получил от экзаменатора  ободряющую
улыбку (от которой мне стало так неудобно, словно я уже обманул его тем, что
показал свою уверенность в отличных знаниях по физике).
   Я  сел  за  стол  и взглянул  в билет.  К моему  счастью, устный вопрос
оказался одним из немногих, которые мне были известны, и я быстро подготовил
на  него ответ,  но  когда прочитал задачу, руки мои опустились. Почему-то в
мозгу мелькнуло:
   - Так вот где таилась погибель моя!
   Потрясение  было  столь сильным,  что я на всю  жизнь  запомнил условие
задачи: "Сколько альфа и бета превращений имеет уран двести тридцать восемь,
превращаясь в плюмбум двести девять?"
   В вечерней школе мы об этих "превращениях",  как говорится, и слухом не
слыхивали. Физику нам преподавал  совсем  старенький  учитель, который очень
часто болел, а перед выпускными  экзаменами и вообще умер. Мы его все любили
и очень жалели: он был одиноким человеком, и  его жизнь целиком принадлежала
школе.  Я до  сих  пор  вспоминаю  всегда  помятый пиджак, вечно  обсыпанный
перхотью и блестевший на локтях, его очки с надтреснутой оправой, которые он
постоянно поправлял левой рукой, так как одной дужки не было и они все время
перекашивались...
   По прочтении задачи мне оставалось только петь:

   Это мы не проходили,
   Это нам не задавали...

   Я посидел немного и  собрался  было  уйти  от неминуемого  позора. Взял
записи, билет и направился к столу, чтобы сдаться.
   - Уже  готовы?  - неожиданно  услышал я  и  увидел  добродушную  улыбку
преподавателя.  - Вот молодец! Вы посмотрите на  этого юношу: уважаю смелых!
Вы все сидите и не решаетесь, а он первым рискнул! Садитесь! - Он дружелюбно
указал на стул рядом с собой.
   Все это время я пытался  прервать его  пафосную речь,  но  это  мне  не
удалось, а когда он закончил, мне почему-то не захотелось его разубеждать, и
я  сел  на  указанный стул.  Педагог взял  билет,  пробежал  его  глазами  и
ободряюще кивнул. Я приступил к ответу на теоретический вопрос и когда дошел
до середины, он сказал:
   - Очень хорошо! Достаточно!.. Теперь давайте ваше решение задачи!
   - Дело в том...  - Я замялся, потом призвал на помощь все эмоциональные
резервы и произнес тихим голосом: - Дело в том, товарищ преподаватель, что я
ее не решил! - Увидев его недоуменный взгляд, сконфуженно добавил едва ли не
шепотом: - Мы это не проходили...
   Экзаменатор растерянно  помолчал, покачивая  головой: он явно не  знал,
что со мною делать.
   - Вот так история! Я не должен был слушать ваш ответ по теории, пока не
проверю решение задачи... Даже и не знаю,  что с вами делать... Все сдать  и
оступиться на последнем этапе... - Он действительно был огорчен и пристально
взглянул на меня, но я промолчал и стыдливо опустил глаза к полу.
   - А вы знаете, что  у нас гораздо  труднее учиться,  чем  поступить?  -
неожиданно произнес он сакраментальную фразу.
   - Да, Гайкас Акопович мне говорил то же самое! - Я уныло вздохнул.
   - Откуда вы знаете Гайкаса Акоповича? -  заинтересовался он,  - Вы что,
спортом занимаетесь?
   - Да, десятиборьем!
   - Разряд имеете?
   - Второй взрослый!
   Экзаменатор встал из-за стола и несколько минут ходил от дверей до окна
и обратно, затем вернулся к столу:
   - Приношу  в  жертву  свои принципы... - Он  быстро  черкнул  что-то  в
экзаменационном  листе  и  протянул мне. -  Я оканчивал  наше Училище и тоже
занимался у Гайкаса Акоповича! Желаю удачи!
   -  Спасибо! -  прочувственно поблагодарил я  и  тут  же  вышел, радуясь
троечке:  мне  для  зачисления  нужно  было  получить  любую   положительную
отметку...
   Вадим Константинович не  сразу поверил,  что я без всякой  помощи  сдал
экзамены, и  потом он всегда и везде говорил:  у Доценко такое упорство, что
он достигнет всего, чего захочет...
   Позднее я узнал, что  преподаватель,  принимавший у  меня  физику,  был
чемпионом Бауманского училища по вольной борьбе и он любимый  ученик Гайкаса
Акоповича...
   Как  после этих  историй  не  поверить,  что очень многое, если не все,
зависит от господина Случая...

   Я -  студент  МВТУ имени  Баумана  и учусь  на К-2: "К" -  факультет  -
"конструкторский", "2" - "гусеничные и тракторные машины". Под этим скромным
названием  скрывались  довольно современные разработки ракетных установок  и
транспортных  механизмов на воздушной  подушке. Уже на  первом курсе я  стал
посещать "ученый  кружок",  который вел сам академик Кристи. Когда я  принес
ему свой реферат  и  он прочитал  его, то сказал мне приятные слова, которым
так никогда и не суждено было сбыться:
   - Молодой человек, вы  весьма способны, и вас, если приложите  максимум
усилий, ожидает большое будущее ученого!..

   Честно говоря, на первых  порах учеба давалась мне  трудно.  Не потому,
что сложно было учиться, а в чисто физическом  плане. Во-первых,  жили мы  в
сорока минутах езды  по Казанской дороге, где находились  корпуса  общежития
Бауманского училища. На дорогу туда и обратно уходило около двух с половиной
часов!  А  еще около двух часов  в день у  меня отнимали тренировки! Правда,
нужно отдать  должное  Вадиму Константиновичу:  он все-таки добился, и меня,
месяца через  три, перевели в главное общежитие, где обычно жили иногородние
старшекурсники и дипломники.  Это общежитие было расположено  прямо напротив
училища, и жить стало гораздо легче...
   Учеба  на первом  курсе запомнилась мне  только  несколькими  забавными
историями, которыми я и поделюсь с вами...
   Первое время в Бауманском училище мне было очень трудно психологически:
я  часто испытывал  недовольство  самим собой.  Недовольство тем,  что  я не
преодолел  первое серьезное жизненное  испытание и  не  продолжил борьбу  за
учебу во ВГИКе.  Наверное,  во  мне  тогда  было слишком  много романтизма и
максимализма. ВГИК относился к  элитным  вузам, и в нем обучались в основном
дети очень обеспеченных родителей.
   Для меня  до сих пор остается загадкой: почему Мастер взял меня на свой
курс? Может,  заранее  предвидел,  что я не пройду последующих испытаний? Но
тогда мне казалось, что я предал свою мечту...
   Иногороднему  первокурснику,  не   обросшему  достаточными   связями  и
знакомствами, жизнь в столице  дается  гораздо труднее,  чем  первокурснику,
который  после  занятий  возвращается  под  крылышко родителей.  Стипендия -
тридцать пять рублей в месяц,  из которых два рубля вычитается за общежитие.
Что  говорить:  студенты  действительно жили впроголодь,  если  не  получали
существенной поддержки из дому.
   Мне еще относительно повезло: в  нашей  комнате  жили  четверо ребят, и
двое  из них  были  из довольно обеспеченных семей.  Особенно запомнился мне
кучерявый парень с Украины по имени Микола, кажется,  он был из Львова. Отец
Миколы директорствовал  на сыроваренном заводе и раз в месяц, кроме ощутимых
денежных   переводов:  от  пятидесяти  до  ста  рублей,  присылал  огромную,
килограммов на пять, голову ароматного сыра.  Сыр  был настолько жирным, что
за несколько минут трехслойная газета пропитывалась жиром насквозь.
   Поверьте, что, даже побывав  на родине сыра, в Швейцарии, я  никогда не
ел  ничего  более  вкусного, чем  сыр,  который  присылал  отец  Миколы.  Не
сомневаюсь, что делался он по  специальному  заказу заботливого  родителя, и
этой головой сыра мы ужинали всей комнатой около двух недель.
   У нас была  очень  дружная  компания, и мы  жили  как бы  одной семьей,
вместе  питались,  ходили  развлекаться,  устраивали  совместные  вечеринки.
Иногда  и я получал  продуктовые посылки от мамы  и, конечно,  отдавал их на
общий  стол. В отношении амурных дел  у нас сложился жесткий порядок: полный
запрет в будни. Девушек разрешалось приглашать только с вечера  пятницы и по
вечер  воскресенья.  Если  ситуация  с  девушкой  у  кого-то   из  нас  была
напряженной,  то можно было попросить, но не менее чем за сутки, чтобы  пару
часов остальные где-нибудь погуляли.
   Единственное исключение  было  сделано для меня,  когда ко мне приехала
Лариса Петрова. Она  приехала  в четверг, и ребятам,  которым я  рассказал о
наших с Ларисой отношениях, пришлось свалить из комнаты на весь вечер.
   О своем приезде Лариса не  сообщила: решила  сделать сюрприз. Она робко
постучалась в дверь нашей комнаты. Я писал какие-то конспекты, Микола что-то
чертил: остальные ребята еще не пришли с занятий.
   -  Та  можно  же!  -  откликнулся  Микола  и,  когда  дверь  открылась,
присвистнул: - Подывитесь на эту красулю!
   - Мне Виктора Доценко! - чуть смущенно проговорила Лариса.
   Стоял  на  редкость  теплый  апрель,  и  Лариса   была  одета  в  очень
симпатичный  в  черно-бело-серую клетку костюмчик. В письмах Лариса  обещала
навестить  меня,  но  то,  что  собирается  преподнести  мне подарок  к  дню
рождения, скрыла.
   -  Лариса! -  вскочил  я и бросился ее обнимать. -  Проходи, ставь свой
чемодан! Что же не предупредила? Я бы встретил тебя на вокзале...
   - Сюрприз есть сюрприз! - Она так нежно улыбнулась, что у  меня на душе
стало легко и тепло.
   - Познакомься, это Микола, он...
   -  Помню-помню:  ты  писал! Вы  с Украины... -  Она  протянула руку.  -
Лариса!
   - Ну а як же: Виктор все уши прожужжал нам  про вас! - Пожимая ей руку,
он выразительно вздернул брови, кинув взгляд в мою сторону.
   Я пожал плечами, не  зная,  как  поступить в данном случае: не мог же я
выгнать его из комнаты. Однако он сам сообразил:
   - Тю, черт! - воскликнул Микола, выскочив  из-за стола. - Мне ж  бежать
треба: опаздываю вже!
   - Куда опаздываешь? - не врубился я в его хитрый ход.
   - Забыл, что ли? Мы ж с ребятами идем смотреть  двух-серийный индийский
фильм... Так что вернемся не раньше одиннадцати  вечера! -  Он повернулся  к
Ларисе. - Не прощаюсь: увидимся вечером! Хорошо?
   - Хорошо! - растерянно кивнула Лариса, и Микола исчез.
   Казалось бы,  что такого особенного, что ребята решили сходить в  кино?
Но я-то знал,  что никакого уговора о походе в кино не  было, а  это значит,
что  Микола  давал  мне  понять,  что  он  перехватит  ребят  и  комната  до
одиннадцати  вечера  в моем  полном распоряжении.  Кроме того,  он  открытым
текстом дал  понять Ларисе, что она может остаться и на ночь: это  никого не
стеснит.
   Расположение кроватей и бельевых веревок в комнате было таково, что при
желании можно было отгородить любую кровать, и опыт подобных уединений у нас
уже имелся. А по поводу тесноты есть  поговорка: "С  любимой  женщиной  и на
лавке просторно, а с нелюбимой и в трехспальной кровати тесно!"
   Я  был  обрадован и  взволнован  приездом  Ларисы, и  долгое  время  мы
смотрели друг на друга и молчали. Я боялся сотворить какую-нибудь  глупость,
но и Лариса была тоже напряжена, тщетно пытаясь скрыть свое состояние.
   - Чайку поставить? - спросил я, чтобы разрядить это гнетущее молчание.
   - Поставь! - ответила Лариса. - А я и конфет привезла... - Она раскрыла
чемодан  и вытащила коробку шоколадных конфет, затем молча поставила на стол
бутылку красного вина и вопросительно взглянула на меня.
   - Конечно, можно, - кивнул я и добавил: - Только ты знаешь, я...
   - Знаю, ты не пьешь! И очень хорошо! А  я выпью... Говорят, праздновать
день рождения заранее нельзя: оно у  тебя послезавтра, но свой подарок, если
не возражаешь, я вручу сейчас! - Она вытащила из чемодана красиво завернутый
внушительный пакет и протянула мне.
   В бумаге оказалась  коробка, в  которой я обнаружил  очень  модные в то
время плетеные туфли чешского производства с острыми носами.
   - Господи, это же так дорого! - воскликнул я, подумав  про себя, что на
такие туфли не хватило бы даже целой моей стипендии.
   - Тебе не понравился мой подарок?
   - Ну что ты, милая, они просто чудо!
   - Вот и прекрасно! Носи на здоровье!
   - Спасибо, милая! - Я обнял ее и крепко поцеловал в губы.
   На этот раз ее губы были податливыми, прохладно-влажными и пахли чем-то
очень нежным и волнующим.
   - Может, сначала ты меня чаем напоишь? - смущенно спросила Лариса, а ее
глаза излучали радостное сияние.
   В  тот  вечер Лариса стала женщиной. Я до сих пор  помню  те прекрасные
волнующие мгновения, которые мы ощутили. Мы словно слились в единое целое, и
казалось,  ничто на  свете  не разлучит  нас. Каких только любовных  слов не
шептали  мы друг  другу. В тот  вечер и Лариса очень  сильно изменилась: она
словно в раз повзрослела, обрела нечто такое, что ощущается только в женских
глазах:  уверенность в себе, в своей красоте,  в своей любви,  а еще  знание
того, что ей открылась какая-то женская тайна, и она горда этим...
   После  занятий в пятницу и всю субботу  мы с Ларисой бродили по Москве,
посетили Третьяковку, ВДНХ, Сокольники, прокатились по Москве-реке на речном
трамвайчике. К  вечеру возвращались, буквально падая от усталости,  и быстро
засыпали в своем укрытии. Это  было  как нельзя кстати: мы просыпались среди
ночи, когда ребята спали, и тихонечко, стараясь и дышать-то через раз, чтобы
не разбудить  их,  начинали свои любовные игры,  твердо  уверенные,  что нас
никто не слышит. Правда,  когда  Лариса уехала, ребята  признались,  что все
наши "ахи и охи" они слышали, но  старались лежать тихо,  чтобы не  помешать
нашему счастью...
   Милые чудаки! Какое прекрасное было время!
   Но,  как  я говорил выше,  хорошее не  длится  долго. Оказалось, Лариса
приехала только  на  три  дня,  и об  этом  я  узнал  лишь тогда,  когда  мы
отпраздновали мой день рождения.
   Праздновали, естественно, в нашей  комнате. Гостей было немного: соседи
по  комнате,  три  их  приятельницы  да  мы с  Ларисой.  Одна из приятельниц
принесла с собой небольшой магнитофон, и мы вволю натанцевались: по правилам
общежития, гостям предписывалось покинуть общежитие до одиннадцати часов, но
мне  сделали исключение в честь  дня  рождения и  продлили вечеринку на один
час.
   Кстати, чтобы Лариса  спокойно проходила в  общежитие, я уговорил  одну
студентку, и та на время отдала свой пропуск...
   Пока ребята провожали своих подружек, мы быстро  вернули простыни-ширму
на место  и улеглись в  свою  "землянку". После бурной  обоюдной эротической
атаки, продолжавшейся долго и шумно: не было страха кого-то потревожить,  мы
замерли в объятиях  друг друга, чтобы  немного  отдохнуть и вновь ринуться в
бой.
   - А я завтра уезжаю... - неожиданно сообщила Лариса.
   - Как уезжаешь? Куда? - растерянно воскликнул я.
   - Домой.
   - Как же так? Почему ты мне раньше не сказала?
   - А что бы изменилось? Надеюсь, ты не думал, что я на все лето приехала
к тебе?
   -  Нет, но почему всего на  три дня?  -  Я  был  настолько  обескуражен
неожиданным известием, что никак не мог прийти в себя.
   -  Во-первых, тебе учиться  нужно, а я только мешаю, во-вторых,  у меня
тоже  дела есть:  повидались,  день рождения  отпраздновали,  пора  и  честь
знать...
   - Все как-то неожиданно и... грустно...
   - Вот и хорошо,  что не сказала раньше:  не было бы  такого  веселья на
твоем празднике. -  Лариса  задумчиво улыбнулась. -  Не  печалься,  Доца, не
навсегда же мы расстаемся...
   Кличку Доца придумал мне Никита Фридьев еще в четвертом классе, и с его
легкой руки меня все ребята так и называли до самого моего отъезда в Москву,
но девчонки - только по имени. Когда я услышал "Доца" из уст Ларисы, повеяло
чем-то родным и далеким...
   -  Да,  не  навсегда,  -  облегченно вздохнул я,  обнял  Ларису и нежно
прикоснулся к ее губам.
   - Ну  что  ты, в самом деле, Витя, целуешь так, словно мы действительно
долго  не  увидимся  с  тобою?  Сдашь сессию  и сам  в Омск приедешь  -  или
раздумал? - Она вопросительно сощурила свои милые глазки.
   - Как ты можешь  так говорить? -  с обидой  произнес я. -  Мне и так на
душе тошно, а ты еще добавляешь...
   Ни я, ни Лариса и представить в  те  часы не могли, что следующая  наша
встреча  произойдет  лишь  через  несколько  лет,  когда  я  сумею  все-таки
выбраться в  Омск,  но  это уже будет  совсем другая Лариса, и, конечно  же,
изменюсь и я. Во  всяком случае, после  следующей встречи мы  расстанемся  с
Ларисой на двадцать долгих лет...

   Прежде чем начался учебный семестр, нам объявили, что занятия  начнутся
лишь с пятого  октября, а весь сентябрь  мы проведем "на картошке". Я пришел
посоветоваться   с   Вадимом  Константиновичем,  моим   тренером:   нет   ли
каких-нибудь   соревнований   или   так   называемых  прикидочных   стартов.
"Прикидочными   стартами",   или    "прикидками",    назывались   внутренние
соревнования, результаты которых шли в зачет спортсмену для его зачисления в
команду. Ничего  подобного не предвиделось, и мне ничего не оставалось,  как
отправляться "на картошку"...
   Итак, "Здравствуй, милая картошка!"
   Вскоре  мы узнали,  что  наша  картошка растет  в  районе подмосковного
городка Можайска. Сборы были недолги, и в  начале сентября  ранним утром нас
загрузили  в  автобусы, и  к обеду мы  подъехали  к месту назначения. Местом
нашей борьбы за урожай оказалась небольшая деревушка с несколькими домами, в
которых жили в основном пожилые люди.
   Встретили нас не очень-то гостеприимно: быстренько  рассовали по  двое,
по  трое  на постой в  разные дома, хозяева  которых, как  вы понимаете, всю
жизнь "мечтали" о  нашем приезде. Председатель колхоза выделил нам небольшой
сарай,  который  стал нашей  столовой. Он предупредил, что обеспечивать  нас
будут  только  мясом  и молоком, а  все  остальное  -  в поле  и  в сельском
магазине, кроме того, людей в колхозе не хватает,  и готовить себе мы должны
сами, и добавил: за питание будут высчитывать  ежедневно...  Выход на работу
завтра в шесть утра, бригадир покажет.
   - Вопросы ко мне есть?  - буркнул  он и обвел нашу группу своим тяжелым
взглядом.
   Желающих спросить не оказалось, и председатель неожиданно усмехнулся:
   -  Странно,  почему никто  не интересуется  нормами оплаты? Или вам все
равно?
   -  А  мы думали, что  вы  сами посвятите нас в это, - приняв глуповатый
вид, радостно улыбнулся я.
   - Молодой, здоровый, да и веселый к тому же, - усмехнулся он. -  Думаю,
вам, молодой человек, не составит  большого  труда  одному из первых собрать
дневную норму! Она составляет пятнадцать корзин на человека,  то есть триста
килограммов  картофеля! За  выполнение  одной  нормы начисляется восемьдесят
шесть копеек.
   - А за две нормы? - продолжая улыбаться, спросил я.
   - Один рубль семьдесят две копейки, - терпеливо ответил председатель. -
И так за каждую  норму! Однако мне кажется, что  вряд ли  кто из вас наберет
больше  двух  норм,  а потому и считать  дальше -  пустая  трата времени!  -
Оглядев нас с видом победителя, он важно удалился прочь.
   Мы немного  приуныли, но вскоре молодость взяла  свое,  и мы с огромным
энтузиазмом принялись за  устройство сарая, который нашими стараниями вскоре
превратился  в "Ресторан "Арагви", во  всяком  случае, именно такая  надпись
красовалась на его дверях...
   Всего   нас   было   девятнадцать  и  лишь  только  две  девушки.   Это
обстоятельство заставило  нас проголосовать  за  назначение представительниц
прекрасной половины человечества поварами, с освобождением от полевых работ.
Решение  было  принято  почти единогласно: против  было только двое  -  сами
девушки.
   Для выполнения  работ, требующих  физической силы, постановили выделять
на  два  часа  в день  двух  дежурных,  которые  меняются  ежедневно.  В  их
обязанности входило: заготовить дрова, натаскать воды и обеспечить заготовку
и снабжение девчонок полевыми продуктами.
   В  первый вечер мы праздновали  начало нашей "трудовой деятельности  по
оказанию помощи сельскохозяйственным труженикам" у костра. У одного из самых
запасливых  и  дальновидных  ребят  оказались  две  бутылки  портвейна  "Три
семерки". К большому удивлению хозяина вина, желающих причаститься оказалось
не так много: всего четверо, а  потому им вполне хватило.  Вечер оказался на
редкость  веселым.  Под  гитару  мы  пели,   та