напоминающее солдатскую  казарму. Там я
понял: что-то не так, и прямо спросил:
   - Товарищ полковник, что это значит?
   И вновь Куманов прятал от меня взгляд.
   -   Виктор,   тебе   придется  быть   здесь   до  выяснения   некоторых
формальностей... - И, не говоря более  ни слова, тут же вышел, закрыв  дверь
на ключ.
   Чего только не передумал я за часы, проведенные в этой казарме на сорок
с лишним кроватей! Не найдя никаких разумных объяснений, я  пришел к версии:
меня  задержали болгарские Органы  за  неосторожное посещение  американского
посольства.
   Умереть от голода мне не  дали:  вечером человек в военной форме принес
мне вполне приличный ужин. Ни  на один  мой вопрос он не ответил, словно был
глухонемым. На следующий день он же накормил меня завтраком и ранним обедом.
Где-то около двенадцати часов пришел Куманов и смущенно объявил мне:
   -  В связи с  окончанием  вашей визы мне предписано  сопроводить вас  в
аэропорт и посадить на самолет, летящий в Москву!
   - Товарищ полковник, у меня же защита диплома шестого января! - чуть не
плача, воскликнул я.
   - Извините, но ничем не могу вам помочь! - Он странно скосил глаза, и я
понял, что нас прослушивают.
   -  Я могу  созвониться с советским посольством?  - спросил  я,  пытаясь
что-нибудь придумать.
   -  Сегодня  советское  посольство  не  работает... - не  очень уверенно
ответил Куманов.
   - А как же мои вещи? Деньги?
   - Ваши вещи будут упакованы в контейнер и переправлены в Москву на ваше
имя, а деньги будут переведены через международный банк. Вам будет сообщено,
где  и когда  вы сможете  их получить... - Он  говорил  сухо и  бесстрастно,
словно робот.
   - Куда же мне сообщат, если я сам не знаю, где буду жить? У меня же нет
адреса... - Казалось, рушится вся моя жизнь.
   - Не беспокойтесь:  власти  найдут, как вернуть вам и вещи, и деньги...
Собирайтесь!
   -  Можно  в  туалет? -  попросился  я, зная,  что  единственный  туалет
находится у самого выхода, а значит, Куманов отведет меня туда сам, а там не
будет нежелательных слушателей.
   -  Хорошо. - Он сделал  паузу, вероятно, чтобы дать время  наблюдателям
укрыться. - Пошли... только без глупостей! - предупредил полковник.
   Не успели мы переступить порог казармы, как я спросил:
   - Почему?  - хотя  уже прекрасно знал ответ:  задержать  меня  могли  и
болгарские  Органы, но  высылать из  страны, да  еще  так беспардонно, могли
только мои родные власти.
   - Не знаю, чем ты насолил своему  посольству, но это их распоряжение, -
снизив голос до шепота,  ответил полковник. - Я пытался вступиться  за тебя,
но мне намекнули, чтобы  я  не  вмешивался, если  не хочу потерять погоны  и
работу... -  Он  с  огорчением  вздохнул. - На  моей  памяти  такое  впервые
случается... Ты уж не держи на меня зла...
   - Я понимаю... - пробурчал я, хотя ничего не понимал...
   И  только  через  четверть  века  узнал  от  своей  бывшей  жены,   что
инициатором моей необъяснимой депортации  был этот сукин сын Воробьев.  Чтоб
ему пусто  было! Надо  отдать должное  Павлине:  поняв,  что именно Воробьев
повинен в моих бедах, она от души посмеялась над ним. Ему часами приходилось
выстаивать  в  костюме-тройке и галстуке  на  самом  солнцепеке  в  ожидании
Павлины,  которая,  вдоволь  помучив  его,  наконец  соглашалась  прийти  на
свидание.  С  полгода  она  виртуозно  морочила  ему  голову, то отдаляя, то
приближая к себе, а потом категорично послала куда подальше...
   Вот  кому бы не пожелал ничего хорошего в жизни! Подонок всегда и везде
остается подонком...

   Вот я  - в Москве и под самый Новый год! Ни вещей, ни угла своего... Да
и денег-то с гулькин нос! Не помню точно, но не более двухсот рублей...
   В аэропорту я познакомился  с очаровательной девушкой, работавшей там в
справочной. Не помню, что я  ей там наплел про свое  житье в Софии,  но  мои
байки  ей  понравились, и она пригласила меня к себе на празднование  Нового
года! Мне было не только некуда торопиться, но и даже некуда пойти, а потому
несколько  часов я  прокрутился возле этой  милой девушки.  К своему  стыду,
имени ее не помню (пускай будет Ирина),  однако фамилию запомнил  навсегда -
Мазур.
   Ирина  действительно понравилась  мне,  но  не  мог  же  я  провести  у
справочной всю ночь! Но и признаться в том, что я бездомный, было  не лучше.
Мило попрощавшись и пообещав позвонить при первой возможности (я не обманул,
и наш бурный роман длился  несколько месяцев), я вышел из здания аэропорта в
полной растерянности.
   Как говорят: "Куда пойти? Куда податься?  Кого найти,  чтобы отдаться?"
Именно такое настроение и было у меня в тот момент.
   Немного поразмышляв,  я заключил, что мне ничего не остается, кроме как
пойти  туда, где  я  жил до отъезда в Болгарию:  в  общежитие МГУ!  К  моему
счастью,  комендантша с тех пор не  сменилась,  а внимательное  отношение  к
людям  обязательно  приносит свои плоды. Сделав вид, что  ничего не знает  о
моем  отчислении  из  университета,  она выписала  мне  пропуск  и  временно
поселила в пустующую комнату. Хорошо еще, что выдала и постельное белье.
   Вселился я в комнату и едва волком  не завыл от бессилия и одиночества.
Еще пару  дней назад мне казалось, что все  у меня стабильно и основательно:
есть  жилье, работа, друзья,  грядет  защита диплома,  а впереди открываются
новые перспективы... И вдруг, в  одночасье, как будто  по чьей-то злой воле,
все летит к  чертовой матери: нет жилья, нет работы, рухнула защита диплома,
да и вообще остро  встал вопрос о завершении высшего  образования. И если бы
не сердобольность Людмилы, командовавшей общежитием, я вообще оказался бы на
улице...
   Честно признаюсь,  она мне очень  помогла в это время - поверив в  меня
чисто по-женски, она поддерживала меня  всеми силами, придавала мне энергии,
уверенности в  себе,  да и подкармливала, что было совсем не  лишним в  моем
положении.
   Вы можете спросить: а почему я не обратился за помощью к своему тренеру
- Вадиму  Константиновичу Дармо?  Да  потому, что  мне  было стыдно... Перед
отъездом  в  Болгарию  он  предупреждал  меня  о том, что я пожалею  о своем
выборе,  но я не  послушался и  уехал.  А  сейчас, когда  мне  стало трудно,
просить о помощи? Нет, я был слишком гордым, чтобы пойти к нему.
   После праздников я пересилил себя и отправился в свой бывший деканат. В
учебной части меня, конечно же, не забыли и тут же с виноватым видом вручили
мне злополучную академическую справку, которая гласила:
   "Доценко Виктор Николаевич отчислен из числа студентов четвертого курса
экономического факультета МГУ за АМОРАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ..."

   Почему-то мне стало так  смешно, что даже пропало желание, возникшее  в
первую же секунду после  прочтения - раскурочить всю  учебную часть. Кстати,
дата отчисления совпадала с полугодовым юбилеем моей жизни в Болгарии.
   Мне  захотелось  получить объяснение от декана. Тот, промурыжив с час в
приемной, все-таки принял меня. Когда я вошел, профессор Солодков не дал мне
и рта раскрыть:
   - За "аморальное поведение"  потому, что... - он сделал паузу  и, глядя
мне прямо  в глаза, ехидно закончил: - Сам  знаешь  почему! О том,  что тебя
вытурили  в двадцать  четыре часа  из  Болгарии, тоже знаю,  как  и о  твоих
успехах  в  учебе... Учитывая  твои  прошлые  заслуги  перед  факультетом  и
университетом, я зачислю тебя на четвертый курс, но... - декан прищурился, -
через год!  Так что возвращайся домой, приезжай на следующий год, доучивайся
и защищайся...
   В его голосе было столько ехидства, что я с огромным трудом  сдержался,
чтобы не нахамить ему. Однако на большую "доброту" меня не хватило:
   - Да,  я  пришел просить  о восстановлении и  просить прощения за  свою
ошибку, но после ваших слов я пожалел, что потерял  столько времени на учебу
на  вашем  факультете...  -  Потом молча оглядел его  и  с горькой  усмешкой
добавил: - Да какой вы педагог... - махнул рукой и пошел к выходу.
   - Наглец! - выкрикнул он мне вслед. - Ты еще пожалеешь!..
   Но  я уже как  бы его  не слышал: для меня  действительно исчезло  само
понятие "экономический  факультет  МГУ". Да, по молодости  человек  допустил
ошибку, но он осознал это и пришел покаяться. Жизнь и так наказала: зачем же
добивать и так сбитого с  ног  человека? Не говоря уж о том, сколько славы в
прошлом  я принес  и  факультету,  и  МГУ,  и в  спорте,  и в художественной
самодеятельности... Хотя бы из-за этого могли пойти навстречу...
   Так  я себя  накручивал,  находясь  в  полном отчаянии  от  безысходной
ситуации. Сегодня я понимаю,  что тогда несколько погорячился: сам виноват и
мог  поискать  какого-нибудь  выхода,  потерпеть  годик,  но  уж очень  было
обидно...
   Тем не  менее и сейчас считаю,  что несчастья, случившиеся в дальнейшем
со мной, можно было  избежать, если  бы профессор Солодков протянул мне руку
помощи...

   Несколько месяцев  рыскал  я по  Москве  в  поисках ответа  на простой,
казалось  бы,  вопрос:  где  я могу защититься  и  получить диплом о  высшем
образовании, если у  меня сданы все экзамены, в том числе и государственные,
и даже написана дипломная работа?
   Все экономические вузы  от  меня отбрыкивались, как от прокаженного, не
желая  брать  меня  с  такой  огромной разницей  в  программах  курсов своих
институтов  по сравнению с  болгарским.  Не помогли  даже  ходатайства  Г.В.
Александрова   и  О.  Н.  Ефремова  на  имя  министра   высшего  и  среднего
образования.
   С Григорием Васильевичем я  познакомился где-то в семидесятых  годах. А
однажды случайно  встретились  на "Мосфильме".  Он  расспросил о моей жизни,
порадовался, что я успел закончить ВГИК, а потом неожиданно пригласил к себе
домой.  Я с радостью и трепетом согласился! В ГОСТИ К САМОМУ АЛЕКСАНДРОВУ!!!
Александров и Орлова - целая эпоха советского кино!
   Григорий  Васильевич был  такой  светлой личностью, что общаться с  ним
было сплошным удовольствием.  Встречи с ним были  не только познавательными,
но и приносили огромный заряд бодрости и жизненного оптимизма.
   С  каким восторгом я  слушал трогательные, а порой и смешные истории из
его жизни!  И о  тяжелом пути нестареющего фильма  "Веселый  ребята",  и  об
отношении  к нему  тогдашних  руководителей  кино:  как  они  ставили  любые
препоны,  не давая  выйти на экраны страны этому фильму, и о его встречах со
Сталиным, который,  просматривая "Веселых ребят", несколько раз смеялся, а в
конце сказал:
   - Смешная картина... - пустив этой фразой фильм в большое плавание...
   А встречи с великим Чаплином,  очарованным  Любовью  Орловой настолько,
что не отходил от нее ни на шаг...
   Однажды Григорий Васильевич сказал, что телевидение Би-би-си предложило
совместно  снять   художественно-документальный  фильм  о  супружеской  чете
Александрова и Орловой.
   - Это должен быть уникальный фильм! - воскликнул я.
   -  Виктор, как  ты отнесешься  к  моему предложению стать режиссером  с
советской стороны?
   -  И вы еще  спрашиваете? Буду счастлив, если  смогу быть Вам полезен в
любом качестве! - не задумываясь, ответил я.
   Мы  говорили еще  о чем-то, но мои  мысли целиком были  заняты  лестным
предложением великого мастера.
   К сожалению, реализация проекта затянулась, а потом меня лишили свободы
и  более я  не увидел в живых одного из своих  кумиров  в мире кино. И я как
святыню  храню его последние  слова, написанные мне  на его  книге  "Эпоха и
кино", подаренной мне на прощанье:
   "Виталию Доценко с пожеланием успеха на режиссерском, творческом пути.
   Режиссер Гр. Александров.
   Январь 1980"...

   А  с  Олегом  Николаевичем  Ефремовым  я  сам  познакомился,  буквально
внаглую.  Однажды, когда  я гостил у мамы в Омске, мы смотрели по телевизору
фильм с участием Павла  Луспекаева. Мои  предки  были в изрядном подпитии по
случаю какого-то праздника, и вдруг мама  бросила фразу, которая, пролетев в
тот момент мимо моего сознания,  тем  не менее засела в мозгу. Она  сказала,
что Павел Борисович является нам каким-то дальним родственником.
   Я вспомнил это уже в Москве и хотел при первой же возможности  выяснить
все  детали у  самого Луспекаева.  Но он жил  в Ленинграде, и когда  навещал
Москву, наши пути не пересекались, а в апреле семидесятого Павла Борисовича,
этого удивительного актера, не стало...
   Я знал, что Павел Луспекаев,  Олег Ефремов  и Михаил Казаков были очень
близкими  друзьями,  и  когда  мне  понадобилось  ходатайство  для  учебы, я
набрался наглости, созвонился с Олегом Николаевичем и договорился о встрече.
Ефремов  -  удивительно добрый и обаятельный человек, и я влюбился в  него с
первой  встречи. Я рассказал о своих трудностях с учебой  и как бы мимоходом
заметил,  что Павел Борисович Луспекаев является моим дядей. Короче  говоря,
Олег Николаевич с легкостью подписал ходатайство, под которым в то время уже
стояла подпись Григория Васильевича Александрова...
   К сожалению, их подписи в тот момент не помогли мне.
   Положение казалось мне отчаянным и безвыходным.  Меня уже выставили  из
общежития  МГУ,  и,  проскитавшись с  неделю по знакомым,  я сумел с помощью
одной приятельницы получить временную прописку в Московской области.
   Что это давало?  - спросит неискушенный  читатель. Давало очень многое!
Как говорил  мой герой  Савелий  Говорков,  "без прописки  не  устроиться на
работу,  без  работы  -  не  прописывают".  Так  что  благодаря  прописке  в
Подмосковье я имел право не только  работать в  Москве, но проживать  в ней,
снимая  квартиру,   комнату   или  угол:  в   зависимости  от   материальных
возможностей.
   Не  думайте,  что временная  прописка,  выдаваемая на год,  далась  мне
легко,  хотя  и  с  "протекцией  по знакомству".  Моя знакомая была  дальней
родственницей  начальницы паспортного стола  подмосковного  села недалеко от
станции   Шереметьевская.   "Вооружившись"  бутылкой   коньяка   и  коробкой
шоколадных конфет, я отправился  к этой начальнице, от которой зависело  мое
пребывание  в столице.  Кроме  того,  без  прописки  я не  имел  возможности
завершить высшее образование.
   Меня  встретила симпатичная дородная женщина  лет тридцати. У нее  было
двое детей и масса забот не только на работе, но и по дому и на огороде.
   Не зная, как  себя вести, я представился, сославшись на  ее  московскую
родственницу, которая,  как  оказалось, была  настолько  дальней, что Тамара
(назовем ее так) с  трудом вспомнила  о  ее  существовании. Это  меня совсем
выбило  из колеи, и я, смущаясь и краснея от неловкости, вытащил из портфеля
бутылку коньяка, коробку конфет и протянул ей со словами:
   - Вы знаете, у меня к вам огромная просьба...
   И  не  мудрствуя лукаво все ей честно изложил.  Выслушав  меня,  Тамара
обещала подумать  и  предложила приехать  через  пару  дней.  Почему-то я не
обратил  внимание на  ее интонацию  и  красноречивые  взгляды,  которые  она
бросила на меня с первой же встречи.  Несколько раз я таскался  в  это село,
пока   однажды   не   рискнул   сделать   ей   комплимент   по   поводу   ее
привлекательности. В тот день она пригласила меня к себе домой.
   Близился вечер,  дети были в школе, а муж  на работе. Тамара предложила
мне  пообедать с нею  и  поставила на  стол тот самый коньяк,  который  я ей
подарил...
   К  возвращению домочадцев  я  обрел  искомое  - Тамара, удовлетворенная
сполна, взяла мой паспорт и тут же поставила штамп о прописке в  собственном
доме...
   Несколько  лет мне пришлось возобновлять  временную прописку,  и каждый
раз я получал ее знак памяти  о том первом свидании. Не думаю, что ее муж, в
меру  пьющий, вполне  симпатичный и довольно внушительных габаритов мужчина,
не удовлетворял  ее женских потребностей. Скорее всего Тамаре, этой доброй и
очень милой русской  женщине, просто не  хватало  человеческого  общения. Во
всяком случае, у меня о ней остались самые добрые воспоминания.
   Дай Бог ей и ее семье здоровья...

   Завершая  историю  о  моей прописке, нельзя  умолчать и о  том,  как  я
"откосил" от  армии...  Я поставил  слово "откосил" в кавычки  не для  того,
чтобы  вызвать  улыбку  у  читателя.  Мое  поколение было воспитано  в  духе
настоящего патриотизма,  и  фильмы  о Максиме  Перепелице  отражали то,  что
действительно волновало почти всех юношей, по крайней мере моего возраста.
   В  те  времена  все  мальчишки с благоговением смотрели на  тех,  кто с
гордостью носил  военную форму. Я до сих пор с глубоким уважением отношусь к
военным и  ко всему, что  связано с  армией. И с раннего детства помнил, что
"Красная Армия всех сильней!".
   У  меня,  как  и  у всякого порядочного  мужчины нашей  страны,  сердце
обливается кровью от того, что  сделали с  нашей армией.  До чего  же довели
российскую  армию,  что  сегодняшние  мальчишки   любыми   путями  стараются
действительно "откосить" от священной  обязанности отдать свой воинский долг
Родине?! Грустно это... Очень грустно!..
   Конечно,  я много  анализировал то, что  случилось с нашей  армией, и у
меня есть мысли на  этот счет,  более того,  есть и некоторые соображения об
улучшении ситуации, но говорить об этом в данной книге неуместно...
   Все знают, что  любой мужчина  призывного  возраста  должен обязательно
встать на воинский учет по месту прописки...
   Прописав меня временно на своей жилплощади, Тамара взяла  мой  воинский
билет,  чтобы поставить на учет. Мне тогда было  двадцать четыре года. Целый
год  меня  не тревожил  военкомат.  Но однажды пришла  повестка, а я как раз
учился в институте, в котором, к моему огорчению, не  было военной  кафедры.
То есть ни о какой отсрочке и речи быть не могло.
   С армией не пошутишь! Что было делать?  И я  решил рискнуть,  используя
проверенный временем чисто российский метод. Купив бутылку хорошего коньяка,
прихватив многочисленные  фотографии моей кинематографической "деятельности"
(это  были  фотопробы  разнообразных  эпизодических ролей, на  которые  меня
приглашали), я отправился на прием к военкому. Для  пущей  важности оделся в
лучший костюм и нацепил галстук.
   Не дожидаясь  своей очереди и не обращая внимания на возмущение будущих
солдат,  я  нагло  вошел в  кабинет и увидел  седоватого полковника с  очень
усталым лицом.
   - Мы же тоже стоим! - донеслось из-за моей спины.
   -  Здравия  желаю, товарищ полковник! - не обращая  внимания на то, что
творится за порогом, четко поздоровался я с хозяином кабинета.
   Полковник недоуменно  взглянул на меня. Видимо, то, что  я  был намного
старше призывников, да еще и с бородой, заинтриговало его, и он вопросил:
   - Слушаю вас?
   В  те  дни  на  экраны  вышел фильм, в  котором я снимался  в небольшом
эпизоде (в таком малюсеньком, что заметить мое присутствие на  экране  можно
было  только с  посторонней помощью: "Вон! Вон, видишь, я стою справа, прямо
за Мишей  Козаковым!"). Но в тот момент  я был в  ударе, - помните у Ильфа и
Петрова: "Остапа несло".
   - Не узнаете, товарищ полковник?
   Он  вглядывался в  меня несколько минут, явно перебирая в  памяти лица,
но, конечно  же, "не узнавал".  Но в силу осторожности старого службиста  на
всякий случай неуверенно произнес:
   - Что-то знакомое... Но точно не припоминаю...
   Фу, облегченно  вздохнул я,  достиг желаемого:  он меня не выставил  из
кабинета. Сделав "морду кирпичом", я подошел к полковнику и протянул руку:
   - Виктор Доценко, Василий Иванович! - с  некоторой  долей фамильярности
произнес я. (Как его звали на самом деле, я, к большому сожалению, забыл.)
   Все еще пребывая в недоумении, Василий Иванович ответил на рукопожатие,
и я полез в портфель, достал пачку фотографий и протянул ему.
   Он стал рассматривать и мгновенно оживился.  На мое счастье,  полковник
оказался страстным поклонником кинематографа.
   - Господи, конечно же, узнаю! - чуть смущенно произнес он и, восхищенно
причмокивая языком, похлопал меня по плечу. - Какими судьбами в наших краях,
Виктор...
   - Можно просто -