она  и рассмеялась.  - Но вы,  вероятно, еще  не оправились  от ранения:  по
документам вы же Иван...
   События  прошлого так причудливо  переплетаются, что опять занесли меня
вперед, и  позднее вам станет ясно, почему меня  одно время звали Иваном. Но
слова медсестры  показались мне важным знаком свыше, и  потому  я вернулся к
имени, которое вписано в паспорт...

   Прочитав письмо еще раз, я почувствовал:  что-то здесь не так! Кому мог
понадобиться  обыкновенный бедный студент? А  вдруг  это  связано с МВТУ?  А
вдруг кто-то из "врагов" узнал о моем реферате в семинаре академика Кристи?
   Дело  в том, что на всех  листках,  где делались наброски рефератов, не
говоря уже о расчетах, в нашем студенческом научном кружке стояли грифы: для
"служебного пользования", либо "секретно",  или "не подлежит огласке", и все
записи сдавались в секретный  отдел кафедры. Более того,  для  зачисления  в
научный   кружок  все  кандидаты  заполняли  специальную  форму  подписки  о
"неразглашении".
   Моим давним волнениям сегодня нечего удивляться:  в то время вся страна
жила в атмосфере шпиономании и каждый советский человек твердо знал  - "враг
не дремлет"...
   Весь день я проходил в смятенных чувствах, решая  самый "важный" вопрос
моей жизни: должен ли я пойти в Органы и доложить о полученном письме?
   Во мне боролись  два чувства: душа протестовала против визита  в  столь
страшное заведение,  а вдолбленное воспитание  "гомо  советикус" убеждало  в
обратном. Долго мучиться мне не пришлось. Ранним утром следующего дня ко мне
приехал  мужчина  в   штатском.  Вероятно,   чтобы  не   дать  мне   заранее
подготовиться к будущим вопросам, он представился работником спорткомитета и
попросил  поехать  с  ним,  чтобы заполнить  документы для моего допуска  на
всесоюзные соревнования.

   По природе я  очень доверчивый человек  и от этой доверчивости довольно
часто страдаю: до сих пор жизнь ничему  не научила. Несмотря на свой возраст
и  опыт,  я продолжаю  оставаться  доверчивым,  и  этим  нередко  пользуются
нечисто-плотные люди.  Сколько раз люди, близкие мне,  которых я считал даже
друзьями,  предавали  и обманывали меня!  А сколько моих должников,  которые
брали взаймы на день, на неделю,  на месяц, и  годами не возвращающих долги!
Вернись ко мне эти деньги - жил бы гораздо лучше, чем в настоящее время...
   Появление "представителя спорткомитета" меня  не насторожило - с такого
рода бесстыдной  ложью я  еще не сталкивался. Почему-то мне  и  в  голову не
пришло,  отчего  такая  честь  оказана  именно  мне?  Ведь   для  заполнения
документов меня можно было вызвать через тренера или деканат.
   Все прояснилось, когда мы прибыли на Лубянку.  По поводу  второй  части
слова  мужчина  не  обманул:  это  тоже был  "комитет", только других  видов
спорта. У  меня  так колотилось  сердце, что казалось, адреналин заменил всю
кровь. Случилось то, чего  я более всего  боялся: это п  р о в о к а ц  и я!
Прощай учеба, прощай Москва! Прощай спорт! А возможно, прощай и свобода!
   Находясь  в полном смятении  и страхе, я не помню,  на какой  этаж меня
провели,  в  какой  кабинет,  не  очень  помню  и  лицо  хозяина   кабинета:
запечатлелось только  звание  -  майор.  Хотя он  и  был в  гражданском,  но
человек, доставивший меня, назвал его майором, однако фамилия  не отложилась
в  памяти: она была простая,  незвучная, вполне возможно, вымышленная, да  и
важно  ли  это  сейчас.  Запомнились только  глаза:  маленькие,  холодные  и
совершенно ничего не выражающие.
   Для  меня   этот   майор  олицетворял  собой  вселенское  зло,  которое
готовилось поглотить меня и выплюнуть где-нибудь на обочине жизни.
   Однако  мое  первое   знакомство  с  Органами  закончилось  с  меньшими
последствиями, чем я ожидал, по крайней мере, так казалось в то время. После
обычных анкетных  данных и пространных  вопросов о моей жизни  он неожиданно
спросил о письме, которое я получил вчера.
   Господи, откуда они знают про письмо, если оно  пришло не  по  почте, а
принес  его  совершенно  посторонний  человек,  проще  говоря,  обыкновенный
нарочный? Первым побуждением было  все отрицать, но я  вдруг  подумал о том,
что посыльный мог быть их сотрудником, а если  нет, то меня могут обыскать и
обнаружить злополучное письмо,  которое  было при мне: не зная,  что  с  ним
делать и куда спрятать, я таскал его с собой.
   Тут меня осенило:
   - Да, вчера какой-то незнакомый мужчина принес мне письмо, в  котором я
обнаружил и пятьсот долларов США! - спокойно ответил я и добавил: -  Сегодня
я  намеревался  показать его начальнику  Первого отдела МВТУ, чтобы получить
совет! К сожалению, не успел: к вам вызвали...
   - Вы  определенно не знаете того  мужчину, что вручил вам письмо?  - Он
буквально сверлил меня взглядом.
   - Впервые видел!
   - Хорошо, давайте сюда письмо!
   Я вытащил из заднего кармана  брюк конверт и протянул хозяину кабинета.
Тот  долго и очень внимательно  читал текст,  потом  несколько  минут  молча
смотрел  на меня своими поросячьими глазками, от  чего  я почувствовал себя,
мягко говоря, не в своей тарелке.
   - И что вы мне скажете на это?
   - Даже и не знаю, что сказать! - честно признался я, а потом добавил: -
Я впервые слышу о том, что мой родной отец не Доценко!
   - Бывает, - продолжая сверлить меня взглядом, заметил майор. - И что ты
хотел ему ответить? - Он перешел на "ты".
   - А что я могу  ответить?  Участвовать в  зачатии  еще  не  значит быть
отцом!  Я  и Доценко-то  не  помню  и  своим единственным отцом считаю Ивана
Чернышева, который  меня  растил,  кормил  и  поил!  - В  тот момент  у меня
почему-то возникла какая-то злость  на  моего  настоящего отца, и я говорил,
поддавшись лишь эмоциям.
   - А вы умны не погодам! - одобрительно сказал  майор: его тон несколько
смягчился, и он снова перешел на уважительное "вы".  - Но ответить-то что-то
нужно... -  Он  как-то  хитро и внимательно посмотрел мне в глаза,  словно к
чему-то подталкивая. - Поймите меня правильно, Виктор, вы учитесь в закрытом
вузе, и учитесь  вполне  достойно, вы талантливый  спортсмен и  отмечены  ЦК
ВЛКСМ и УВД Омска за отличную работу по охране правопорядка, а потому мне не
хотелось бы ломать вашу карьеру...
   - И что я должен написать? - догадливо спросил я.
   - Вы хотите, чтобы я вам помог?
   - Да, хочу!
   - Ладно, попробую...
   Майор  подвинул ко мне листок бумаги,  ручку и  принялся  диктовать мой
ответ.  Дословно я его не  помню, но суть воспроизвожу точно. В тот момент я
как-то не обратил внимание на то, что  он быстро и довольно складно излагает
мне текст письма, но сейчас я понимаю, что все было подготовлено заранее.
   В "своем" ответе я писал о  том,  что я прекрасно обходился до  сих пор
без него, обойдусь и впредь, что государство заботится обо мне, оплачивая не
только  мое  обучение,  но и дает мне приличную (не знаю,  смеяться  тут или
плакать?) - тридцать пять  рублей - ежемесячную стипендию, а потому  я в его
подачках не нуждаюсь и пятьсот долларов возвращаю...
   В смятении  чувств,  я,  конечно  же,  не вдумывался в  тон письма,  не
понимал, что  оно наверняка принесет ему  чудовищную боль,  но сейчас,  став
отцом, я осознал все и прекрасно понял, почему я больше ни разу не услышал о
нем и не получил более ни одной весточки от него.
   Потом  майор  попросил  вложить  деньги  в  конверт вместе  с  письмом,
надписать своей рукой адрес,  а отправит  его, заверил, он  сам. После  чего
заявил нечто пафосное в мой адрес, попросил ни с кем не обсуждать нашу с ним
встречу  и пожелал мне всяческих успехов  в  учебе, труде и жизни.  Я ощутил
великую гордость за свою страну, за партию и за себя лично.
   Сегодня мне смешна и печальна моя тогдашняя  наивность. Подозреваю, что
пять  сотен долларов до моего отца не дошли, но письмо он наверняка получил,
и, вполне возможно, еще более жестокое: потому-то и не было больше вестей от
него.
   Интересно, как  сложилась бы моя  судьба,  если  бы мы с отцом все-таки
встретились?  В девяносто  седьмом  году я побывал  в Америке.  Мы  ездили с
Наташей  в Вашингтон и  в Нью-Йорк:  во-первых,  отпраздновать Новый  год, а
главное, чтобы  я  собственными глазами увидел  те  места, где  должны  были
разворачиваться действия моего  будущего  романа (в то  время  я работал над
романом  "Награда  Бешеного").  Меня  преследовало желание  отыскать  своего
родного отца, но, трезво поразмыслив, я понял, что это вряд ли разумно.
   Вряд ли он был  жив:  Зигард  был  лет  на  десять лет  старше мамы.  Я
поставил  себя на место  близких людей,  окружавших его. И вот появляюсь  я,
кого они никогда не видели и о ком могли только  слышать - если  отец, забыв
причиненную  "моим"  письмом обиду,  все-таки  поведал  им обо  мне, - вдруг
объявляется:  "Здравствуйте, я ваш родственник!" Помните, отец писал  в  том
письме, что он не из бедных? Как отреагировали бы законные наследники на мое
появление? Думаю, нетрудно догадаться...
   Я  сам  выстроил себя,  чего-то  добился в  жизни  и вряд ли нуждаюсь в
положенной части наследства, на  которую  наверняка имею право по закону как
сын. Единственное, в чем честно признаюсь,  был бы очень  рад повидать своих
возможных  братьев  и сестер, если таковые  имеются. В глубине  души я очень
надеюсь, что они живут, и живут счастливо...
   После   общения  с  Конторой  прошло  несколько  дней.  Я  готовился  к
последнему экзамену,  когда меня утром вызвал декан  нашего факультета. Я не
знал  за  собой никакой  вины,  а  потому  явился в  его кабинет  в  хорошем
настроении.  До  этого  мы с ним встречались  несколько раз,  и  эти встречи
позволили составить о нем мнение как об очень умном, интересном и порядочном
человеке.
   Увидев  меня,  профессор  как-то  странно  и  поспешно  отвел взгляд  в
сторону, начав  перебирать на  столе  какие-то  документы. Ощутив  некоторую
тревогу, я молча следил за ним, пытаясь понять, в чем дело.
   - Виктор,  ты считаешься у нас на факультете одним из лучших студентов,
да и в спорте достиг отличных результатов... - виноватым тоном начал декан.
   - Что-то случилось? - упавшим голосом спросил я.
   - К огромному моему  сожалению, ты не можешь учиться в нашем вузе! - Он
глубоко вздохнул.
   - Почему? - вырвалось у меня.
   - Мне сказали, что ты сам все поймешь...
   -  Наверное,  да...  -  Естественно,  мне  вспомнился  майор КГБ  и его
деланная, фальшивая улыбка.
   - Ты можешь мне объяснить? Или хотя бы намекнуть, о чем идет речь?
   - К сожалению, нет, - ответил я, вспомнив про данное мною обещание.
   - Понимаю. - Декан снова вздохнул.
   -  Значит,  вы  отчисляете  меня?  Сколько  времени  вы  мне  даете  на
оформление  документов,  на  проживание  в  общежитии?  -  не  скрывая  злой
насмешки, задавал я вопросы. - Неделю, день, а может, час?
   В меня вселился какой-то бес, и мне стало на все наплевать.
   - Зачем  ты  так со мной? -  с  обидой спросил декан. -  Я  же на твоей
стороне,  Виктор!  Да,  мне  приказано  отчислить  тебя  с   соответствующей
формулировкой. -  Дальше  он понизил голос. - Но я  не хочу попасть в  число
тех, кто поломает тебе  всю жизнь: совесть не позволяет! А потому,  учитывая
твои  успехи в учебе  и  спорте, предлагаю  тебе  написать "по  собственному
желанию"! Причину укажи любую: лучше неопределенную, например, "по  семейным
обстоятельствам".
   - Я могу закончить первый курс?
   - Сколько у тебя осталось экзаменов?
   - Один: физика...
   -  Хорошо,  я  договорюсь: сдашь  досрочно, а отметку  поставят  задним
числом! Можешь сегодня? Допустим, в пятнадцать, устроит? Прямо на кафедре...
   - Но я не совсем готов...
   - Не страшно: сдашь!  - улыбнулся он и с намеком добавил: - Я  тоже там
буду!  - Потом вышел из-за  стола, подошел  ко  мне и протянул руку. - Удачи
тебе, Виктор! И не опускай носа: кроме МВТУ, есть немало хороших вузов!
   - Спасибо вам, профессор, за все! Простите мою несдержанность!
   - Все в порядке! - снова улыбнулся он. - В общежитии можешь  пожить дня
три официально, а не официально... - Декан усмехнулся и добавил: - Документы
будут готовы завтра: характеристика положительная...
   Я  вышел  из  деканата  опустошенный, но  нисколько  не удрученный.  На
экзамене по физике я, можно сказать, не перетрудился: преподаватель, который
вел  у  нас практические занятия, задал  пару легких  вопросов,  потом молча
поставил "четверку" и вышел. Декан, как и обещал, присутствовал  на экзамене
и, как только педагог вышел, подошел ко мне:
   - Что ж, поздравляю, Виктор! - искренне  произнес  он. - Переговори  со
своим тренером: Вадим  Константинович наверняка поможет найти выход... Удачи
тебе!
   - Спасибо...
   Воспользовавшись советом декана, я позвонил Вадиму  Константиновичу, но
дома никто не отвечал. На кафедре физвоспитания я с ужасом узнал, что  он со
сборной  командой  Москвы  уехал на сборы и вернется  не  раньше  чем  через
месяц-полтора.
   Все  мои надежды  были  связаны  с  тренером,  поэтому  его  отсутствие
буквально выбило меня из колеи.
   Что  делать?  Куда  пойти?  К  кому  обратиться? Допустим,  с неделю  я
перекантуюсь в общежитии МВТУ, а дальше что? Положение было отчаянное.
   Но... помните, я говорил, что  мне  помогает сам  Бог,  посылая в самые
экстремальные моменты моей жизни  хороших людей? Так получилось и в тот раз:
бесцельно бреду я как-то по улице Горького, а  внутри меня  все  клокочет от
негодования и бессилия. Вдруг слышу:
   - Доценко! - окликает какой-то незнакомый голос.
   -  Да?..  -  поворачиваюсь  я и  вижу перед собой  седоватого  пожилого
мужчину, пытаюсь вспомнить, кто он.
   - Не пытайся! - улыбается  тот. - Мы  с тобой незнакомы, но я тебя знаю
по  первенству  "Буревестника".  Моя  фамилия Сигал,  я  заведующий кафедрой
физвоспитания Московского технологического института пищевой промышленности.
   - Приятно познакомиться, - безразличным тоном говорю я, вяло отвечая на
рукопожатие.
   -   Чего   такой   грустный?  Неужели   сессию  завалил?  -   участливо
поинтересовался он.
   - Нет, все сдал нормально, - с грустью ответил я.
   - Так в чем же дело? - удивился Сигал.
   - Ни в чем особенном... -  начал я, но  вдруг со злостью  выпалил: - На
улице оказался!
   - Как на улице? - не понял он.
   Не  вдаваясь  в  подробности,  я  поведал  ему о своем  затруднительном
положении. Внимательно выслушав, он спросил:
   - А что же Вадим Константинович?
   - На сборах он... - Я махнул рукой и тяжело вздохнул.
   - Что же ты собираешься делать?
   - Не знаю... Ничего в голову не приходит...
   - Послушай, а может, тебе к нам?
   - Куда к вам? - На этот раз не понял я.
   - В МТИПП! У нас много факультетов: что-нибудь найдем и для тебя...
   - Снова сдавать вступительные? - ужаснулся я.
   - Зачем вступительные? Ты  же окончил первый курс, а это значит, что ты
вполне можешь перейти на второй...
   - Перейти? Но я же ушел "по собственному желанию"...
   - А это уже моя забота! - Сигал усмехнулся. - Ну, как, принимается?
   Что  мне  оставалось делать, когда  я  попал  в  абсолютно  безвыходное
положение? Однако я на всякий случай потянул с ответом:
   - Но я же иногородний: мне общежитие нужно...
   - Решим этот вопрос! - ответил он.
   - А стипендия?  Я  ж совсем без денег сижу! - в отчаянии выложил я свой
последний козырь.
   - И это решим! Что-нибудь еще? - В его голосе было столько уверенности,
что мне ничего не оставалось, как согласиться.
   - Хорошо, я согласен!
   - Твои вещи в общежитии или перенес куда?
   - В общежитии...
   - В  таком случае садись в  машину!  - Он  кивнул в сторону старенького
"Москвича".
   Меня увлекли его напор и уверенность, и,  отринув последние сомнения, я
сел рядом  с  ним.  Вскоре мы, закинув  в багажник  его машины мои  нехитрые
пожитки, уже мчались в его институт.
   Опущу подробности хождений: к декану факультета - кажется, он назывался
"автоматические линии", а может, так называлась специальность, - потом Сигал
ходил  к ректору,  к проректору по хозяйственной  части.  Короче говоря,  не
прошло и  трех часов,  как  я был зачислен на второй курс, с предоставлением
места   в  общежитии.  Более  того,  мой  новый  покровитель  договорился  с
заведующим какой-то кафедры, и тот зачислил меня на должность лаборанта - на
девяносто рублей! Причем я должен был  только два раза в месяц появляться на
кафедре:  в день  аванса  и в  день зарплаты.  Аванс  в сорок  пять рублей я
получил в тот же день.
   Когда  я выразил удивление  по поводу  этой "работы",  Сигал откровенно
заявил:
   -  Твоя  работа -  десятиборье!  Тренируйся с  полной  отдачей, питайся
нормально и  считай,  что  тебе даже  недоплачивают! Понял? Где  это видано,
чтобы спортсмен чего-то добился на голодном пайке?
   Я молча пожал плечами.
   - То-то... - Он подмигнул. - Так что не бери в голову и не смущайся!
   Он  показал  мне   спортзал,  стадион,   познакомил   меня  со   своими
подопечными. Замечу, не хвастаясь, что  на фоне их достижений мои результаты
были достойны  Книги рекордов  Гиннесса.  Впрочем, и  спортивные  сооружения
этого  института  выглядели  довольно  убого  по  сравнению  с  теми, где  я
тренировался  в МВТУ. Тем  не  менее,  скрывая  некоторое  разочарование,  я
активно приступил к тренировкам.
   Минуло более месяца, когда меня однажды позвали к телефону.
   - Виктор? - услышал я раздраженный голос Вадима Константиновича.
   - Здравствуйте, Вадим Константинович! - смущенно проговорил я.
   - Привет! - буркнул он. - Знаешь, что я тебя уже две  недели разыскиваю
по всей Москве? Как ты мог так поступить? Почему меня не дождался?
   - Где я должен был вас дожидаться? -  вспылил  я.  - Может, на улице? В
сквере? На вокзале?
   - А разве тебя выселили из общежития? - удивился он.
   -  Не  сразу:  предоставили  три дня!  - Я  зло усмехнулся.  - Что  мне
оставалось  делать?  Хорошо  еще,  что мне встретился Сигал!  Узнав  о  моем
положении, предложил свою  помощь:  зачислил  меня  на  второй  курс,  выбил
общежитие, устроил на полставки на кафедру.
   - И в результате ты захотел посвятить себя пищевой промышленности? -  В
его голосе слышалась явная издевка.
   - Не захотел, но что мне было делать? - с горечью спросил я.
   - Вот и хорошо, - спокойно проговорил  Дармо.  - Теперь, когда выяснили
главное, можно думать что делать дальше...
   - О чем тут думать? - Я недоумевал.
   - Есть о чем, - загадочно ответил Вадим Константинович.
   Оказалось, что ему  предложили стать  тренером десятиборцев Московского
государственного университета,  причем  с предоставлением  преподавательской
ставки на кафедре физвоспитания. Узнав  о  моем  уходе, Вадим Константинович
действительно принялся разыскивать меня  по  всем  вузам  Москвы.  Зная  мой
характер, он  был  уверен, что я ни за что не вернусь в Омск,  а буду искать
возможность учиться  в Москве. Случайно ему помог один из ребят-многоборцев,
который учился в МТИПП, рассказав, что я зачислен в их институт.
   Вадим Константинович попытался  выяснить, почему я ушел из Бауманского,
но  я  умолчал  об  истинных  причинах "собственного  желания",  сославшись,
кажется, на сложность совмещения там учебы и спорта.
   Не  знаю,  насколько  он мне поверил,  однако расспрашивать перестал  и
рассказал, что переходит  в МГУ и  сам хотел предложить  мне последовать  за
ним: так что судьба избавила его от уговоров.
   Мне  действительно  было стыдно и  неудобно  перед человеком, который с
таким  вниманием  отнесся  к  моим  бедам  и  сделал все возможное, чтобы их
разрешить. Но мне  повезло: Сигал  в это время ушел в отпуск и  я действовал
самостоятельно. Правда, был и сложный  момент, когда  декан моего факультета
категорически отказался выдать мне документы. Недолго думая, я отправился  к
ректору. Чего только я ему  не плел! И о том, что всю жизнь мечтал учиться в
МГУ!  И  о  том, что  я  не смогу  смотреть своим родителям в глаза  и  тому
подобную чушь...