дождь, в грозу - я вставал за
два часа  до начала занятий в школе, надевал спортивный костюм, тапочки и на
час-полтора отдавался  бегу.  И  не  только  трусцой, но и  пробегая  разные
отрезки дистанции с ускорением...
   Впрочем, физические истязания не приносили сексуального  успокоения: по
ночам   меня   продолжали   посещать   эротические   сны,  а   любая   особа
противоположного пола, одетая чуть более фривольно, чем положено, заставляла
мое сердце усиленно трепыхаться и совершать безумные поступки даже  в стенах
школы.
   Однажды  на  большой  перемене  я  стоял  в  окружении  ребят из  нашей
четверки, а рядом с нами,  спиной ко мне, стояла Нина Никифорова в окружении
девчонок нашего класса. Они о чем-то увлеченно сплетничали.
   Вдруг Никита Фридьев, поигрывавший учительской указкой, подмигнул  мне,
развернул меня лицом к Нине и прямо из-под моей руки указкой приподнял подол
ее школьной  формы,  и  перед  нами  открылись  упругие  ягодицы,  обтянутые
желто-оранжевыми  рейтузами. От неожиданности  я, как  и другие  члены нашей
четверки, буквально  замерли с  открытыми  ртами. Слава Богу, мы стояли так,
что  никому, кроме нас четверых, не была  видна прелестная попочка Нины. Все
бы, наверное, так незаметно и мирно и закончилось, если бы Никита не затянул
наше лицезрение, точнее сказать, "попозрение", но...
   Словно почувствовав что-то  неладное,  Нина повернулась  и  моментально
среагировала. Резко одернув подол платья, Нина бросила Никите презрительно:
   - Дурак! - и в слезах помчалась в сторону девичьего туалета.
   Ничего не понявшие ее подружки понеслись вслед за ней. А  я застыл  как
оплеванный и не мог переварить в сознании ее  упитанные ягодицы и ее взгляд,
полный  укора  и обиды. В дальнейшем, вспоминая этот случай, я  до  сих  пор
чувствую неловкость и стыд...
   Наверное, потому, что не только не  остановил Никиту, но  и сам получил
некоторое удовольствие от того, что он показал нам.
   Странное дело:  на уроках  физкультуры  мы  видели  девчонок еще  более
обнаженными,  но это  было что-то другое, ненароком подсмотренное, а  потому
возбуждающее... Запретный плод всегда слаще...
   Но тогда, увидев, как вспорхнули девчонки, Никита  громко рассмеялся им
вслед, я впервые его не поддержал:
   - Чего ржешь? Ты что, ребенок, что ли?
   - А тебе что, ее жопа не понравилась? - грубо возразил он.
   - При  чем здесь ее задница? Мне ты не понравился! - с вызовом бросил я
ему в лицо.
   Этого Никита не стерпел и схватил меня за грудки - нас с трудом разняли
приятели... Прозвенел звонок, и всем пришлось идти в класс.
   Но  наша  стычка не закончилась,  и  после  уроков мы решили продолжить
выяснение  отношений.  До этого случая мы с  ним, не  знаю почему,  даже  на
уроках физкультуры,  во  время боя в  боксерских  перчатках  всегда избегали
встречаться друг  с  другом,  словно  ощущая  некое  неустойчивое равенство.
Однако на  этот  раз  оба  были настроены весьма  решительно  и даже  хотели
драться  по-настоящему,  на  кулаках,  но  остальные  члены  нашей  четверки
уговорили не делать этого, а просто побороться "до лопаток".
   Стояла  ранняя  весна:  мокрый  снег,  грязь  и  яркое  солнце.  Борьба
оказалась нешуточной,  и  победить  мог каждый: силы были почти равны, но  я
все-таки оказался чуть более удачливым или более проворным и в конце концов,
захватив его на болевой прием, придавил его лопатки к земле.
   - Все! Все! - закричал Гена Царенко, вызвавшийся судить наш поединок. -
Успокоились? А теперь встаньте и пожмите друг другу руки!
   Мы  поднялись  нахохлившиеся,  еще  разгоряченные  борьбой,  но,   едва
взглянув  друг на друга, почти одновременно расхохотались:  мы были грязные,
мокрые, потные.
   - Ну и дураки же мы с тобой! - воскликнул Никита.
   - Точно, дураки... - кивнул я, давясь от смеха...
   С этого дня у нас с Никитой сложились  особые отношения: каждый  во что
бы то ни стало стремился быть лидером, стать лучше, сильнее другого. А когда
я начал во многих видах легкой атлетики обходить его, он не смирился  с тем,
что проигрывал мне, и ушел в акробатику, в силовую четверку и опередил меня,
выполнив  гораздо  раньше  норму  "мастера  спорта".  Но  при этих  страшных
физических нагрузках  он баловался алкоголем, и  сердце его не  выдержало: я
уже  учился в  Москве, когда  мне сообщили, что Никита  умер  прямо во время
соревнований...
   Сейчас, вспоминая Никиту,  этого талантливого парня, отлично  игравшего
на гитаре и аккордеоне, прекрасно знавшего английский: в их доме  два  дня в
неделю говорили  исключительно по-английски, балагура, душу  любой компании,
мне становится грустно, и я почему-то ощущаю себя немного виноватым...
   Во время встречи  с  первой учительницей  через 42  года пришли и  Женя
Ясько с  Геной Царенко, с  которыми я  не виделся  более  30 лет.  Женя стал
полковником милиции,  а Гена  работает  главным  технологом крупного Омского
завода. И вдруг Женя напомнил мне важную деталь детства. Где-то в 8 классе я
ему признался, что пишу книгу. Он не поверил и с усмешкой попросил почитать.
- Когда-нибудь ты ее прочитаешь... - серьезно пообещал я.
   * * *
   Боюсь, моя сексуальная неудовлетворенность и неудача с  первой девушкой
привели бы к еще более печальным последствиям, если бы ровно через год после
моего незавидного "сексуального эксперимента", то есть когда мне исполнилось
четырнадцать, мне не повстречалась женщина,  которая  была старше меня ровно
вдвое...
   Это случилось как раз  на мамин с отцом  "общий день  рождения" в  июле
шестидесятого  года. Санька  был в пионерлагере, из маминых  сестер на месте
оказалась только Валентина,  и кроме  нее  мама пригласила свою  подругу  по
работе.
   Застолье  проходило   очень  весело  и  празднично.  Хорошая   закуска,
достаточно  вина  и водки,  что  нужно еще  русскому человеку? Разве  только
музыки  для души? Мои родители  были  заводилами  в  хорошей  компании: мама
отлично  чувствует музыку,  знает много песен и с удовольствием подхватывает
любые русские народные и сочиненные мелодии и напевы. Отец тоже  трогательно
относился  к  музыке,  но  всякий  раз,  заслышав  полюбившийся  ему  мотив,
несколько секунд тряс головой  в  такт, словно  искал подходящее настроение,
потом призывно вскрикивал и... пускался в пляс.
   В  тот  раз  компания была  небольшой  и зрителей  было  немного, но...
русская душа просила простора и чего-то большего, чем разговор  "по  душам".
Мама всегда тонко чувствовала настроение отца  и в какой-то момент поставила
на   проигрыватель  любимую   пластинку.  С  первых  же  аккордов  я   узнал
"Камаринскую". Не знаю, что  приключалось с моими родителями под эту музыку,
но стоило им ее услышать, как они тут же пускались в пляс.
   Этот  раз не был исключением:  первым в пляс пустился отец.  Он  плясал
самозабвенно, в глубокую присядку, затем остановился перед мамой, вызывая ее
на  танец. Уговаривать долго  не  пришлось:  мама плавно выплыла на середину
комнаты и, грациозно взмахивая руками, приняла вызов  супруга. В этот момент
ее лицо было таким одухотворенным, словно на нее снизошла Божья благодать.
   В этот момент  я  почувствовал на себе  чей-то  взгляд. Повернувшись, я
увидел, что на меня как-то странно смотрит мамина подруга.
   Ее звали,  как и грузинскую царицу, Тамара.  Собственно говоря, это имя
очень  шло  ей: она была симпатичная жгучая брюнетка с изящными благородными
чертами  лица  и  тонкой  талией, которую  подчеркивала  пышная  грудь. А ее
длинные  стройные ножки, и соблазнительные бедра, едва прикрытые коротенькой
юбчонкой, магнитом притягивали к себе мой взор...
   Через некоторое время сидевшая на диване Тамара, словно нечаянно,  чуть
раздвинула ноги, и я узрел то место,  где заканчивались чулки, а еще  выше я
вдруг  заметил  краешек белых трусиков,  притягивающий мой  взор.  Адреналин
буквально выплеснулся в  мою  кровь,  и  она  в точном  смысле ударила мне в
голову.  Мне  показалось, что  мое  лицо  загорелось  от  внутреннего  жара,
охватившего все мое тело. Как будто невзначай ножки раздвинулись еще шире, и
я поднял глаза на Тамару и...
   О  Боже! Она смотрела  на меня в упор и  чуть  лукаво  усмехалась.  Мне
захотелось провалиться  сквозь землю  от  стыда,  выбежать вон из комнаты. Я
ощутил себя вором, застигнутым на месте преступления. Я поглядел на маму, на
тетю  Валю,  но  они  о  чем-то  увлеченно беседовали,  а  отец что-то пьяно
мурлыкал себе под нос, уставившись в телевизор. Исподтишка я скосил глаза на
Тамару, но она как ни в чем не бывало подключилась к разговору, а  ее колени
оказались незаметно  сдвинуты.  Я  пребывал  в  растерянности:  неужели  мне
чудилось, что Тамара засекла мои взгляды, или она просто играет со мной?..
   Когда веселье  закончилось и мамина сестра ушла, Тамара  спросила маму,
нельзя ли ей остаться, поскольку поздно, а добираться далеко: впоследствии я
узнал, что Тамара жила в пяти  минутах ходьбы от нас. Как бы то  ни было, но
ей постелили в нашей комнате,  на нашей с Санькой кровати, мне  же досталась
раскладушка, поставленная напротив.
   Вскоре  все  звуки   в  комнате  родителей  стихли,  -  "новорожденные"
благополучно  уснули.  А  ко  мне  сон  не  шел,  я   беспокойно  ворочался,
поскрипывая  своим ложем. Я не понимал, что  со мною творится, но  почему-то
изо всех сил отгонял мысли о ТОЙ, что лежала в двух шагах. Хотя,  признаюсь,
мне это плохо удавалось: едва я прикрывал глаза, как  передо мною появлялись
то  ее высокая  грудь, то  округлые  колени, то белые трусики, от которых  я
недавно не мог оторвать взгляда...
   От  этих видений  мой  приятель дал о  себе знать  и  так  напрягся  от
охватившего  меня  какого-то  удивительного чувства, что мне  стало  немного
больно. Мне нестерпимо захотелось встать, подкрасться к кровати и осторожно,
чтобы ее не разбудить, прикоснуться к Тамариной коже...
   Одна только  мысль о  том, что я прикасаюсь к ее руке, ноге, а может, и
более интимному  месту, приводила меня  в  трепет, и  все тело била дрожь. С
трудом сдерживая дыхание,  я прислушался,  пытаясь определить,  спит она или
нет.
   - Витюша, принеси, пожалуйста, попить, - спокойно, словно  уверенная на
все  сто,  что я не сплю, а только и  жду ее просьбы, тихо и томно попросила
Тамара.
   Для  меня эти слова  прозвучали  как  гром среди  ясного неба.  Я молча
встал,  сходил на  кухню,  налил из-под  крана  воды  и подошел  к  кровати.
Протянул  стакан, и  моя  рука предательски  задрожала от  охватившего  меня
волнения.
   - Тебе холодно, мой мальчик?
   У меня так пересохло  во рту, что  я не мог выдавить из себя  ни одного
звука, не то что слова.
   -  Иди  ко  мне: я  тебя  погрею...  - тихо  предложила  Тамара,  потом
поставила стакан на пол и потянула меня за руку.
   Я скользнул под одеяло и обнаружил, что Тамара совершенно голая.
   - Ты так забавно дрожишь... - прошептала она мне на ухо, потом откинула
одеяло, повернула  меня  на  спину и провела  своим влажным язычком по  моей
груди и  животу, тем временем уверенно и бесстыдно  стягивая с меня трусы. -
Смотри-ка, твой мальчик уже готов к подвигам!  Он такой большой!  Не думала,
что под твоими брюками скрывается такая прелесть...
   Она притронулась  к  нему  пальчиками,  чуть  погладила,  и  мои  мышцы
напряглись  так,  что казалось,  они окончательно одеревенели  и я не  смогу
пошевелить ни рукой, ни ногой. Тамара легла на спину, раздвинула пошире свои
стройные ножки и томно прошептала:
   - Иди ко мне, мой мальчик...
   Я, как  солдат,  услыхавший  приказ командира,  послушно  взобрался  на
Тамару, ее нежная, но уверенная  рука ткнула меня в затылок, словно придавая
направление, и  я впился губами  в ее обольстительную грудь, а  мой приятель
начал тыкаться, как отбойный  молоток  шахтера,  пытаясь прорубить вход в ее
прекрасное лоно...
   Если не считать  разговоров с приятелями  и  моего  печального  первого
опыта, иных познаний у  меня  не  было, и мой приятель никак не мог отыскать
правильный путь. Чувствуя, что все мои попытки тщетны, Тамара прошептала:
   - Давай я тебе помогу, мой милый мальчик...
   Она  уверенно обхватила моего  дружка своими длинными пальчиками и дала
ему  нужное  направление. В этот момент мой  приятель  напоминал испуганного
щенка, который долго метался  в потемках в поисках выхода, а  когда  наконец
увидел свет, с визгом устремился вперед, боясь, что проход вдруг закроется и
он снова окажется в темноте.
   Неожиданная боль пронзила моего дружка: мне показалось, что его окатили
кипятком.  Я   вскрикнул,  и  из   меня   бурными  толчками   что-то  начало
выплескиваться.
   - Что из меня льется? - немного испуганно спросил я.
   - Так положено природой, мой мальчик: это твой любовный нектар! Дурашка
ты еще! - ласково прошептала Тамара.
   Ее нежные руки успокаивающе  поглаживали мою  спину,  плечи, ягодицы, и
когда  мой приятель наконец бессильно обмяк, Тамара опять повернула меня  на
спину и, не прекращая гладить мою грудь, спросила:
   - Это у тебя было в первый раз?
   - Почти... - проговорил я, радуясь, что в  комнате  достаточно  темно и
нельзя разглядеть, как я покраснел.
   - Почти? - усмехнулась Тамара. - Рассказывай...
   Она настаивала,  пока я не сдался.  Выслушав  мою "печальную  повесть",
Тамара  так  рассмеялась, что  мне пришлось  успокаивать ее:  я боялся,  что
проснутся мои предки.
   - Томчик, скажи, почему мне было так больно? - спросил я.
   - Потому  что в первый раз... Знаешь, девчонкам в первый раз бывает еще
больнее, иногда до крови... Дело в том, что плоть на твоем мальчике  впервые
оголилась в возбужденном состоянии, а это болезненно...
   - Тебе хорошо со мной?
   - Очень, но... - Она сделала паузу.
   - Договаривай! - настаивал я.
   - Дело в том, что ты излил нектар, а я пока нет...
   - Что же делать? - растерялся я.
   - Как что? Продолжать... - не раздумывая, ответила Тамара.
   - А вдруг опять будет больно?
   - Не будет, милый...
   Она оказалась права: если и была  боль, то она, очевидно, перекрывалась
тем удовольствием, которое я получал...
   Мы  договорились  встретиться  на  следующий день. Ровно  в одиннадцать
вечера  я должен буду подойти к  дверям ее квартиры и она меня  впустит: она
жила с соседями и была, как и наш Эдик, квартиранткой.
   С трудом дождавшись назначенного времени, я  подошел к двери, и она тут
же открылась: на пороге стояла Тамара, одетая в плащ.
   "Ничего не  понимаю,  -  промелькнуло в моем  мозгу. - Мы  разве гулять
пойдем?"
   К  счастью,  мое  недоумение было быстро рассеяно: Тамара втянула  меня
внутрь,  закрыла дверь и провела в  свою уютную комнату с огромной кушеткой.
Заперев  дверь комнаты, она скинула плащ и  оказалась  совершенно голой. Это
было так красиво, а ее  тело виделось мне  вершиной совершенства, и я, почти
как взрослый, жадно и ненасытно набросился на нее...
   Мы встречались почти каждый день, используя любую возможность, а месяца
через  четыре я  уединился  с  мамой в  нашей детской комнате и торжественно
объявил ей:
   - Мама, я хочу жениться!
   - Что-о-о? - Мама явно не знала, смеяться ей или плакать.
   - Я хочу жениться! - твердо повторил я.
   - Та-а-ак... - протянула она. - И на ком же?
   - На  Тамаре! Мы с ней встречаемся с  твоего дня  рождения, и мы  любим
друг друга...
   - Ты в своем  уме,  сынок?  Она же ровно вдвое  старше тебя!  Выкинь из
головы эту глупость!
   - Это не важно! Как ты  не понимаешь: мы же любим друг друга! - Я  едва
не заплакал от невнимания к моему серьезному чувству.
   - Хорошо, я согласна! - перестала возражать мама.
   - Согласна? - не поверил я своим ушам.
   - Конечно. - Она пожала плечами. - Но при одном условии...
   - Принимаю любое! - подхватил я, безмерно радуясь легкой победе.
   - Ты закончишь школу, и если вы будете продолжать любить друг друга, то
поженитесь...
   - Но  это же целых  три  года ждать?!! - ужаснулся  я  такой длительной
отсрочке своего счастья.
   - Ничего, если любите друг друга, как ты говоришь, то подождете...
   Какая же  у меня мудрая мама! Я  вдруг  на  миг  представил, что сейчас
рядом со мною живет шестидесятисемилетняя женщина, моя жена.
   Бр-р! Как жаль, что  человечество не изобрело эликсир вечной молодости!
Тамара действительно была очень красива!
   Не знаю, о чем с ней говорила мама, но вскоре Тамара объявила мне:
   - Милый Витюша, мне было очень хорошо проводить с тобой время, но... Не
обижайся, пожалуйста, ко мне вернулся мой муж, и я решила принять его...
   Не знаю, было ли это правдой, но вскоре Тамара уехала в другой город, и
более я ее не видел...
   Так закончился мой  первый серьезный любовный  опыт, и  я  всегда  буду
благодарен  Тамаре за  то,  что  она заставила меня поверить  в  свои  силы,
научила меня разнообразным сексуальным играм.
   Мне  кажется,  что  в старые времена  родители поступали  весьма мудро,
когда  приглашали к  своему достигнувшему зрелости отпрыску опытную женщину,
которая обучала парня премудростям секса...
   И чтобы  завершить эту  историю... Честно говоря, мне интересно было бы
встреться с Тамарой и узнать, как сложилась ее дальнейшая жизнь...

   Моя  активная  интимная жизнь  не только не  помешала  моим  спортивным
успехам, а  похоже, и помогла:  на очередных  соревнованиях я стал чемпионом
Омска среди школьников.
   В это время ко мне  стал  проявлять особый интерес один парень, который
был  старше меня  лет на восемь  -  десять. Скорее всего потому,  что вокруг
меня,  как  и вокруг  него, всегда была  веселая компания ребят, которые все
были гораздо старше меня и уже работали.
   Я не знал его имени: все звали его по прозвищу - Дикой. Это прозвище он
получил  за свою  прическу. Помните, я описывал свой "кок" -  последний в то
время писк моды, которую несли в массы так называемые стиляги. Замечу, что у
Дикого был самый  высокий  и  пышный в  городе "кок",  ну точно  под  Элвиса
Престли, да и сам он был чем-то похож на американского певца.
   Дикой  был  оснащен всеми обязательными  атрибутами завзятого  стиляги:
ботинки  на платформе, цветастый  пиджак,  яркий,  с  каким-нибудь  вычурным
рисунком  в виде обезьяны,  полуголой девушки или пальмы галстук и,  конечно
же, длинный ноготь  на мизинце. А  еще  Дикой выделялся пружинистой, как  бы
танцующей походкой.
   Позднее  его  образ,  под тем же прозвищем  Дикой, вошел  в мою повесть
"Жизнь продолжается...".
   Узнав,  что я стал чемпионом города, Дикой предложил это дело отметить,
и все одобрительно загалдели.
   - Но... дело в том... - смущенно заговорил я,  - дело в том, что у меня
плохо с "бабками". - Я развел руками.
   - Откуда  у школьника могут быть деньги? - усмехнулся тощий  Николай. -
Разве только на школьных завтраках сэкономил...
   - А чемпион и не должен платить! - вступился за меня Дикой.
   - Конечно,  - поддержал крепыш по имени Костя, - давайте сбросимся! Кто
за?
   -  К сожалению, мы - пас, дежурим  сегодня  в  ночную!  - с  огорчением
вздохнули братья-близнецы Беловы.
   - Значит, нас четверо!  - подвел итог Дикой. - За вами - кир, за мной -
чувихи, хата и что-нибудь зажевать...
   Для  тех,  кто не знает  или  позабыл: слово "кир" означало в то  время
алкоголь,  чувихи  - женский пол,  а  хата  -  дом  или квартира, а иногда и
камера...
   Когда  мы  втроем  с  сумками,  набитыми  бутылками  водки,  пришли  по
названному Диким адресу, он и открыл нам дверь:
   - Чувихи - высший класс! - подмигнул он. - Маленькая - моя, - прошептал
он.
   В комнате имелось четыре особы  женского пола. Две из  них были родными
сестрами и хозяйками  этой двухкомнатной квартиры. Третья  была их подругой.
Им было  примерно лет по двадцать пять, и они  не блистали особой  красотой,
хотя и  уродинами  их нельзя  было  назвать: то есть, как говорится, крепкий
середняк.
   Четвертой была очень  молоденькая, примерно моего возраста, девушка. Ее
черные  волосы были  коротко  подстрижены, и  если  бы