ь  честную  и  правдивую
информацию...

   Первую ночь я провел в Москве, пристроившись к какой-то  многочисленной
семье  на  Казанском  вокзале:  они  ожидали своего  поезда.  Я  безошибочно
предположил, что среди множества спящих детей вряд ли  обнаружится появление
одного лишнего.
   Проснулся  я  рано  потому,  что  мое  многолюдное  "прикрытие"  дружно
собирало свои бесчисленные чемоданы и  узлы: объявили посадку  на их  поезд.
Вокзальные  часы  показывали  шесть утра, времени перед  походом в  Мавзолей
имелось предостаточно,  и  я,  не  торопясь,  прошелся по  зданию  вокзала в
поисках завтрака. К счастью, мне попался открытый киоск, в котором в наличии
оказались  чуть  теплые котлеты, вареные  яйца,  хлеб  и  жиденький,  совсем
остывший чай. Все это я смолотил за милую душу: аж за ушами трещало...
   Часов  в восемь я оказался  в Александровском  саду, где уже  собралось
довольно много людей, жаждущих поглазеть на мумии "великих вождей".
   Казалось   бы,   посещение  Мавзолея,  хоть  и  священного,  но   места
погребения, должно было  настроить  людей  на печальный лад,  но  все были в
прекрасном  расположении духа -  веселились, рассказывали  забавные истории,
даже  пели песни. Многие  пришли целыми  семьями... Атмосфера  была  как  на
всенародном празднике...
   Ровно в десять утра пробили кремлевские куранты, и километровая очередь
медленно стала двигаться  к  Красной  площади. Шум  и веселье  прекратились.
Редки были даже  тихие  речи.  Войдя  на  Красную  площадь,  мужчины снимали
головные уборы,  их  лица как  бы  каменели, а женщины чем ближе подходили к
зданию Мавзолея, тем чаще подносили платочки к повлажневшим глазам.
   У  самого  входа,  возле  замерших  по  стойке  "смирно"  часовых,  мне
запомнилась одна набожная  старушенция, которая остановилась и несколько раз
перекрестилась, беспрерывно кланяясь. В ее глазах  застыл безотчетный страх:
можно  было подумать, что  она  ступает  на лестницу,  ведущую прямехонько в
самый кромешный ад...
   Чем ниже  мы спускались, тем  становилось  прохладнее. Ощущение, честно
признаться,  было  отчасти   жутковатое.  Наконец   я  оказался  в  довольно
просторном зале, где  на невысоком постаменте, огороженном канатом и обшитым
красным  бархатом, стояли два  стеклянных  гроба. Справа стоял гроб Сталина.
Слева - гроб Ленина.
   Взглянув  на  лицо   Сталина,  испещренное  бесчисленными  оспинами   и
пятнышками, и  заметив  небритые  щеки, подбородок,  я был  сильно  удивлен.
Мелькнула дурацкая  мысль: неужели забыли побрить? У  многих проходящих мимо
гроба Сталина глаза  на мгновение озарялись животным  чувством ужаса: прошло
уже пять лет, как ОН умер, а рефлекс страха сохранялся.
   С Лениным  было  по-другому: на  него смотрели с  умилением, да и  лица
становились просветленными  и  умиротворенными.  Как будто  многие  мысленно
задавали один и тот же вопрос и, не задумываясь, сами на него отвечали: "Что
было бы,  если  бы  Ленин  не  умер  так  рано?"  -  "Мы бы  жили  богато  и
счастливо..."
   Ни черта  подобного!  Ничего  бы  принципиально  не  изменилось.  Хотя,
допускаю, наш народ прозрел бы  гораздо  раньше: если бы Ленин  оставался  у
власти  еще десять - пятнадцать лет, все бы  разглядели настоящее его  лицо,
скрытое под маской "доброго дедушки".
   Почему-то  и  я  задержался у  саркофага  Ленина.  Его  лицо  выглядело
спокойным, руки мирно вытянуты вдоль тела.
   Написал, что лицо выглядело спокойным, но тут же вспомнил,  что,  когда
обходил гроб, вдруг увидел на его лице гримасу боли, а может, и отчаяния.  Я
даже оглянулся на других посетителей: видят ли они, что вижу  я? Но их  лица
оставались бесстрастными. Либо это было заметно только с высоты моего роста,
либо это была игра теней  и они легли так именно для меня, не знаю и теперь,
но я замер от страха, пока кто-то легонько не подтолкнул меня в спину.
   Я оглянулся  и увидел  позади строгое лицо военного. Кивком он приказал
мне продолжить движение, и я тут же пришел в себя и подчинился...
   Это было  мое  первое и последнее посещение Мавзолея. Через три года, в
шестьдесят  первом  году,  Сталина  из  Мавзолея  убрали   и  захоронили   у
Кремлевской  стены.  Члены Политбюро приняли решение закрыть гроб  бетонными
плитами,  похоже,  они  боялись,  что  Сталин  выберется  из-под  земли.  Но
почему-то не закрыли, а  напрасно: прошло уже более трех десятков лет, а имя
"великого"  Сталина  снова на  устах  у многих граждан России  -  сильная  и
жестокая длань  властелина  вновь привлекает рабов.  Сколько  же  зла должен
натворить тиран, сколько людей  ему  положено замучить,  чтобы он был навеки
проклят народом?
   Как же коротка наша память...
   Когда я уже был московским студентом, меня не  раз приглашали сходить в
Мавзолей:  и сахалинские  дядя Вася с тетей  Любой, и  отец с матерью, когда
приезжали  меня  навестить,  и  друзья  по  институту,  но  я  категорически
отказывался,  ссылаясь на неотложные дела и никогда  не говоря правду о том,
что мне совсем не хочется снова погружаться  в ту  жуть, какую я  пережил  в
двенадцатилетнем возрасте. Мне действительно  показалось  тогда,  как и  той
старушенции, что я спускался в настоящий ад...

   Дня три шлялся я по Москве, набираясь впечатлений, которые меня  просто
переполняли:  столица  готовилась  к  Международному  фестивалю  молодежи  и
студентов. Было такое чувство, что  все люди, встречавшиеся мне на улицах, в
транспорте,  в  магазинах,  преобразились в  ожидании  нового  удивительного
праздника: они были веселы, радостны, вежливы и даже внешне похорошели...
   Днем-то  у меня никаких проблем  не  было, а вот  ночью было посложнее:
чтобы  не  привлекать внимания  милиции,  я  каждый раз спал  в новом месте:
скамейку Казанского вокзала  сменил  на салон  троллейбуса, который стоял на
приколе среди других своих "коллег", дожидаясь утра. Третью ночь  я провел в
кустах на Ленинских горах...
   Назад я собрался только тогда, когда мои сбережения иссякли.  Прихватив
на  вокзале  пустую  бутылку из-под  пива  со  странным  названием  "Двойное
кольцо", я бродил по залам, пытаясь сообразить, как мне добраться до Омска.
   Бутылку   я  прихватил   затем   же,   что   и   билет   метрополитена:
доказательство,  что  я побывал  в  Москве. Дело в  том,  что  пиво  в  этой
необычной, красивой,  витой до самого горлышка из коричневого стекла бутылке
в триста тридцать три грамма, производилось и  продавалось  только в Москве.
Благо она была маленькой и свободно уместилась в кармане моих штанов.
   Трудно  сказать, сколько бы я еще бесплодно бродил  по вокзалу, если бы
не заметил знакомую морскую форму и машинально пошел за ее обладателем. Этот
кряжистый парень подошел к внушительной группе военных моряков, которые, как
оказалось впоследствии, только что  демобилизовались, и многие из них  ехали
именно в Омск.
   К счастью,  они  обратили на одинокого пацана  внимание  и,  разговорив
меня, узнали  о моем затруднительном  положении.  Похоже,  уже в том  нежном
возрасте у меня  проявились задатки сочинителя - вот что я им наплел - будто
мы  с мамой ехали с Сахалина  в  Омск и в Москве, во время переезда с одного
вокзала на другой, мама села в вагон, а я должен был дождаться отца и вместе
с ним догонять ее, но отца я не встретил - наверное, он уехал в Омск раньше,
и теперь я не знаю, что мне делать. Деньги кончились, знакомых нет...
   Не  знаю, как можно было  поверить  этому  детскому лепету, сочиненному
мною,  но моряки не  стали  углубляться  в суть сюжета:  услышали  главное -
пацану нужна помощь, и он ее получит...
   Когда подали  поезд,  следующий до  Омска, матросы,  прикрывая со  всех
сторон, провели меня в вагон, потом усадили под крышку нижней полки, где я и
сидел   до  тех   пор,  пока  поезд  не  отъехал  от  Москвы  на  порядочное
расстояние... Потом выпустили  на свободу,  накормили,  и мы  сели  играть в
"дурака". Когда меня все-таки увидел проводник, то братцы матросики, угостив
его стаканом красного вина, быстро  уговорили не замечать пацана: словно его
и нет в вагоне... Долго убеждать того не пришлось, и он  даже спрятал меня в
служебном купе, когда вагон обходили ревизоры...
   До Омска мы доехали очень весело, и время пролетело незаметно...
   С видом  победителя я  вошел в  свой  дом, и мать, увидев меня целый  и
невредимым,  да еще улыбающимися, едва не упала в обморок. Дело в том, что в
первую  же ночь, когда  я не явился  под отчий  кров,  родители  бросились в
милицию, где мать откровенно  рассказала о своем поступке и о  моих угрозах.
На  ноги  была  поднята  вся милиция сначала района, потом города,  и  когда
трехдневные поиски не дали  результатов,  а  кассирша на вокзале признала на
фотографии "сироту", был объявлен всесоюзный розыск...
   Очень запомнились мне первые дни после  возвращения.  Все меня  любили,
баловали,  угощали  вкусными  вещами и слушали мои рассказы  об удивительных
приключениях. Все охали и ахали, не очень-то веря, что я смог самостоятельно
добраться до самой Москвы. Не верили  даже  билету метро и необычной бутылке
из-под пива. И  только когда по телевизору шла передача о Красной площади  и
показывали очередь в Мавзолей, а я, захлебываясь от восторга, предвосхищал с
точными  подробностями  следующие  кадры,  мне наконец-то поверили, и  я был
откровенно счастлив...
   То лето запомнилось  мне и  еще одним новым моим  увлечением.  Наш  дом
находился в десяти  минутах ходьбы от великой  сибирской реки Иртыш.  Кто не
слышал об этой  полноводной и быстрой реке? По ней  плавал со своей дружиной
Ермак, по ней десятки лет сплавляли лес: Иртыш помогал и помогает человеку и
во многом другом.
   Во времена  моего  детства воды Иртыша были настолько чистыми,  что  мы
пили прямо из реки, черпая воду ладошками. А по берегам росло столько зелени
и было так красиво, что в районе Чернолучья, чуть  ниже по течению, они были
сплошь застроены санаториями и пионерскими лагерями.
   Я и раньше ходил рыбачить, но лишь эпизодически, подчиняясь настойчивым
просьбам приятелей, но  в то лето  Иртыш  меня  словно приворожил.  С вечера
накопав  в  потайных местах самых  "жирных" червей  и  упитанных "опарышей",
тщательно проверив  рыболовные  снасти,  я  укладывался  спать  пораньше  и,
поставив  будильник  на  пять  утра, вскакивал при его первом  звуке,  боясь
прийти после своего приятеля Акимчика.
   Быстро собирался, намазывал  хлеб маслом, если оно  было,  или  отрезал
кусок  сала:  при отсутствии того  и  другого брал  несколько  кусков хлеба,
прихватывал  огурцов,  помидоров  и,  конечно, соль. Если уходил с  ночи, то
добавлял и несколько картофелин, которые мы пекли на костре.
   Обычно моего верного  друга Акимчика  на месте не оказывалось: он любил
понежиться в постели, а его родители всячески его баловали. Володя был у них
единственным  и  поздним ребенком:  он был обречен на всепоглощающую любовь,
заботу  и  внимание.  Часа   через  два  он  появлялся  с  виноватым  видом,
присаживался  рядом  со мной и протягивал какой-нибудь  вкусный  бутерброд с
колбасой, с сыром или с вареньем. Это вам не кусок хлеба с огурцом!
   Разве мог я в  такой ситуации на него дуться? Думаю, каждый из читающих
эту книгу правильно ответит на заданный вопрос...
   Я облюбовал место, где скобами  сцеплялись бревна, собирающие в ловушки
одинокие  плавуны.  Попробую  пояснить,  что  это  такое.  Обычно  плоты  из
заготовленного леса вяжутся в местах заготовки и потом сплавляются по реке к
местам  загрузки.  Но  иногда  бревна  отрываются  от  плотов  и  становятся
одинокими   плавунами.   Если  они  держатся  на  поверхности,  то  хоть   и
представляют опасность для судов, но ее можно предотвратить,  а когда бревно
долго находится в воде и сильно набухает, оно уходит под воду и превращается
в топляк,  а это уже очень опасно. Скорость течения приличная, и если топляк
врезается в судно, то пронзает металлический корпус, как бумагу.
   Потому  и ставятся по реке такие ловушки для  одиночек плавунов: бревна
прочно сцепляются между собой в цепочку  и образуют своеобразный полукруглый
загон,  в который и направляют одинокие плавуны, образуя понтоны. Эти бревна
как  бы бесхозны, и  ни у кого  до них  не доходят руки:  порой  они  годами
скапливаются, все больше занимая водную поверх-ность. Это происходило до тех
пор, пока понтоны  кому-то  не начинали  мешать. Тогда вызывались сплавщики,
сбивали плоты и отправляли их к местам загрузки.
   Именно  эти  понтоны  я  и  облюбовал  для  рыбалки.  Я  рыбачил  двумя
способами: на "закидушку" и  на блесну.  "Закидушка" - это  местное название
одного из методов ловли. Длина лески  у  "закидушки" зависит  от сноровки  и
способностей рыбака -  как далеко он сможет забросить "закидушку", состоящую
из  нескольких  крючков,  грузила и маленького колокольчика,  оповещающего о
том, что насадка схвачена. У меня в основном были десятиметровые "закидушки"
с пятью или семью крючками и свинцовым грузилом, который я изготавливал сам,
растапливая свинец в ложке.
   Забив  в   песок  колышки  с  привязанными   к  ним  концами  двух-трех
"закидушек", я забрасывал их на чистую воду, где не было бревен, приподнимал
колокольчики специальными проволочными подставками и отправлялся на понтоны,
чтобы  половить на  блесну. Конечно,  в то время мы  слыхом  не слыхивали  о
каких-то там спиннингах, а если таковые уже и были, то они  явно были нам не
по карману.
   Наша снасть  была  проще  пареной  репы. Удилище: у  меня  был даже  не
бамбук, а обыкновенная палка, выструганная  из  черенка лопаты,  четыре-пять
метров прочной лески, на  конце которой блесна. Забрасываешь ее  в свободную
от бревен прогалину и начинаешь тянуть на себя: как только почувствовал, что
рыба ухватилась за блесну, резко подсекаешь и быстро устремляешься к берегу.
   Этим способом  я наловил немало щук и крупных язей. Но он, увы, был  не
самым безопасным: мог иметь и грустные последствия. В тех местах  было много
топляков, и  рыболов  часто оставался без блесны, а  кроме того, нога  могла
соскользнуть с мокрого бревна, бревно, оказаться хлипким и не выдержать твой
вес, легко и просто оступиться...  Хрясть головой о  бревно и под воду! Пока
придет помощь,  пока  тебя  найдут...  Редко,  но  были  и такие  несчастные
случаи...
   Но не  будем  о  грустном! Вот на  твоем кукане  уже  плещутся  две-три
сорокасантиметровые щучки, и в  этот момент начинают трезвонить колокольчики
"закидушек". Ты не торопишься, давая возможность поглубже заглотить наживку,
а  может, и другая рыбина заметит наживку: глядишь, вытащишь не одну, а две,
три, а то и четыре рыбины зараз.
   На  "закидушки" попадались пескари, окуни, чебаки,  подъязки,  а иногда
стерлядки и даже сомы! Представляете?..
   Боже  мой,  куда   делось   все  это   богатство?  Почему  человек  так
расточителен к богатствам природы?!
   В прошлом году я съездил в Омск вместе со своей будущей  женой Наташей,
чтобы  познакомить  ее  с родителями.  Они пришли в  восторг от Наташи, хотя
вначале отнеслись с некоторой настороженностью.
   - Она же тебе в дочери годится! - увидев ее, испуганно прошептала мама.
   Но не прошло  и двух дней, как мама в ней души не чаяла и при случае не
уставала повторять:
   - Ты береги НАШУ дочку!..
   Мы с  Наташей  прошлись  по  тем  местам, где  я  рыбачил,  куда  ходил
купаться... Я рассказывал ей о том, о чем рассказываю в этой книге, но ей во
все  не очень-то верилось. Я  говорил о чистоте  реки и о том,  как мы  пили
прямо  из нее, а  она видела мутную воду, пахнущую нефтью; я показывал,  где
вытаскивал свой улов,  а она видела там песок: река очень сильно обмелела. В
том месте, где были понтоны  и я  ставил свои  "закидушки", раскинулся пляж.
Иртыш уступил земле более ста метров,  и  мне почему-то  стало очень и очень
грустно...
   Мне кажется,  то  лето было  пиком моего увлечения рыбалкой.  Во всяком
случае,  я больше не помню подобного всплеска  в дальнейшем,  хотя и не  раз
бывал приглашен порыбачить. Иногда я, чтобы вспомнить былое, не отказывался,
но таких острых ощущений никогда не испытывал...
   Тот  год запомнился и первыми настоящими брюками, которые мама подарила
мне к школе.  До этого  я  все время ходил в  школьной  форме,  которая была
существенно дешевле  и  от  которой  меня,  честно  признаться, уже начинало
тошнить.  Да  и  стыдно  становилось:  почти  все пацаны  моего  класса  уже
отказались от формы и щеголяли в самых настоящих, "взрослых" брюках.
   И вот свершилось!  У меня настоящие брюки: с карманами по бокам и одним
сзади. Такие красивые, черные... А к ним еще и новые ботинки...
   Стояла  осень...  В  этот  день  было  пасмурно  и дождливо,  что  меня
нисколько не  смущало:  мне хотелось во что бы то ни  стало поделиться своей
радостью  хоть  с кем-нибудь  из  друзей. Я  быстро натянул  брюки,  влез  в
ботинки, натер их до зеркального  блеска, накинул  пальто и вышел из дому...
Улицы  были совершенно  пустынны. Казалось, город просто вымер,  а я остался
один  на целом  свете. Я  уныло  бродил  по  двору в  надежде встретить хоть
кого-нибудь...
   "Люди, посмотрите, у меня  же новые брюки! Как вы  не понимаете: новые,
самые настоящие брюки!" -  так хотелось  мне закричать  во весь голос, и я с
огромным трудом сдерживал слезы от того, что никто не видит моего триумфа.
   Вдруг, о радость, из арки мне навстречу вышел Юрка Рычков. Он был самый
натуральный бандит, во всяком случае, такая слава за ним была. Юрка был года
на  три  старше меня,  но  учился  только в  шестом  классе  и  был  круглым
двоечником и злостным хулиганом. Он всегда задирал меня,  но  я не  мог дать
сдачи, так  как  был намного слабее  его. К тому  же он нередко угрожал  мне
ножом. Но тут я обрадовался ему, словно лучшему другу:
   - Привет, Юра! - миролюбиво поздоровался я.
   - Да пошел ты на... - Он грязно выругался и, проходя мимо, топнул ногой
по луже и облил грязной водой мои новые брюки.
   Испачкал мои новые брюки!!! Этого я стерпеть  никак  не мог.  Переселив
страх, я  кинулся  на него  с  кулаками,  но ударом  в  лицо был сбит с ног,
вскочил, снова  был сбит в  грязь, и Рычков  с яростью  принялся пинать меня
куда попало...
   Домой  я вернулся  весь в крови, а  мои брюки и ботинки невозможно было
узнать, и было непохоже, что они всего час назад были новыми. В те дни у нас
гостил Володя, сын  покойной маминой сестры. Он только что пришел из армии и
решил  навестить родных в Омске. Увидев меня  избитым  и в грязи,  он  сразу
спросил:
   - Кто это сделал?
   Сквозь слезы я рассказал ему все.
   - Где живет эта гнида?
   - В соседнем доме...
   - Веди к нему!
   Мы поднялись  на  нужный этаж, Володя  позвонил в  дверь.  Открыла мать
Рычкова. На ней был видавший виды халат, прическа "недельной давности".
   - Кого  надо? - не очень дружелюбно спросила она: видно, успела принять
не одну рюмку водки.
   -  Позовите, пожалуйста, Юру! - вежливо попросил Володя, прикрывая меня
своим телом, чтобы женщина не догадалась о причине нашего визита.
   - Юрка!  -  зычно  крикнула  она.  - К  тебе!  -  Потом  повернулась  и
направилась в комнату, бормоча  сквозь зубы:  - Шлындают тут всякие... покоя
от них нет...
   - Кто там? - выкрикнул Юрка, выходя на площадку.
   Володя молча схватил его за грудки и как звезданет между глаз.
   - За что? -  испуганно  всхлипнул Юрка, размазывая кровь, хлынувшую  из
разбитого носа.
   - Видишь Витю? - спросил Володя, отступая, чтобы тот заметил меня.
   -  А что я...  Я ничего...  -  плаксиво  и испуганно залепетал  Рычков,
извиваясь  как  змея  и  пытаясь освободиться  от  железного  захвата  моего
родственника.
   -  Ничего?  -  разозлился  Володя  и  еще  раз  так  засандалил  по его
физиономии кулаком, что Юрка пролетел через весь коридор, шмякнулся спиной о
стену и сполз на пол, словно сопля по губе.
   Услышав шум, в коридор выскочила Юркина мать и завопила на весь дом:
   - А-