- Я была тоненькой, как тростиночка, такой, как Франсуаза,  но  два  года
назад мне сделали операцию - и вот результат, а ведь не ем почти ничего.  Во
всяком случае, Франсуаза-то ест, как молотилка, и не полнеет.
   - Никакая я не молотилка, - проговорила  Франсуаза,  входя  в  комнату  с
подносом, - просто к вечеру у меня  появляется  волчий  аппетит.  И  вообще,
мадам пришла сюда не для того, чтобы обсуждать наши фигуры.  Что  вы  хотели
узнать?
   - Как и где вы познакомились с Ренальдо, Анриетта?
   Молодая женщина улыбнулась.
   - Мы были знакомы с ним всю жизнь. Наши матери - школьные подруги.  Потом
они всю жизнь работали вместе в одной парикмахерской и жили рядом. Я  старше
Ренальдо на полгода, в детстве нас часто клали в одну коляску, и  кто-то  из
наших мам вез младенцев гулять.  Им  было  так  очень  удобно  -  гулять  по
очереди. Потом мы пошли в одну школу, и уже лет в десять  знали  точно,  что
поженимся. Не припомню даже, чтобы когда-нибудь ругались. Ренальдо был очень
добрым и всегда уступал мне во всем. Когда я  стала  полнеть,  то,  конечно,
ужасно расстраивалась и все время пыталась сидеть на диете. А Ренальдо  стал
рассказывать всем нашим друзьям и родственникам, какое это  счастье,  что  я
толстею. "Всю жизнь мечтал иметь в женах толстушку, - говорил он,  -  полная
женщина куда красивее". Он  даже  повел  меня  в  Лувр  и  показал  все  эти
греческие статуи: "Смотри, они очень даже пухленькие". Ренальдо очень  любил
меня. Он хорошо зарабатывал. Да еще приятелям чинил машины. Я отправляла ему
многих своих клиентов. Я ведь  в  парикмахерской  работаю,  и  у  меня  тьма
знакомых. Так что на  жизнь  мы  не  жаловались.  Вот  хотели  скоро  другую
квартиру покупать, побольше этой.
   - Еще вам здорово повезло с той девчонкой, -  вставила  Франсуаза.  -  Ее
отец вас здорово отблагодарил.
   - Какой девчонкой? Анриетта пожала плечами:
   - Ну зачем вам эта история? Просто еще одно свидетельство, как  добр  был
Ренальдо.
   - Тем более расскажите, читателям понравится. - Это  случилось  семь  лет
тому назад. Как-то вечeром приходит Ренальдо домой - он помогал  тогда  отцу
на аэродроме, - а я как раз приготовила  ужин.  Мы  еще,  конечно,  не  были
женаты, но у Ренальдо умерла меть, потому я и хозяйничала у  них  на  кухне,
хотя мне и было-то всего четырнадцать. Так вот, приходит Ренальдо и приводит
с собой девочку, моих вроде бы лет, только очень перепуганную  и  грязную  -
вся в машинном масле. Оказывается, к ним в ангар залезла бродяжка  и  хотела
что-то там утащить, а Ренальдо ее пожалел и привел к себе домой - помыться и
покормить.
   Она, как меня увидела, стала вырываться и кричать, чтобы он ее  отпустил.
Испугалась,  что  я  в  полицию  сообщу   и   ее   заберет   служба   помощи
детям-бродягам. Но я ее успокоила и повела в ванную.  Потом  пригляделась  к
ней поближе и подумала: что-то здесь не  так.  Бродяжка,  а  лицо  и  волосы
чистые, только платье очень грязное. Да и платье, сразу  видно,  дорогое.  В
ушах у нее были серьги, на руке  золотые  часы,  крестик  дорогой  на  витой
цепочке. Ну а когда она платье сняла, тут я сразу убедилась, что никакая она
не клошарка. Тело у нее было чистое,  все  такое  гладкое,  откормленное,  и
белье дорогое... Я ей, конечно,  ничего  не  сказала,  а  пока  она  мылась,
устроила допрос Ренальдо. Тот признался, что девочка эта, Лиза ее звали,  на
самом деле из богатой семьи. Но ее отец женился  во  второй  раз,  и  мачеха
ненавидит  падчерицу.  Вот  Лиза  и  убежала  из  дому.  Спряталась  она  на
аэродроме, а Ренальдо ее нашел и вот привел домой...
   Вечером мы втроем решали, что делать. Оставить ее у нас было нельзя. Отцу
Ренальдо мы сказали, что это моя школьная подруга, но ведь не могла  же  она
жить у нас бесконечно? В конце концов, Лиз прожила у Ренальдо  неделю.  А  в
воскресенье вечером  решила  мне  помочь  сделать  ужин.  Клянусь  младенцем
Христом, она первый раз увидела сковородку. Я даже посмеялась над ней:  "Что
ж ты ничего делать не умеешь?" Она мне ничего не ответила.
   Я велела ей нарезать мясо  и  отвернулась  к  плите.  Через  секунду  она
тихонько вскрикнула,  я  обернулась  и  похолодела:  не  знаю  уж,  как  она
умудрилась так разрезать себе руку, да еще возле локтя! Кровь хлестала,  как
из недорезанного поросенка...
   Я схватила ее, и мы побежали в  аптеку.  Правда,  Ренальдо  велел  ей  не
выходить из дома, но ведь не истекать же кровью! Аптекарь отвел ее в  заднюю
комнату, потом вышел и говорит мне: все в порядке,  но  наверняка  останется
шрам, и занялся другими покупателями. А я  стою  и  стою,  как  дура.  Тогда
аптекарь спрашивает меня: "А ты чего ждешь?" - "Да Лизу", -  отвечаю.  "Твоя
подружка давно ушла через заднюю дверь!" Ну что делать? Я тоже ушла.
   Вечером Ренальдо ужасно расстроился: "Пропадет  ведь  на  улице".  Прошло
примерно полгода, он  мне  показывает  пачку  денег.  Я  удивилась:  "Откуда
столько?" А он говорит, что девчонка эта, Лиза, все-таки домой вернулась,  и
отец ее в благодарность за все хорошее дал ему денег.
   - Он вам потом еще денег давал, - вмешалась Франсуаза.
   - Ну да, - подтвердила Анриетта.
   "Ну и жук же этот Ренальдо", - подумала я и почесала  правый  глаз.  Очки
свалились с меня на пол. Я нагнулась и задела шляпой за  журнальный  столик.
Шляпа тоже оказалась на полу.
   - Вы не из газеты, - медленно проговорила Франсуаза. - Анриетта,  помнишь
ажан сказал, что вместе с Ренальдо в ангаре была женщина, ее легко ранили.
   Анриетта кивнула.
   - Так это вы были с Ренальдо. - Она  крепко  Ухватила  меня  за  руку.  -
Ну-ка, лжежурналистка, отвечайте, зачем вы сюда явились в чужом обличье, что
вы здесь  вынюхиваете?  Может,  это  кто  из  ваших  дружков  и  убил  моего
несчастного Ренальдо?
   И она стала наваливаться  на  меня  своей  стокилограммовой  тушей.  Меня
затошнило - от Анриетты резко пахло анисом. Слабо сопротивляясь, я  пыталась
освободиться, но Анриетта с Франсуазой крепко держали меня. Внезапно  острая
боль прошила мне глаз, и я свалилась без чувств.
   В комнате было тихо, а на моем лбу лежало мокрая тряпка.
   - Слава Богу, она приходит в себя, - услышала я сквозь ровный гул в ушах.
   Я открыла глаза. Анриетта держала передо мной стакан с каплями.
   - Выпей, легче станет.
   Я глотнула жидкость - о нет, мне в  глотку  полилось  ненавистное  перно.
Тошнота опять накатила на меня.
   - Мы подумали, что убили тебя, - сказала Франсуаза.
   Я села на диване.
   - Вы были близки к этому. Чего это вы так на меня взъелись? .
   - А зачем ты наврала нам? - Атмосфера опять стала накаляться. Я  замахала
руками:
   - Ну, будет вам.
   В течение часа я рассказывала женщинам, кто я и что со мной произошло  во
Франции.
   - А я сначала подумала, что ты родом из Бретани, - сказала  Франсуаза.  -
Вроде бы правильно говоришь по-французски, а  выговор  у  тебя  какой-то  не
парижский... И чем же мы можем тебе помочь?
   Я пожала плечами:
   - Не знаю. Опишите мне Лизу еще раз.
   Анриетта призадумалась.
   - Беленькая такая, глаза голубые, как пачка "Житан", довольно пухленькая,
тихая очень. Да, вот еще: она вязать  любила,  увидела  у  меня  корзинку  с
клубками и так обрадовалась?
   - Расскажи ей про того мужика, - подсказала Франсуаза.
   Анриетта покрылась багровым румянцем.
   - Какое это имеет отношение к девочке?
   - А что за мужчина?
   - Да был у нас тут случай,  -  стала  рассказывать  Анриетта.  -  Прихожу
домой, а Ренальдо по телефону говорит. Услышал, что я вхожу, и бац трубку. Я
его спрашиваю, кто звонил, а он мне: "Никто". Ладно, думаю. Потом часа через
два звонок. Я - "Алло, алло", а на том конце молчат,  слышно,  главное,  как
дышат, и молчат. Очень мне это не понравилось. Через некоторое  время  опять
звонок. Ренальдо сам трубку взял и коротко так говорит: "Хорошо, через  час,
там, где всегда!" - и стал собираться. Бреется, насвистывает...  Ну,  думаю,
выведу тебя, дружок, на чистую воду. Приревновала я его. И только муженек за
дверь - я за ним. Как он только меня не заметил, не знаю. Вошел  в  метро  и
поехал в самый центр, на Елисейские поля. Там такое бистро есть  -  "Ромэн".
Сел, вина заказал и ждет. А я караулю, когда баба появится, чтобы  ей  сразу
глаза повыцарапать... Вдруг, гляжу, мужик к нему подсел, приятный  такой,  и
начали они что-то обсуждать. Я, не будь дура, поближе  села,  но  все  равно
весь их разговор не слышу. Слышу только,  мужик-этот,  Ренальдо  его  Яцеком
называл, жаловался, что У  него  сейчас  с  деньгами  негусто.  "Подожди,  -
говорит, - пока Лиза деньги получит, тогда и тебе  отдам  все".  А  Ренальдо
настаивает: "Мне деньги сейчас нужны, а то в полицию пойду, вот пусть  тогда
она и разбирается, зачем твоя дочь прячется  под  чужим  именем".  Поспорили
они, поспорили, потом Яцек этот как швырнет на стол конверт. "На, - говорит,
- подавись, только это в последний раз. Больше ни копейки не дам.  Хочешь  -
иди в полицию, но тебе там самому худо придется". Стул отшвырнул и  ушел,  и
Ренальдо ушел. А я мороженое съела и тоже пошла.
   - Яцек... - сказала я в задумчивости, - Яцек!
   - Да, - подтвердила Анриетта, - так его Ренальдо звал. А что?
   - Да знаю я одного Яцека, - медленно проговорила я. - Знаю.

Глава 12

   Несмотря на мои протесты, Анриетта решила отвезти меня домой.
   - Не спорь с ней,  -  усмехнулась  Франсуаза.  -  Она  только  что  права
получила, вот ей и хочется все время ездить!
   Я стала собираться. Женщины с неодобрением смотрели на меня.
   - И кто это тебя так стриг? - возмутилась Анриетта. - Все волосы в разные
стороны, завивка какая-то дурацкая... Ну-ка, пойдем на кухню.
   Она посадила меня на табурет и принялась за работу.
   - Ну смотри! - сказала Анриетта через некоторое время.
   Я глянула в зеркало и увидела хорошенькую девочку  почти  с  мальчишеской
стрижкой.
   - Ой! - вырвалось у меня.
   - Вот и ой, - рассмеялась Франсуаза. - А если ты еще подкрасишь глаза...
   - Мне бы твою фигуру, - завистливо вздохнула Анриетта. - Ладно, поехали.
   Мы втиснулись в старенький дребезжащий "Рено" и порулили. Уже смеркалось,
и я впервые подумала о своих домашних. Что-то они поделывают?
   Когда одышливый  "Рено"  остановился  у  дверей,  Маня  бросила  на  него
удивленный взгляд и потом заорала не своим голосом:
   - Мамочка!
   Я не успела захлопнуть дверцу машины,  как  меня  начали  целовать,  а  в
колени тыкались собаки, кошки...
   Выскочила Софи:
   - Мадам, как вы напугали нас. Когда  вы  исчезли  из  больницы,  комиссар
поставил на ноги всю полицию Франции.
   - По-моему, полицию всех стран ЕС, - усмехнулась Маня. -  Он  решил,  что
тебя похитили, и хотел перекрыть порты, почту, телеграф, телефон...
   - Почта, телеграф и телефон - это не из этой оперы, - сказала я.
   - Сейчас велю сварить бульон, - прощебетала Софи.
   Я почувствовала, что меня опять тошнит.
   - Нет, только не бульон, ненавижу воду с жиром.
   - Ну ладно. Мы попросим Луи сделать геркулесовую кашу.
   Они увели меня в дом и после короткого сопротивления запихнули в кровать.
Только тогда я вспомнила про Анриетгу.
   - Пригласите человека в дом.
   - А она сразу уехала, - сказала Маша. - Откуда ты ее знаешь?
   - Это долгая история. Если придет  комиссар  Перье,  отдайте  ему  папку,
которая лежит у меня в сумке.
   Утром голова у меня уже не болела. Поэтому, когда в  десять  утра  явился
комиссар Перье, я была в полной боевой готовности.
   - О мадам, - начал он с порога, - ну как вы могли, как вы могли!..
   - Простите, господин комиссар, это вышло совершенно случайно.  Посмотрела
на себя в зеркало и пошла в парикмахерскую!
   - Где почти полдня просидели в очереди, - подхватил комиссар. - Вот  что,
Даша, - если позволите,  я  буду  вас  так  называть,  -  вот  что:  или  вы
перестанете изображать из себя мисс Марпл, или я арестую вас за то,  что  вы
препятствуете следствию.
   Я возмутилась до глубины души:
   - Мисс Марпл была пожилой дамой! Комиссар хмыкнул:
   - Вы неисправимы. Ну так вот, я сажаю вас под домашний арест.  Вы  должны
лежать в кровати, читать дамские романы, смотреть сериалы...
   - Вообще-то я хотела съездить к господам Ярузельским...
   Комиссар подозрительно взглянул на меня:
   - Ярузельские? Ладно, но только как приедете - сразу в постель и  никаких
прогулок. Пожалуйста, Даша, не считайте себя умнее  французской  полиции.  И
потом, в этой истории уже есть два трупа. Вам что, хочется стать третьим?
   Нет, мне не хотелось становиться трупом, тем более третьим, и я пообещала
вести себя благоразумно.
   Удовлетворенный комиссар Перье уехал на работу, а я порылась в необъятном
шкафу и  надела  белые  брюки,  оранжевую  кофту  и  белый  с  мандариновыми
обшлагами пиджак. Потом причесалась и, вспомнив Франсуазу, покрасила глаза.
   Когда я спустилась в столовую, эффект превзошел все ожидания.  Маня  чуть
не подавилась йогуртом, а тактичная Софи осведомилась:
   - Вы хорошо себя чувствуете, мадам?
   - Превосходно, - бодро ответила я. - Что вы примолкли? Или я так  хороша,
что у вас пропал дар речи?
   - Если мадам позволит, - завела Софи, -  я  бы  посоветовала  накинуть  в
дорогу  косынку  -  можно  простудить  голову,  которую  вам  зачем-то   всю
побрили...
   - И темные очки, - проворчала Маня, - а то  нас  будут  останавливать  на
дорогах. Увидят мать и решат, что мы сбежали из сумасшедшего дома.  Мам,  ну
зачем ты намазюкала глаза? Жуткий у тебя вид получился, правда, Софи?
   Я  вздохнула.  Ну  почему  все  мои  попытки  приукрасить   себя   всегда
заканчиваются одинаково?
   Ближе к обеду наконец двинулись в путь. Я за рулем. Маня уютно устроилась
на заднем сиденье. Рядом лежали подарки. Ехали быстро.  Было  жарко,  солнце
пекло так, как будто мы пребывали не во Франции, а в Сахаре.
   Дом Ярузельских появился неожиданно. Выглядел  он  довольно  странно:  от
центральной части с белыми колоннами отходили два крыла. Выгнутое полукругом
здание стояло  в  глубине  довольно  большого  двора.  Что-то  мне  все  это
напоминало.
   - Мам, смотри, до чего ж их дом похож на старое здание Союза писателей на
улице Воровского, - заметила Маня.
   Она была права. Только дом этот был похож одновременно на многие  русские
усадьбы XIX века  -  странный  стиль  для  Франции.  Молоденькая  горничная,
бесконечно приседая, проводила нас в гостиную, Мы  остановились  на  пороге.
Громадная комната была  декорирована  в  стиле  "русская  клюква".  Ситцевые
занавески до полу, в углу иконы, почему-то украшенные украинскими рушниками,
всюду настелены белые, вязанные крючком салфеточки.  На  большом  деревянном
столе посреди белой скатерти пыхтел громадный блестящий самовар.
   - Апофигей, - прошептала сзади меня Маня.
   - Ку-ку, - подтвердили часы  на  стене,  -  ку-ку.  Сухонькая  блондинка,
сидевшая у телевизора, ласково улыбнулась.
   - Меня зовут Галина Владимировна, - представилась она по-русски.
   В ее речи почти не было акцента.
   - Я - Даша, а это Маня.
   - Уж наслышана о вас.
   - Как вы чудесно говорите по-русски, - сказала Маня.
   - Барышня, - строго сказала Галина Владимировна, - было бы странно,  если
бы я говорила по-китайски. Я же русская и притом  читаю  наши  газеты,  наши
книги и, конечно, вот это. - Она щелкнула пультом, и заработавший  телевизор
наполнил комнату голосом Киркорова. - У меня ловится наша первая программа.
   - Поглядите-ка, - изумилась Маня.
   - Что такое? - спросила я.
   - Да ты посмотри: у Фили-то глаза голубые, а ведь всегда были карие.  Как
же это он так?
   - А что тут особенного? - сказала Галина  Владимировна.  -  Я  думаю,  он
просто надел цветные контактные  линзы.  Привлекает  таким  образом  к  себе
внимание. Пойдемте лучше, я покажу вам дом.
   В моей голове что-то щелкнуло, и части головоломки разом встали  на  свои
места. Я поняла все!
   - Мать, тебе плохо? - спросила Маня.
   - Нет, нет, я просто думаю.
   - Когда ты думаешь, у тебя делается просто зверское лицо!
   Ну что можно ответить на подобное замечание!
   - Давайте, пока  не  приехала  Жаклин,  я  покажу  вам  дом,  -  еще  раз
предложила Галина Владимировна.
   Оказалось, что дом был построен мужем Галины Владимировны по ее  проекту.
Одно крыло, состоящее из  спальни,  гостиной,  кабинета,  ванной  комнаты  и
гардеробной, принадлежит Галине Владимировне; другое крыло, чуть побольше  -
четыре спальни, кабинет,  гостиная,  ванные  комнаты,  -  отдано  остальным;
разделяет крылья центральная часть. Там  расположены  столовая,  библиотека,
гостиная, две спальни для гостей, кухня...
   - Я не буду показывать вам половину Жаклин, она приедет и  сама  проведет
вас по комнатам. Вот это мой кабинет, - гордо проговорила старушка.
   В большой комнате с тремя окнами царил тот же псевдорусский стиль: ситец,
рушники, иконы, в стеклянных шкафах большая коллекция гжели.
   - Барыня, - раздался чей-то тонкий голос с сильным  акцентом,  -  барыня,
обед когда подавать?
   Я повернулась и замерла от удивления. На пороге  комнаты  стояла  высокая
молодая девушка в красном сарафане.  На  голове  у  нее  красовался  вышитый
фальшивым жемчугом кокошник.
   - Подавайте, Настенька, прямо сейчас. Вы ведь, наверное, проголодались? -
обратилась к нам старуха.
   Настенька поклонилась, а когда она, уходя, повернулась к нам  спиной,  мы
увидели длинную, толщиной в руку косу.
   - Апофигей, - снова прошептала Маня, у меня же просто отнялся язык.
   Галина Владимировна истолковала наше изумление по-своему.
   - Да, - гордо сказала она, - я сумела сохранить в  доме  истинно  русские
традиции и привила Жаклин любовь к земле ее предков.  Моя  прислуга  говорит
по-русски. Кто лучше, кто хуже, но языком владеют все!
   - Как это вам удалось? - искренне удивилась Маня.
   - Шорох купюр приятен всем. Я пообещала солидное  жалованье  и  небольшую
ренту после моей смерти тем, кто согласится выучить  азы  русского,  наденет
национальную  одежду  и  сделает  соответствующую  прическу.   Причем   меня
совершенно не интересует, настоящая ли коса у Насти или нет. Это ее  секрет.
Кстати, имена я им тоже дала другие.
   Подготовленные этой тирадой, мы почти не  удивились,  увидев  в  столовой
молодого человека  в  косоворотке,  плисовых  штанах  и  сапогах.  Стол  был
уставлен салатами, мисками с квашеной капустой, солеными огурцами и  моченой
брусникой.
   - Конечно, мы питаемся так не каждый день, - пояснила  старуха,  -  но  в
честь вашего приезда я заказала истинно русский обед.
   Мы сели за стол, хозяйка позвонила в звонок, и Настенька внесла супницу.
   - Ну а теперь, - сказала Галина Владимировна, - по нашей русской традиции
одна из женщин должна благословить трапезу. - И она уставилась на меня.
   От неожиданности я покраснела, затем встала и сказала:
   - Благословляю стол, - потом, подумав секунду, добавила:
   - И суп.
   Машка прыснула, я покраснела еще больше. В это время распахнулась  дверь,
и Жаклин произнесла громким голосом:
   - Мама, хватит дурничать!
   Затем она села к столу и заглянула в супницу.
   - Что это?
   - Сегодня у нас настоящий русский обед!
   - Мама, но мы же договаривались  с  тобой,  что  "русские  обеды"  бывают
только раз в месяц, а в остальные дни мы едим обычную еду! Что это за суп?
   - Борщ!
   Яцек скривился:
   - Я не могу есть горячий салат из  свеклы!  Галина  Владимировна  сделала
вид, что не понимает по-французски. В полной тишине мы начали есть суп. Было
в этой трапезе  что-то  противоестественное.  Борщ  как-то  не  смотрелся  в
тарелке из дорогого  фарфора.  Старуха  налила  себе  стопку  водки  и  лихо
опрокинула в рот, Жаклин последовала ее примеру. Мне  стало  понятно,  какие
русские традиции им особенно близки. На второе подали поросенка с  гречневой
кашей. Маруся в полном восторге уставилась на жареную тушку:
   - Никогда не ела поросенка!
   Жаклин и Яцек промолчали. А  в  заключение  принесли  дымящиеся  ча