  Филатов!..  Леня  Филатов,  с
которым мы подружились на  съемках фильма  "Экипаж". Мухой лечу в кинотеатр,
где он выступает,  и сразу за кулисы.  Леня смотрит на  меня и  всплескивает
руками:
   - Виктор, что с тобой? Ты где столько пропадал?
   Я ему все  и вываливаю, как самосвал. Леня просит поставить мне в  зале
стул и выступает перед зрителями. Потом мы с ним фотографируемся на память и
уединяемся: заходим в буфет кинотеатра,  заказываем  закусить-выпить, и Леня
меня  внимательно  слушает.  Когда  закончил, не заметив, как пролетела пара
часов, глаза Лени были на мокром месте.
   - Вот что, Витюша, мои предки пока в отъезде, так что едем ко мне...
   Я  легко дал себя  уговорить.  Две  недели  я прожил  в  квартире этого
удивительно   доброго,   отзывчивого  и   очень   интеллигентного  человека,
окруженный  не только его заботой, но  и его  очаровательной  жены, Ниночки,
актрисы  того же  театра, что  и Леня.  До сих пор  помню ее  восхитительные
борщи. Но  счастье не  может  длиться бесконечно: возвращались родители, и я
покинул этот  гостеприимный дом. Пошла жизнь настоящего бомжа. Где  только я
не ночевал за те  несколько  месяцев:  в  таксомоторных парках, на скамейках
скверов, на чердаках и в подвалах.
   Однажды  мне   улыбнулась  удача.  Случайно  я  познакомился  с   очень
обаятельной  певицей  Театра  оперетты  Алисой Вино-градовой. Эта  добрая  и
щедрая  женщина настолько  прониклась моей несчастной долей,  что предложила
пожить у нее до возвращения из армии ее сына. Алиса обожала собак и кошек, и
в  ее  квартире тогда проживал редкий лимонный пудель  и четыре  кошки очень
редких пород.
   Эта  комфортная жизнь  продолжалась не более  двух недель. Регулярно  я
навещал  отдел   учета,   моего  инспектора  Анечку.   Приближалась   осень,
становилось холоднее. Однажды  я появился в кабинете Анны в довольно помятом
виде: привести себя в  порядок  было негде. Анечка взглянула на меня и вдруг
спросила прямо в лоб:
   - Виктор, вы давно ночевали в кровати?
   Тут я  не выдержал: все, что во мне всего накопилось, выложил ей как на
духу.
   -  Вот что, Виктор,  моя комната сейчас пустует:  я живу  у знакомых, и
если вас устроит комната в коммунальной квартире,  приходите к пяти часам, и
я вас отведу туда, согласны? Естественно, денег с вас брать не буду...
   Не нужно быть провидцем, чтобы предсказать мой ответ. Варианты для моей
прописки  были, но Анна,  искренне желая мне добра,  советовала подождать  и
вселиться  в  квартиру с  одной  семьей,  чтобы  в  будущем  иметь  реальную
возможность размена. Проще разменять двух-трехкомнатную квартиру на две, чем
искать размен четырех-пятикомнатной на три-четыре квартиры.
   Временно  решившаяся  проблема с жильем  подарила  возможность вплотную
заняться творчеством. Во что бы то ни стало я решил восстановить свой роман.
Вначале я кинулся  в архив суда, но в своем деле обнаружил лишь всевозможные
характеристики  на меня  с  различных  мест  работы  да  многочисленные  мои
обращения в различные инстанции: они никуда не были отосланы и все аккуратно
подшивались   к  моему  делу.  Потом   обратился   в   прокуратуру,  но  там
рекомендовали искать в судебных архивах. Круг замкнулся...

   Круг замкнулся заколдованный:
   Коли не виновен - отпусти...

   Тут  вспоминаю:  незадолго  до ареста я переправил  маме свою рукопись,
чтобы услышать ее мнение: я очень часто проверяю свои произведения на  маме.
Срочно еду в Омск взять кое-что из вещей, а заодно проверить, сохранилась ли
рукопись.  Ура!  Сохранилась! Возвращаюсь в Москву и усаживаюсь за переделку
романа.  Пройдя ад советского "правосудия" и после него перечитав  рукопись,
понял,  насколько был наивен до отсидки: в первозданном виде я  уже  не  мог
отдавать ее в издательство. Когда поставил  последнюю точку в переработанном
романе, показалось, с моих плеч упал такой тяжелый груз, что вот-вот воспарю
от легкости в душе.
   Забыл  сказать, что, вернувшись из Омска, нахожу в комнате свою хозяйку
Анну. Оказалось, к приятельнице, у которой она жила, приехали родственники и
пришлось  вернуться  к  себе.  Видно,  на  моем  лице  была  написана  такая
растерянность, что Анна тут же заметила:
   - Если вас  устроит раскладушка, то оставайтесь, пока не получите  свою
комнату...
   Меня вполне  устроила раскладушка  в сочетании  с  возможностью писать,
писать, писать...
   В  день, когда я завершил роман, Анна  принесла бутылочку вина, накрыла
стол, и  мы  отметили  это событие.  Эмоции  мои  хлынули через край  - Анна
возражать  не  стала,  и  утром  мы  проснулись  в  одной  кровати.  Немного
помучившись  угрызениями совести, что  все произошло  не  по любви,  а  ради
бытового уюта, что, в сущности, подло, принялся размышлять...
   Вот  Анечка...  Внимательная,   заботливая  и   чувства  вроде  ко  мне
испытывает. Что,  если попробовать еще раз? Никто же не торопит меня в загс.
Вероятно, последний аргумент перевесил: мы стали жить вместе.
   А спустя  некоторое время нашелся наконец удачный вариант,  и я получил
комнату в двухкомнатной  квартире.  Соседи - семья из трех  человек:  муж  с
женой  и  сын.  Теперь вся энергия  пошла на  поиски издателя. Не сосчитать,
сколько, прочитав мою  рукопись, тут же заключали со мною договор, некоторые
даже  выплачивали   аванс,  однако  когда  приходило  время  печати,  то  не
оказывалось  бумаги,  то денег,  то  еще  по  какой-то нелепой  причине  мне
возвращали рукопись, а я - аванс.
   Один  издатель  откровенно  сказал мне, что  мой роман  вряд ли  кто-то
осмелится  издать: он слишком острый даже для восемьдесят девятого года. Мои
нервы  были на  пределе,  когда  случайно  рядом  с  домом  встречаю старого
знакомого еще со времен работы на телевидении.  Драматург Оскар Никич, автор
сценария фильма "Дубровский", жил в соседнем доме.
   Разговорились. Оскар посочувствовал моим испытаниям. Узнав, что мыкаюсь
с рукописью, попросил почитать. Дал без особых надежд. Через пару дней Оскар
звонит  и  предлагает  встретиться.  Мухой  лечу  к нему.  Роман  ему  очень
понравился,  но  и он выразил сомнение, что  такое  кто-то рискнет издать. И
вдруг говорит:
   - Послушай, Виктор, а почему бы тебе не написать по нему киносценарий?
   - Думаешь, его легче протолкнуть?
   - Легче не легче, но в твоем романе столько отличного кино, что  кто-то
наверняка это разглядит.
   - Твоими устами да  мед пить... - вздохнул я и воскликнул: - Смогу ли я
написать сценарий полнометражного художественного фильма?
   - Во-первых,  твой  роман  уже написан  по-киношному и  тебе нужно лишь
отсечь лишнее, во-вторых, для чего существуют друзья?
   Оскар  Никич для меня настоящий  мэтр драматургии, и я считаю его своим
"крестным отцом" в кино. Он научил меня быть к себе - писателю - беспощадным
и  резать по  живому,  отсекая многие удачные эпизоды во  имя  главной цели.
Низкий поклон тебе, дорогой мой Оскар!
   Сценарий был готов, одобрен Оскаром, и я понес его на "Мосфильм",  где,
прочитав  его, сказали:  сценарий действительно хорош,  но денег у  них нет.
Снова  я  в  поисках, на  этот  раз  продюсера.  Бедные  мои  ноги!  Десятки
километров   они  покрыли,  посещая   то  один   офис,  то  другой   -   все
безрезультатно! Снова я начал впадать в депрессию. А тут еще сюрприз: Анечка
забеременела.  Сама в шоке, поскольку считала,  что  не  может иметь детей и
давно с этим смирилась.
   Подумали об аборте, но врачи объявили, если  Анна хочет иметь  ребенка,
то это ее  последний шанс. Разве мог  я  лишить ее материнства? Несмотря  на
сомнительность  материального  благополучия  и не  самые  благоприятные  для
младенца  жилищные  условия,  решили рожать.  Какое  чудо  родилось  у  нас!
Незадолго  до родов погиб родной брат Ани,  и  она  захотела,  чтобы сын был
назван в его честь - Сергеем. Я  не  возражал, решив, что  он назван в честь
моего первого друга детства.
   Бедная Аня! Тот год принес ей не только гибель брата, но и смерть отца.
Она стала  раздражительной, нетерпимой,  придирчивой. Трудно сказать, эта ли
двойная утрата сделала  ее такой или я, живя в  мире своих героев, просто не
замечал  ее   характер.  Я  пытался  оправдать  ее   поведение  трагическими
обстоятельствами.  К  нам приехала  моя  мама,  помочь по  хозяйству.  Она -
добрый, нежный,  отзывчивый и  очень  внимательный  человек. Обидеть ее  все
равно  что  обидеть ангела. Я  так  говорю  не потому,  что она моя  мать, а
потому, что это  мнение всех окружающих. Но Аня  ее  так обидела, что  мама,
обливаясь слезами, быстро собралась и уехала.
   Не  собираюсь выяснять, кто виноват. Уверен, что даже  если в чем-то не
права оказалась мама, Аня обязана была, хотя бы из уважения к возрасту мамы,
не  доводить  до конфликта.  С