нцевали:  девчонок  буквально
разрывали на части.
   Странное дело: Светлана и Марина были далеки не только от совершенства,
но даже  от  средней "нормы". Более-менее миловидной была Марина. У нее была
женственная фигура, черные, коротко подстриженные волосы, и единственное, на
чем мог остановить взор любой мужчина, - огромные карие глаза. К тому же она
была москвичкой,  что, как  вы понимаете,  было  немаловажным  фактором  для
иногородних мужчин.
   Наверное, нужно  чуть подробнее  рассказать о нашей группе. Соотношение
полов вы уже знаете. Наша группа была составлена в основном из тех, кто  уже
успел поработать до института,  и были даже семейные - двое парней не только
обзавелись женами, увеличили население  страны.  Марина  и еще  пятеро ребят
были москвичами, остальные приехали в Москву из разных городов СССР.
   Светлана, в отличие от Марины, была блондинкой, с совершенно нескладной
фигурой,  очень  худенькая, да  еще и  конопатая, а  ее  волосы наверняка не
знали, что такое парикмахер. Светлана приехала откуда-то из глубинки России,
закончив школу с  золотой медалью, да и все вступительные экзамены она сдала
на "отлично". Столкнувшись с ней где-нибудь на улице, вы вряд ли обратили бы
на нее внимание. Другое дело полевые условия,  в которых оказались мы, когда
других  представительниц прекрасного пола не  было на десятки  километров. И
поэтому в поклонниках ни та ни другая недостатка не испытывали.
   Кстати,  Марина довольно скоро вышла замуж за старосту нашей группы. Их
отношения начались едва ли не с того вечера у костра. И если мне не изменяет
память,  они поженились  где-то  через  полгода после  поездки  на картошку.
Константин  приехал  из  Белоруссии.  Отслужил в армии, заработал  там лычку
ефрейтора. Как бы там  ни было,  но  после  картошки,  на которой он  как-то
незаметно занял  место  звеньевого, его  единодушно выбрали старостой  нашей
группы.
   Не  слишком отстала от  Марины и  Светлана:  она потеряла девственность
буквально в первые  дни нашей картофельной эпопеи.  "Счастливчиком" оказался
один  из тех,  кто  приложился  к  спиртному:  как-то  литра  "трех семерок"
оказалось  маловато, и  он  сходил  в сельский магазинчик,  расположенный  в
добром  десятке  километров  от  нашей деревни.  Мне  кажется,  что  с  того
злополучного дня, точнее сказать, ночи он навсегда возненавидел алкоголь: на
следующий  день,  во  время  завтрака, Светлана при  всех  объявила, что они
помолвлены.
   Новость  оказалась  сокрушительной не столько  для всей группы, сколько
для  самого "виновника". Валентин был высоким статным черноволосым парнем, с
тонкими чертами лица. Услыхав заявление Светланы,  он попытался было  свести
все  к  шутке,  но... не тут-то  было.  Светлана  неожиданно  расплакалась и
выбежала из-за стола,  за  которым  мгновенно  воцарилась  гнетущая  тишина.
Бросив гневный взгляд на Валентина, за Светланой устремилась и Марина.
   - Она что, врет? - спросил Константин. - Ты не делал ей предложение?
   - Конечно, нет! - с надрывом воскликнул Валентин.
   - Тогда почему она пошла на это? - спросил я.
   -  Может, подумала,  что,  переспав со  мной,  получит на меня какие-то
права? - В его голосе явно слышалась злость.
   - Да, попал ты, парень, - покачал головой Константин.
   -  Мне  кажется, ты  чего-то недоговариваешь, -  заметил один из  наших
"женатиков", рыжеволосый Гриша.
   - Чего? - буркнул Валентин.
   - Не знаю... Но так просто, ни с того ни с сего Светка вряд ли пошла бы
на такой шаг.
   - Мне тоже так  кажется, - поддержал Константин. - Колись, Валька, и мы
вместе подумаем, что делать дальше...
   - Отойдем? - неожиданно предложил ему Валентин.
   - Давай, - согласился тот.
   Они  отошли, и  несколько минут  Валентин  о чем-то ему рассказывал. По
возвращении Константин спросил его:
   - Ребятам можно сказать?
   Валентин нахмурился и неуверенно пожал плечами, словно предоставляя ему
самому решать.
   -  Дело  в  том,  что  Светлана   оказалась  девственницей!  -  объявил
Константин.
   -  Послушайте,  не  кажется  ли  вам,  что  они  сами  должны  во  всем
разобраться!  -  сказал  я:  почему-то  было неприятно  до  тошноты  все это
выслушивать. Словно перетряхивалось чужое грязное белье.
   - Если бы Светлана не подключила нас, - возразил Константин.
   - Что же мне делать? - Валентин был явно растерян.
   - Не знаю, -  откровенно признался Костя. - Пойду попробую поговорить с
ней.
   Когда он  отошел, мы несколько минут  сидели  молча, не смотря  друг на
друга.
   - Ситуация,  признаться,  пошловатая, - сказал наконец  Гриша. -  У нас
нечто подобное было на фабрике...
   - И что? - спросил я.
   -  Дошло  до профкома,  потом до  районного секретаря ВЛКСМ, вызвали их
обоих на бюро и так прочистили ему мозги, что бедняга молил ее  о прощении и
дал слово жениться...
   -  Думаешь,  Светка может  пойти  на  это?  - дрожащим голосом  спросил
Валентин.
   - Женская душа - потемки! - неожиданно объявил Валерий.
   Неожиданно  потому,  что он  уже  прославился своей  немногословностью.
Кроме того, Валерий имел ряд странностей...
   Это  был высокий  парень  лет  двадцати  пяти.  Внешностью  он  немного
напоминал  Юрия  Никулина. Словно стесняясь своего  роста, он чуть горбился,
его огромный нос, как ни странно, был к месту на длинном лице. Он был весьма
молчалив на людях, но регулярно разговаривал сам с собой. Как-то, вернувшись
с гулянок из районного центра далеко за полночь в дом, где мы ночевали - его
поселили со  мной  и  еще одним  парнем, - уверенный, что  мы  спим,  Валера
тихонечко прошел к  своей кровати, включил ночничок и взглянул на  ноги. Его
ботинки и брюки едва  не по колено были сильно заляпаны грязью. Я сплю очень
чутко и потому  проснулся сразу,  когда  только он вошел,  но он об  этом не
подозревал.
   - Валера, и где  это  ты так вымазался? -  с совершенно серьезной миной
спросил  он сам  себя и тут же добавил:  -  Ну конечно, свинья  всегда грязь
найдет! -  Потом  со вздохом  покачал головой,  разделся,  аккуратно  сложил
одежду на стул и лег спать.
   Честно признаюсь, я  с  большим трудом удержался  от  смеха. Сначала  я
подумал, что просто Валера заметил, что я не  сплю,  а потому и "сработал на
зрителя",  но нечто  подобно  произошло и  позднее,  когда  мы  вернулись  с
картошки.  Начались  занятия,  и  однажды, когда у нас была физкультура,  он
опоздал, а мы раздевались в специальной комнате, где у каждого был отдельный
шкафчик.
   Я  за  чем-то  вернулся  в раздевалку,  а  мой  шкафчик  стоял в другом
проходе,  нежели  шкафчик  Валеры. Услышав, что  кто-то  пришел, я осторожно
выглянул  и увидел Валеру,  который дергал заевшую  дверку своего шкафчика и
бубнил себе под нос:
   - Валера,  как  тебе не  стыдно! Не ломай  дверку!  Не ломай дверку!  -
приговаривал он.
   Тут я понял, что ему действительно присущи некие странности. Причем все
буквально  животы  надрывали,  наблюдая за  его "примочками". Особенно когда
педагоги  вызывали  его к  доске. Например, есть  слово  "выпуклость", а его
антоним  -  "вогнутость",  а  Валера  вместо  этого  говорил  "впуклутость"!
Представляете? А на английском, вместо "Йес, оф корс!" - "Да,  конечно!", он
говорил: "Йес бикоз!" - "Да, потому  что!" Но самым шикарным его перлом было
слово "выбоина": вместо него он вдруг употреблял - "выибона"!
   * * *
   Услыхав  философское  замечание  Валеры  в столь драматический  момент,
ребята  с трудом удержались от смеха, тем более что в  этот момент  вернулся
Константин.
   - Ну? - едва ли не хором воскликнули мы.
   - Честно?
   - Конечно, честно! - кивнул Валентин.
   -  Светлана в соплях,  но настроена очень решительно: думаю, тебе нужно
самому с  ней  поговорить... -  И  добавил: -  Но мой  совет: если не хочешь
вылететь за "аморалку", то уладь с ней все мирным путем...
   Никто  не  знает,  о чем говорил  с  ней  Валентин,  как  и  чем  сумел
уговорить,  но  всю уборочную они  были  вместе, а через пару месяцев  Света
стала носить его фамилию. Правда, после скромного бракосочетания, на котором
никто из  группы не присутствовал, их  более никто  вместе  не видел.  Но из
общежития Светлана выписалась и поселилась где-то на квартире. Был слух, что
Валентин откупился  от нее тем, что  дал ей  на время свою  фамилию,  а  его
родители  сняли  ей  комнату,  которую обязались оплачивать до окончания  ее
учебы. Однако это были только слухи: правду знали лишь Валентин и Света...
   К  уборке картофеля я относился  довольно скептически и был уверен, что
этот труд не придется  мне по  душе. Так  оно и вышло: когда мы очутились на
поле "битвы  за урожай", не знаю, как  остальные,  но я понял,  что  долго я
этого не выдержу.  К  счастью, меня выручил  случай:  дело  уже  близилось к
обеду, а  у меня было всего лишь  шесть  корзин из  пятнадцати,  и тут к нам
приехал бригадир.
   - Нужен  кто-нибудь  поздоровее!  - сказал  он, и все ребята  почему-то
посмотрели на меня.
   - А что делать-то?  - не проявляя особого интереса, спросил я на всякий
случай, хотя был готов броситься к нему со всех ног.
   -  По дороге  расскажу, -  уклонился тот, окидывая взглядом наполненные
картошкой корзины.
   Дело в том,  что у каждого  из  нас  была собственная  грядка,  которую
требовалось очистить от картофеля. Многие  ушли далеко вперед, а я  был едва
ли  не самым отстающим, если не считать Валерия, который дежурил по  кухне и
явился на поле на два часа позднее, чем остальные.
   - Садись, - сказал мне бригадир, указывая на место в бричке. - Надеюсь,
у тебя лучше получится возить картошку, чем собирать. Лошадей любишь?
   - Конечно! - уверенно заявил я и улыбнулся.
   Мне  совсем не хотелось признаваться, что  последняя  встреча  с  этими
благородными  животными произошла  в далеком детстве,  когда  я жил в  семье
старшей маминой сестры. Ее муж  был начальником райотдела милиции,  и у него
была бричка, на которой он объезжал свой район.
   - Запрягал когда-нибудь? - спросил бригадир.
   - Очень давно, в детстве! - почему-то соврал я.
   - Ничего, конюх поможет! - подбодрил бригадир.
   У меня отлегло  от души: спасательный круг, в виде конюха, я получил, а
значит, не утону.
   - Видишь то строение? - кивнул бригадир в правую сторону от дороги.
   - Ну, - кивнул я.
   - Сюда будешь возить картошку  и  разгружать ее.  Сам нагрузил двадцать
корзин -  сам разгрузил, затем собрал  пустые  корзины и вернул их в поле. -
Понял?
   - Вполне...
   Когда  мы  подъехали  к конюшне,  нас  встретил  пожилой усатый  конюх,
который,  получив  от  бригадира  приказ выделить  студенту  телегу и помочь
запрячь ее,  вывел из конюшни настоящего тяжеловоза с таким огромным крупом,
что на нем  спокойно  можно  было  играть в  настольный теннис. Лошадь  была
коричневой масти, а на лбу у нее, как звездочка, белело пятнышко.
   - Запрягал коды? - спросил конюх.
   - Да как вам сказать...
   - Значится, нет! - рассудительно вздохнул тот. - Так вот, гляди сюды...
- Ни слова не говоря, он принялся запрягать кобылу в телегу.
   Когда  он  закончил,  мне  показалось,  что  я действительно освоил азы
"водителя кобылы" и готов отправиться за картошкой.
   -  Погодь-ка, студэнт, шибко быстрый ты, однако! - усмехнулся он в свои
прокуренные рыжие усы. - Когда  закончите  работать:  это часов в шесть-семь
будет, доставишь Невидимку сюды...
   - Какую невидимку? - не понял я: мне и  в голову  не могло  прийти, что
такое огромное существо можно назвать невидимкою.
   Видно, ее "крестный" был большим шутником...
   - Каку, каку? Вот бестолочь-то  навязали на мою головушку,  - пробурчал
тот. - Невидимка -  вот  она, - указала он на лошадь. - А завтрева,  часам к
десяти, приходь за ней...
   - К десяти? - удивился я.
   - А зачем раньше-то? Ты картошку  будешь возить, а не землю: ее собрать
сначала  нужно-ть...  И  не   забудь  распрягать   ее  в   обед:   ей   тоже
поесть-попастись  не мешат... - Он вздохнул, махнул безнадежно рукой и пошел
по своим делам.
   В  этот день обедать ни мне,  ни моей новой  "подружке", не пришлось: с
большим  трудом  я справился  с корзинами, собранными и  наполненными  нашей
группой. Эта  работа  оказалась для  меня  более интересной, нежели собирать
картошку, выкапывая ее из земли, тем не менее к вечеру  я буквально  валился
от  усталости.  Жадно проглотив  ужин, я доплелся  до  кровати  и  мгновенно
заснул. За ночь я полностью восстановил силы и был готов к новым подвигам на
трудовом фронте.
   К  моему удивлению, работать на следующий  день мне было гораздо легче:
постепенно приобретались нужные навыки...
   Пришло время  обеда, и я уверенно распряг Невидимку, чтобы та попаслась
на полянке, но потом что-то стукнуло в мою неугомонную головушку, и я  решил
прокатиться на ней верхом. О ее  крупе я  уже упоминал.  А с  Невидимкой, по
всей вероятности,  так никто до меня не поступал, и не успел я толком на нее
взобраться, как  та пустилась в такой бешеный галоп, что я намертво вцепился
в ее гриву...
   Не знаю,  сколько времени Невидимка носила меня по  полям и  лугам, но,
когда она остановилась у  своей кормушки в конюшне, уже достаточно стемнело.
По всей вероятности, животное проголодалось, оно знало, что  голод не тетка,
а со мной еще будет шанс расправиться.
   За этот день  мне,  естественно, не  было  начислено ни  одной нормы, а
ребята, услышав мой рассказ, веселились до самой ночи. Несколько дней подряд
я ходил,  широко  расставляя ноги,  и,  наверное,  со  стороны действительно
напоминал кавалериста, как меня еще долго обзывали в группе...
   Через  несколько  дней  пришла  телеграмма,  срочно  вызывавшая меня  в
деканат:  мой  слезный  звонок  тренеру дошел до его  сердца,  и он  доказал
руководству,  что  Доценко   полезнее  тренироваться,  чем  "крутить  хвосты
кобылам"...
   Так позорно я сбежал с моей первой и  последней уборочной: с той поры я
всеми правдами и неправдами избегал этих принудительных сельскохозяйственных
работ...

   Учеба  на первом курсе давалась мне относительно легко:  особенно после
того, как меня перевели в  главное общежитие МВТУ.  К первой сессии я пришел
без единого хвоста. Да и экзамены я сдал без единой тройки,  если не считать
дифференцированного  зачета  по  английскому,  где  мне  выставили  "хлипкую
троечку". Вот что значит пропускать занятия.
   Дело  в  том, что наша группа, как я  уже  говорил, была "рабочей" и ее
формировали,  невзирая  на  то,  какой язык каждый учил в  школе:  немецкий,
французский... И занятия у нас  начались с изучения алфавита. Задав мне пару
вопросов,  преподавательница английского  выставила  мне  досрочный зачет  и
освободила от  занятий  до экзаменационной сессии. Тогда  я  очень  гордился
собой, а когда пришло  время сдавать сессию, я, не  имея практики, с большим
трудом сдал, едва не завалив, английский...
   Из всех педагогов первого курса мне особенно запомнились несколько.
   Наибольшее впечатление произвел профессор Фролов, читавший  курс химии.
В  день  сдачи  экзамена он  вошел  в  аудиторию, где находился  весь  поток
первокурсников   в   ожидании   экзамена.   Профессор   внимательно  оглядел
заполненные ряды, сверкая толстенными линзами очков, потом громко спросил:
   - Если  есть студенты, не  получившие зачета по практическим  занятиям,
прошу покинуть аудиторию и сначала получить зачет, а потом прийти ко мне  на
экзамен. - Он сделал паузу, но никто не поднялся. - Превосходно! - Профессор
довольно потер  свои ладошки. - А теперь прошу подойти ко мне тех студентов,
кто хочет получить "удовлетворительно"... Смелее, смелее, - подбодрил он.
   Человек десять поднялись и не очень уверенно приблизились к его столу.
   - Давайте ваши зачетки! - Он быстро поставил им  троечки, пожелал всего
доброго, потом снова  обратился к аудитории: -  Теперь  прошу подойти ко мне
тех студентов, кто знает мой предмет на "хорошо"...
   * * *
   Я уже говорил, что химия была одним из моих любимых предметов, и потому
я не волновался и наблюдал за остальными. Кстати, на вступительных экзаменах
мне попался такой вопрос: "Напишите формулы органических соединений, которые
вам известны".
   Я  первым  вызвался  отвечать  и начал  писать  на доске формулы, какие
помнил. Где-то на сороковой формуле меня остановил старший преподаватель.
   - Хватит, хватит, молодой человек! -  замахал он руками, - Впервые вижу
столько  формул  по органике,  написанных  абитуриентом, причем  без  единой
ошибки!   Не   буду  слушать  остальные  вопросы   вашего   билета!  Давайте
экзаменационный  лист! -  Он поставил "отлично" и расписался.  - Может быть,
еще кто хочет повторить сей "подвиг"? Сразу поставлю  "отлично"! - предложил
он тем, кто готовился отвечать, но никто не рискнул...

   Когда  профессор позвал  тех,  кто знает  на  "четверку", многие к нему
потянулись уже более смело,  и он всем поставил отметку без единого вопроса.
После того  как они вышли, он сказал,  обращаясь  к оставшимся, которых было
человек пятнадцать:
   - А с вами мы побеседуем...
   Рассматривая оставшихся первокурсников, я с огромным удивлением заметил
Валерия,  который в химии разбирался как свинья  в апельсинах. Подумав, что,
может  быть,  смогу ему  чем-нибудь  помочь, я  дожидался,  когда  он пойдет
отвечать. На  этот раз  профессор  вызывал  сам. Наконец дошла  очередь и до
Валеры. Задав ему пару вопросов и мгновенно разобравшись, что тот в химии ни
бельмеса, профессор спросил:
   - Молодой человек,  почему вы не подошли,  когда я вызывал на "тройку"?
Допустим, вы не хотели "тройку", тогда почему не подошли на "четверку"?
   - Я боялся... - сквозь надутые губы процедил Валера.
   - Ладно,  сегодня  вам ставить ничего  не буду,  завтра принимаю второй
поток,  приходите  и  уж там-то не оплошайте! - едва ли  не впрямую намекнул
профессор. - Договорились?..
   - Спасибо вам, профессор, - сказал Валера и почему-то начал наклоняться
к нему.
   Фролов,  вероятно,  подумал, что Валера хочет чмокнуть  его в руку:  он
нервно отдернул ее и сконфуженно промолвил:
   - Идите! Идите!  -  потом повернулся к нам и сообщил: -  В  июне  сорок
первого я поставил двойку и началась война: с тех пор двоек не  ставлю... Вы
готовы отвечать? - спросил он следующего...
   Этот профессор запомнился мне на всю жизнь, и память о нем очень теплая
и нежная...

   Неординарностью ситуации  запомнилась мне преподавательница  черчения и
начертательной геометрии.
   Как-то  мы  сдавали  этот  сложный  предмет.  Мне  досталось  непростое
задание: начертить  сечение  одной  замысловатой  детали.  Едва  взглянув на
рисунок, я понял, что даже если я и справлюсь с этим заданием, на него уйдет
столько времени, что я опоздаю на тренировку.
   Кроме  профессора  Арустамова,  по  учебнику  которого  мы  учились,  в
аудитории  были еще две преподавательницы. Среди студентов ходила байка, что
сдать  профессору  Арустамову  на "отлично"  можно  только мечтать  во  сне,
получить "четверку"  -  словно выиграть в  лотерею,  а на "тройку" никто  не
обижался. Так что мне идти к нему совсем не хотелось. Следовало оценить двух
других преподавательниц.
   Одна из  них  была  лет  тридцати,  с  очень  привлекательным  лицом  и
красивыми длинными  каштановыми  волосами, ниспадающими едва ли не до самого
пояса. Вторая была блондинкой и лет на двадцать старше первой. Красавицей ее
назвать было вряд  ли возможно, но  что-то в  ее  лице говорило о мягкости и
доброте характера.  Ища  решение и  делая наброски чертежа, я  раздумывал, к
кому лучше идти отвечать: к той, что постарше, или к той, что помоложе?
   Поглядывая  то на одну, то на другую, я заметил, что та, что  помоложе,
уставилась на меня. Наши взгляды пересеклись, и я почему-то не отвел глаза в
сторону, а нахально вперился на нее. Не знаю уж, что прочитала в моих глазах
эта дама, но взгляд ее неожиданно стал  откровенно томным и  загадочным. Она
встала  и  пошла по  проходу  в  мою  сторону,  оста