л у него фотографии.
- Что ты?  Я и не думал...  не собирался лезть в  твою  тумбочку!  Нужно
очень!  - обиделся Кешка. Книгу стал смотреть, "Дети Арбата", на кровати
твоей лежала,  а оттуда фотки вывалились... - помолчав немного, спросил:
- Из-за нее на берег списался?
Савелий пожал плечами:  он был еще под впечатлением встречи с Зелинским,
и его все раздражало.
- Шикарная штучка! - заметил Кешка. - Но знаешь, пустая только!
- С чего взял?
- Глаза!..  Вглядись в них...  Может,  во мне говорит  сейчас  художник,
но...  Пустые,  холодные...  Знаешь, у моей точно такие же! - Он стиснул
зубы,  помолчал.  - Люблю,  говорит,  жить без тебя не могу... Стерва!..
Прихожу как-то из плавания чуть раньше времени,  открываю дверь: сюрприз
хотел сделать... - Он матюкнулся. - Все они одинаковы!
- И что дальше?
- Что?  Посидели мы все вместе, втроем, за столом: я, как пришел, - оде-
тый, они, как и застал их, - голяком... Выпили, а закусывать я им с кор-
тика подавал:  от пахана моего остался.  Покормил немного и в ванную их,
покупать  решил...  Хлипкий оказался:  больше минуты под водой сидеть не
мог, захлебывался...
- Утопил, что ли?
- Ну что ты?  Помыл,  и за дверь обоих, в чем мать родила... - Кешка ус-
мехнулся.  - На прощанье ремешком немного погладил. - Он махнул рукой. -
Дальше неинтересно: думал, заявит... Нет, стерпел!.. Ладно, пойду, пожа-
луй... Ой, чуть не забыл! - Он вытащил из кармана небольшой сверток. - Я
тут мяса и огурчиков сообразил чуток.
- Спасибо, братишка! - Савелий почему-то смутился и тут же добавил: - За
мной не пропадет.
- Долго думал?  - обиделся тот. - Или мы три года из одного котла не ха-
вали? - Он повернулся и пошел к выходу.
- Спасибо,  не сердись! - крякнул Савелий вдогонку и долго сидел, задум-
чиво перебирая  фотографии  Ларисы.  Каждая вдруг перед ним "оживала", и
веселое  выражение  сменялось  тем,  какое было  у  нее на суде. Савелий
встрянул  головой,  словно избавляясь от наваждения,  но холодный взгляд
Ларисы снова впивался в него, рвал сердце, терзал душу... и он не выдер-
жал:  судорожно  начал рвать каждую фотографию на мелкие клочки. На тум-
бочке росла кучка, а он все рвал и рвал, рвал и рвал...
Мимо проходили двое зеков,  и одна,  взглянув на Савелия,  шепнул что-то
второму и повертел у виска пальцем.
- Чего? - зло бросил Савелий.
- Нет-нет, ничего! - суетливо ответил тот, таща приятеля за рукав прочь.
Сунув кучку разорванных клочков в карман,  он тяжело вздохнул и вышел из
барака. Однако ему показалось недостаточным только изорвать ее изображе-
ние и выбросить.  Нет!  Он обязан уничтожить их,  чтобы и следа не оста-
лось!  Оглядевшись,  решил, что самое удобное место для "экзекуции" - за
деревянными "удобствами во дворе": никто не помешает.
- У тебя спички есть? - спросил он проходящего мимо зека.
- Прикурить, что ли?
- Нет! Нужно!.. Есть?
- А-а!  Понятно!  -  многозначительно подмигнул тот и протянул ему коро-
бок...
Савелий зашел за "дальняк",  вытащил из кармана то,  что осталось от фо-
тографий,  сложил в кучку и поджег. Помешивая палочкой, проследил, чтобы
все догорело до конца.  Когда на земле осталась небольшая  кучка  серого
пепла,  Савелий несколько минут смотрел на нее, потом ласково провел ла-
донью по пеплу:  чувство непоправимого промелькнуло,  обожгло изнутри, и
он вдруг разозлился на свою минутную слабость,  вскочил и начал с остер-
венением топтать, топтать, топтать...


Автокатастрофа

Савелий криво усмехнулся,  поднял вверх руку с клочком ослепительной фо-
тоулыбки Ларисы и медленно разжал ладонь...  Улыбка, беспорядочно кувыр-
каясь в воздухе,  долго и медленно опускалась к земле,  но, когда, каза-
лось, вот-вот коснется ее, неожиданный порыв ветра подхватил обрывок фо-
токарточки,  снова взметнул вверх и понес все дальше и дальше... Савелий
глядел вслед исчезавшему клочку до тех пор, пока его можно было рассмот-
реть.
Постепенно грусть  прошла,  глаза  обрели  спокойное  выражение,  и  он,
встряхнув плечами, вернулся к действительности, вытащил тряпичную карту,
повертел в руках, но не стал разбираться в ней, сунул назад в карман.
- Куда же ты подевалась,  чертова река?  - ругнувшись, он ударил кулаком
по земле и с трудом поднялся на ноги.  Всюду деревья,  деревья и  только
деревья...  Деревья?  Может, воспользоваться старым детским увлечением и
залезть на одно, чтобы осмотреться? Это мысль!..
Выбрав дерево повыше и чтобы сучья росли пониже,  он скинул сапоги, раз-
мотал  портянки,  мокрые от пота и крови,  подтянулся на нижнем суку и с
трудом вскарабкался на него.  Передохнул и полез дальше. Так, отдыхая на
каждой ветке, он лез все выше и выше...
От голода,  усталости и нервного напряжения у него начали дрожать руки и
ноги,  но до середины добрался хоть и медленно, но благополучно. Следую-
щая  ветка  оказалась  очень  высоко,  и  Савелий  попытался рассмотреть
что-нибудь с этой высоты, но окружавшие деревья перекрывали обзор.
Прислонившись спиной к стволу, Савелий стал внимательно и спокойно "изу-
чать обстановку":  ветвь, на которой он стоит, в метре от ствола изгиба-
ется резко вверх,  можно это использовать,  чтобы как-то  дотянуться  до
следующей.  Ему показалось, что с помощью причудливого изгиба, сотворен-
ного матушкой-природой, можно преодолеть злополучное препятствие.
Осторожно переступая босыми ногами,  он начал медленно продвигаться впе-
ред.  Когда до изгиба оставалось каких-нибудь пять сантиметров...  Легко
сказать,  пять сантиметров!  В таком-то состоянии...  Пот заливал глаза,
мешая  смотреть,  а смахнуть его не было возможности...  Кружилась голо-
ва...  Но Савелий решился на опасный,  отчаянный шаг - другого выхода не
было. Он оторвался от спасительного ствола и вступил на изгиб...
Многодневное голодание  и  долгий  путь  ослабили,  притупили реакцию на
опасность:  он покачнулся,  попытался ухватиться за ствол,  шагнул маши-
нально назад и... оступился.
Опрокинулась перед  глазами земля,  больно начали стегать по лицу ветви:
раз, другой, третий, но именно они, принимая на себя его безвольно пада-
ющее тело, спасали его: пружиня, смягчали удар, предохраняя от свободно-
го падения с восьмиметровой высоты...  Савелий падал с ветки  на  ветку,
которые передавали его,  как эстафету, друг другу, пока он не ударился о
самую нижнюю,  потому и самую толстую,  грудью и не шмякнулся плашмя  на
землю.  Застонав, попытался в горячке подняться на ноги и тут же потерял
сознание...
- Мама! Мамочка! Мне больно! Мамочка! - раздавался детский крик, который
исходил непонятно откуда.
Поздним вечером на шоссе в нескольких километрах от города произошла ав-
томобильная катастрофа: белая "Волга" скатилась по насыпи и лежала вверх
продолжающими вертеться колесами,  а старенькая черная "эмка", столкнув-
шись с ней,  была сильно покорежена.  Водитель "эмки" сидел  неподвижно,
уткнувшись в руль, а сигнал клаксона печально взывал о помощи...
Рядом с водителем находился мужчина в военной морской форме, а на заднем
сиденье - белокурая женщинам голова которой  была  странно  повернута...
Дверца с ее стороны была распахнута настежь.
Мужчина пришел в себя,  приподнялся,  смахнул кровь, заливавшую глаза, и
попытался открыть дверь,  но ее заклинило. Взглянув назад, он начал тор-
мошить женщину:
- Машенька! Что с тобой? Очнись, милая! Очнись! Где Савушка?
Все его попытки оставались безуспешными: женщина была мертва, а тем вре-
менем машину охватил огонь..
Недалеко от места аварии остановился городской автобус,  и из него высы-
пали пассажиры. Некоторые бросились к перевернутой "Волге", другие пыта-
лись подступиться к горящей "эмке",  но пламя останавливало самых  бесс-
трашных.
Все видели безуспешные попытки военного открыть дверцу,  но помочь никто
не решался. Водитель автобуса, пожилой мужчина в очках, накинул на голо-
ву кожаную куртку и поспешил к горящей машине. Обжигая руки, выхватил из
нее женщину, оттащил на безопасное расстояние и предоставил другим зату-
шить на ее платье пламя,  а сам вернулся назад, чтобы помочь офицеру, но
не успел добежать до машины:  раздался оглушительный взрыв, и его отбро-
сило в сторону...
Страшная картина  парализовала людей,  с ужасом смотревших на горящего в
машине живого человека.
Во внезапно наступившей  тишине  слышались  лишь  потрескивание  горящей
краски и завывание ветра. Совсем нереальным был этот детский голос, взы-
вающий о помощи:
- Мама!  Мамочка!  Где ты,  мамочка! А-а-а! В первый момент всем показа-
лось,  что плач доносится из огня,  и какая-то женщина, не в силах этого
вынести, бросилась к горящей машине, но кто-то выкрикнул:
- Женщина, не сходите с ума: дите кричит из другой машины! Из другой!
"Волгу" уже сумели поставить на колеса,  но ребенка в ней не  оказалось:
молодой водитель и двое пассажиров-мужчин, вероятно, скончались мгновен-
но.
Какой-то высокий парень,  опередивший сердобольную женщину, побледнел от
увиденного в салоне "Волги", его стошнило, и он растерянно посмотрел на-
верх. Из оцепенения его вывел новый крик ребенка:
- Больно мне, мамочка! Больно!
Он бросился на крик по кювету,  а за ним плачущая женщина. Метрах в пят-
надцати  от  места катастрофы они нашли мальчика лет двух-трех,  который
валялся в грязи и громко плакал. Подхватив пацана на руки, женщина с по-
мощью  высокого парня пыталась выкарабкаться из кювета,  но скользкий от
дождя откос не позволял встать на ноги, и она падала на колени при новой
попытке выпрямиться.
- Да помогите же кто-нибудь! - крикнула женщина раздраженно. К ней сразу
же подбежали несколько человек и помогли выбраться на шоссе.  Ребенок на
руках захлебывался от боли и слез.  Лицо его было в крови,  правой рукой
он поддерживал левую, неестественно вывернутую в сторону.
- Больно мне! Тетенька, больно мне! Я к маме хочу! Мама! Родненькая! Ма-
мочка! - выкрикивал он, рыдая.
Около белокурой женщины,  спасенной водителем автобуса, хлопотал сухонь-
кий седой старичок с бородкой клинышком.  Вскоре он медленно поднялся  с
колен и беспомощно развел руками. Наклонившись, снял с шеи женщины крас-
ный газовый платочек и прикрыл лицо.
- Ей уже ничем нельзя помочь:  поздно! - удрученно произнес он и покачал
головой.
- Неужели ничего нельзя сделать, - Семечка? - умоляюще проговорила высо-
кая худая старушка.
- Нет, поздно... Медицина, к сожалению, здесь совершенно бессильна.
- Скажите, ваш муж медик? - спросил парень, помогавший искать ребенка.
- Профессор медицины! Но и он здесь, как видите, бессилен!
- Товарищ профессор!  - бросился парень к старичку. - Там с ребенком ху-
до! Помогите!
- Успокойтесь, молодой человек, несите вашего ребенка...
- Но это совсем не мой ребенок! - смутился тот.
- Но ему плохо? - уточнил профессор.
- Очень...
- Так что же вы медлите?  Какая разница: ваш ребенок или не ваш? Давайте
его сюда, и быстрее - недовольно буркнул профессор.
- Сейчас!  Я мигом!  - крикнул парень и побежал к женщине с мальчиком на
руках.
Профессор же занялся обожженным и оглушенным от взрыва - водителем авто-
буса. Он заканчивал перевязку, когда принесли мальчика.
- Нюся, закончи, пожалуйста! - бросил он старушке. - Что с ребенком? От-
куда он? - ронял вопросы профессор, ощупывая мальчика.
- Из черной "эмки"...  Я думаю...  - поморщился раненый водитель,  - эта
женщина,  которую я вытащил,  видно, мать его... Дверца-то открыта была:
либо успела выбросить мальчика,  либо сам вывалился.  Что с ним, профес-
сор?
- Закрытый перелом! - Он вытащил из своего саквояжа вату, бинты. - Нужна
какая-нибудь палка или ветка сантиметров двадцать - тридцать...
- Для шины? - воскликнул высокий парень. - Бамбук подойдет?
- Сгодится,  - улыбнулся профессор и стал осторожно смазывать кровоточа-
щие ссадины на лице мальчика.
- Больно! Щиплет меня! - запричитал тот.
- Потерпи немного, ты же мужчина! Сейчас все пройдет! - ласково пригова-
ривал старик. Но мальчик дернулся и закричал:
- Ой, рука! Ма-а-а-ма! Ма-моч-ка-а-а!
- А где больнее: руке или где щиплет? - спокойно поинтересовался профес-
сор.
Мальчик, озадаченный вопросом,  замолк,  раздумывая,  где больнее, потом
серьезно, по-взрослому ответил:
- Вообще-то больнее руке!
В этот момент в салоне автобуса раздался какой-то треск, и вскоре оттуда
выскочил высокий парень с обломком бамбука в руке, на конце болтался об-
рывок лески.
- Такая устроит?
- Вполне.  А ну-ка, помогите мне, молодой человек: держите ручку мальчи-
ка... вот так, - показал доктор и стал прибинтовывать бамбук к сломанной
руке  ребенка.  Тот снова заплакал,  и старый врач попытался отвлечь его
вопросами:
- Тебя как зовут, герой?
- Саву-у-у-шка-а! Ы-ы-ы! - сквозь слезы отвечал мальчик.
- Савелий,  значит?! Это просто замечательно, что тебя зовут Савелием! А
может, и фамилию свою назовешь?
- Го-го-вор-ковы-ы-ы... наша фамилия-я-я...
- А где твоя мама?
- Она.... она сделала мне бо-больно-о-о... толкну-у-у-ла меня-я-я.
- Да,  товарищ водитель,  вы правы,  это была его мать... - тихо заметил
профессор и тяжело вздохнул,  но тут же взял себя в руки.  - Сколько  же
тебе лет, герой?
- Два года-и-ка и по-ло-ви-и-на-а-а... Ы-ы-ы...
- Какой  же  ты большой?!  Я думал - три и половина!  И кем же ты хочешь
быть, когда вырастешь?
- Капи-и-та-а-ном...  Как папа-а-а... Ы-ы-ы! Больно мне, дяденька! Боль-
но! Ы-ы-ы! К маме хочу-у-у! Больно-о-о!
- А вот и обманываешь, что больно! Я уже все окончил, и сейчас тебе сов-
сем не больно! Правда? -
Савушка примолк и как бы прислушался - больно или нет.
- Больно все равно! - серьезно заявил он.
- Конечно, больно, но не так?
- Не так, - кивнул мальчик в ответ.
- Вот,  выпей таблетку и совсем перестанет болеть.  - Профессор протянул
ему пилюлю.
- Ее нельзя пить:  ее только кушать можно, - рассудительно заявил Савуш-
ка.
- Правильно, - улыбнулся профессор. - А запить нужно водичкой! Ты любишь
лимонад?
- Люблю, но мороженое больше! - продолжая всхлипывать, ответил мальчик.
- Мамочка,  - обратился доктор к жене,  - дай-ка нам бутылочку лимонада.
Старушка порылась в огромной корзине и достала початую бутылку,  прикры-
тую откидной пробкой.  Открыв ее, профессор налил в маленькую мензурку и
помог запить мальчику лекарство.
- Еще хочу!
- Да хоть всю выпей!  - снова улыбнулся старик,  и малыш воспринял это в
буквальном смысле:  взял здоровой рукой бутылку и стал жадно глотать ли-
монад.


Не отдавайте меня в сыновья!

Почувствовав влагу на губах,  Савелий глотнул и с трудом разлепил глаза.
Было темно, и шел сильный дождь. Открыв широко рот, Савелий ловил падаю-
щие капли.  Лицо, иссеченное ветками, кровоточило и сильно саднило. Один
из порезов был глубоким:  пересекая весь лоб,  чуть прикасался к  правой
брови и оканчивался на щеке.  Каким чудом только глаз остался цел!  Этот
рваный, безобразный порез обильно сочился кровью. Савелий попытался при-
подняться,  но тут же, громко вскрикнул от боли, вновь потерял сознание.
Дождь безжалостно хлестал по израненному лицу, смешивая и смывая с  него
кровь и грязь...
...Сильный дождь  был  и  в  тот самый вечер,  когда он сбежал из "сыно-
вей"...  Яркая лампочка на деревянном столбе освещала вход в двухэтажное
здание детского дома. Крадучись, Савелий шел вдоль забора, притрагиваясь
иногда к доскам.  Он искал их потайной вход,  которым они  пользовались,
когда хотели удрать в лес или на речку без разрешения.
Протиснув худенькое тело в узкую щель,  он задвинул назад доску и устре-
мился к небольшой кирпичной котельной, в окнах которой горел свет. Осто-
рожно  постучал в дверь.  Никто не отозвался,  и Савелий стал барабанить
ногой.
- Кто там? - спросил мягкий женский голос.
- Тетечка!  Тетя Томочка!.. Это я - Говорков! - размазывая слезы, выкри-
кивал он. Дверь распахнулась, и свет упал на мальчика.
Грязный, ободранный, мокрый и исхудавший, Савелий стоял на пороге. Слезы
пополам с дождем заливали его лицо.
- Савушка?  - всплеснула руками тетя Тома. Обняв его за плечи, она ввела
внутрь,  где было тепло и три печи натужно гудели разгоревшимся углем, -
Как же так? Тебя что, они выгнали? - расспрашивала она, снимая с парниш-
ки мокрую одежду,  суетливо набирая теплой воды в тазик,  доставая поло-
тенце, мыло...
- Она...  она...  - всхлипывая, пытался объяснить Савелий. - Каждый день
била меня... В школу не пускала...
Женщина подвела  его к тазику и хотела начать мыть,  но тут свет упал на
худенькую спинку Савелия,  и женщина увидела багровые рубцы от ремня или
веревки. Не выдержав, она всхлипнула, прижимая мальчика к себе.
- Тетечка родненькая! Не отдавайте меня больше в сыновья! Никогда не от-
давайте!  Скажите Марфе Иннокентьевне! Прошу вас! Пусть лучше меня здесь
бьют! Я буду терпеть и сам никогда не буду драться! Тетенька...
Огромные голубые глаза тети Томы смотрели на него с жалостью и постепен-
но наполнялись слезами...


Неожиданное спасение

Над тайгой взошла круглая луна.  Отражаясь в мокрых ветвях, она посереб-
рила деревья. Ночная тишина прерывалась глухими стонами Савелия - Он ле-
жал в беспамятстве,  и только пальцы рук нервно вздрагивали. Сквозь вос-
паленное сознание ему показалось, что над ним кто-то наклонился. Савелий
медленно приоткрыл глаза, воспаленные и опухшие от истощения, -
- Кто ты такой? Откуда ты взялся? Знать тебя не знаю и не хочу знать! Не
хочу тебя видеть!!! Видеть!!! - кричала Ларисам каким-то глухим, далеким
голосом и вдруг захохотала громко, обидно, издевательски...
Савелий приподнял голову, чтобы спросить ее, но наткнулся на злобное ли-
цо Альбины Семеновны, которая взяла его к себе из детского дома...
- Ты уже двадцать минут бездельничаешь, негодный мальчишка! - выкрикнула
она и схватила его за ухо.  - Иди,  погуляй с Зинуленькой! Я тебя не для
этого взяла в свой дом, чтобы ты лоботрясничал, неблагодарный мальчишка!
Неблагодарный! Не-бла-го-дарный!!!
"Не-бла-го-дар-ный-ы-ый!" - разнесло эхо по тайге.
И вновь Савелий потянулся, чтобы сказать, но она исчезла в темноте среди
деревьев,  а рядом с ним на колени опустилась его мать... Такая же бело-
курая,  с  такой же прической,  как и в день своей гибели.  Она смотрела
ласково и задумчиво,  словно пытаясь определить,  насколько изменился ее
Савелий с тех пор,  как она покинула его... нежно пригладила его спутав-
шиеся волосы... Савелий счастливо улыбнулся и прошептал:
- Мамочка, милая моя! Как же я рад, что ты рядом со мной.
- Что случилось, Савушка? - почему-то услышал он не голос матери, а Мар-
фы Иннокентьевны,  и действительно это она склонилась над ним.  - Почему
ты вернулся?  Тебе что,  не понравилось у Альбины Семеновны? - Она взяла
его руку и прижалась щекой.
- Мама-Марфочка, не отдавайте меня в сыновья! Накогда-никогда...
- Я тебе обещаю, что больше никто не заберет тебя от нас.
- Мамочка,  зачем ты покрасила свои волосы? Тебе так шли светлые! Ты та-
кая красивая,  мамочка!  - шептали его израненные губы.  Он то  открывал
глаза,  то закрывал их...  Неожиданно передним возникла та самая молодая
афганка,  которая была убита им в легковой  машине.  Ее  глаза  смотрели
злобно,  а  губы мстительно улыбались.  Из груди женщины,  растекаясь по
светлому платью,  сочилась алая кровь...  Зло усмехаясь,  она  все  ниже
склонялась к нему.  Прикоснувшись длинными волосами к лицу, она... вдруг
плюнула ему прямо в лицо.
Савелий дернулся и вновь куда-то провалился. А когда широко раскрыл гла-
за,  то увидел не афганку,  а незнакомое миловидное женское лицо. На ка-
кое-то мгновение взгляд его прояснился,  он подался вперед,  желая спро-
сить,  но  губы успели только прошептать:  "Кто..." И он снова откинулся
назад, и последнее, что он услышал, прежде чем потерять сознание:
- Все будет хорошо! - сказал чужой низкий грудной голос.
К его израненному, покрытому испариной лицу прикоснулась несколько огру-
бевшая,  но  изящная,  с длинными пальцами рука,  которая промокала раны
бинтом.
Возраст этой женщины определить было трудно:  если судить по нежной коже
на шее,  по стройной фигуре,  которая угадывалась под кожаным костюмом -
куртке и таким