оперативно-следственных мероприятий мы пришли  к  выводу,  что  Татьяна
Митепаш знает, где находится пропавшая.
   - Вам очень надо ее найти? Я кивнула:
   - У Фединой остался муж, который глубоко переживает потерю жены.
   - Да, - вздохнула Ольга Васильевна, - я хорошо знаю,  как  трудно  терять
близких. Ладно, если вы говорите, что Татьяна в курсе, попробую вам  помочь.
Только предупреждаю, ничего хорошего вы не услышите. Таня  -  наше  семейное
несчастье, хотя сил в ее воспитание было вложено столько, что хватило бы  на
десяток детей.
   Ева Митепаш никогда не была замужем.  Выращенная  любящими  родителями  в
тепличных  условиях,  она  ждала  великой  любви  и  высоких  отношений.  Но
действительность оказалась жестока. Встреченный ею  принц  сначала  раздавал
клятвы и комплименты, потом уложил ее в кровать, не торопясь в загс, а когда
Ева с радостью сообщила любовнику о беременности, он моментально  постарался
исчезнуть с горизонта. Правда, не слишком  удачно.  Ольга  Васильевна  нашла
Ромео и заставила признать новорожденную  дочь.  Девочка  получила  отчество
отца, но фамилию оставили материнскую. Неудавшийся папаша два  раза  прислал
алименты и забыл про ребенка.
   Ольга Васильевна хотела подать в суд на негодяя, но рыдающая Ева упросила
мать не делать этого.
   Танюшу  воспитывали  две  без  памяти  любящие  девочку  женщины.  Эдвард
Христофорович скончался в 1970 году и не застал внучку.
   В те годы семья  не  слишком  нуждалась.  У  Евы  случались  гастроли  за
границей, а у Ольги Васильевны была слава превосходного  педагога,  и  поток
учеников не иссякал.
   Танечку растили в тепличных условиях. Няня,  гувернантка,  потом  учитель
музыки. К фортепьяно девочку подвели в пять  лет  и  с  тех  пор  заставляли
ежедневно упражняться, готовя к профессиональной карьере. По вечерам  водили
в театры и консерваторию,  по  воскресеньям  -  в  Третьяковскую  галерею  и
Пушкинский музей.
   Казалось, в  подобной  атмосфере  должно  было  вырасти  экзальтированное
существо, тургеневская барышня, тонко чувствующая девушка... Но вышло иначе.
Таня оказалась кукушонком, подброшенным в гнездо Митепаш. С  самого  раннего
детства от нее нельзя было добиться  ни  слова  правды.  Даже  если  девочка
говорила, что на улице снег, следовало для  проверки  взглянуть  в  окно.  В
раннем возрасте  ее  считали  фантазеркой.  Отправляясь  с  няней  погулять,
восьмилетняя малышка рассказывала, какая страшная  автомобильная  катастрофа
произошла только что на  проспекте.  Ребенок  в  деталях  описывал  разбитые
машины, кровь на асфальте. Няня стояла, разинув  рот.  Ничего  подобного  не
было и в помине, все родилось в Танюшиной голове.
   - Тебе бы романы писать, - вздыхала Ева и спрашивала у Ольги Васильевны:
   - Может, зря музыке учим?
   - Прекрати,  -  отмахивалась  певица,  -  Татьяна  эмоциональная  натура,
глубокоодаренная девочка, а фантазии пройдут.
   Но бабка оказалась не права. Впрочем, классе в пятом  девочка  прекратила
пугать близких выдумками, просто  ее  ложь  стала  иной,  Танечка  научилась
извлекать из своих "фантазий" выгоду. Сначала это были мелочи. Например,  ей
регулярно недодавали сдачу  в  булочной.  Батон  белого  хлеба,  принесенный
подростком, всегда оказывался дороже. Но, поскольку речь шла о копейках,  ни
мать, ни бабка не волновались. Потом у  нее  постоянно  пропадали  вещи,  то
красивый, привезенный матерью пенал, то чудесные варежки на кроличьем меху.
   - Нельзя быть такой растяпой, - вздыхала Ева, покупая новые вещи.
   Танечка согласно кивала с серьезным лицом. Любящие родственницы не давали
ей денег, считая, что девочке они ни  к  чему,  а  ей  так  хотелось  съесть
строго-настрого  запрещенный  пирожок  с  повидлом  или  мороженое,   купить
карандаш с ластиком.
   Вот и приходилось продавать хорошенькие безделушки в школе.
   Училась Таня плохо, наука просто не лезла в ее голову. И если  двойки  по
математике не слишком удивляли мать, то "неуды" по русскому языку, истории и
литературе искренне огорчали.
   Не слишком удачно шли дела и  на  профессиональном  поприще.  Педагоги  в
музыкальной школе постоянно говорили о лени. Ремесло пианиста -  постоянный,
упорный труд, без конца повторяющиеся экзерсисы. Для  того  чтобы  выйти  на
сцену и великолепно исполнить вещь, не думая о руках, следует  по  несколько
часов в день проводить за  инструментом.  В  особенности  тяжело  приходится
маленьким музыкантам весной. В раскрытое  окно  доносятся  счастливые  вопли
одноклассников, играющих  в  прятки,  а  ты  сиди  за  ненавистным  пианино,
поглядывая на мерно качающийся метроном.
   В девятом классе Таня категорично заявила:
   - Меня раздражает, когда вы входите в комнату, где я занимаюсь.
   Мать и бабка согласно закивали головами. Сами профессиональные музыканты,
они понимали, что творческому человеку может помешать любая  мелочь.  С  тех
пор дверь кабинета, где стоял рояль, стала плотно  закрываться.  Ева  только
поражалась, слушая звуки, разливающиеся по квартире. Прежде ленивая, Танечка
теперь проводила у инструмента почти весь день.
   - Говорила же, - радовалась Ольга Васильевна, - девочка переросла,  стала
взрослой...
   Но в школе по-прежнему твердили о неразученных пьесах.
   - Вашей дочери следует упорно заниматься, - бормотала  Эсфирь  Моисеевна,
педагог по классу фортепьяно.
   - Но она целыми днями сидит за инструментом! - отбивалась Ева.
   Эсфирь Моисеевна только вздыхала.
   - Не расстраивайся, мамочка, - успокаивала ее Таня, - она ко  мне  просто
придирается, и потом, ей нравятся брюнетки, а я русоволосая!
   Ева молча слушала дочь. Ей хорошо были известны нравы музыкальной  среды.
Не зря многие пианисты, хихикая, рассказывали анекдот: "У  армянского  радио
спросили, есть ли среди педагогов музыкальной школы хоть один, который  спит
с женщиной? Армянское радио ответило: "Да, это Анна Лазаревна Вишнякова".
   Поэтому в Танечкиных словах был резон, Эсфири Моисеевне девочка  была  не
по душе. Ева решила перевести дочь к другому  педагогу,  но  тут  неожиданно
грянула буря.
   В один далеко не прекрасный день Еве позвонили и велели срочно  прийти  к
директору музыкальной школы. Тот сначала показал  изумленной  матери  оценки
Татьяны. Двойки стояли по всем предметам, даже в графах "История  музыки"  и
"Хор" красовались "лебеди".
   - Вашей девочке следует избрать другую стезю, -  сообщил  директор,  -  и
потом, она слишком ленива...
   - Боже, - всплеснула руками Ева, - да Танюша часами работает...
   Директор с сомнением поглядел на мать и добавил:
   - Тогда тем более. Если столь упорный труд не принес никаких результатов,
то ей следует учиться иному ремеслу и потом...
   Он замялся.
   - Что? - спросила Ева. - Что еще?
   - Поймите меня правильно, - завел директор, стараясь не смотреть матери в
глаза, - мы глубоко уважаем вас и Ольгу Васильевну, а  Эдвард  Христофорович
до сих пор...
   Ева  молча  слушала  восхваление   своих   родителей,   недоумевая,   что
происходит. Наконец собеседник добрался до сути.  У  педагогов  неоднократно
пропадали деньги.  Кто-то  лазил  по  сумочкам,  причем  делал  это  в  день
зарплаты. Вчера Эсфирь Моисеевна застала  Таню  возле  своего  ридикюльчика.
Девочка держала в руках  конверт  с  купюрами.  Испуганная  Таня  залепетала
что-то невразумительное.
   - Увидела вашу сумку, а в комнате никого, - пояснила  ученица,  -  вот  и
хотела отнести деньги в учебную часть, чтобы не пропали.
   Эсфирь Моисеевна прямиком отправилась к директору и сообщила,  что  более
не собирается заниматься с Татьяной Митепаш.
   - Мы не вызвали милицию только из уважения к вам, - пояснял  директор,  -
но Татьяне лучше уйти.
   Покрасневшая Ева вскочила на ноги:
   - Да мы больше ни секунды не останемся в этом  вертепе,  где,  во-первых,
научить ничему не могут, а во-вторых, придумывают про детей гадости. Ребенок
хотел просто сделать лучше Эсфири  Моисеевне,  спрятать  деньги  этой  жабы.
Кстати, она ненавидела мою дочь, лесбиянка!
   Полная  негодования,  Ева  полетела  домой.  По  дороге  она  зарулила  в
кондитерскую и купила большой торт, чтобы утешить девочку.  "Бедная  моя,  -
думала Ева, вбегая в подъезд, - переживает небось".
   По  квартире,  как  всегда,  разливалась  музыка.  Ева  решила   нарушить
неписаное правило и толкнула дверь. От  увиденного  ноги  приросли  к  полу.
Старательная Таня  мирно  лежала  на  диване  с  книгой  в  руках,  а  звуки
разучиваемого концерта лились из магнитофона, стоящего на рояле.
   - Господи, - только и смогла вымолвить мать.
   Дочь отложила томик в сторону и нагло заявила:
   - Ну и что? Надоело по клавишам дубасить, и вообще, я не  собираюсь  быть
музыкантом и к Эсфири Моисеевне больше не пойду!
   Ева ушла к себе в комнату и прорыдала до утра в подушку. Ольга Васильевна
безостановочно пила валокордин. Где-то  около  шести  певица  постучалась  к
дочери.
   - Мы сами виноваты, заставляли  ребенка  заниматься  чужим  делом,  пусть
выбирает профессию по душе.
   Ева молчала. Она не смогла рассказать матери про конверт с зарплатой,  да
и дочери не обмолвилась ни словом.
   Следующий год Таня училась в школе рабочей молодежи.  А  вернее  сказать,
проводила дни в свое удовольствие, валялась на диване в обнимку с  книжками.
Все попытки матери и бабки заставить ее хоть чуть-чуть трудиться разбивались
о каменную стену лени. После окончания школы она  так  и  не  устроилась  на
работу. Как-то раз Таня не пришла ночевать. Испуганные  женщины  кинулись  в
милицию, но там, узнав, что девушке двадцать два года, заявление не взяли  и
велели подождать три дня.
   По истечении отведенного срока, вечером в четверг, когда Ольга Васильевна
и Ева просто не находили себе места, раздался телефонный звонок.
   Мать дрожащей рукой схватила трубку:
   - Ева? - прозвучал незнакомый мужской голос. - Таня у меня...
   - Вы ее похитили, - залепетала скрипачка, - хотите выкуп?
   - Не неси чушь, - отрезал незнакомец, - ты что, не узнала меня?
   - Нет, - бормотала вконец ополоумевшая Ева, - где мы встречались?
   - В постели, - фыркнул мужик, - я - отец Тани, твой бывший любовник.
   - Господи, - ахнула Ева, - как она к тебе попала?
   - Пришла и сказала, что больше не может жить с вами. Девочка хочет  стать
певицей, а вы не разрешаете, заставляете целыми днями мыть квартиру  и  даже
велели бросить музыкальную школу...
   - Дай ей трубку, - попросила мать. Послышался шепот,  и  бывший  любовник
заявил:
   - Она не хочет с тобой разговаривать, обиделась на побои.
   Ева, никогда пальцем не тронувшая дочь даже в мыслях,  чуть  не  упала  в
обморок:
   - Я ее не била.
   - Ладно врать-то, - хмыкнул мужик, - у нее все руки  и  ноги  в  синяках.
Говорит, ты палкой орудуешь.
   От гнева у Евы потемнело в глазах.
   - Где ты живешь? Я сейчас приеду.
   - Не надо, - отрезал мужчина, - без скандалов обойдемся. Я позвонил, лишь
чтобы сказать - Таня  побудет  здесь.  Правда,  она  со  слезами  на  глазах
рассказывала, как вы ее выгоняли на улицу, обзывали  приблудышем,  так  что,
думаю, горевать слишком не станете. Но все же решил предупредить.
   И он бросил трубку. Не в силах вымолвить слово, Ева  поглядела  на  Ольгу
Васильевну. Та растерянно спросила:
   - Что случилось?
   Но Ева смогла только зарыдать в ответ. Следующие два года они  ничего  не
знали о девочке. У Евы произошел нервный срыв, и пару месяцев она провела  в
специализированной клинике.  Ольга  Васильевна  только  вздыхала,  глядя  на
сильно пополневшую дочь, без конца пьющую таблетки. У самой  певицы  скакало
давление и появилась невероятная слезливость.
   Потом настал страшный день. В январе к  ним  в  дом  постучал  неприятный
гость - милиционер. Парень принялся расспрашивать  о  Татьяне.  Перепуганные
Ева и Ольга Васильевна робко поинтересовались, в  чем  дело.  И  тут  на  их
головы упал топор правды. Татьяна арестована, находится  под  следствием,  а
так как  прописана  она  у  матери,  то  именно  сюда  и  пришли  за  сбором
информации.
   - Мы не видели ее почти два года, - бормотали обескураженные женщины.
   Парень кивал головой и внимательно оглядывал комнату.
   Потом им сообщили дату суда - 18 мая. В зале никого не было. Только Ольга
Васильевна, да какой-то здоровенный мужик в кожаном пальто. Ева вновь попала
в клинику и прийти на процесс не смогла.
   Выяснилась картина преступления. Ольга  Васильевна  сидела  ни  жива,  ни
мертва, слушая речи обвинителя и свидетеля. Их Танечка зарабатывала на жизнь
проституцией.  Отвратительное  ремесло,  но  осудить  ее  за  него  было  бы
практически невозможно, если бы она не пошла на  воровство.  Она  стащила  у
клиента,  мужика  в  кожаном  пальто,  кошелек,  золотые  часы  и  перстень.
Предварительно жертву пыталась как следует напоить. Хитрый парень заподозрил
неладное и вылил стакан водки с клофелином в  цветочный  горшок,  а  воровку
сдал в милицию.
   Уже только этих сведений хватило бы, чтоб сойти с ума, но дальше началась
фантасмагория. Бледная, осунувшаяся Таня начала давать показания.
   - Меня ненавидели с самого детства, - вещала  она,  глядя  прямо  в  лицо
судьи, - били, морили голодом, не  давали  учиться,  а  все  потому,  что  я
родилась вне брака. Бабка просто злобой исходила, когда я просила поесть,  а
одежду не покупали никогда. В конце концов я  оказалась  вынуждена  уйти  из
дому.
   Пришлось отправиться на панель, снимала квартиру и кое-как  перебивалась.
Мать ни разу обо мне не вспомнила. Да, я хотела украсть у потерпевшего вещи,
но меня толкнуло на этот  поступок  только  одно  желание:  больше  не  могу
заниматься проституцией, хочу учиться. Продав часы и  кольцо,  я  собиралась
оплатить обучение в институте.
   - Не правда, - выкрикнула Ольга Васильевна и вскочила с места.
   Из ее уст полилась несвязная речь про вранье, двойки в школе и  лень.  Но
выглядело все так, будто злая бабка пытается лить грязь  на  внучку.  Судья,
привыкшая  к  тому,  что  родственники  выставляют  обвиняемых  чуть  ли  не
ангелами, слегка нахмурилась. А Танечка, тяжело вздохнув, спросила:
   - Если они меня так любят, отчего не передали за несколько  месяцев  даже
пачки печенья? Меня сокамерницы из милости подкармливают.
   - А правда, почему вы не отправляли передачи? - поинтересовалась одна  из
народных заседательниц.
   Ольга Васильевна растерялась:
   - Мы не знали, нам не сказали про посылки...
   Судья хмыкнула:
   - Вот уж о чем родственники сразу узнают, так это о продуктах!
   Словом, после таких разборок даже прокурор не смог  потребовать  большого
срока, а потерпевший заявил:
   - Я отказываюсь от всего, перепутал, сам девке часы и  перстень  подарил.
Вот бедолага!
   Судья только вздохнула и, посовещавшись, объявила приговор: год в колонии
общего режима, но, поскольку данная статья попадает под амнистию, освободить
в зале суда.
   Когда Таня, улыбаясь, вышла из клетки,  Ольга  Васильевна  почувствовала,
как кровь бросилась ей в голову. Обезумев,  певица  подскочила  к  внучке  и
отвесила той звонкую пощечину, но не успела старуха  размахнуться  еще  раз,
как на нее налетели милиционеры, скрутили и втолкнули в конвойную.
   Часа два бабка просидела на нарах. Потом  лязгнули  замки,  ее  вывели  и
доставили в кабинет судьи.
   Усталая женщина глянула на Ольгу Васильевну и сказала:
   - Вас отпустят лишь из уважения  к  почтенному  возрасту.  Мой  искренний
совет, попробуйте справиться со своей злобой и наладить контакт с  девочкой.
Нельзя так с ней обращаться.
   - Она врунья, - всхлипнула певица, - наглая врунья, в ее  словах  нет  ни
доли правды.
   - Не знаю, - покачала головой судья. - Вы ведь  и  впрямь  не  передавали
посылок, а сейчас кинулись ее избивать. Я склонна  верить  Татьяне  Митепаш.
Впрочем, я не могу заставить вас  любить  внучку,  но  хотя  бы  не  теряйте
человеческий облик!
   Ольга Васильевна на ватных ногах выбралась на улицу и побрела домой. Там,
выпив валокордин,  она  в  деталях  описала  Еве,  вернувшейся  из  клиники,
происшедшее. Дочь молчала, изредка вскидывая руки к вискам.
   Да что тут было сказать? Приняв две таблетки тазепама,  Ольга  Васильевна
свалилась в кровать и проспала до обеда следующего дня.
   Когда певица проснулась,  часы  показывали  полтретьего.  Теплый  майский
ветерок шевелил занавески раскрытого окна, ласковое солнышко  заглядывало  в
комнату, со двора слышались детские крики. Неожиданно Ольге Васильевне стало
хорошо. Жизнь продолжалась, у нее остались  дочь,  любимые  ученики,  театр,
новые постановки... Татьяну следовало вычеркнуть из жизни, как страшный сон.
   Певица вышла на кухню и, не найдя там дочери, крикнула:
   - Ева!
   В ответ - тишина. Думая, что дочь вышла в магазин, певица толкнула  дверь
ванной. Ева была там, стояла, странно свесив голову набок  и  вытянув  вдоль
тела безвольные руки. Удивленная, Ольга Васильевна спросила:
   - Евочка, ты что делаешь?
   Но дочь молчала. И тут только певица увидала, что ноги дочери не касаются
пола, а тело  держится  на  толстой  бельевой  веревке.  Здесь  же  валялась
записка: "Прости, мама, ухожу навсегда. Ева".
   По факту самоубийства гражданки Митепаш милиция не  открывала  дело.  Все
было ясно, как грабли. Не слишком здоровая женщина  решила  свести  счеты  с
жизнью. Ольга Васильевна перенесла инфаркт, Татьяну она  больше  никогда  не
видела.
   - Как зовут ее отца? - спросила я, когда воцарилось молчание.
   - Он сейчас известный в музыкальном  мире  человек,  -  грустно  заметила
Ольга Васильевна, - Федор Бурлевский.
   Я чуть не упала со стула. Чудны дела твои, господи.

Глава 18

   Информация настолько ошеломила меня, что на обратной дороге я села  не  в
тот состав и очнулась только тогда, когда радио  сказало:  "Конечная,  поезд
дальше не пойдет, просьба освободить вагоны". Перейдя на другую платформу, я
лихорадочно соображала, отчего продюсер ни  слова  не  сказал  о  внебрачной
дочери. И только подъезжая к дому,  успокоилась.  А  почему  он  вообще  был
должен что-то о ней сообщать? Мало ли, у кого какие дети есть?  Речь  у  нас
шла об Антоне, вот Федор и не счел необходимым упоминать о Татьяне.
   Дома  первым  меня  встретил  Морис.  Кот  коротко  мяукнул  и   принялся
внимательно  наблюдать  за  процессом  снятия  пальто.  Прибежавшие   собаки
повиляли хвостами и кинулись  к  сумкам.  В  крайнем  оживлении  псы  начали
тыкаться мордами в пакеты с мясом. Муля с вожделением смотрела на меня,  Ада
безостановочно трясла хвостом, а Рейчел облизывалась.
   - Вы, девочки, корыстные особы, - пробормотала  я,  скидывая  ботинки,  -
думаете только о собственных желудках. Вот Морис - настоящий интеллигент!
   Услыхав свое имя, кот вновь коротко мяукнул.
   Кирюшка купил для него новый ошейник,  тоже  голубой,  с  медальоном,  но
дешевле прежнего, из искусственной кожи, однако Морису он был очень к  лицу,
то есть к морде. Выглядел  кот  настоящим  султаном,  богатым,  спокойным  и
сдержанным. Просто особа царского рода, а не представитель кошачьих.
   На следующее утро, как и вчера, мы ровно в девять сидели  в  конторе.  На
этот раз все оказались в сборе, даже Поповы. Жена опять  притащила  мужа,  и
пахло от него перегаром, но все же господин Попов был в  состоянии  отвечать
на вопросы.
   Нас посадили в большой комнате  за  стол,  и  Зиновий  Павлович  козлиным
тенорком принялся объяснять процедуру:
   - Сейчас пойдем в банк и положим деньги в ячейки.
   - Зачем? - насторожилась Попова.
   - Кладем деньги в ячейки, и ключики получают Федотовы и Николаевы.
   - Почему? - вновь спросила Попова. - Почему им дают ключи от денег?
   - Объясняю, - вздохнул Зиновий Павлович,  -  Федотовы  приносят  двадцать
пять тысяч, чтобы купить двухкомнатную, из которой выезжают Николаевы...
   - Извините, - робко встряла худенькая женщина, -  но  среди  нас  нет  ни
Федотовых, ни Николаевых...
   Зиновий Павлович задумчиво окинул всех