ие в суд...
   - И что это даст? - не понял я.
   - А суду безразлично, с чем  вы останетесь после размена: примет первый
же вариант. И  поверь: твою бывшую вряд ли устроят, к примеру, две комнаты в
коммунальной квартире...
   Капитан  оказался прав на все сто -  узнав о  такой возможности, Марина
тут же согласилась  на один из  представленных мною вариантов: они въехали в
двухкомнатную малогабаритку, я - в комнату малонаселенной квартиры:  всего с
двумя соседями...

   Пока  шла  тяжба  с  моей  бывшей женой,  я  развил  бурную  творческую
деятельность на "Мосфильме". После отбытия срока я очень  боялся негативного
к себе отношения, но люди отнеслись ко мне не только с пониманием, но даже с
некоторой симпатией. Я  действительно старался изо  всех сил доказать всем и
себе в том числе,  что я чего-то  стою. Любую свободную минуту я использовал
для  того, чтобы писать,  писать  и  писать.  Добиваясь  достойной работы на
киностудии,  я, чтобы не сдохнуть  с  голоду, подрабатывал как  журналист  и
опубликовал  более  сорока  моих  очерков,  рассказов,  исследований в самых
популярных тогда газетах и журналах.
   Большой  успех  в журналистике  пришел  после  знакомства с  уникальным
человеком  - Михаилом  Петровичем Ереминым,  генералом  в  отставке.  У него
удивительная  судьба.  Родился  в  девятьсот  втором  году.  Рано  осиротев,
воспитывался в приюте, потом с помощью своего родственника в пятнадцать  лет
поступил  на  кремлевские курсы красных командиров,  закончив  которые  стал
работать  в охране  Ленина.  В сорок первом году  ушел на фронт  в  качестве
командира дивизии  и вскоре  стал заместителем  командующего  Третьей армией
генерала А. В. Горбатова.
   В пятьдесят втором году, уйдя в запас, занялся  исследованием ленинских
фотографий, пытаясь установить всех тех, кто был снят рядом с вождем.
   С Михаилом Петровичем я познакомился случайно  в День Победы: он жил на
одной  с  нами площадке.  Его рассказы о  прошлом показались  мне  настолько
интересными, что я всерьез увлекся  его  исследованиями.  Некоторые из  моих
статей об  этих  исследованиях стали  настоящими  сенсациями  в  центральной
прессе и нередко объявлялись "статьей недели", "статьей месяца", а однажды и
"статьей года".
   У меня родилась идея снять фильм  об исследованиях Михаила Петровича. Я
написал сценарий "Рядом с Лениным", который одобрили на ЦСДФ, и вскоре фильм
был  снят  мною. Пока мы работали над  сценарием,  однажды  Михаил  Петрович
пригласил  меня  на  свою  дачу  в  Жаворонках. Так  получилось,  что там  я
сблизился с его падчерицей, и вскоре  она забеременела. Мы с  ней не строили
особых планов на будущее, но зародившееся дитя меня как мужчину обязывало, и
вскоре мы поженились. Так на свет появился мой второй сын.
   Еще  задолго до его рождения  Михаил Петрович настаивал  назвать его  в
честь  Ленина.  Чтобы никому не было  обидно, положились  на судьбу:  каждый
написал свое имя на бумажке, а  тащить предложили Михаилу  Петровичу. И  что
же? Михаил Петрович вытащил то, что и хотел, - Володя. Но как все изумились,
когда Володя родился  именно  в  день рождения Ленина!  В этом  было  что-то
сверхъестественное...
   Но не пришлось Михаилу Петровичу долго нянчить своего внука: вскоре дед
умер...
   Михаил  Петрович  был не  коммунистом,  он был  убежденным  и преданным
БОЛЬШЕВИКОМ! То есть большевиком  первой формации, которые искренне верили в
светлое и счастливое будущее своей страны, своего народа...
   Почему-то припомнился  один случай, достаточно забавный, но очень точно
характеризующий этого человека.
   У Михаила Петровича было очень  слабое зрение, и однажды я  сопровождал
его к первому секретарю Московского обкома партии В.  Конотопу, с которым он
был довольно  близок.  Идем мы  через какой-то двор, а там  старый котлован,
который, судя  по всему, уже давно должен быть засыпан. Приходим к Конотопу,
а того  на месте нет:  он был  срочно вызван в  Кремль.  Помощник,  зная  их
отношения,  пропустил  нас в  кабинет. Михаил Петрович  полистал справочник,
нашел,  в чьем ведении  находилась территория с  котлованом, набрал номер по
"вертушке" и говорит:
   -  Иван Сидорович, здравствуйте! Объясните,  пожалуйста,  почему вы так
плохо  следите за  вверенной вам территорией? По такому-то адресу  не  зарыт
котлован, а люди ходят, ноги ломают... Нехорошо!..
   - Откуда вы звоните?  -  неожиданно  спрашивает чиновник,  вместо  того
чтобы как-то объясниться.
   Михаила Петровича это так разозлило, что он не выдержал:
   - Из телефонной будки! - зло бросил он и положил трубку.
   Не успел он передать мне слова собеседника, как "вертушка" зазвенела.
   - Слушаю! - поднял трубку Михаил Петрович.
   Звонил  тот чиновник.  До  него, видно, дошло, и  он, узнав, откуда был
звонок, сам перезвонил и стал всячески извиняться, ссылаясь на трудный день,
трудное детство и так далее.
   История  закончилась тем,  что  на  следующий день, сбегав  по  просьбе
Михаила  Петровича до того  двора,  я доложил  ему,  что  котлован  засыпан.
Казалось  бы,  какое  дело  старому генералу до  чьих-то там  бед, но Михаил
Петрович  до самой смерти кому-нибудь да помогал, за кого-то ходатайствовал.
Он был истинным офицером, и об этом есть еще одна маленькая история.
   Пошли мы  с ним  на  какую-то официальную встречу. Идем, разговариваем.
Вдруг  Михаил  Петрович  остановился как вкопанный и  удивленно  на  кого-то
уставился. Повернулся  и  я.  Стоит порядочная  очередь к бочке  с разливным
пивом.  И  в  середине  очереди,  куда  смотрел Михаил  Петрович,  я  увидел
подполковника, который как ни в чем не бывало стоял с бидончиком в руках.
   Подходит к нему Михаил Петрович и говорит:
   - Товарищ подполковник, как вам не стыдно позорить свою форму?
   - Послушайте, папаша, идите своей дорогой, - отмахнулся тот.
   -  Какой я вам папаша?  -  разозлился Михаил  Петрович и  скинул с себя
плащ, оставшись  в форме генерала, с  иконостасом  орденов и  медалей во всю
грудь, среди которых были и два ордена Ленина.
   Подполковник мигом отшвырнул бидон в сторону, вытянулся во фрунт.
   - Виноват, товарищ генерал! - отдал честь. - Простите! Можно идти?
   - Идите! - махнул рукой Михаил Петрович.
   Не  мог  старый генерал пройти  мимо офицера,  который в форме  стоит в
очереди  за  пивом. Да  и вообще,  офицер с  бидончиком  в  руках  -  жалкое
зрелище!..
   В этом был весь Михаил Петрович!
   Пусть земля ему будет пухом! Хороший был человек...
   Была  у  меня еще  интересная  история,  связанная  с  именем  генерала
Еремина.  Как-то  один  из его  соратников,  занимавший  в  прошлом  высокую
должность в  Органах, рассказал мне уникальную историю о том,  что во  время
войны, в самый трудный момент для Москвы, Политбюро ЦК КПСС приняло  решение
о  вывозе  тела Ленина из  Мавзолея  в безопасное  место.  Естественно,  это
задание было сверхсекретным и  о важном грузе знали лишь  единицы,  да и  то
люди с самыми большими звездами.
   Мне захотелось написать об этом статью. Потратив много сил и времени на
встречи, беседы,  исследование  скупых документальных источников, я  наконец
написал  ее.  Но  ни  "Правда", ни "Известия" не  жаждали  опубликовать  мое
исследование. Редакторы  разводили руками и  ничего  не  объясняли, и только
один заметил, что разрешение может дать только глава КГБ. Прекрасно помня  о
своих,  мягко  сказать, не очень  доброжелательных контактах с  Органами,  я
долго  раздумывал  прежде, чем  решиться  пойти на  контакт с  главой  этого
страшного ведомства. Но  в какой-то момент  махнул рукой: будь что будет,  и
уговорил  Михаила  Петровича,  и  тот  через  своих  друзей-ветеранов  сумел
организовать мне встречу с Председателем КГБ Ю.В. Андроповым.
   За день до встречи ко мне заехал офицер по спецпоручениям и сказал, что
Юрий  Владимирович назначил  мне  встречу, но  сначала хочет  прочитать  мою
статью. Я дал рукопись.
   На следующий день в сильном волнении и с дрожью в коленях я появляюсь в
приемной точно в назначенное  время. Помощник Андропова, сообщив, что у меня
только  пять  минут,  открыл  передо мной дверь  в огромный  кабинет хозяина
Лубянки.
   Юрий  Владимирович был  довольно  высокого роста  и, к моему удивлению,
вышел из-за мощного стола и поздоровался со мной за руку.
   -  Мне  понравился  стиль  вашей  статьи.  -  Это  были  первые  слова,
произнесенные им,  потом он сделал  паузу и  добавил: - То есть то,  как  вы
пишете... Присаживайтесь...
   Он  расспрашивал  меня  о  работе,  о  моих  планах,  много  говорил  о
литературе и  кино.  Вместо пяти  минут я  пробыл у  него в  кабинете  точно
двадцать три минуты. Перед самым уходом, после его пожеланий мне  творческих
успехов, я все-таки рискнул спросить:
   - А что с моей статьей?
   И услышал от него лишь одно слово:
   - Несвоевременно...
   Не знаю, что думали другие,  общавшиеся  с Юрием Владимировичем, но мне
он показался очень умным, я  бы сказал, даже талантливым человеком и  совсем
не страшным...
   Может быть,  я  притягиваю  за  уши  действительность,  но  после  этой
встречи, вероятно,  оттого, что  после нее в отношении меня не было  никаких
последствий:  меня не расстреляли, не посадили в Лефортово,  да  и  помощник
видел,  как  Хозяин  дружелюбно простился  со  мной,  - я почувствовал,  что
некоторые  люди  ко мне  стали  относится чуть  настороженно... а  некоторые
заискивающе, наверное, так, на всякий случай...
   Тем не  менее  я до сих пор жалею,  что  не спросил Андропова, почему с
таким пристрастием относятся ко мне сотрудники Органов. Этот вопрос вертелся
в  моей  голове  всю беседу, но я  так и не решился задать его... думаю,  из
страха...
   Однако продолжим...
   Однажды  я  случайно повстречал  Женю  Гинзбурга, который предложил мне
поработать  с  ним  на  телефильме  "Бенефис  Гурченко"  в  качестве второго
режиссера. Не имея ничего лучшего, я согласился. На этом фильме я с огромным
удовольствием встретил таких поразительных актеров, как  Армен  Джигарханян,
Александр Ширвиндт, и великого танцора - Мариса Лиепа.
   С   Марисом  у   меня  связано   одно   забавное  воспоминание.  Съемки
заканчивались обычно за полночь, и Марис, приезжая на съемки на американской
машине  (не помню марки, но это была  одна из самых  широких машин в мире, -
подарок  какого-то  зарубежного  почитателя  его  таланта),   предложил  мне
возвращаться домой с  ним: мы жили рядом - в  то время я жил  на Суворовском
бульваре. Однажды  Марис подвез меня к самому подъезду, а поблизости  бродил
какой-то  милиционер. Увидев  машину, он  раскрыл  от удивления  рот, потом,
увидев меня, раскрыл еще шире.  Только Марис  отъехал, милиционер попросил у
меня документы  и начал "права качать":  кто за  рулем?  Из какой страны?  И
прочую чушь...
   Не знаю,  сколько бы  продолжался  этот  допрос,  но с  громким визгом,
двигаясь задним ходом, перед нами  остановилась машина Мариса. Высунувшись в
окно, он недовольно спросил:
   - В чем дело, капитан?
   -  А  вам  какое... -  недовольно начал  тот, но взглянул на  Мариса  и
мгновенно  расплылся в  улыбке.  - Извините,  вы можете  дать автограф  моей
супруге, Тамаре? Она вас так любит, товарищ... -  Он запнулся на мгновение и
неожиданно закончил: - Товарищ Спартак!
   Я не удержался и прыснул, а Марис как ни в чем не бывало:
   - Хорошо, только на чем?
   Капитан суетливо вытащил книжечку квитанций для  штрафа, оторвал одну и
протянул Марису.
   "Тамаре от Спартака!" - написал он.
   Капитан  был  в  таком восторге,  что  вытянулся  по  стойке  "смирно",
приложил руку к козырьку фуражки и стоял до тех пор, пока машина не скрылась
из виду. Потом повернулся ко мне:
   - Позвольте проводить вас до подъезда?..
   И  с тех  пор, когда  мы  подъезжали  в дежурство  этого  капитана,  он
регулярно отдавал нам честь.
   С этого фильма началась  моя дружба  с одним  из самых  великих актеров
нашего времени - Арменом Борисовичем Джигарханяном...
   Людмилу Марковну Гурченко я  тоже считаю великой актрисой и потрясающей
певицей современности, но писать о ее характере я бы воздержался...
   Один пример  все-таки  приведу. Гинзбургу  понадобилось  снять кадр,  в
котором  Людмила  Марковна должна быть одновременно в  образах  шести  своих
героинь.  В то время технические  возможности ТВ были  более  скромными, чем
сейчас, и потому мне нужно было срочно найти пять дублерш.
   Представляете? Найти дублерш под уникальную фигурку,  с  самой тонкой в
стране талией?!  Тем более что эти дублерши должны облачиться  в собственные
наряды актрисы...
   Я  пересмотрел едва ли  не весь советский балет, ритм-балет,  актерские
училища... С неимоверными усилиями мне удалось отыскать пять дублерш.  Среди
них была  даже одна со званием "Народная артистка СССР". Господи, только она
и  я знаю,  что мне пришлось предпринять, чтобы  уговорить  ее  пожертвовать
полдня киноискусству.
   Кульминационный момент настал: пред светлы очи  бенефициантки предстали
пять дублерш.
   Небрежно окинув их царственным взглядом, Людмила Марковна прямо при них
спросила меня:
   - Откуда они?
   -  Четверо  актрисы,  а пятая студентка...  - с  гордостью  ответил  я,
довольный, что сумел-таки выполнить столь трудное задание.
   - Что? - неожиданно повысила голос актриса. -  Чтобы я дала свои наряды
какой-то массовке? Да никогда в жизни! - Повернувшись, она вышла.
   Мои   приглашенные  остолбенели,   а  "народная"  просто  расплакалась,
выразительно взглянула на меня и едва не бегом устремилась к выходу...
   Я чувствовал себя оплеванным...
   Тем не менее я все равно люблю Людмилу Марковну!..

   После этого  фильма  меня пригласил  на беседу  известный  кинорежиссер
Александр  Митта. Ему стало известно, что во ВГИКе я  писал реферат  на тему
комбинированных съемок. Он приступал к  созданию первого советского фильма в
жанре фильма-катастрофы под рабочим названием "Запас прочности".
   Думаю, мало кто не видел фильма "Экипаж" или не слышал о нем...
   Александр Митта  предложил  мне поработать  с ним в  качестве режиссера
комбинированных съемок. К тому  времени на "Мосфильме" создалось объединение
"Дебют", которое возглавил А. А. Мамилов. Мне удалось дойти до самого  Ф. Т.
Ермаша, тогдашнего Председателя Госкино СССР, и получить его добро на съемки
своего дебюта. Один  из  моих доброжелателей, работавший в  Госкино,  сказал
мне,  что  там  мой  сценарий понравился,  и  это послужило  основанием  для
положительного решения.
   Не могу не похвастаться, что один из самых выдающихся операторов нашего
кинематографа,  Павел Лебешев, снявший недавно с лидером нашего кино Никитой
Михалковым "Сибирского цирюльника", согласился снять мой дебют.
   Перечитав слова  о  том,  что мне  удалось дойти  до  Ф.  Т. Ермаша,  я
подумал, что  у  читателя может возникнуть  ощущение, что  у меня все  легко
получилось.  До нашей  встречи я десятки  раз  посылал ему  письма,  моля  о
помощи, и не получил ни одного ответа.
   Однажды,   подрабатывая  на   Московском   кинофестивале   в   качестве
переводчика болгарского режиссера  Иванки Грыбчевой -  на том  фестивале  ее
фильм  "Ни с кем"  получил серебряную премию, - я, естественно,  оказался  в
числе приглашенных на  прием в  посольство  Болгарии. А  накануне Грыбчева с
удивлением услышала, что я  ее  коллега. И все  выпытала  о моих  творческих
проблемах.  После  нескольких  тостов  в честь обладательницы  премии  и "за
дружбу между народами", Грыбчева, сидевшая рядом с Ермашом, спрашивает  его,
указывая на меня:
   - Вы знакомы?
   - Вроде нет... - не очень уверенно ответил он.
   - Режиссер Доценко...
   Ермаш  недоуменно  пожал плечами и  о  чем-то  спросил  сидящего  рядом
помощника, тот, похоже, ответил, что тоже меня не знает.
   Меня просто  взорвало  от такой лжи:  после  каждого  своего послания я
буквально  терроризировал  его  секретаря,  допытываясь,  дан  ли  ход моему
обращению.  И всякий  раз тот  отвечал,  что мое послание положено  на  стол
председателя, но пока никакой реакции.
   - Филипп  Тимофеевич,  я  раз  десять обращался к вам,  но  ни  разу не
получил ответа! - с обидой произнес я, органически не переваривая неправду.
   Вы бы видели взгляд, которым он одарил меня, но тут же взял себя в руки
и натянуто улыбнулся.
   -  Попробуем разобраться, - сказал он и добавил: - Но не за праздничным
столом...
   Фестиваль  закончился,  Грыбчева  уехала, а  меня  года полтора-два  не
пускали  на "Мосфильм":  было  распоряжение  самого  Генерального  директора
студии, им был в то время бывший генерал милиции Н. Т. Сизов,  не выписывать
мне даже разовые пропуска!
   То ли  у  Ермаша было  легкое  ощущение вины,  то ли сыграла  роль  моя
встреча с Андроповым, но он принял меня, повысил  тарификационную  категорию
режиссера и дал "добро" на дебют...

   Прошло много  лет, я  выпустил  свои  первые  книги  и  ехал  как-то  в
троллейбусе по Комсомольскому проспекту. Вдруг вижу знакомое лицо: да это же
сам Сизов - постаревший, сильно сдавший.
   - Здравствуйте, Николай Трофимович!
   - Здравствуйте, - чуть натянуто ответил он.
   - Не узнаете?
   - Почему... узнаю: Виктор Доценко...
   - Очень давно меня терзает вопрос...
   - Почему я с вами так поступил? - неожиданно перебил он.
   - Именно!
   - По-другому я не мог тогда поступить: я - простой исполнитель... А вы,
несмотря на судимость, все равно сумели пробиться...
   Этот  одряхлевший чиновник вовсе не чувствовал себя  виноватым, даже не
сделал вид, что раскаивается. Но меня удивило, что он не только узнал  меня,
но и ЗНАЕТ обо мне... Чувствовалась старая ментовская закалка...
   Почему-то он вызвал у меня жалость, и  мне расхотелось продолжать с ним
разговор.
   - Мне выходить на следующей, прощайте! - сказал я и пошел к выходу...
   * * *
   Однако продолжим...
   Немного о сценарии, который я назвал "Гнездо на ветру". Не помню, где я
наткнулся  на  синопсис двух  молодых студентов сценарного факультета. В нем
схематично была изложена идея этой истории.  А сама история, перекликавшаяся
с  рассказами  друзей-ветеранов  Михаила  Петровича  Еремина,  настолько мне
понравилась, что я  решил сам написать сценарий. Созвонился с этими ребятами
и все  откровенно  им объяснил, пообещав, что если сценарий  будет принят, я
обязательно  вставлю  в титры их  фамилии,  как  авторов  идеи.  В сценарии,
написанном мною для  дебюта,  шла  речь  о  трагических  двадцатых  годах  и
Гражданской войне в Сибири. Многодетная семья староверов, как и  вся страна,
разделилась на два  лагеря:  одни за  красных, другие  - за  белых, однако в
решающую минуту  для  семьи, все  братья,  ведомые отцом,  становятся  на ее
защиту и почти все погибают.
   Нисколько  не  маскируя,  я  сознательно  написал   его  как  советский
"вестерн".   Фильм  был  сложнопостановочным,   насыщенным   многочисленными
трюками, погонями  и  стрельбой (много позже  я  воплотил некоторые  прошлые
замыслы  в  своем фильме  - "Тридцатого  уничтожить!"),  и  затрат  требовал
несколько  больше,  чем  обычный. Именно поэтому  директор "Дебюта" поставил
меня в план на середину восьмидесятого  - начало  восемьдесят первого годов.
Пока я был свободен и согласился работать с Миттой.
   Должности   режиссера   комбинированных   съемок   в   тарифной   сетке
кинематографа  тогда   не  было,  и  потому  Митте  пришлось   убеждать  три
министерства: Госкино  СССР,  Министерство  финансов и  Министерство труда и
заработной платы, что такая должность необходима.
   Работы на участке комбинированных съемок было выше крыши. Вся стоимость
двухсерийного   фильма  составляла  один  миллион   двести  пятьдесят  тысяч
(огромные по тем  времена деньги), а пятьсот пятьдесят  тысяч, выделенные на
комбинированные  съемки, говорили  сами за  себя. И поэтому я был очень рад,
что через пару месяцев мне в помощь взяли Георгия Михайловича Николаенко. Он
приехал с Украины и был связан каким-то родство