подлежащие восстановлению, стоят штуки три...
   - Пять! - поправил Ростовский.
   - Пять штук баксов, - согласился Савелий. - Моральный и физический ущерб,
причиненный моему другу, - семь...
   - Десять! - вновь поправил Ростовский.
   - Десять штук баксов. Итого...
   - Погоди, - остановил Гапур, - наши  ребята  тоже  не  просто  так  время
теряли: каждому по штуке!
   - Извини, упустил, - улыбнулся Савелий. - Итого двадцать пять штук!
   - Хорошо, согласен! - кивнул Шлезингер. - Приходите завтра с утра  и  все
получите!
   - Ты что, пес облезлый, шутить с нами вздумал? - разозлился Ростовский  и
съездил ему по лицу ладонью наотмашь. Удар был не  сильным,  но  точным:  из
носа обильно потекла кровь. - Сейчас, сию  минуту  гони  капусту,  или  твои
мозги запачкают твой богатый костюм! Ты все понял?
   - Да где же я возьму такую сумму: нужно в банк ехать! - захныкал тот.
   - Считаю до трех. - Гапур наставил своего "Макарова" на  одного  из  двух
телохранителей: ему показалось, что тот как-то странно посмотрел на шефа.  -
Сначала кокну его, потом второго, потом тебя самого! Раз...
   - Шеф, отдай ему деньги: отработаю! - взмолился  тот,  кто  был  объявлен
первым.
   - Ладно, - Шлезингер  так  взглянул  на  бедного  парня,  что  тот  зябко
поежился, - ключ у меня в нагрудном кармане,  сейф  -  за  картиной,  позади
меня.
   Когда сейф был открыт, Гапур даже присвистнул от удивления:
   - Вот сучка: ствол у морды, сейф забит под завязку, а он экономит!
   - Жадность фраера сгубила!  -  заметил  Ростовский.  -  Все  заберем:  за
моральный ущерб и вранье!
   - Нет, - возразил  Савелий,  -  мы  не  грабить  пришли,  а  восстановить
справедливость!
   - Он прав, братишка! - Поддержал его Гапур. - Двадцать пять  штук.  -  Он
взял две банковские упаковки по десять тысяч, а третью разделил  пополам  на
глаз и рассудительно добавил: - Именно столько ты бы  потерял,  если  бы  не
стал ловчить. Думаю, справедливо будет наказать  именно  за  ложь,  -  Гапур
взглянул на Савелия.
   - Согласен, - пожал плечами Бешеный.
   - Видишь, сучья морда, мы могли все забрать, а здесь тысяч сто пятьдесят.
Уверен, что ты именно так бы и сделал,  окажись  на  нашем  месте.  -  Гапур
укоризненно покачал головой. - Но мы - не ты, и  потому  за  твою  ложь  еще
двадцать пять штук. - Он повернулся к телохранителям: - Так всем и  скажите,
что эти двадцать пять штук  баксов  потеряны  вашей  фирмой  из-за  жадности
вашего шефа! Ну что, пошли?
   - Погоди-ка! - возразил Ростовский. - Сначала сделаем  одну  штуковину...
Эй, ты, - прикрикнул он на притихшего под дулом пистолета Шлезингера, - если
не хочешь подохнуть,  скажи  своим  холуям,  чтобы  они  надели  друг  другу
браслеты! Всем: и лежащим, и стоящим! Если на счет три этого не  произойдет,
я не стану беречь стены твоего роскошного  кабинета  и  вгоню  в  твою  репу
несколько порций свинца. Считаю! Раз...
   - Надевайте  наручники!  -  истерично  прошипел  совершенно  раздавленный
Шлезингер.
   Охранники сняли с поясов висевшие на них наручники и  стали  надевать  их
друг другу. Последнему застегнул за спиной наручники сам шеф "Гаранта".
   - Так, а теперь все к стене!  -  приказал  Ростовский.  -  И  ты,  старая
калоша, туда же! Серега, посмотри-ка у него в столе, так, на всякий случай -
может, документы какие интересные найдутся или еще что?..
   Симбирцев открыл ящики и порылся в них.
   - Есть! - довольно сказал он, выуживая из верхнего ящика какую-то папку.
   - Что это? - спросил Савелий.
   - Похоже на приходно-расходные ордера. По ним можно узнать, кто  дает  им
деньги или у кого они их сами  вымогают,  -  пояснил  Сергей  и  добавил:  -
Железная улика!
   - Берем! - кивнул Савелий. - Все, теперь пошли.
   - Может быть, поджечь эту шарашку? -  предложил  Ростовский,  недовольный
тем, что все произошло как-то уж слишком спокойно и без особого  напряга,  а
кроме того, он продолжал злиться на Шлезингера за его хамское поведение.
   - Зачем? - спросил Савелий. - Скоро эта, лавочка и так накроется.  Причем
навсегда. А ее хозяева сядут, и сядут надолго, в этом я уверен на все сто.
   - Ну, тогда ты еще меня вспомнишь, гнида! - пообещал Гапур Шлезингеру.  -
Я постараюсь, чтобы твою засранную жопу на куски порвали в первой же КПЗ,  в
которой ты окажешься! А Гапур свое слово всегда держит! Пока, мразь!
   Они вышли из кабинета и направились к лестнице.
   - Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - заметил Гапур,  а  Ростовский  вдруг
спросил:
   - Послушай, братишка, что-то я никак не въеду: как это охранник на  входе
не заметил наше оружие, если он не свой?
   - Пропустил, наверное, - отмахнулся Савелий.
   При выходе им перегородили дорогу те, о  ком  они  только  что  говорили:
Шлезингер  успел  приказать,  чтобы  те  попытались  их  задержать.  Савелий
специально выходил первым, нечто подобное и предполагая.
   - А ну, стоять! - выкрикнул тот, что пропустил их с оружием, выхватив  из
кобуры пистолет.
   - Хлопотно это, парень! - тихо отозвался Савелий и коротко ткнул  беднягу
концами соединенных пальцев в солнечное сплетение.
   Глухо ойкнув, тот кулем повалился на бетонные ступеньки, а его  напарник,
увидев, что остался в одиночестве перед добрым десятком  вооруженных  людей,
тут же отбросил в сторону свой пистолет и испуганно заорал:
   - Я пас, братва! Меня уже здесь нет! -  И  тут  же  плашмя  хлопнулся  на
землю, угодив лицом прямо в лужу перед входом.
   Это всех ребят развеселило настолько, что они громко рассмеялись.
   - Ну, вояки! - презрительно произнес кто-то из них.
   - Там-то как было? - спросил один из телохранителей Гапура.
   - Все в порядке, ребята, сами справились, - успокоил их Ростовский.
   - Ну что, домой или отметить куда-нибудь? - спросил Гапур.
   - Если только на часик, - взглянув на часы, отозвался Савелий, - дела еще
есть...


   XII. "Семья" зашевелилась

   В  элитном  подмосковном  поселке,  где  в   уютных   коттеджах   обитали
исключительно  высокопоставленные  члены   правительства   и   президентской
администрации, с безопасностью все было всегда в порядке.  Милиция  охраняла
все  подъездные  дороги,  а  внутри  самого  поселка  следила  за   порядком
собственная  Служба  безопасности,  руководство  которой,  кстати   сказать,
осуществлялось одним из жителей этого поселка - бывшим генералом Калошиным.
   Плюс к уже упомянутой охране почти у всех хозяев  двух  -  и  трехэтажных
коттеджей, которые свободно раскинулись  под  вечнозелеными  кронами  сосен,
была еще и личная охрана, состоящая из двух-трех телохранителей.
   Некоторые, особенно опасавшиеся  за  свои  драгоценные  жизни,  имели  по
целому штату охранников, которые, сменяя друг друга, дежурили круглые  сутки
возле своего босса, сторожа его покой и безопасность.
   Одним  из  самых  охраняемых  людей  был  банкир  Александр   Соломонович
Долонович. Входя в первую десятку богатейших людей страны, банкир Долонович,
как уже говорилось, старался держаться в тени.
   - Не солидно как-то, - отвечал он просившим у него интервью журналистам,
   - деловой человек должен быть скромен, да и чем я интересен публике? Я же
не певец Киркоров!
   Александр  Соломонович  считал,  что  не  физическая  сила,  не   внешние
привлекательность  и  обаяние  украшают  настоящего  мужчину.  Его  ценность
определяется количеством денег на банковском счете.
   "Больше дела - меньше слов!" - этот давнишний пионерский девиз с  детства
нравился бывшему талантливому физику.
   Долонович всегда мало говорил, но много делал, постоянно приумножая  свой
капитал. Всем деловым людям была известна изощренная финансовая  комбинация,
которую Долонович провел через свой  банк  "Российский  резерв"  в  середине
девяностых годов.
   В результате махинаций с облигациями внутреннего валютного  займа  (ОВВЗ)
пятой  серии-,  которые  Александр  Соломонович  обменял   на   казначейские
налоговые освобождения (КНО) для газовой компании "Амера", а последние снова
обменял на ОВВЗ, но уже седьмой серии, государственный бюджет России потерял
около пятидесяти миллионов долларов.
   Позднее,  когда  Александр  Соломонович  близко  сошелся   с   окружением
Президента и стал оказывать многочисленной "семье" финансовые услуги личного
характера, взаимоотношения Долоновича и бюджета стали еще  более  интимными:
не надо быть выдающимся экономистом, чтобы понять - банкир всегда  оставался
с немалой прибылью.
   Пару лет назад на страницы многих центральных  газет  выплыла  история  о
нашумевшей сделке с украинскими государственными облигациями, выпущенными  в
счет погашения долгов за поставки газа на Украину. Российское  правительство
разрешило  "Газпрому"  компенсировать  свои  потери  из   бюджета   в   счет
межправительственного соглашения  о  строительстве  Ямбургского  газопровода
путем  зачета  украинских  облигаций.  Компенсация  из  бюджета   составляла
восемьсот миллионов долларов!
   "Газпром" внес в бюджет  украинские  облигации  на  эту  сумму,  хотя  их
реальная стоимость на тот момент составляла фактически  едва  ли  не  третью
часть  номинала.  После  чего  "Амера"  получила  налоговые  льготы  на  все
восемьсот миллионов,  плюс  к  тому  ей  же  вернулась  половина  украинских
облигаций в качестве компенсации по межправительственному соглашению.
   Фактически налицо .было двойное  финансирование  из  госбюджета,  который
потерял только на этой сделке порядка четырехсот миллионов долларов.
   Человек, придумавший и осуществивший через свой банк эту  операцию,  был,
как уже, наверное, догадался проницательный читатель, банкир Долонович.
   Когда все это раскопали  настырные  журналисты,  Генеральная  прокуратура
попыталась завести на Долоновича уголовное дело. Но благодаря его  связям  в
высших правительственных кругах, Александр Соломонович не  только  вышел  из
воды сухим, но еще и стал более богатым.
   После того как Президент объявил ультиматум "семье", Долонович  задумался
о том, что ему, не имеющему  депутатской  неприкосновенности,  находиться  в
России чрезвычайно опасно. Он, естественно, не собирался возвращать в страну
украденные из бюджета деньги, поскольку  все  они  были  удачно  вложены  на
Западе,  а  потому  потихоньку,  через  подставных  доверенных   лиц,   стал
подготавливать свой банк  к  ложному  банкротству,  а  параллельно  вплотную
занялся предвыборной деятельностью на благо  далекого  Чукотского  округа  -
туда  повезли  горючее  и  продукты,  а  средства,  затраченные  на  будущих
избирателей, относились на убытки банка.
   О финансовой нестабильности, постигшей банк, контролируемый  Долоновичем,
Бакурин узнал случайно от своих западных партнеров.  Не  понаслышке  зная  о
реальных активах этого банка, Бакурин был весьма озадачен: этих сумм  вполне
могло хватить на кредитование всей российской  экономики  в  течение  целого
года.
   Попытка связаться с Долоновичем, чтобы прояснить ситуацию, не  увенчалась
успехом. Алексей Иванович почувствовал себя несколько неуютно и, несмотря на
то что не мог поверить в возможный крах банка Долоновича, на  всякий  случай
попытался обезопасить свои западные вклады и  принял  соответствующие  меры,
чтобы свести возможные потери к минимуму.
   Однако все финансовые  потоки  "семьи"  уходили  из  России  через  банк,
контролируемый  Долоновичем  (на  Западе  их  размещением  занимался  другой
банкир,  связанный  с  "семьей",  наш  старый  знакомый  Аркадий   Романович
Велихов), и всесильный президентский  зять  неожиданно  обнаружил,  что  все
привычные каналы заблокированы; еще немного, и Александр  Соломонович  уйдет
на дно, а "семья" в  результате  краха  его  банка  потеряет  все,  чем  она
владела. А этого Бакурин допустить не мог.
   Остановить начатые Долоновичем процессы можно было только одним способом:
его физическим устранением.
   Бакурин призвал к себе Калошина. После краткой беседы они сошлись на том,
что  ради  сохранения  налаженной  финансовой  схемы  придется  пожертвовать
предавшим их банкиром.
   В последовавшую за их разговором ночь двое людей в темной одежде проникли
в роскошный дом Долоновича. Ни охрана поселка, ни телохранители  банкира  не
препятствовали им.
   Объяснялось это просто: таинственная парочка, равно как и  все  охранники
элитного поселка, служили в одной и той же фирме - в пресловутом  "Гаранте",
возглавляемом Калошиным. Даже личным телохранителям,  чьей  профессиональной
честью было беспрекословное подчинение хозяину и защита его жизни, на  самом
деле отдавал приказы  не  Долонович,  а  вышколивший  их  Людвиг  Шлезингер,
номинальный директор все того же "Гаранта".
   Не нужно подробно объяснять,  почему  банкир  Долонович  был  обречен  на
бесславный конец.
   Двое киллеров-профессионалов вошли в спальню спящего банкира и,  применив
профессиональные навыки, сделали ему укол такой  дозы  снотворного,  которой
хватило бы уложить даже слона.
   Убедившись в том, что Долонович не дышит, они привели спальню в идеальный
порядок и бесшумно удалились. О том, что случилось этой  ночью,  знали  лишь
заказчики, исполнители и двое личных телохранителей Долоновича.
   Не нужно быть провидцем, чтобы предсказать,  что  и  исполнители,  и  оба
телохранителя пережили жертву всего на несколько минут. Единственное отличие
состояло в том, что об их кончине  никогда  никто  ничего  определенного  не
узнал, словно они и вовсе не существовали на белом свете.
   Неожиданное известие о странной смерти банкира всколыхнуло Москву.  Почти
все центральные газеты вовсю смаковали подробности:
   "Мертвое тело всесильного банкира обнаружили в его  собственной  спальне,
обставленной в стиле барокко. Александр Долонович спокойно  лежал  на  своей
громадной кровати под одеялом. На журнальном  столике  возле  кровати  стоял
недопитый стакан с минеральной водой и лежала пустая  упаковка  от  сильного
снотворного.  Все  указывало   на   то,   что   Долонович   покончил   жизнь
самоубийством, приняв громадную порцию снотворного. Это  подтвердил  и  врач
"скорой", которую вызвала охрана сразу же после того,  как  тело  Долоновича
обнаружил  его  личный  помощник,  как  всегда  зашедший  утром  к  шефу  за
распоряжениями... Жена и  дети  банкира  в  настоящий  момент  находятся  на
Лазурном берегу".
   Все  средства  массовой  информации  в  один  голос  отметили   некоторые
бросающиеся в  глаза  несуразности:  всем  показались  очень  странными  два
обстоятельства этой смерти. Во-первых, сам факт  неожиданного  добровольного
ухода банкира из жизни, а во-вторых,  отсутствие  какой-нибудь  предсмертной
записки, что совершенно не вязалось с его педантичным характером.
   Поскольку Александр Соломонович Долонович был не  последним  человеком  в
стране и именно на нем  сходились  очень  многие  нити,  связывающие  разные
финансовые и властные структуры, то  хотя  никто  не  говорил  вслух,  но  в
воздухе витал один сакраментальный вопрос: не убили ли его?
   Вполне возможно, что именно поэтому расследование его  загадочной  смерти
было поручено одному из самых опытных в раскрытии особо опасных преступлений
следователей Генеральной прокуратуры России.
   Следователь Евгений Игоревич Востриков приступил к допросам на  следующий
день после своего назначения. Он без труда установил главные и прочные связи
между Долоновичем, Велиховым и остальными членами "семьи",  догадался,  кому
выгодно было, чтобы Долонович унес в могилу все свои  и  чужие  секреты.  Но
догадок  Евгения  Игоревича  было  все-таки  недостаточно  для   продолжения
расследования.
   Членам "семьи" нельзя было предъявить  никаких  обвинений:  отсутствовали
доказательства,  а  ультиматум  Президента,  естественно,  не  был  известен
следователю, и Востриков беседовал  со  всеми  только  как  со  свидетелями,
считавшимися близкими друзьями покойного.
   Следователю все же пришлось  констатировать,  что  Долонович  покончил  с
собой от  страха  перед  грядущими  разоблачениями.  Но  о  самих  возможных
конкретных разоблачениях говорить пока было рано: требовалось гораздо больше
времени, чтобы изучить многочисленные финансовые документы.
   Пока  продолжался  страшный  ажиотаж  вокруг  этой  истории  и  множились
разнообразные  непонятные  слухи,  сам  банкир,  живой  и   невредимый,   не
подозревавший о "своей безвременной кончине" лишь через несколько дней узнал
о ней, прочитав в привезенной из Москвы газете посвященный себе некролог.  В
это время банкир Долонович отдыхал в Южной Америке, далекой и жаркой  стране
Перу.
   Проведя все подготовительные работы по выборам в депутаты  по  Ямальскому
округу, затратив не только огромные финансовые средства, но и  физические  и
моральные силы, он захотел отдохнуть от "трудов праведных".
   Однако, не желая дразнить своих будущих  избирателей,  обитающих  в  зоне
вечной мерзлоты, Долонович предпочел не афишировать свой "отдых" и инкогнито
улетел в жаркую страну, оставив в Москве своего двойника, которого обнаружил
пару лет назад, путешествуя по Израилю.
   Этот  парень,  с  экзотическим  именем  Вергилий   и   смешной   фамилией
Полупьяное, был настолько  похож  на  него,  что  сообразительный  Александр
Соломонович  не  упустил  из  рук  неожиданно  свалившуюся  на  него  удачу.
Долонович резонно рассудил, что при  его  рискованных  операциях  не  лишним
иметь с собой рядом абсолютного двойника: мало ли что?
   К счастью, Вергилий Полупьяное не только оказался сиротой, но и не совсем
легально добрался до родины своих предков по  материнской  линии:  его  мать
была еврейкой, но выправить документы на ее  фамилию  Розенблат  у  него  не
хватило ни средств, ни сил, а скорее всего, просто ума.
   Вергилий без сожаления расстался с нелюбимым Баку, где жили и умерли  его
родители, а он провел детство, отрочество и часть юности.
   Правдами и неправдами оказавшись наконец на прародине  своей  матери  без
официально оформленных документов эмигранта, Вергилий вел полуголодный образ
жизни, перебиваясь случайными заработками.
   Долонович пригрел его, выправил легальные документы,  щедро  заплатив  за
них, и принялся тайно готовить парня к роли своего  двойника.  О  нем  знали
лишь двое самых близких людей Долоновича,  которым  он  доверял,  почти  как
самому себе.
   Улетая на неделю в Перу, Долонович впервые оставил  Вергилия  играть  его
роль. Этим Александр Соломонович убивал  двух  зайцев:  он  мог,  во-первых,
инкогнито исчезнуть от любопытных взглядов, во-вторых, использовать  в  деле
своего подопечного в качестве собственного двойника.
   Никаких сделок и важных встреч за эту неделю не предвиделось, а по поводу
необязательных телефонных звонков и нечаянных встреч у двойника были  четкие
инструкции, которых он и должен был придерживаться неукоснительно.
   На время отсутствия Долонович оставил следить за Вергилием одного из тех,
кто  был  посвящен  в  тайну  и  должен  был  подстраховать  его  в   случае
непредвиденных обстоятельств...
   В  тот  роковой  для  Вергилия  день  он  отправился  вечером  в   казино
"Корона"...
   Долоновича, принципиально не посещавшего подобные  заведения,  в  лицо  в
казино не знали.
   Оставив за  игровыми  столиками  этого  казино  около  шестнадцати  тысяч
долларов. Вергилий где-то в двенадцать  часов  ночи  прельстился  прелестями
пышногрудой блондинки и предложил ей покинуть это  нудное  заведение,  чтобы
отправиться с ним, как он многообещающе сообщил девушке, "в  мир  страсти  и
разврата".
   После недолгих уговоров девица согласилась на  триста  долларов,  однако,
когда они оказались в  роскошных  покоях  Долоновича,  Вергилий  понял  свою
ошибку: под толстым слоем  грима  и  шикарным  длинным  платьем  "чаровницы"
скрывалась вполне заурядная внешность периферийной девицы, с фигурой,  очень
далекой от совершенства.  Зрелище  ее  наготы  настолько  отвратило  изрядно
выпившего Вергилия от любовной страсти, что он, сунув девице  еще  пятьдесят
баксов  "на  дорогу"