ьно,
заявив при этом:
   - О  каком  ребенке может  идти речь?  Со дня на  день  возвращаться на
родину, а у меня там ни кола ни двора. Делай аборт!
   Татьяна   наотрез  отказалась,   начались  дрязги,  ругань,   а   то  и
рукоприкладство.  А потом она узнала, что  муж  путается с шестнадцатилетней
румынкой, которая  в  конце концов  наградила его  сифилисом.  Это  и  стало
последней каплей, которая переполнила чашу ее  терпения.  Тогда Татьяна была
на  восьмом  месяце, но и  это ее  не остановило: она окончательно порвала с
мужем и развелась с ним.
   После  развода  она  поехала на  родину, чтобы  там родить, а  потом уж
решать,  что делать  дальше: то ли возвращаться  в отчий дом, то  ли ехать к
одной из сестер.

   Отец Татьяны до революции был  довольно зажиточным лавочником.  Его род
шел  из бывшей сибирской столицы  Ермака, а  позднее  и  Колчака,  из города
Омска. У  него был большой дом с  хорошим приусадебном  участком.  Кряжистый
сибиряк  Антон  Порохонько родился  в  тысяча восемьсот  девяностом  году  и
спокойно прожил до восьмидесяти девяти лет.
   Он  был  умным и тонко  понимавшим  окружающую жизнь  человеком.  Когда
произошла революция,  дед  Антон  сразу  понял, что  красные  Советы  пришли
всерьез и надолго, а потому не стал ждать, когда у него все отнимут силой, и
отдал свою лавку  Советской власти. За что ему оставили его довольно большой
дом, благо можно было сослаться на многодетную семью.
   К тому времени, когда началась Гражданская война, он уже принял, или по
крайней мере  сделал  вид, что  принял,  Советскую  власть и потому сколотил
партизанский отряд, возглавил  его и стал воевать с белогвардейскими частями
адмирала Колчака.
   Он был молчалив от  природы, и заставить его рассказать о прошлой жизни
удавалось с таким огромным трудом, что это воспринималось всеми, а не только
счастливчиком,  который  смог  уговорить  его,  как  огромная победа. Может,
поэтому мне запомнился только один рассказ деда Антона из  его  партизанских
будней.
   Эта история относилась к самому тяжелому периоду похождений его отряда.
Пробыв несколько недель в лесах Сибири, назойливо "покусывая" части Колчака,
дед Антон в сопровождении трех партизан-земляков приехал  в деревню к  своей
жене,  а  моей бабушке, Ольге, чтобы наконец-то  спокойно  помыться  и  пару
часиков отдохнуть и повидать  своих детей. За километр  от деревни  в дозоре
оставили мальчика, который должен был оповестить, если  вдруг заметит белых.
Но  маленький  дозорный не выдержал долгого напряжения -  заснул и  прозевал
отряд белогвардейцев.
   Дед Антон, к счастью, обладал каким-то дьявольским, а может, и божеским
внутренним чувством опасности  и вовремя  успел заметить в окно подъезжающих
белогвардейцев.  Он быстро  спустил в погреб  детей, и они  забились в самый
дальний угол под семейную икону. Сам дед схватил шубу, выскочил через заднюю
дверь и устремился во весь дух к речке со  странным  названием Уй. А бабушка
Ольга как ни в чем  не бывало, спокойно отправилась к соседям, где хозяйка в
это время пекла хлеб. Увидев Ольгу, та сказала:
   - Ты зачем пришла? Из-за тебя и нас белые расстреляют: у тебя же на лбу
написано, что ты партизанская командирша.
   - Зачем ты  так, подруга? - с горечью сказала Ольга и  уже повернулась,
чтобы уйти, но тут заговорил хозяин дома:
   - Цыц, баба, раскудахталась, курица! -  прикрикнул  он. - Ты, Ольга, не
обращай  внимания,  а  берись-ка  лучше  за  хлеб:  вытаскивай из  печи!  Да
побыстрей скидывай одежу-то!
   Не  успела  Ольга  взяться  за  ухват,  как  в дом ввалились  несколько
белогвардейцев. Они внимательно осмотрели дом, потом и говорят Ольге:
   - Знатный запах от твоего хлеба, хозяюшка!
   Ольга виновато улыбнулась и взглянула на хозяина дома.
   - Да, она у нас на все руки  мастерица, - поддержал тот  и предложил: -
Угощайтесь, солдаты, прошу!
   - С удовольствием отведаем! - Один из  них, хорунжий,  видно старший по
званию, нахально  взял каравай,  разрезал его  тесаком,  а у каравая немного
отстала корочка. Он ущипнул стоящую рядом Ольгу за ляжку и хитро прищурился:
- Что, под корку партизан прячете?
   Ольга чуть  побледнела, но  тот  не  заметил ее  волнения и  неожиданно
громко на всю хату самодовольно заржал...
   Когда белые уехали,  Ольга  вернулась домой и с ужасом обнаружила,  что
подпол  открыт.  Она  едва  не  рухнула  как  подкошенная,  успев  истерично
выкрикнуть:
   - Дети!
   Упасть она не успела - снизу донеслось:
   - Мамочка, мы здесь!
   Все дети  оказались целыми и  невредимыми, несмотря  на то,  что белые,
обнаружив подпол,  открыли  крышку и  довольно  долго  стреляли  туда. Детей
спасло  то,  что  они  забились  в  самый  угол,  а   может  быть,  и  икона
Матери-Богородицы. Кто знает?
   Когда  Ольга  вытащила  их  по одному из  подпола, дети долго не  могли
очухаться  после  испытанного  ими  ужаса. Любопытная  деталь:  чтобы  самая
маленькая не заплакала, старшая  догадалась сунуть ей в рот свой язык, и  та
спокойно сосала его до тех пор, пока не миновала опасность и не пришла мать.
   Мама рассказывала,  как  дед Антон возил ее  в те места, где воевал его
отряд, и там они встретили  мужика из  его отряда, которого  белые схватили,
когда тот навещал своих детей. Всю семью его расстреляли, а самого забрали с
собой,  чтобы  выведать сведения  о  партизанах.  В  плену  над  ним жестоко
издевались: из кожи на  спине резали ремни. Чудом ему  удалось бежать.  В то
время, когда они с дедом  Антоном этого человека встретили, по постановлению
поселкового совета  его бесплатно кормили, обували и одевали, как говорится,
он был на гособеспечении.
   Где-то в начале восьмидесятых годов,  когда еще была жива мамина сестра
Евдокия,  к   ней  приходил  какой-то  журналист:   он  собирал  материал  о
партизанском командире, прозванном белыми Порох-Антон. Этот  журналист хотел
написать  о  нем  книгу. Написал он эту  книгу или нет,  к моему  огорчению,
неизвестно...
   Однако продолжим рассказ о деде Антоне.
   Он был женат трижды и первых двух жен пережил: моя бабушка Ольга умерла
через два  месяца после победы над фашистской  Германией, вторая, тетя Нюра,
умерла от рака желудка.
   На третьей женился в семьдесят три года, и хотя она  была моложе его на
сорок шесть лет, родила ему двух сыновей.
   От второй жены тоже было двое сыновей, а от первой, моей бабушки Ольги,
дед  Антон -  так  звали его даже  собственные  дети  -  имел  двух сыновей:
старшего звали Иваном, второго сына - Михаилом, и пятерых дочерей, старшая -
Евдокия, потом Мария, после нее, в золотой серединке, моя мама - Татьяна, за
ней пришла очередь красавицы Валентины, а потом родилась Любочка.
   Для  абсолютной  точности следует  сказать,  что на  самом деле у  деда
Антона народилось шестнадцать детей, но пятеро умерли в  раннем  возрасте, а
потому ничего существенного сообщить о них невозможно.
   Судьба оставшихся в живых сложилась по-разному: младший  сын, Михаил, в
четырнадцать лет залез в колхозный сад за яблоками, был схвачен и осужден на
четыре года.  Нахватавшись  в лагере  воровской  романтики, он  незадолго до
освобождения,  отстаивая свою воровскую честь, убил  своего обидчика,  и ему
добавили пятнадцать лет, потом еще пять. На свободу он вышел почти  в  сорок
лет, заработав при этом чахотку и покрыв наколками все тело.
   Не понимая  обычной жизни и не принимая ее,  он пробыл на свободе всего
около двух месяцев, после чего в драке сильно порезал собутыльника, который,
по его мнению, "должен  был держать  язык в жопе, а  не  шлепать  им направо
налево". На этот раз Михаил был признан рецидивистом и осужден на восемь лет
лишения свободы с отбыванием наказания в колонии особого режима. Не успел он
отсидеть и полутора лет, как дед Антон получил извещение  о том, что его сын
Михаил был убит при попытке сбежать из колонии.
   Со старшим  сыном  -  Иваном -  приключилась  непонятная  и трагическая
история.  Он  рос  вполне  самостоятельным  и  умным парнем. Был  балагуром,
любимцем компаний, нравился слабому полу, слыл общественным лидером, вожаком
в лучшем смысле этого слова. Все пророчили ему  большое будущее, связанное с
партией.  Но  в  тридцать  шестом  году  его  по  чьему-то  злобному  доносу
арестовали, и с тех пор  многолетние попытки деда Антона отыскать его  следы
ни к  чему не привели. Иван словно в воду канул.  И только много лет спустя,
где-то в 60-е годы, все-таки удалось выяснить, что власти, продержав Ивана в
тюрьме около пяти лет, но так и не найдя в чем его обвинить, не знали, что с
ним  делать.  Когда  началась  Великая  Отечественная  война,  Иван  написал
заявление  с  просьбой  отправить  его  на  фронт  защищать  Родину.  Власти
удовлетворили его пожелание, и он геройски погиб в самом начале войны.
   Дочерям повезло  больше.  Самой  благополучной оказалась  Евдокия:  она
вышла замуж  за  капитана милиции,  который  вскоре получил  звание майора и
возглавил  районное  отделение  милиции. Они  жили  счастливо,  и каждый  из
супругов умер собственной смертью.
   Счастливый брак был и  у  второй дочери. Мария  вышла замуж за военного
летчика, и  у  них  родилось четверо детей: две  симпатичных  дочери и  двое
сыновей. К сожалению, на сорок  четвертом  году ее жизни, в тысяча девятьсот
пятьдесят шестом году, у Марии случился инфаркт,  и она, окруженная заботами
любящего мужа и детей, тихо угасла в течение года.
   Казалось,  все  складывалось удачно и у Валентины. Она  вышла  замуж за
талантливого  бухгалтера  по  имени  Петр,  который   вскоре  стал   главным
бухгалтером довольно крупной фабрики.  У  них родилась  прелестная  девочка,
которую назвали Аллой.
   Забегая  вперед,  скажу,  что  Алла,  которая доводится  мне двоюродной
сестрой и очень  похожа на итальянскую киноактрису Стефанию Сандрелли, имеет
двух очаровательных  детей  -  Олесю, которая не так  давно вышла  замуж,  и
Олега.  Сейчас Алла  работает  директором  средней  школы, и ее очень  любят
ученики.
   Семья  Валентины  жила в  достатке, по  тем временам можно сказать даже
богато. Но когда Аллочке исполнилось одиннадцать  лет, Петра  Даниловича, ее
отца, которого  она очень  любила, арестовали и осудили на  пятнадцать лет с
конфискацией имущества.  В  те  дни в одной из  центральных газет о нем была
опубликована  огромная  статья, которая  претенциозно  называлась  "Продавец
воздуха". Как бы то  ни  было, но несколько лет Валентина с дочерью получали
довольно приличные деньги от его друзей, а когда Валентина вышла  второй раз
замуж, деньги стала получать только дочь.
   Второй муж  Валентины трагически погиб,  задавленный самосвалом прямо в
гараже, где  он  работал.  Следствию так и  не удалось доказать, что это был
несчастный случай, а не убийство. В настоящее время Валентина живет с семьей
своей дочери, помогает воспитывать внука и вести хозяйство.
   Самая  младшая  дочь  деда  Антона, Любаша,  уехала  по  комсомольскому
призыву на Сахалин  и там безоглядно влюбилась в настоящего "морского волка"
-  красавца  Василия,  который  позднее  стал  главным  механиком  теплохода
"Советская Россия", и они остались жить на Сахалине, где  было приписано это
судно. Но  они довольно часто приезжали и  в Омск, и в Москву, где я учился.
Это  было возможно  потому,  что он хорошо  зарабатывал, а  отпуск  имел  по
четыре-пять  месяцев  в году. Это была очень  счастливая семья,  с любимицей
дочкой, которая сама сейчас замужем и имеет двух дочерей. Почему была?
   Да потому,  что  Василий в  восемьдесят шестом году умер от  сердечного
приступа,  и налаженный быт  сразу  стал разваливаться.  Сейчас тетя Люба  с
огромным удовольствием  переехала бы поближе  к своим сестрам из  города,  в
котором  только на  полчаса  в  день  дают  электричество.  Но кто купит  ее
квартиру, а других ценностей  у нее уже не осталось: все ушло  на воспитание
дочери и на выживание.
   Что же касается моей матери,  предпоследней дочери деда Антона, то выше
я уже  написал то, что мне  стало известно с ее слов.  Хотя и эту информацию
мне  приходилось буквально  вытягивать из  нее клещами.  Надо  заметить, что
интерес к происхождению проявился у  меня несколько поздно, о чем я искренне
жалею.  Когда я  получал свой первый паспорт, то обнаружил, что  родился  на
станции  Остаповка в  Чернигов-ской  области.  Мамины  сбивчивые  и не очень
охотно данные пояснения и легли в основу первоначальной версии о моем отце и
моем рождении.
   Почему  первоначальной? Правду я узнал гораздо позже,  когда я учился в
МВТУ имени Баумана. Но...
   Не будем забегать  вперед, дабы не запутаться в  изложении.  Вернемся к
моему деду.

   В доме деда Антона царил настоящий патриархат, и мнение главы дома было
непререкаемым при любых обстоятельствах. Когда все  усаживались за  огромный
стол, именно глава семьи, то есть сам дед Антон, собственноручно раскладывал
по тарелкам пищу, начиная со  старших и заканчивая самыми маленькими. Не дай
Бог  кому-то прикоснуться к еде до того, как это сделает  сам хозяин  стола:
виновный  тут  же  получал  по  лбу  деревянной  ложкой  с  длинной  ручкой.
Пробормотав  слова молитвы,  дед  Антон  внимательно  осматривал  сидящих за
столом,  потом  медленно  подносил   ложку   ко  рту,  тщательно,   со  всей
основательностью прожевывал содержимое, проглатывал и только потом, не глядя
ни на кого, с важностью кивал головой. Это и было для всех знаком приступать
к еде.
   Свою бабушку, как вы знаете, я не застал, но, по словам мамы,  это было
нежное, доброе, совершенно тихое и беззащитное создание, беззаветно  любящее
своих детей. При муже она никогда не смела и  глаз-то поднять,  не то чтобы,
не дай Бог, возразить ему в чем-то.
   Безропотно  выполняя всю работу  по дому, она всякий  раз  вздрагивала,
услышав повышенный тон деда  Антона, хотя тот ни  разу в жизни  не  позволил
себе  поднять  на нее руку.  Он  очень любил  ее, но единственной нежностью,
которую  он  себе  позволял при других, это  прикоснуться к ее плечу, руке и
редко  к ее  волосам,  но делалось это  им как бы случайно, без явной  на то
причины, но реакция бабушки была такой радостно-смущенной, что не оставалось
сомнений  в их желании обладать  друг  другом постоянно. Результатом  чего и
стали двенадцать зачатых жизней.
   Многие   ли   семьи,  даже   на   Востоке,  могут  похвастаться   такой
плодовитостью?
   Итак, мама отправилась на  родину,  пытаясь  по дороге  решить,  к кому
ехать: к деду Антону или  к одной из сестер, каждая из которых звала к себе.
После долгих  размышлений  она  приняла  приглашение самой младшей  -  Любы,
которую не видела с тех пор, как  та  уехала в Южно-Сахалинск за романтикой.
Однако перед этим она решила навестить деда Антона и своих старших сестер...
   Только  что закончилась эта  страшная, изнурительная для народа  война.
Многие города  были  разрушены  полностью, железная дорога  работала  плохо,
поезда  ходили  очень медленно  и нерегулярно.  Те расстояния, которые  люди
сегодня  преодолевают за пару-тройку дней, в  то время отнимали по нескольку
недель,  и ко  всему прочему  приходилось  пересаживаться с одного поезда на
другой.
   Можно только догадываться, каково было моей матери, которая носила меня
под сердцем  уже более восьми  месяцев.  Восемь  банок тушенки, три  буханки
белого хлеба, полкило-грамма  сахара  и десять  луковиц, - вот  и  все,  что
солдатам и офицерам, служившим под началом ее бывшего мужа, удалось выделить
ей из своего  рациона  и, как она ни старалась  экономить, все это  довольно
быстро закончилось.  Оставалось  еще  немного сахара,  который  она  удачно,
маленькими  порциями, обменивала  на  хлеб, которым  и питалась, запивая его
кипятком.
   Хуже  всего было с гигиеной: в  поездах  и теперь  можно  лишь умыться.
Хорошо  еще,  что  проводница  Тамара  попалась сердобольная  и  всякий  раз
помогала чем могла: кипятила воду и выделяла ей свой личный тазик.
   Как  бы  то ни  было, вполне возможно, Татьяна и добралась  бы до своей
сестренки, но вмешался тот,  кого она носила под сердцем. Я настолько спешил
появиться на свет,  что схватки начались раньше, чем ожидалось. В  это время
поезд, на котором  ехала мама, шел по территории Украины. Пожилая проводница
имела  собственный  опыт трех  родов.  Она была уверена  в том,  что вот-вот
отойдут воды,  а  потому попросила свою  напарницу  пройтись  по  составу  и
попытаться найти доктора, а сама принялась греть  воду и  разрывать простыни
на салфетки и пеленки.
   Понимая, что вагон не совсем то место, где  гарантированы благополучные
роды, мама изо всех сил пыталась задержать мое рождение, тем более напарница
Тамары принесла  неутешительную  весть:  к сожалению,  доктора в  поезде  не
оказалось. Оставалось лишь уповать на Господа Бога.
   -  Что ж делать-то? - со страхом  воскликнула напарница, - Может, тебе,
Тамара, самой взяться за это дело? - неожиданно предложила она.
   - Взяться, конечно, можно,  - не  очень уверенно  проговорила  Тамара и
задумалась. - Сколько мы стоим в Остаповке? - неожиданно спросила она.
   - Там вообще нет остановки, - растерянно ответила девушка.
   -  Нет,  так будет! - решительно бросила Тамара и повернулась к маме: -
Сорок пять минут потерпишь?
   - Не знаю, - выдохнула мама и тут же закричала от боли.
   -  Ты  что,  хочешь  сделать экстренное  торможение? - Глаза  напарницы
расширились от удивления.
   -  А  ты  что, хочешь  взять грех на  душу  и подвергнуть опасности две
жизни?  -  спокойно ответила  Тамара. - Иди  в наше  купе и  на куске  белой
материи намалюй яркий красный крест...
   - Чем я его намалюю-то?
   - Чем-чем... Помадой своей, - отрезала Тамара. - Или жалко?
   -  Да... нет, - вздохнула девушка и  вышла, а Тамара принялась деловито
собирать нехитрые пожитки мамы.
   К  счастью,  все  прошло  как   нельзя  лучше.  На  всякий  случай  был
предупрежден  бригадир поезда, которому, впрочем,  было абсолютно все равно:
третий день он не просыхал от  радости: получил телеграмму о  том,  что  его
сын, которого  считали  пропавшим  без  вести, вернулся  живым  и  здоровым.
Оказывается,  он был  тяжело ранен буквально в последние дни войны и  провел
несколько месяцев между жизнью и смертью.
   Открыв дверь вагона, Тамара поставила свою напарницу на подножке, чтобы
та махала  полотенцем с  красным крестом,  а сама  дернула ручку экстренного
торможения.  К счастью, их вагон остановился прямо перед входом в  небольшое
вокзальное  строение,  и к ним  уже  бежал  дежурный  по  станции  со  своим
помощником.
   -  Врача!  Врача!  - несколько раз выкрикнула Тамара, помогая моей маме
спускаться по ступенькам вагона.
   - Что с ней? - машинально спросил дежурный.
   - Ослеп, что ли? - взорвалась Тамара. - Не видишь, рожает девка?
   - Миша, носилки, быстро! - Дежурный  по станции сразу стал  деловитым и
спокойным. - По пути крикни Зинаиде: пусть Петровича вызовет и воду греет...
Петрович, это доктор наш, - пояснил он проводницам, а потом шепотом добавил:
- До больницы, думаю, не успеем...
   Дежурный оказался прав: мама принялась рожать прямо на станции, и ближе
к ночи мой крик вспугнул с крыши вокзала дремлющих ворон.
   Так на свет появился я.

   Мама  рассказывала,  что когда  доктор  взвесил меня  на безмене,  то с
восторгом воскликнул:
   -  Сколько  лет  принимаю новорожденных,  но  никогда  не  видел  таких
богатырей:  пять восемьсот! Настоящий  богатырь!  Да-а-а,  -  он  почесал  в
затылке, - пришлось же тебе потрудиться, девонька...
   Несколько дней пришлось ожидать следующего поезда, и сельский  староста
выдал  первый  в  моей жизни  документ:  свидетельство  о рождении,  которое
возвещало всех о том, что двенадцатого апреля тысяча девятьсот сорок шестого
года  на станции  Остаповка Варвинского  района Черниговской области родился
Виктор Николаевич Доценко.
   Такова была версия моей мамы...
   На самом  деле  оказалось, что  в моем  первом  документе бы