и  ляпни:  дескать,  у
Президента сердчишко  на  ладан  дышит,  того  гляди,  откажет.  "Достаточно
принять чуть большую дозу обычного лекарства и..." - он глубоко  вздохнул  и
картинно возвел свои узкие глазки к потолку, - так прямо и сказал.
   - Что это значит? - снова не понял Калошин.
   - Да ты что, Кирилл Сергеевич, совсем отупел,  что  ли?!  Или  мозги  все
через член вытекли?! - в сердцах воскликнул Щенников. -  Человек  битый  час
тебе втолковывает, что достаточно лишней дозы витамина или  там  чего-нибудь
еще - врачам виднее - и нашего хозяина кондратий хватит!
   - Ну и что? Примчится реанимация и откачает, - сказал наконец-то понявший
все Калошин. - Да еще и анализы сделает. Все и откроется, а это уж... даже и
подумать страшно! - Он зябко передернул плечами, а на его  лысеющей  макушке
выступил пот.
   - Не успеет! - убежденно заявил Бакурин. - Мы будем наготове держать свою
"скорую" со своей бригадой медиков, со своей охраной. Как только  у  хозяина
начнутся проблемы с сердцем, мы помчим его в  "Кремлевку",  где  наш  Лейбин
чуть-чуть  переборщит  с  каким-нибудь  лекарством.  Все  официально   будет
выглядеть, вполне естественно, никто ничего и не подумает. И анализы  ничего
не покажут.
   - Да-а-а... - протянул Калошин, - задумано красиво! Осталось только найти
человека, который этим займется.
   - А вот ты,  Кирилл  Сергеевич,  как  раз  и  будешь  этим  человеком,  -
неожиданно и твердо произнес Бакурин.
   - Почему это я? - удивился Калошин.
   -  Потому  что  именно  ты  спишь  с  медсестрой,  которая  делает  уколы
Президенту.
   - Откуда!.. - удивленно воскликнул тот, но тут же осекся,  вспомнив,  что
как-то сам по пьянке и трепнул Бакурину о необычайных прелестях Зиночки.
   В молодости Кирилл Сергеевич Калошин был статным красавцем, гренадерского
роста, однако имел один очень существенный недостаток, во всяком случае, так
он сам считал, о котором  первой  узнала  жена,  а  потом  и  эта  медсестра
Зиночка.   При   всех   своих   внешних    достоинствах    за    всю    свою
шестидесятичетырехлетнюю жизнь других женщин, кроме жены, он не  имел,  хотя
никогда не отрицал легенды о своих многочисленных гусарских победах.
   Дело в том, что тот самый его недостаток для некоторых мужчин  оказывался
роковым: речь идет о его мужском  "достоинстве".  Оно  было  столь  скромных
размеров, что впору пришлось бы какому-нибудь лилипуту, и Кириллу с  детства
было стыдно оголяться перед своими сверстниками.
   Юный Калошин оставался девственным  до  первой  брачной  ночи:  стесняясь
своей малюсенькой плоти,  он  никогда  не  доводил  свои  редкие  встречи  с
девушками  до  интимна.  А  его  будущая  жена  была  настолько  влюблена  в
красавца-гренадера - ей завидовали все однокурсницы, - что ей и в голову  не
могло прийти, какое разочарование ожидает ее  уже  в  первую  брачную  ночь.
Красавица Елена, вскружившая голову не одному десятку парней, но  ни  с  кем
так и не переспавшая до замужества, не только после первой брачной ночи,  но
после полугода замужества все еще оставалась девственной.
   Доведенная до отчаяния, она ударилась  во  все  тяжкие  и  вскоре  родила
мальчика, потом и девочку.  Если  сначала  у  нее  часто  возникало  желание
разойтись  с  этим,  как  она  его  называла,  "красавцем  без  собственного
достоинства",  то   появившиеся   дети   и   некое   устойчивое   положение,
предоставлявшее  ей  относительную  свободу,  отчасти  упокоили  ее  -   она
перестала намекать на его мужскую несостоятельность.
   Тем более что неудачи в интимной сфере вполне  компенсировались  успешным
продвижением по службе: уже в тридцать  лет  Кирилл  стал  подполковником  и
занимал  должность   заместителя   начальника   охраны   первого   секретаря
Свердловского обкома КПСС. Именно тогда и обратил на него  внимание  будущий
первый Президент России.
   Причиной тому послужил  совсем  банальный  эпизод.  Обкомовская  верхушка
отправилась на охоту. Стояла ранняя осень. Было тепло,  но  слякотно.  Вдруг
Борис Николаевич  поскользнулся  на  ровном  месте  и  стал  падать.  Первым
среагировал Кирилл, тогда еще молодой майор: он подхватил шефа под локоть  и
удержал на ногах, но впопыхах не заметил, что дуло карабина шефа  направлено
в его сторону. Грохнул выстрел, пуля попала Кириллу в плечо. Его откинуло на
спину. Встревоженный Борис Николаевич склонился над ним.
   - Как вы? - спросил он.
   - Пустяки, царапина! - бодро ответил Кирилл и потерял сознание.
   Выписался из больницы он  уже  подполковником  и  обладателем  просторной
трехкомнатной квартиры. Когда Борис Николаевич переехал в Москву, он  забрал
с собой и Кирилла Калошина.
   Казалось бы, сама судьба благоволит Кириллу Сергеевичу: живи  и  радуйся,
ан нет. Изображая постоянную готовность служить верой и правдой,  он  всегда
страдал  от  собственной,  как  он  считал,  неполноценности.  Незадолго  до
переезда в Москву, чисто случайно, идя по улице, он увидел,  как  совершенно
пьяная проститутка опустошила карманы своего еще более пьяного партнера.  На
ее беду проезжал милицейский патруль, который и задержал ее.
   Но она,  заметив  заинтересованный  взгляд  статного  красавца,  нахально
призвала того в свидетели: "Вот этот  симпатичный  мужчина  видел,  что  эта
пьянь сам ко мне приставал. Он даже  замечание  ему  сделал,  а  тот  и  ему
нахамил!"
   Калошин  вначале  опешил  от  такой  наглости:  ее  партнер  лежит,   как
говорится, в стельку пьяный, лыко не вяжет, а она на него,  сотрудника  КГБ,
"весь прикуп скидывает", да еще и  в  свидетели  прихватывает.  Калошину  бы
возмутиться, но он вдруг, наоборот, все подтвердил, а когда менты попытались
права качать, сунул им "корочку" сотрудника КГБ - к тому времени он уже стал
полковником. Те козырнули с извинениями, и он довел случайную знакомую до ее
дома.
   По  дороге  выяснилось,  что  она  закончила   медицинское   училище,   а
проституцией  занялась  потому,   что   осталась   одна,   без   средств   к
существованию:  год  назад  ее   родители   и   старший   брат   погибли   в
железнодорожной катастрофе.
   И вот так в пятьдесят лет для него открылся новый, не  изведанный  доселе
мир ощущений: он не только без памяти  влюбился  в  эту  проститутку,  но  в
первую  же  их  встречу  получил  истинное  удовольствие  от  секса.  Причем
вспыхнувшее в нем чувство не осталось безответным: девушке  понравился  этот
нежный, хорошо сохранившийся красавец, которого она назвала "милый дядюшка".
   Полковник устроил ее в местную медсанчасть  КГБ,  а  когда  перебрался  в
Москву, добился и ее перевода, сначала в ведомственную поликлинику, а  потом
и в Центральную клиническую больницу.
   Став к тому времени уже генералом, Калошин тщательно скрывал от всех, тем
более от соответствующих служб, свою связь с Зиночкой, и  это  вовсе  ее  не
тяготило: она не претендовала на роль супруги,  довольствуясь  стабильностью
отношений  со  своим  покровителем  и  материальной   обеспеченностью.   Она
настолько крепко за эти годы привязалась к своему "милому дядюшке", что ради
него готова была на все.
   Их свидания происходили в глубокой тайне, что позволяло  им  скрывать  их
связь в течение долгих лет. И когда Бакурин в  лоб  упомянул  его  тайное  и
столь многолетнее увлечение, Калошин  сначала  искренне  удивился,  а  потом
изругал сам себя всеми последними словами: первый раз в  жизни  он  искренне
испугался. Но не за себя, а за единственную женщину, с которой  ему  никогда
не нужно было таиться, играть: с Зиночкой он всегда оставался самим собой. А
теперь страх удвоился: Зиночка ждала от него  ребенка...  Его  собственного,
наконец стопроцентно родного, его кровиночку,  а  не  тех,  чужих,  кому  он
просто отдал свою фамилию...
   Слежку за Фадеевым установили на самом высоком  профессиональном  уровне.
Калошин выделил Скворцову полтора десятка лучших людей из  своего  охранного
предприятия.  Все  они  когда-то  работали  или   в   президентской   Службе
безопасности, или оперативниками  в  спецслужбах,  поэтому  об  особенностях
системы президентской охраны они были вполне осведомлены. Да и Скворцов  тут
чувствовал себя как рыба в воде, ведь именно он в  свое  время  разрабатывал
варианты маршрутов  движения  президентского  кортежа,  количество  и  схемы
личной  охраны.  Поскольку  теперь  Фадеев  неотлучно  находился   рядом   с
Президентом,  фактически  предстояло  следить   именно   за   первым   лицом
государства.
   Слежка у Скворцова наладилась так ловко, что  он  грешным  делом  однажды
даже подумал, что неплохо бы устроить теракт или автомобильную катастрофу  и
одним выстрелом убить двух зайцев: и бывшего своего подчиненного Фадеева,  и
бывшего шефа с ним заодно.
   Теоретически такое было возможно. Но  Скворцов  побоялся  взять  на  себя
ответственность за такой решительный и эффектный  ход.  Более  того,  он  не
сомневался, что его  же  подельники  из  "семьи"  без  сожаления  немедленно
расправятся с ним - им  же  надо  будет  показать  народу  свою  преданность
Президенту: найдут, осудят - и к стенке.
   "Инициатива наказуема" - вспомнил он любимую  в  их  службе  присказку  и
отбросил появившуюся у него шальную мысль о теракте.
   Виктор  Илларионович  Фадеев  ныне  был   наделен   ответственностью   за
безопасность .первого лица государства. Возглавив его  Службу  безопасности,
Фадеев  окончательно  потерял  покой:  он  был  уверен,  что  люди,  которым
Президент  объявил  свой  жесткий  ультиматум,  так  просто  не  сдадутся  и
обязательно будут искать любую возможность выйти сухими из воды.
   Именно исходя из этих соображений, Фадеев усилил бдительность. Он даже не
исключал, что "семья", будучи загнанной в  тупик,  способна  пойти  даже  на
прямой государственный переворот и физическое устранение Президента.  Фадеев
поменял почти всех людей в Службе безопасности  -  ведь  их  лично  подбирал
генерал Скворцов  -  и  постарался  обновить  традиционные  схемы  маршрутов
передвижения Президента из столицы на дачу, из резиденции в Горках в ЦКБ...
   Но,  как  оказалось,  принятых  Фадеевым  мер  было  недостаточно:   люди
Скворцова четко отслеживали все передвижения как самого  Президента,  так  и
Фадеева, и знали о  каждом  их  шаге.  Они,  как  привязанные,  мотались  за
президентским кортежем, меняя свои нашпигованные суперэлектроникой машины, и
через  каждые  пятнадцать  минут  докладывали  Скворцову  об  изменениях   в
оперативной обстановке.
   За  прошедшие  три  дня  Виктор  Илларионович  несколько  раз  говорил  с
Президентом по поводу тех данных, которые добыл Савелий.
   Обычно это происходило по дороге из загородной резиденции в Кремль.
   - Как думаете, Виктор Илларионович, вернут эти ребята деньги или  нет?  -
как-то раз спросил его Президент.
   - Кто послабее, типа Полуянова или Штырько, вернут.  Им  и  возвращать-то
надо какие-то жалкие сотни тысяч, - ответил Фадеев.  -  Остальные  вряд  ли,
слишком много наворовали: привыкли, так сказать, к большим  деньгам.  Отдать
такие состояния для  них,  наверное,  все  равно  что  руку  или  ногу  себе
отрубить. Конечно, зверь, попавший ,к капкан,  отгрызает  себе  лапу,  чтобы
уйти на свободу... Но хромой волк - уже не волк, его свои  же  в  два  счета
загрызут. А если не загрызут, то он все равно уже фактически не способен  на
полноценный промысел, даже зайца ему не задрать. Это уже не волк, а инвалид.
Кто же добровольно на такое пойдет?
   - А кто говорил, что  добровольно?  -  возразил  Президент.  -  Я  же  их
заставляю это сделать!
   - Так-то оно так, только... думаю, они ни нашей Генпрокуратуры,  ни  суда
не боятся: наймут адвокатов, те повертят нашими дырявыми законами туда-сюда,
глядишь, и отделаются наши волки жалкими штрафами или условным сроком.
   - Ну этого-то не будет! - уверенно  сказал  Президент.  -  Врежем  им  на
полную катушку!
   - Это еще когда случится... - вздохнул Фадеев.
   - А вы вот что... - задумался Президент, -  свяжитесь-ка  с  нашим  общим
знакомым, пусть он пока готовит все для Генпрокуратуры. Если  эти  прохиндеи
елозить налево начнут, понимаешь, мы время тянуть не станем,  у  нас  должно
уже все готово быть. Вы же, кажется, говорили, что  у  нашего  приятеля  все
подлинники на руках?
   - Да, они у него или, скорее всего, он где-нибудь их припрятал,  подальше
от чужих жадных глаз.
   - Неважно, где они. Главное, что они есть.  Короче,  пусть  он  не  тянет
резину, а сразу и займется этим. Скажите ему, что я  лично  об  этом  прошу.
Доверяю, понимаешь...
   Как ревностный служака, Фадеев, выполняя указание Президента,  немедленно
позвонил Говоркову на его мобильный:
   - Привет! Это я! Узнал?
   - Конечно! Но... - Савелий был несколько удивлен, ведь они договаривались
созваниваться через посредника.
   - ОН попросил срочно связаться с тобой, -  Фадеев  сразу  догадался,  что
волнует Савелия, но понадеялся на пресловутое русское "авось".
   - Срочно?
   - Он попросил держать все документы в боевой готовности,  чтобы  в  любой
момент вручить доверенному человеку из Генпрокуратуры.
   - Без проблем!
   - До связи!
   - Пока. Конечно, и на старуху  бывает  проруха,  но  этой  незначительной
ошибки понадеявшегося на "авось" служаки-генерала с лихвой хватило тем,  кто
умел и знал, как такими ошибками пользоваться.
   Подобной ошибки люди, следившие за Фадеевым, и ожидали от  него  все  эти
дни, ни на шаг не выпуская его из поля зрения и ни на  секунду  не  прерывая
запись всех его телефонных переговоров. Для знающих свое дело профессионалов
не составило большого труда отсканировать и дешифровать частоты, на  которых
осуществлялась связь Службы безопасности  Президента  (аппаратура  на  фирме
Калошина была самая наисовременнейшая);  поэтому  на  выяснение  того,  кому
позвонил в Москве Фадеев, у них ушло каких-то два часа.
   Теперь  уже  и  за  Савелием  Говорковым   было   установлено   неусыпное
наблюдение. И без того опасная ситуация приблизилась к критической точке.
   Параллельно  слежке,  организованной   Скворцовым,   полным   ходом   шла
подготовка операции, с мрачной иронией названной Щенниковым  "Дело  врачей".
Калошин на следующий же день  позвонил  своей  Зиночке,  регулярно  делавшей
Президенту поддерживающие его ослабленный иммунитет уколы.
   Именно по рекомендации Калошина  весь  последний  год  бессменно  Зинаида
выполняла эту почетную миссию, тем более что и Борису Николаевичу  нравились
ее такие "нежные ручки", что не причиняли ему  никакой  боли.  Не  последнюю
роль сыграло и то, что она была обаятельна и "чертовски мила".
   Калошин не догадывался, что Зиночке пришлось уступить и ее  "оприходовал"
вездесущий  ("вездесующий",  как  однажды  удачно  пошутил   пресс-секретарь
Глушков) генерал  Скворцов.  Он  по  долгу  службы,  перед  тем  как  ввести
медсестру к шефу, внимательно осмотрел нехитрое содержимое ее  портфельчика,
состоявшее из шприцов, ампул и прочих атрибутов  ее  медицинской  профессии.
Затем прищурился и, оценивающе оглядев стройную миниатюрную фигурку  Зины  с
торчащими грудками, сказал:
   - Ты тут в первый  раз...  поэтому  я  обязан  провести  личный  досмотр.
Девушка сразу поняла, чего добивается этот генерал с похотливыми
   глазками. В ее мозгу возникла неразрешимая  дилемма:  отказ  помешает  ее
будущей  карьере,  что  огорчит  "милого  дядюшку",  но  переспать  с   этим
похотливым "котярой" и проинформировать покровителя об этом  значило  больно
задеть его самолюбие. Зиночка решила сделать так, как ей велят, и  потом  об
этом никому не рассказывать.
   - Смотрите, мне не жалко. - Она пожала худыми плечиками.
   Грудки ее,  как  показалось  Скворцову,  весело  подпрыгнули,  и  он  это
воспринял как знак поощрения, вообразив, что медсестра сразу очаровалась  им
как мужчиной.
   Генерал подошел к Зинаиде и, наклонившись, расстегнул голенища ее  зимних
сапожек. Затем дотронулся до ее лодыжек и медленно повел руками вверх.  Полы
белого медицинского халатика задрались. Генерал увидел, что на  Зине  надеты
не колготки, а чулки: их верхний  край  заканчивался  выше  середины  бедра.
Дальше на ладонь шло голое тело, а выше - Скворцов затаил дыхание  -  крутой
лобок едва прикрывали черные ажурные трусики.
   - Ну-ка, что у тебя там? -  спросил  враз  осипшим  голосом  Скворцов.  -
Ничего не спрятала?
   - Да там все, как обычно, - с нескрываемой усмешкой ответила Зина.
   Ей польстило, что солидный, облеченный  такой  большой  властью  генерал,
имеющий репутацию страшного бабника, заводится от  одного  вида  ее  нижнего
белья.
   - Сейчас проверим... - Скворцов стал задирать ей подол, но Зиночка  мягко
придержала его руки.
   - В чем дело? - недовольно спросил он, прерывисто дыша от охватившего его
возбуждения.
   - Маленькая просьба...
   - Выполню любую! - нетерпеливо воскликнул он. - Говори, что тебе нужно!
   - Пусть об этом никто не узнает! - глядя ему в глаза, твердо  проговорила
Зиночка.
   - И все?
   - Да! - кивнула медсестра и добавила: - У меня есть любимый человек, и  я
не хочу делать ему больно.
   - А ты умная девочка! - похвалил он и добавил: - Обещаю! - затем,  задрав
подол халата, оттянул снизу трусики и нырнул  рукой  во  влажное  тепло  под
ними. /
   Зина чуть слышно застонала. Генерал посмотрел на нее. Она не закрыла свои
зеленые  глаза  и  глядела  прямо  перед  собой.  Генерал   удивился   этому
обреченному и одновременно холодному взгляду.
   "Неужто фригидка?" - подумал он,  но  тут  заметил  ее  чуть  приоткрытые
тонкие губы, которые она быстро-быстро облизывала.
   "Хочет! Хочет, но думает о нем! - сообразил Скворцов. - Ну и черт с ним!"
   - Он был уже на таком взводе, что ему было безразлично, о чем думает  его
очередная жертва.
   "Личный досмотр" происходил в служебной комнатке, куда, кроме генерала и,
естественно, Президента, никто  не  имел  права  входить.  Президент  -  его
распорядок дня был известен генералу - ближайшие полчаса был занят:  у  него
шло совещание. Ничто и никто не мог помешать воспользоваться ситуацией.
   Скворцов, больше уже не играя в "осмотр", бесцеремонно  повернул  Зину  к
себе задом, властно нагнул ее и закинул полу халатика ей  на  спину.  Увидев
перед собой выпяченную крепкую попку, ровно посередине едва прикрытую черной
полосочкой  трусиков,  Скворцов  лихорадочно  принялся  расстегивать  брюки.
Стянув с  аппетитной  попки  трусики  почти  до  колен,  он  чуть  приподнял
миниатюрное тело медсестры и с силой насадил ее на свою торчащую плоть.
   Зиночка вынуждена была  сдерживать  себя:  кричать  от  страсти  рядом  с
президентским кабинетом никак не  годилось,  этим  она  могла  навредить  не
только себе, но и своему покровителю. Поэтому она лишь закусила губу  и  еле
слышно простонала,  мелко-мелко  двигая  попкой  на  мерно  входящем  в  нее
генеральском жезле, испытывая лишь единственное желание, чтобы  все  быстрее
завершилось.
   Несмотря  на  то  что  Скворцов  ей  был  неприятен,  а   сама   ситуация
отвратительна, ее тело подчинилось закону физиологии, и  пока  пришел  черед
Скворцова, она умудрилась истечь своим соком несколько раз.
   Когда Скворцов, получив от нее все, что вожделел (а  по  второму  разу  с
женщинами, кроме жены, конечно, он обычно не бывал), привел себя в порядок и
вновь заверил ее, что никто не узнает о происшедшем, а она может  приступать
к работе с завтрашнего дня, Зиночка поняла, что поступила  правильно,  и  не
ощущала никаких угрызений совести по поводу случившегося.
   Когда Калошин был занят или находился в своем загородном доме с семьей, а
ей хотелось повеселиться, Зина всегда находила себе партнера для  походов  в
театр или кино, пару раз даже поддалась на быструю  близость,  но  связью  с
высокопоставленным кремлевским покровителем настолько дорожила, что ни  разу
не дала ему повода приревновать к кому-либо, и он всегда заставал ее  горячо
жаждущей их свидания: такая полусвободная и  вполне  обе