навливаясь то  у  одного
студента, то у другого.
   Когда  она  подошла  к  моему  столу  и склонилась ко  мне,  ее волосы,
соскользнув с плеч, упали на мою руку. От них шел такой удивительный аромат,
что  у  меня несколько  закружилась  голова, а  сердце  заколотилось,  как у
бегущего стремглав зайца.
   -  Молодец,  очень  хорошо!  -  одобрительно  проговорила она,  как  бы
нечаянно  накрыв  ладонью  мою руку,  а второй  неожиданно  быстро  прошлась
карандашом по  моему  наброску,  в буквальном  смысле подсказав мне ответ на
задачу. - Думаю, вы уже готовы отвечать, - тихо добавила она.
   У меня кровь прилила к голове, и в висках застучали сотни молоточков.
   - Можно к вам? - шепотом спросил я.
   -  Конечно, - улыбнулась она,  чуть сжала  мою  руку и  пошла  к своему
столу.
   Как только она села, я  поднял  руку. Не успела моя спасительница и рта
раскрыть, как вмешался профессор Арустамов:
   - Готовы? Идите сюда!
   На  какие-то  доли  секунды  я  растерялся,  не зная,  что  делать,  но
перехватил чуть заметное движение головы той, что протянула мне руку помощи.
"Не ходи!" - прочитал я в ее глазах.
   - Извините, профессор, я еще не готов, но хотел бы задать вам вопрос! -
пытаясь потянуть время, я искал, что бы  такое  спросить у  него и  нашел. -
Можно?
   - Вам что-то непонятно в билете?
   - Нет-нет, речь о вас...
   - Вот как? - усмехнулся он, - И что же?
   -  Это  правда,  что по  вашему  учебнику  "Черчение  и  начертательная
геометрия" учатся и в других странах? - Я  спросил  наобум, но заметил,  что
все находящиеся  в аудитории - не  только студенты, но преподавательницы - с
интересом прислушались.
   -  Да, он  переведен в пяти  странах, но об  этом, если  вам интересно,
поговорим  на занятиях,  а  здесь не мешайте  другим студентам  готовиться к
экзамену, - не очень любезно заметил Арустамов.
   Несмотря  на  напускную  строгость  профессора,   мне  показалось,  что
Арустамову польстил мой  вопрос. Так или иначе, он оставил меня в покое, а я
получил новую задачу: как избежать попадания за его стол?
   Помог господин Случай, с которым я на "ты": заглянула секретарша декана
и передала просьбу шефа срочно зайти в деканат.
   Не  успела  за  профессором  закрыться  дверь, как я,  перехватив  чуть
заметный кивок "моей" преподавательницы, спешно устремился за ее стол.
   - Вы очень  к  месту  вспомнили о книге профессора,  - делая  вид,  что
разглядывает  мое решение, тихо проговорила  она  и как  бы невзначай  снова
положила свою руку на мою.
   Мое  тело  одеревенело,  а  лицо  покрылось  краской. Казалось,  все  в
аудитории все видят.  Хорошо еще,  что я  сидел к ребятам  спиной. Я  бросил
быстрый взгляд на вторую  преподавательницу, но та, к моему счастью,  читала
"Огонек".
   - Как вас зовут?  -  пересохшими губами прошептал я, чтобы не выглядеть
полным  идиотом: женщина откровенно меня клеит, а я будто не соображаю,  что
происходит.
   -  Марина... - ответила она и, взглянув на свою коллегу, убрала руку  и
громче добавила: - Николаевна...
   Она говорила со мной в двух тональностях: одни фразы едва ли не шепотом
для меня, другие - нормальным голосом для посторонних ушей.
   -  Ну, что ж, ваши ответы весьма оригинальны... - нормальным голосом, а
более тихим: - Забегайте как-нибудь на кафедру... - и вновь громче: - Хотя и
не бесспорны... "Четверка" вас устроит?
   - Более чем! - подхватил я.
   -  Хорошо.  - Она  взяла  зачетку  и как будто писала  несколько дольше
обычного.
   - Спасибо, - поблагодарил я и, принимая у нее зачетку, чуть прикоснулся
к ее мягкой руке.
   Когда  в  коридоре я  раскрыл  зачетку, то  с  удивлением увидел оценку
"отлично" и клочок бумажки с номером телефона.
   Вас не  удивит, что  я стеснялся звонить Марине  Николаевне - просто не
хватало духу. Месяца через полтора  мы случайно встретились в метро. Она шла
под руку с каким-то  мужчиной, но сразу меня узнала, сердечно поздоровалась,
и  они пошли дальше,  а  за спиной она показала мне кулак, а  потом  сделала
указательным пальцем движение, каким набирается диск телефона.
   Я все-таки позвонил ей, но это случилось спустя год, когда я уже учился
в другом вузе. Звонку она обрадовалась, признавшись, что была уверена, что я
никогда  не  позвоню.  Она пригласила меня  к  себе  в гости, и  мы  провели
несколько бурных ночей,  пока не вернулся ее жених, ездивший  в Чехословакию
на какой-то научный симпозиум. Вскоре Марина вышла замуж, и  мы потерялись в
этом мире без всяких обид...
   На  весенней сессии судьба  вновь свела меня с профессором Арустамовым,
но  на этот раз я был во всеоружии и  четко ответил  на все вопросы  билета.
Ответил и на дополнительные вопросы, профессор взял зачетку в руки.
   - "Четверку" хотите поставить? - Я чуть заметно скривил губы.
   - А вы заслужили "отлично"? - чуть язвительно спросил он.
   - Кто откажется получить "отлично" у профессора Арустамова? - с вызовом
ответил я.
   - Попробуем! - задумчиво произнес  профессор и быстро  набросал контуры
двух  фигурок  в  двух  проекциях.  -  За  полчаса  найдете решение, то есть
нарисуете третью проекцию этих задачек,  - получите свою "пятерку", а нет...
- Он развел руками, - останетесь при своих...
   Одна фигурка представляла собой  квадрат  в  квадрате при виде сверху и
квадрат в квадрате при виде спереди - нужно было нарисовать третью проекцию,
то  есть вид сбоку,  другая фигурка - четырехугольник в четырехугольнике при
виде сверху и квадрат и вырезом сверху при виде спереди.
   Вот эти рисунки, как я сегодня их помню:

   1.

   _______
   ! ! ! ! !
   !______ ! !
   __________________!_____________________
   !
   _______ !
   ! ! ! ! !
   !______ ! !

   2.
   _______ !
   ! ! ! ! !
   ! ! ! ! !
   !_______! !
   !
   ____________________!____________________
   !
   ! ! ! ! !
   ! --- ! !
   !______ ! !

   На поиски решения  у меня  ушло  меньше десяти минут.  Причем  к первой
задаче я представил даже два ответа.
   Я  сознательно  не  привожу  эти  ответы,  в  надежде,  что  кому-то из
уважаемых читателей захочется самому попытать  счастье и решить задачки. Они
начерчены в точном соответствии с правилами ГОСТа, и если бы были пунктирные
линии, то они были бы обязательно указаны...
   Когда я поднял руку, профессор Арустамов ехидно спросил:
   - Что-то непонятно? Или вы согласились на "четверку"?
   - Нет, товарищ профессор, я готов показать ответы.
   - Вот как? - удивился Арустамов, тут же подошел ко мне, взглянул на мои
третьи проекции  и сказал: - У меня слов нет! Отлично! - Он поставил отметку
в зачетку, расписался и  признался: - Вы меня действительно удивили: эти две
задачки я всегда подкидываю студентам для окончательной оценки знаний. Они -
своего  рода  тест,  который я  даю  и в  компаниях  своих друзей.  С  этими
задачками мало кто справляется, даже инженеры! У вас, молодой человек, очень
хорошо  развито  пространственное  мышление.  Вероятно, вы не  только упорно
стремитесь к намеченной цели, но и любите фантазировать, я прав?
   - На все сто! - довольно улыбнулся я и почему-то рискнул подмигнуть...
   Этот человек мне запомнился не тем, что полил на меня елей, похвалив  и
поставив отличную отметку, а тем, что в считанные минуты распознал глубинную
сущность моего характера и моих пристрастий...
   Иногда  мне везло на людей, которые довольно быстро понимали суть моего
характера. Я обязательно расскажу о них - постараюсь никого не забыть...
   Но сейчас мне  хочется рассказать о  одном человеке, нарушая хронологию
повествования. Встреча с ним была единственной, но запомнилась навсегда.
   Я только  что  вступил  в брак с Татьяной Шкловской, моей третьей женой
(подробнее о ней и о наших взаимоотношениях я расскажу в свое время), и мы с
ней  отправились на медовый месяц в Пицунду, в Дом творчества Литфонда СССР.
Там много было интересного, но сейчас речь пойдет только об одном человеке.
   Это был очень импозантный мужчина средних лет. Мы познакомились с ним в
бильярдной.
   - Вадим, - представился он.
   - Виталий, - ответил я...
   Совсем забыл  сказать, что несколько лет я при знакомстве представлялся
как Виталий.  Почему?  Об  этом  вы узнаете сразу же после  этого  эпизода с
Вадимом...
   С  Вадимом мы сразу понравились  друг другу. Сыграли несколько партий в
русский бильярд, потом в шахматы...
   Я очень импульсивный игрок и  ненавижу проигрывать.  Но мой мозг как-то
по-особому устроен: в любой игре я экспериментирую, выдумывая такие странные
и  необычные  ходы, что  однажды выиграл партию  в  шахматы  даже  у  одного
гроссмейстера, правда, только одну партию.
   Потом он  признался:  мой первый ход  его  настолько огорошил, что  ему
подумалось, что я вообще не  умею играть в шахматы, и он не отказался играть
со  мной исключительно из уважения, а когда  увидел  реальную угрозу  своего
поражения, было уже поздно.
   Когда ко мне  пришла  некоторая известность,  меня  проверили  на одной
очень серьезной  компьютерной программе и сделали интересное заключение: мой
мозг устроен так, что первый мой ход в  девяносто семи процентах оказывается
правильным, если я делаю его  спонтанно, без особых размышлений.  Если  же я
начинаю  просчитывать  многочисленные  комбинации,  процент  "лучшего  хода"
падает до пятидесяти двух.
   Иными словами,  я -  спринтер и не  люблю забегов на длинные дистанции.
Будь  то на гаревой дорожке,  в игре в шахматы, карты, нарды, даже  в  самой
жизни. Скорее всего поэтому  я за три-четыре месяца пишу новый роман -  меня
несет волна фантазии...
   А растянуть волну во времени, сами понимаете, невозможно...
   С  новым  знакомым,  оказавшимся  поэтом,  мы  провели часа три-четыре.
Потешившись  различными играми,  мы  гуляли  по берегу,  по  окрестностям  и
разговаривали, разговаривали, разговаривали...
   С  ним было интересно не  только  потому,  что Вадим умел слушать, но и
потому, что он высказывал очень точные  и ненавязчивые жизненные наблюдения.
Когда Вадим  слушал,  создавалось  полное  впечатление, словно  он о  чем-то
усиленно думает. Он не игнорировал собеседника, напротив - всегда  был очень
внимателен и  корректен, но он, как бы параллельно разговору, размышлял, как
будто решая какую-то важную задачу.
   Когда  уже начало темнеть, Вадим сказал, что ему пора собираться: через
пару часов  он улетал в  Москву.  Я напросился проводить его  до аэропорта и
получил согласие.
   В  машине мы говорили мало  и  весьма  односложно: нам  было грустно. Я
чувствовал, что ему тоже не очень  хочется расставаться. Мы простились очень
тепло, как  старые друзья,  и  на  прощанье  Вадим  вручил  мне запечатанный
конверт, попросив  не открывать до  возвращения  в  пансионат. Разве  я  мог
утерпеть? Не  проехав и  километра, я нетерпеливо надорвал конверт  и  вынул
сложенный вдвое лист бумаги. Это были стихи, посвященные мне.
   Они  оказались такими  неожиданными,  потому  что я почувствовал  себя,
мягко говоря, обнаженным.
   Пообщавшись  со мною  всего несколько часов,  этот  человек раскрыл мой
характер так спокойно и умело, как вы открываете консервную банку.
   Мне очень  хочется, чтобы вы, уважаемый читатель, тоже познакомились  с
этими чудесными стихами:  они  помогут лучше узнать меня, мой характер, мою,
если угодно,  душу.  Но вполне возможно, кому-то они  напомнят о себе  или о
близком человеке.
   Вот эти стихи:

   ЛУПА
   Уколет лишь иголка,
   но меня, мне кажется,
   ударил нож разбойный!
   И спичка вырастает в столб огня!
   Мне от песчинки,
   как от пули, - больно!
   Ты над чувствительностью не глумись моей:
   не виноват!
   Хоть выгляжу я глупо!
   Быть может, пригодится для людей -
   моя душа
   как бы живая лупа!
   При помощи ее ты улови -
   начальных слов
   немое становленье!
   В письме случайном
   искорка любви -
   уже необычайное явление!
   Не удивляйся, что я сед!
   Что мимо всех пройдет -
   меня коснется!
   Зато твой взгляд вполнеба - как рассвет!
   А имя, по значенью,
   выше солнца!

   Далее шла подпись: "Тебе, Виталий, на память! Вадим Сикорский..."

   Не  правда  ли,  чудесные  стихи?  И как  точно подмечены  черты  моего
характера. Я действительно очень романтичен и легкораним. У меня нет кожи, и
я весь  словно  обнаженная рана: порой даже  одно  обидное слово,  брошенное
невзначай близким мне  человеком, заставляет меня  страдать.  Правда, у меня
мягкий характер: я не держу зла и быстро отхожу, но нанесенная рана заживает
долго.
   Собственно  говоря,  ранимость  и  маниакальная  честность   -  главные
свойства моего характера...
   К моему стыду, до этой встречи мне не попадались стихи  этого поэта, но
его фамилия  была  известна:  тогда  он  был  популярен. Я приложил максимум
усилий,  чтобы   разыскать   сборник  его  стихов,  прочитав  которые   я  с
удовольствием отметил, что  его поэзия очень  близка мне по духу, и я  очень
благодарен судьбе за то, что познакомился с ним и его стихами...

   Но вернемся в веселые и голодные студенческие годы...
   Примерно  через  месяц  после  отъезда Ларисы,  когда я  уже заканчивал
первый  курс: остался один  экзамен, меня  вызвал из комнаты дежурный вахтер
общежития, сказав, что ко мне кто-то пришел.
   Нередко  случалось, что  кто-нибудь из  знакомых  являлся  в  гости без
предупреждения,  тогда  их  не  впускали   в  общежитие,  поскольку  пропуск
заказывался заранее. Но на этот раз меня  ждал совсем незнакомый мне мужчина
лет пятидесяти.  Причем  ждал  на  улице,  хотя, как  сообщил  дежурный,  он
предлагал подождать внутри.
   Незнакомец был очень импозантно одет: как-то неуловимо  "не по-нашему",
с очень уж очевидным вкусом, и от него приятно пахло чем-то заграничным.
   - Вы Виктор Доценкофф? - спросил мужчина с легким акцентом.
   - Нет, я просто Виктор Доценко, - пришлось поправить его.
   - Возможно, так, -  кивнул щеголь и  протянул мне запечатанный конверт,
явно не советского производства. - Это вам просили передать... - Он  понизил
голос и почему-то с опаской обернулся.
   - Кто просил? - насторожился я.
   - Стоит  прочитать, чтобы все  понять!  - сказал он. -  До свидания.  -
Мужчина повернулся и пошел прочь.
   - Простите, но я хотел бы знать... - воскликнул я ему вдогонку, пытаясь
задержать его, но тот даже не обернулся.
   Удивленный и несколько взволнованный, я вернулся в  комнату. К счастью,
ребят не было. Я  осмотрел конверт, он был девственно чист. Дрожащими руками
осторожно вскрыл его: внутри оказались два машинописных листа,  а между ними
пять стодолларовых банкнот. У меня внутри все похолодело.
   Во время  "оттепели" - в  конце  50-х -  начале 60-х годов  - появилось
много  фарцовщиков, так называли спекулянтов иностранными тряпками, жвачкой,
валютой. Пресса уделяла им очень много внимания.
   Увидев  доллары, я тут же бросился к двери и закрыл ее на  засов. Потом
стал  лихорадочно  думать,  куда  бы  спрятать   этот  опасный   подарок,  а
параллельно  в  голову   лезли  разные  мысли:  "Что  это?  Провокация?  Кто
подстроил? Зачем? Кому  я помешал?  Чем?  Господи, если  это  провокация, то
нужно  срочно  избавиться от  этих  денег!  Может  сжечь?  Да,  но если  это
провокация милиции или органов,  а я их сожгу? А  потом они спросят: куда  я
дел доллары? И никто не поверит, что я их сжег! Боже, что же делать? Письмо!
Может быть, оно прояснит ситуацию?" Я стукнул себя по лбу и развернул листы.
   Письмо было написано  по-русски, но с такими чудовищными ошибками,  что
сразу стало  ясно: писал человек, не очень владеющий  русским языком. Письмо
было написано моим настоящим отцом.
   Помните, я говорил ранее,  что история моего рождения и фамилия родного
отца является версией мамы?
   Полковник Доценко на самом  деле существовал, но он  не был моим отцом:
полковник просто усыновил меня.
   А вот реальная история моего зачатия, изложенная моим настоящим отцом и
постепенно восстановленная  мною с  помощью разных лиц,  которые по крупицам
выдавали  информацию,  -  так  отдельные  кусочки  мозаики  в  конце  концов
складываются в целую картину.
   Более чем за  год до моего рождения  командование  направило мою маму в
Ригу. Цель  задания мне установить не удалось,  но это  задание  явно носило
конспиративный  характер.  Для  легализации  своего пребывания  в Риге  мама
устроилась  горничной в богатый дом. Это и был тот  дом пятьдесят  четыре по
улице Мейера, в котором я когда-то жил ребенком.
   Сын  хозяйки  дома едва ли не с первой встречи влюбился  в маму. Дальше
все произошло стремительно. Мама ответила взаимностью, и они обвенчались, но
вскоре советские  войска вошли в Латвию, и Зигарду пришлось  бежать из Риги,
оставив беременную жену на попечение своей матери. Он планировал вызвать  ее
к себе,  как  устроится  в какой-нибудь стране. Мама, если родится  мальчик,
пообещала выполнить его просьбу и дать сыну имя - Виталас.
   Поскитавшись  по Европе,  он осел  в  Америке и сразу же  позвал маму к
себе. Но мама находилась на  восьмом  месяце, и  лететь  в ее положении было
опасно: комфортабельных  лайнеров  тогда  не  было. Вскоре  родился  я,  и с
грудным младенцем о таком длительном путешествии нечего было и мечтать.
   А в сорок восьмом году Сталин опустил "железный занавес"  - вышел указ,
запрещавший выезд за границу даже к близким родственникам...
   Дальше  вы уже  знаете: мама знакомится с  полковником Доценко, который
настолько влюбляется в нее, что не только предлагает выйти за него замуж, но
и готов  усыновить  меня.  Выбирать не приходилось, и  мама согласилась,  но
когда любовный угар прошел,  и полковник, бравый вояка, стал ей  изменять, к
тому  же  и  сифилисом  заразился. Этого  мама  не  могла  простить,  и  они
разошлись.
   Потом знакомство с Иваном Чернышевым и так далее, о чем я писал.
   Когда  рижская  бабушка  Лайма  уговорила  маму  прислать  меня  к  ней
погостить, мама согласилась  при одном условии: я не  должен знать правду об
отце. Для меня родной отец - Доценко.
   Вероятно,  мама боялась, что правда о моем рождении может причинить мне
вред, и она оказалась права...
   В письме ко мне Зигард писал, что впервые узнал о моем существовании от
своей матери, - к сожалению,  тогда я уже был довольно взрослым парнем, и он
долгие годы пытался найти меня, но это было очень и очень непросто. И только
сейчас,  когда  Хрущев  чуть  приоткрыл границы,  он  нашел меня  с  помощью
знакомых.
   В  Америке у  него свое дело -  фирма  по  производству  парфюмерии. Он
безмерно рад,  что  наконец-то отыскал  меня, и не теряет  надежды,  что  мы
когда-нибудь встретимся. В письме он посылает мне небольшую сумму только для
проверки:  дойдет  ли она до меня? Зигард очень  надеется, что я получу  его
послание, и  с  нетерпением будет  ждать от  меня  ответа. Он  называл  меня
странным именем Виталас,  от которого  пахнуло  чем-то знакомым.  Далее  шел
почтовый адрес в Лос-Анджелесе.
   Можете представить  мое состояние,  когда я прочитал это письмо? У меня
вновь  возникли мысли  о провокации, но я никак  не мог понять,  от кого она
исходит. Откуда им известно о моих рижских знакомых? О Зигарде? Неожиданно я
понял, почему мне показалось  знакомым странное  имя: именно так меня иногда
называла рижская бабушка Лайма.
   Из  письма своего  настоящего  отца  я узнал свое  первоначальное имя -
Виталас, серьезно полагая,  что коль  скоро  Доценко меня  усыновил, изменив
фамилию и изменив имя Виталас на Виктор, то  справедливо называться все-таки
Виталием. Мне пришло в голову, что Виталас и Виталий - производные от одного
корня:  "вита"  -  "жизнь",  а  имя Виктор означает "победитель".  К  своему
паспортному  имени  я вернулся  после  возвращения  из Афганистана,  впервые
очнувшись на больничной кровати.
   - Как вас зовут? - спросила миловидная медсестра.
   - Виктор, - прошептал я пересохшими губами.
   - После такого ранения выживают только победители! - с улыбкой заметила