еподвижные лица сидящих. Он подскочил к  ним  и  что-то
прокричал по-китайски. Телохранители никак не среагировали, и когда  Ли  Бао
притронулся к одному, потом ко второму, оба медленно свалились со стульев.
   Не дожидаясь его реакции, Савелий  резко,  прямо  со  стула,  на  котором
сидел, выпрыгнул в сторону третьего телохранителя, в метре перед ним еще раз
оттолкнулся от пола и всей своей массой, ускоренной прыжком,  со  всей  силы
ударил его ногой в горло. Парень оказался проворным: среагировав на движение
Савелия, он выхватил из-за пояса пистолет и даже выстрелил, но пуля попала в
спинку стула, на котором только что сидел  Савелий.  Страшный  удар  откинул
парня назад, он ударился головой о стенку, соскользнул  на  пол  и  замер  в
неестественной позе.
   Все произошло  настолько  стремительно,  что  Ли  Бао  успел  только  рот
раскрыть от удивления. Но в следующее мгновение  уже  взял  себя  в  руки  и
принял боевую стойку, вскинув меч над своей головой.  Конечно,  Савелий  мог
спокойно отправить и его на тот свет с помощью смертельной иглы, но подумал,
что должен победить в  честном  поединке,  поскольку  китаец  готовился  так
поступить с ним.
   - А-а-а!  -  истошно  закричал  Ли  Бао  и  проворно  бросился  на  него,
размахивая мечом.
   С большим трудом Савелий укорачивался от острой стали,  выпрыгивая  то  в
одну сторону, то в другую, то делая сальто, взмывая над головой  противника.
Сопротивляться оказалось не так просто: несмотря на свой преклонный возраст,
китаец был очень проворен. Наверняка сказывался постоянный тренинг.  Помогая
себе гортанными вскриками, он наступал и наступал на Савелия, и один раз ему
удалось даже задеть мечом его предплечье,  из  которого  тут  же  показалась
кровь. Это настолько воодушевило Ли Бао, что он стал еще более  настырным  и
резким.
   Понимая, что постоянные прыжки вконец измотают его, Савелий выбрал момент
и воспользовался стулом, которым ему удалось выбить опасное  оружие  из  рук
озверевшего китайца и перехватить его меч. Оставшись без оружия и без  своих
защитников, Ли Бао настолько растерялся,  что  остановился  и  с  ненавистью
уставился на Савелия.
   - Ти не гилюпии, ти - силинии, - вынужденно признал он  и  склонил  перед
ним голову.
   "Да, в благородстве тебе не откажешь!" - подумал Савелий, вслух  серьезно
и чуть торжественно произнес:
   - За те шестнадцать погубленных тобой душ, за все злодеяния,  сотворенные
с твоей помощью на этой земле, правом,  данным  мне  Космосом,  приговариваю
тебя к смерти.
   Он не заметил, как старый китаец,  видимо,  превосходно  разбирающийся  в
психологии таких людей, как Савелий, делая вид,  что  обреченно  ждет  своей
участи, залез в карман и стал осторожно что-то вытаскивать.
   - Приговор окончательный, и я сам приведу его в  исполнение!  -  закончил
Савелий.
   И в тот же  миг  увидел  пистолет,  выхваченный  из  кармана  китайцем  и
направленный ему в грудь.
   "Так  вот,  оказывается,  каково  твое  благородство!"   -   со   злостью
промелькнуло в мозгу Савелия.
   Выстрелить Ли Бао не успел: молниеносный взмах мечом, и кисть,  сжимавшая
пистолет, словно ненужная вещь,  шлепнулась  на  пол,  заливая  его  кровью.
Китаец вскричал, и по глазам было видно, что  вскричал  не  от  боли,  а  от
отчаяния и обиды, что  не  получилось  задуманное.  И  в  этом  отчаянии  он
бросился прыжком ногами вперед, пытаясь сбить  Савелия,  но  тот  увернулся,
перехватил его за культю, сделал подсечку и, когда Ли Бао оказался  под  ним
на полу, резко крутанул  старику  голову,  ломая  шейные  позвонки.  Крякнул
напоследок неугомонный главарь "Триады" и затих навсегда, перестав  угрожать
порядочным гражданам.
   Савелий поднялся с пола, тяжело вздохнул  и  задумался:  "Что  же  теперь
делать? Как выйти на Воронова? Где его искать? Может быть,  у  Ли  Бао  есть
какие-нибудь телефоны? Кажется, итальянец упоминал об Ордене..."
   Савелий наклонился к трупу китайца, пошарил в его карманах, наткнулся  на
мобильный телефон и электронную книжку.  К  счастью,  китаец  был  настолько
уверен в себе и своих силах, что не  счел  нужным  кодировать  свои  записи.
Войдя в память записной книжки, Савелий быстро просмотрел номера  телефонов,
но ничего подходящего не отыскал, пока не наткнулся на  фамилию  Велихова  с
номером его мобильного телефона. "Листанув" ее, он  едва  не  воскликнул  от
радости: запись гласила - "отель Шератон, 415",  а  дальше  стояло  время  и
число.
   "Господи, Велихов  сейчас  в  Нью-Йорке!  Отказавшись  от  депутатства  в
Государственной  Думе,  махнул  в  Америку!  Интересно,   что   тебе   здесь
понадобилось? Уж не для встречи ли с Ли Бао ты сюда  приехал?  А  что,  если
взять и прямо сейчас выяснить?"
   Он набрал номер и вскоре услышал мужской незнакомый голос, спросивший его
по-русски:
   - Кого вам?
   - Мине нузен госипадина Велихов! - стараясь изобразить китайский  акцент,
ответил Савелий.
   - Аркадий Романович в сауне! Что передать?
   - Сиказите, чито виситиреча Ли Бао хотети перенесити на тиридесяти минюти
позее.
   - Я правильно понял, что господин Ли  Бао  просит  перенести  встречу  на
полчаса позднее? - переспросил тот.
   - Да-да, тиридесяти минюти позее! - подтвердил Савелий.
   - Хорошо, я передам!
   - Сипасиба! -  Он  положил  трубку,  радуясь,  что  не  попал  на  самого
Велихова: этот олух, с которым он только что говорил,  вряд  ли  заподозрил,
что  говорил  не  с  посланцем  Ли  Бао.  "Все-таки  интересно,  зачем   вам
понадобилась эта встреча?"
   Но продолжить свои размышления ему не удалось: послышался шум  у  входной
двери. Савелий выхватил пистолет из обрубленной кисти Ли Бао  и  направил  в
сторону входа: на пороге показалась та самая  тройка,  которая  и  встречала
Савелия в аэропорту: они тоже были вооружены.
   - Не стреляйте, если хотите увидеть своего брата в живых! -  сказал  один
из них.
   Судьбе было угодно распорядиться так, что Шура Позин прилетел в  Нью-Йорк
тем же самым рейсом, что и Савелий. Не догадываясь о разыгравшейся в  здании
аэропорта драме, как и вообще  о  существовании  самого  Савелия  Говоркова,
Позин преспокойно сел в знаменитое нью-йоркское, желтое такси  и  отправился
на Манхэттен. Будучи гурманом и сибаритом,  он  всегда  летал  исключительно
первым классом  и  покинул  самолет  буквально  за  минуту  до  Бешеного,  а
поскольку вещей, сданных в багаж, у него не было, впрочем, как и у  Савелия,
полетел он первым классом, поэтому чуть-чуть опередил Бешеного.
   На этот раз им встретиться не довелось.
   Друзья  заказали  ему  номер  в  его  любимой  гостинице  "Уэстбери"   на
Шестьдесят девятой  стрит  между  Мэдисон  и  Пятой  авеню.  Гостиница  была
сравнительно небольшой, старомодной и уютной. Позин не  то  чтобы  не  любил
крупных американских городов, таких, как Нью-Йорк, Чикаго и т.д. Человек  по
натуре ленивый и созерцательный, Шурик  плохо  вписывался  в  стремительный,
дерганый темп этих городов, где, особенно в Нью-Йорке, все  куда-то  спешат,
вечно опаздывая из-за пробок на дорогах на деловые встречи, ленчи  и  обеды,
намеченные в дневнике-календаре за месяцы, а то и  за  полгода  вперед.  Ему
чудилось, что именно в крупных американских городах  и  происходит  то,  что
один советский социолог обозвал "симуляцией деятельности".
   Вероятно, Позин был не прав, ибо  американская  экономика  находилась  на
подъеме уже добрый десяток лет, а все колесики политического механизма бодро
и  без  скрежета  крутились.  Может,  дело  было  в  том,  что  американская
действительность не привлекала его  новизной  -  подростком  он  проводил  у
работавшего в США отца по три месяца летних каникул.
   В то же время поездка в  предвыборную  Америку  обладала  тем  уникальным
ароматом большой игры, который всегда завораживал  Позина.  И  хотя  он  как
иностранец вынужден будет пребывать в роли чистого наблюдателя, и  эта  роль
имела для него свою прелесть - у него полностью  были  развязаны  руки.  При
помощи многочисленных знакомых  и  друзей  он  надеялся  удовлетворить  свою
главную страсть - страсть  игрока  и  приоткрыть  потайные  двери  и  пройти
полутемными коридорами, заглянув в святая святых -  на  кухню,  где  варится
американская политика.
   Предложение прокатиться  в  Америку,  да  еще  не  за  собственный  счет,
привлекло Шуру еще и тем, что в Штатах у него действительно было очень много
приятелей, которых он довольно давно не видел.
   Позин прилетел в Нью-Йорк с одной тощей спортивной сумкой, ибо  собирался
там существенно пополнить свой гардероб - в этом городе он знал  места,  где
модные вещи превосходного качества можно было  купить  существенно  дешевле,
нежели в Европе, не говоря уже о ценах в бутиках в центре Москвы, куда Позин
из принципа никогда не заходил.
   С  учетом  того,  что  верный  Долонович,  впрочем  по  прямому  указанию
Щенникова, перевел ему на карточку "виза" несколько десятков тысяч долларов,
Шура чувствовал себя вполне комфортно. Жаль, в казино  не  разгуляешься,  но
он, в конце концов, в Америку не играть приехал.
   Еще из Москвы он позвонил Руфь Файнштадт  -  своей  давней  приятельнице,
богатой и влиятельной даме, которую знал, можно  сказать,  с  детства  -  ее
родители, предки которых были выходцами с Украины, когда-то познакомились  с
его отцом.
   Предки происходили из маленького местечка и уехали от голода и погромов в
начале века. В Америке их жизнь сложилась - уже дед  Руфи  был  удачливым  и
дальновидным брокером, одним из немногих, кто умудрился не разориться в годы
Великой депрессии, а позже стал членом правления крупного банка.
   Сама Руфь, великолепно сохранившаяся  дама  неопределенного  возраста,  с
вечной американской фальшиво-доброжелательной улыбкой на лице  и  подтянутой
спортивной фигурой, давно развелась с мужем,  став  при  этом  на  несколько
десятков миллионов долларов богаче. Она  коротала  свой"  век  в  веселом  и
светском одиночестве - как хозяйка салона в знатном  доме  на  Пятой  авеню,
коллекционируя предметы искусства и американскую живопись XVIII-XIX веков.
   Правда, ехидный Позин всегда доказывал ей, что подобной  живописи  просто
не существует, а предметов искусства в американской массовой цивилизации  не
может возникнуть по определению. Но она на  него  не  обижалась,  заседая  в
попечительских советах музея Метрополитен  и  музея  Гугенхейма,  основатель
которого Соломон Гугенхейм приятельствовал с ее дедом.
   Руфь неоднократно бывала в России, проводила часы в  Эрмитаже  и  Русском
музее. Позин всегда старался помочь ей, сводя  с  художниками,  музыкантами,
актерами, - она обожала ночную богемную жизнь и была, как ни удивительно, не
чужда традиционного русского порока, иными словами, могла выпить существенно
большее количество крепких напитков, нежели средняя американка.
   Шура привез ей в подарок дорогую старинную серебряную брошь. Она,  скорее
всего, являлась национальным достоянием, но разрешение Министерства культуры
на вывоз было получено в результате пятиминутного  телефонного  разговора  -
министром культуры оказался старый приятель, театровед.
   От гостиницы до дома Руфь было рукой подать, и Шура всегда  ходил  к  ней
пешком. Вообще за границей он предпочитал пешие прогулки, не  без  оснований
утверждая, что только так - ногами - и можно познать чужой город.
   Обитала Руфь в огромной квартире - точного  количества  комнат  Позин  по
своей лени так и не удосужился сосчитать, но ванных было целых  три.  Она  с
удовольствием пустила бы его пожить, но злые языки  Нью-Йорка  и  некоторые,
особенно осведомленные, персонажи в Москве  беспочвенно  утверждали,  что  у
Шурика с Руфь затяжной,  но  бурный  роман  по  современной  модной  модели:
шустрый и веселый сравнительно молодой  человек  сходится  с  богатой  дамой
неопределенного возраста. Поэтому когда Руфь предлагала ему  не  платить  за
гостиницу, а остановиться у нее, Позин всегда отшучивался тем, что жизнь под
постоянным надзором с детства вызывает у него состояние стресса. Он  имел  в
виду не надзор самой Руфь, а круглосуточную плотную охрану.
   В день прилета, вечером, Позин нанес  миллионерше  визит  вежливости.  От
брошки она была в полном восторге. Им  подали  чай  в  гостиную,  выходившую
окнами на Центральный парк, стены просторной комнаты были увешаны  нехитрыми
пейзажами и батальными сценами времен войны между Севером и Югом.
   - Ну, рассказывай скорее, что у вас там происходит? Что за человек  новый
Президент? Как он к тебе относится? - засыпала Шуру вопросами хозяйка.
   - Пока что-то определенное  сказать  трудно.  -  Шура  напустил  на  себя
обожаемый им в  подобных  ситуациях  глубокомысленный  вид.  -  Человек  он,
очевидно, неглупый и хорошо  образованный,  знает  иностранные  языки,  что,
заметь, не так уж типично для большинства  наших  глубокоуважаемых  лидеров,
которые нередко принимали послов Бельгии за послов  Франции.  Он  ищет  свой
путь  и  стремится  быть  Президентом  всех  россиян.  Надеюсь,   он   более
созидатель, нежели разрушитель. Что до моей судьбы - говорить об  этом  пока
рано.
   - А евреев опять громить не будут?  -  Руфь  была  вечно  озабочена  этой
проблемой.
   - Среди ближайших советников и аналитиков немалую роль  играет  известный
тебе Гаврик Петропавловский - я тебя с ним когда-то знакомил в Москве.
   - Ну, он-то полукровка.
   - Есть еще несколько головастых мужиков-иудеев в  ближнем  круге.  Честно
говоря, я устал от полета, но обязательно на днях приду к тебе  с  подробным
отчетом.
   - А я  соберу  компанию  людей,  интересующихся  Россией,  которые  будут
интересны и тебе.
   - Прекрасная идея. Кстати, ты знаешь Кондолизу Гатти,  главную  советницу
семейства Буш по России? Мне было бы важно с ней встретиться.
   - Лично с ней незнакома, но у нас есть общие друзья. Я выясню, когда  она
будет в Нью-Йорке, и постараюсь вас свести.
   Они еще немного посплетничали, как две подружки, о знакомых  в  Москве  и
Нью-Йорке, и Позин благополучно отправился спать в отель.
   Проспав до часу следующего дня, он выпил чашку крепкого кофе в баре отеля
и на такси поехал обедать на Брайтон-Бич к своему  однокласснику  по  кличке
Толстый Марик. Дружба их началась давно  и  странно.  Еще  учась  в  младших
классах,  Марик  обожал  все  заграничное,  а  поскольку  у  Шурика   Позина
заграничным было все - от носков и рубашек до ручек  и  блокнотов,  то  свое
обожание, неразрывно связанное со жгучей завистью, он механически перенес на
счастливого владельца этих заморских вещей.
   В сущности, Марик не любил Позина, он обожал его вещи, а Шурик, с детства
никогда не знавший чувства обделенности  и  не  будучи  по  природе  жадным,
охотно делился с  Мариком  своим  "богатством",  хотя  довольно  рано  понял
подлинные причины и границы того обожания, которым окружал его Марик, -  все
равно такое  отношение  льстило  любому  мальчишке.  После  летних  каникул,
проведенных Шуриком в Нью-Йорке у отца, Марик с пристрастием допрашивал его:
"Какая она, Америка? Где были? Что видели? Что ели?"
   Поесть Марик  любил  еще  больше,  чем  все  заграничное.  И  если  Позин
рассказывал коротко, Марик страшно обижался.
   С тех пор много воды утекло в Москве-реке и в  Гудзоне.  Марик  был  "при
делах" и "в полном порядке". Он полностью освоился в  стране  своей  детской
мечты   и   теперь   относился   к   гостю   из   России   Позину    отчасти
покровительственно,  беря  за  прошлое  безрассудное  обожание  своеобразный
реванш.  Теперь  Марик  владел  на  Брайтон-Бич   несколькими   продуктовыми
магазинами и двумя ресторанами, в одном из которых под названием "Дюк" Позин
и намеревался отобедать.
   За время, пока они не виделись, Толстый Марик стал еще  толще.  Он  обнял
Шурика, тяжело дыша от жары в рубашке, расстегнутой  почти  до  пупа,  -  на
толстом животе, по которому струились  дорожки  пота,  колыхалась  массивная
золотая цепь.
   Восхождение Марика к сияющим вершинам  брайтонского  бизнеса  началось  с
того, что он какое-то  время  состоял  в  бригаде  знаменитого  кишиневского
гангстера Мони Эльсона, одного из главарей "русской  мафии"  Нью-Йорка.  Чем
конкретно занимался Марик? Рэкетом или махинациями с кредитными карточками и
страховыми полисами? Эти страницы своей биографии Марик  тщательно  скрывал,
хотя любознательный Позин  неоднократно  пытался  припереть  его  к  стенке,
однако всегда не хватало времени.
   Но  теперь  времени  впереди  было  предостаточно,  и   Позин   плотоядно
поглядывал на Толстого Марика, как удав на кролика, подумывая, как  все-таки
поумнее расколоть  школьного  дружка  на  правдивую  повесть  о  брайтонских
бандитах. Но пока заводить разговор о чем-либо помимо еды было  бессмысленно
- Марик жаждал накормить голодного и худого Позина  до  отвала.  Как  и  все
обжоры, Марик был убежден в том, что все остальные ничего в еде не  понимают
и потому едят мало.
   - Попробуй этих маринованных грибочков - возим из России.
   - Контрабанда? - с интонацией булгаковского кота Бегемота поинтересовался
Позин.
   - Какая тебе разница? Ешь и не бери в голову, а эти солененькие огурчики,
между прочим, по старому  местечковому  рецепту.  Кстати,  рыба-фиш  у  меня
лучшая в городе - проводили конкурс.
   - Сколько ты заплатил жюри? - спросил циничный Позин.
   - Ничего не платил, просто они все у меня со скидкой питаются -  ветераны
же. Давай по маленькой?
   В такую жару Позину пить не хотелось, но обижать  радушного  Марика  было
невежливо. Они выпили ледяной водки, от которой  захватило  дух  и  заломило
зубы. И грибы, и огурчики были и в самом деле вкусные.
   - Сейчас будем есть борщ, такой густой и наваристый, как варила в  Одессе
моя покойная бабушка, и к нему мы имеем нормальную сметану  -  у  них  же  в
Америке сметаны приличной нет.
   - Марик, когда ты перестанешь говорить "у них в Америке"? Сколько лет  ты
здесь живешь?
   - Двадцать, но сметаны-то приличной все равно они тут не делают, а у меня
есть.
   - Ну и говори тогда "у меня  в  Америке  и  одесский  борщ,  и  настоящая
сметана...".
   - Все ты шутишь, Шурик. Но вот скажи, а у  вас  в  Москве  есть  лобстер,
настоящий, огромный, не дохлый краб какой-нибудь?
   - Думаю, есть, в Москве теперь, как в Греции, есть все.
   - Но такого лобстера, как у меня, в Москве ну просто  быть  не  может.  У
меня он вот такой огромный. - Марик развел  руки  шире  плеч.  -  Называется
"Лобстер а ля Ришелье", сам понимаешь, в честь Дюка - типа фирменное  блюдо.
Кстати, ты не знаешь, а Дюк любил лобстеров? А то тут меня какие-то  эрудиты
из вновь прибывших доставали. А вдруг не любил?
   -  Марик,  как  твой  тайный  советник,  дам  тебе  совет  -   закажи   у
какого-нибудь художника, который специализируется на подделках картин старых
мастеров, полотно под названием "Дюк Ришелье, глядя на Черное море,  обедает
лобстером" и повесь на центральную стену. Все вопросы отпадут сами собой.
   - До чего же ты умный, Шуренок. А мне и еще один твой совет нужен.
   Заморив червячка, Марик обычно принимался хвастаться своими успехами.
   "Ну, вот сейчас начнется", - подумал Позин и ошибся.
   - Знаешь, кто у нас тут недавно был?
   - Откуда?
   - Сам Аркадий  Романович  Велихов.  -  Марик  говорил  в  высшей  степени
торжественно.
   - Он в Нью-Йорке?
   - Уже с неделю... Он собрал наших деловых и предложил  разный  интересный
бизнес, обещал сам вложить десятки миллионов, но народ в сомнениях: можно ли
ему верить? Вроде он - наш, но репутация у него  хуже  последнего  Поца.  Ты
ведь наверняка с ним знаком?
   - Давай сначала я с ним переговорю, выясню серьезность его  намерений,  а
потом все тебе расскажу. " -  Буду  с  нетерпением  ждать,  сам  знаешь,  за
Мариком не заржавеет, если заработаем, и тебе отстегну по честному.
   - Остановись, Марик. Я-то думал, что  ты  уже  большой  бизнесмен,  а  не
мелкая шпана. Кстати, у тебя есть его координаты?
   - Вот