азетчики,  в  основном  дамы.  Под
предлогом интервью женщины усаживались в кресло, и Витя, щелкая ножницами  и
манипулируя расческами, рассказывал о себе, сооружая на голове у журналисток
прически.
   Четыре года назад, зимой, Виктор отдыхал у телевизора после  напряженного
дня.  Неожиданный  звонок  в  дверь  заставил  его  вздрогнуть.  Чертыхаясь,
парикмахер открыл и обомлел. На пороге, улыбаясь, с грязным пакетом в  руках
стояла Раиса Петровна.
   - Не признал маму? - спросила  она.  -  Что  же  ты,  Витька,  загордился
совсем, о родне не вспоминаешь.
   Витя,  считавший  своей  матерью  директрису  детдома   Ольгу   Петровну,
поморщился, но сказал:
   - Проходи.
   Раиса Петровна ввинтилась в прихожую, стащила  боты,  потертое  пальто  и
принялась ахать.
   - Богато живешь, сынок, ну и мебель, а картины, а пол блестит!
   Следом  полились  жалобы.  Крыша  прохудилась,  корова   подохла,   дрова
кончились...
   -  Сколько?  -  спросил  Витя,  понимая,  что  иначе  от  попрошайки   не
отделаться.
   - А сколько не жаль? - быстро сказала Раиса Петровна.
   По своей крестьянской  хитрости  она  боялась  назвать  сумму,  чтобы  не
продешевить.
   Витя вытащил портмоне, отсчитал  несколько  бумажек  и  сунул  Раисе.  Та
быстро запихнула деньги в носовой платок и принялась рассказывать  о  плохом
здоровье. Витя весь извелся, поджидая, пока назойливая посетительница уйдет.
   Дней через десять вновь  объявились  гости.  На  этот  раз  старший  брат
Василий, надевший ради  визита  в  город  невероятный  двубортный  костюм  с
обтрепанными рукавами.
   - Здорово, братуха,  -  заорал  он  с  порога,  пытаясь  обнять  Витю,  -
давненько не видались, давай со свиданьицем.
   И он вытащил из кармана бутылку дешевой водки. Пришлось приглашать мужика
на кухню, выставлять  на  стол  угощение.  Виктор,  на  дух  не  переносящий
спиртное, только пригубил омерзительно воняющее сивухой пойло, все остальное
выхлебал Василий. Как все алкоголики,  братец  моментально  пьянел  и  терял
человеческий образ.
   Утром Таисия поманила мужа в ванную. Супруг вошел  туда  и  ахнул.  Милый
брат, очевидно, никогда не видавший биде, использовал его вместо унитаза.
   - Я за ним говно выносить не стану, - отрезала Тая и сунула супружнику  в
руки тряпку, - твои родственнички, тебе и убирать!
   От алкоголика удалось избавиться, только сунув ему несколько бумажек.  Но
на этом ужас не закончился. "Любимые" родственники начали без конца наезжать
в Москву с жалобами и просьбами. Таисия терпела, терпела, но однажды,  когда
весной Раиса Петровна явилась с очередным  требованием  денег,  невестка  не
выдержала. Вышвырнув на лестницу пакет с подгнившими яблочками, Тая заорала:
   - Вы от него официально отказались, Витька вам больше не сын,  пошла  вон
отсюда, побирушка проклятая.
   - Тише, тише, - замахала руками свекровь, - незачем  нам  свариться,  дай
только копеечку.
   Но Таисия не на шутку разозлилась.  Она  ухватила  свекровь  за  плечи  и
пинком вытолкала ту за дверь. Невестка ничего не  боялась,  Виктор  уехал  в
Будапешт на конкурс парикмахеров и не мог защитить Раису.
   После  этого  случая  визиты  прекратились,  зато  пошли   письма.   Тая,
встававшая рано, чтобы прогулять собаку, частенько вытаскивала из  почтового
ящика мятые конверты.  Послания  тут  же  отправлялись  в  мусоропровод,  до
Виктора они не доходили, жена не хотела волновать мужа.
   Вскоре поток корреспонденции иссяк, и Таисия немного  успокоилась.  Вновь
занервничала она несколько лет тому назад, в ноябре.  Придя  с  работы,  Тая
нашла на кухне Витю и молоденькую девушку.
   - Сестра моя, Ксюша,  -  пояснил  супруг,  -  поступила  в  экономическую
академию, в гости вот заглянула.
   Женщина окинула новую родственницу взглядом.  Студентка  не  походила  на
алкоголичку и выглядела аккуратно. Но ее одежда была крайне дешевой, обувь -
проще некуда, к тому же болезненная  худоба  без  слов  свидетельствовала  о
недоедании. Дождавшись, пока Виктор уйдет на лестницу курить,  Таисия  резко
спросила:
   - Тебе небось денег надо?
   - Ну, вообще-то, - растерялась Ксюша, - только в долг, заработаю и отдам.
Тая вытащила банкноты и велела:
   - Можешь взять, но только учти, больше не приходи,  Витя  не  станет  вам
помогать, цыганам бессовестным. Бросили его  сначала  в  больнице,  потом  в
детдоме, а теперь обрадовались, упыри.
   Ксюша молча встала и пошла в прихожую. Ассигнации она оставила на  столе.
С тех пор больше Таисия девушку не  видела.  Но  у  Виктора  была  еще  одна
встреча с ней полтора года назад. Его затащили на презентацию нового альбома
Алисы Сон. Алиса была  одной  из  клиенток  Виктора,  крайне  капризной,  но
денежной. Отказываться показалось не с руки. Первый,  кого  он  увидел,  был
известный  продюсер  Федор  Бурлевский  с  дамой.  На  девушке   красовалось
роскошное  вечернее  платье,  дорогое,  но  безвкусное.  Молоденькое  личико
покрывал толстый слой косметики,  из  волос  чьи-то  умелые  руки  соорудили
невероятную прическу, а  на  носу  сидели  элегантные  очки  с  затемненными
стеклами.
   Виктор удивился до крайности, когда услыхал,  что  девчонку  зовут  Ксюша
Федина. Так ее окликал Бурлевский, именно называя и фамилию - Ксения Федина.
Виктор принялся исподтишка наблюдать за девчонкой, гадая: это его сестра или
однофамилица. Возраст вроде совпадал, но волосы были другого  цвета  и  лицо
густо-густо накрашено.
   Впрочем, как парикмахер,  он  великолепно  понимал,  что  шевелюру  можно
изменить за полчаса. Весь вечер Виктор терялся в догадках, но  с  Бурлевским
он не был хорошо знаком, а Ксюша мило всем улыбалась, и в ее лице ничего  не
менялось, когда взгляд фокусировался на стилисте. В конце концов  он  совсем
было собрался подойти к девушке, но тут Бурлевский крикнул:
   - Дорогая Ксения Федина, пора!
   Ксюта одарила всех улыбкой. Виктор машинально отметил, что прежде плохие,
неровные  и  желтоватые  зубы  сестры  сейчас  радовали  глаз  белизной.   В
голливудский оскал было вложено немало средств.
   - И больше вы не встречались? - спросила я, когда Виктор замолчал.
   - Нет, - покачал головой мужчина, - ни разу.
   - И слава  богу,  -  добавила  Таисия,  -  нам  такие  родственнички  без
надобности, что богатые, что бедные... Одинаково противные.  И  вообще,  где
они были, когда Витюша в больнице гнил, а потом в детдоме по  ночам  плакал!
Никто не приехал, гостинчик не привез, вычеркнули из жизни, и все.
   - Ну, Ксюша, предположим, совсем маленькая была, - попробовал  встать  на
защиту сестры брат.
   - Да удаленькая, - не успокаивалась Таисия, -  как  деньги  понадобились,
живо прилетела...
   Домой  я  ехала  грустная.  Подчас  родственники  бывают  друг  к   другу
безжалостны. Братья и  сестры  могут  переругаться  до  полусмерти,  пытаясь
делить  наследство,  бросают  родных  в  трудной  ситуации...  Стоит  только
вспомнить, как обошлись жена и дочь с Олегом  Яковлевичем  Писемским,  когда
тот  попал  в  тюрьму.  Со  спокойной  душой  отказались  от  мужа  и  отца.
Неудивительно, что теперь, став обеспеченным, мужик не хочет иметь с прежней
семьей ничего общего. На память пришел мой собственный экс-супруг Михаил  и,
чтобы выбросить из головы тягостные мысли, я  купила  на  лотке  новехонькую
Дашкову и с упоением погрузилась в увлекательное чтение.

Глава 11

   Дома никого не было. На холодильнике висела записка: "Лампа,  отправились
за подарками".  Внизу  было  приписано  другим  почерком:  "Мать  вызвали  в
больницу". Все понятно, дети решили готовиться к Новому году.  Праздник  уже
не за горами, и следует подумать о презентах. Неплохо бы и мне включиться  в
предпраздничную суету. Встречать собираемся дома, в узком кругу,  ну  Володя
придет, больше никого не ждем...
   Хорошо бы слегка убраться. Полная энтузиазма, я влезла в старый  Сережкин
спортивный костюм и принялась стаскивать с полочки в кухне статуэтки. Катюша
собирает  гжель,  и  бело-синие  фигурки,  чайнички,   сахарницы   вкупе   с
медовницами да кружечками  просто  заполонили  кухню.  Пользоваться  ими  по
прямому назначению она не дает, поэтому коллекция медленно покрывается пылью
и жирным налетом. У меня давно чесались руки добраться до  грязной  красоты,
но  Катерина  кричит  как  ненормальная,  когда  кто-нибудь  приближается  к
полочкам.
   - Не троньте, разобьете! Сама помою.
   Но ей катастрофически  некогда,  и  сегодня  очень  удачный  день,  чтобы
навести чистоту.
   Минуты через две мне надоело носить вазочки и масленки по одной в ванную.
Я взяла наволочку и  аккуратно  принялась  складывать  туда  посуду.  Сейчас
осторожно оттащу все разом...
   Вдруг за спиной прогремел голос:
   - А ну, паскуда, руки за голову и слазь с табуретки.
   От неожиданности мои ладони разжались, и прехорошенький  самоварчик  упал
на пол. На пороге кухни стояло несколько милиционеров,  их  хмурые  лица  не
предвещали ничего хорошего.
   - Кто вы? - залепетала я, пытаясь удержаться на шаткой табуретке.  -  Как
сюда попали?
   - Ну и наглая, - буркнул один.
   - Облом у тебя вышел, - добавил второй, - квартирка на пульт  подключена,
собирайся в отделение.
   - Фу, - вздохнула я, - все в порядке, ребята, я живу тут,  просто  забыла
охрану снять, когда вошла.
   - А зачем посуду в мешок складываешь? - поинтересовался один, рыжеволосый
и конопатый.
   - Решила вымыть.
   - Ага, - хихикнул другой, толстый и довольно неуклюжий, - надо  же  такой
дурой быть, красивые, дорогие вещи в мешке до ванной тащить.
   - Паспорт предъявите, - велел рыжий.
   - Видите ли, его нет.
   - Да? - издевательски спросил толстяк. - Дома документики не держим?
   - Я развелась с мужем и обратилась в паспортный стол с просьбой  обменять
паспорт.
   - Имя, отчество, фамилия, - велел рыжий.
   - Романова Евлампия Андреевна. Мент схватил телефон и велел:
   - Ну-ка быстренько справочку на Евлампию...
   - Стойте, стойте, - завопила я, - по документам я - Ефросинья.
   - С ума сойти, - вспылил толстяк, - ты нас  совсем  за  идиотов  держишь!
Стоишь на кухне с мешком дорогой посуды, документов не имеешь и собственного
имени не помнишь! Слезай, пока по-хорошему разговариваем!
   Вздохнув, я слезла с табуретки и покорно дала себя увести.  Скоро  явится
Катя, прибегут дети, и недоразумение  выяснится.  Все  равно  мне  никто  не
поверит,  хотя  я  говорю  чистую  правду.  Не  так  давно  Сережка   принес
французскую кинокомедию, и мы обхохотались, глядя  на  злоключения  главного
героя. Он ждал гостей, поставил в духовку утку, завел таймер на  полвосьмого
и поехал в магазин за вином. Как на грех, из близлежащего цирка сбежал  слон
и сел на крышу его малолитражки, посидел несколько секунд и убежал, а парень
остался в изуродованном автомобиле. Приехали спасатели, достают  несчастного
и спрашивают:
   - Как вы так разбили машину? Водитель преспокойно отвечает:
   - На крышу сел слон.
   Дело  происходило  в  центре  Парижа,  и   спасатели   тут   же   вызвали
психиатрическую перевозку. Бедный мужик отбивается, кричит:
   - Отпустите, сейчас утка позвонит в полвосьмого...
   Но никто ему не поверил, а ведь он твердил святую правду. И слон сидел, и
утка звонила...
   В отделении меня затолкали в пустой обезьянник. Минуты текли  томительно,
наконец в конце коридора раздался раздраженный Катин голос:
   - Немедленно отдавайте Лампу.
   - Мы не брали у вас никакой лампы, - отвечал мужчина.
   - Евлампию отпускайте, - велела Катя.
   - Но она была без документов, в грязном костюме, с мешком посуды, да  еще
в квартире  с  неотключенной  сигнализацией,  -  оправдывался  некто,  гремя
ключами.
   - Безобразие, - выкрикивала Катерина, - по-вашему выходит,  ей  следовало
на кухне в бальном платье топтаться!
   - Ну документов-то нет, - продолжал оправдываться мужик.
   Дверь распахнулась, Катерина влетела в холодную комнату  и,  увидев  меня
сидящей на полу в углу, всплеснула руками:
   - Ну не свиньи ли! Даже стула нет! У вас что, люди  вот  так  и  проводят
время в грязи?
   Милиционер хмыкнул, но ничего не сказал. Я кряхтя  поднялась  на  ноги  и
примирительно заметила:
   - Ладно, не кипятись, они выполняли свой долг, а если бы и впрямь воровка
попалась.
   - Уж больно ты  добрая,  -  шипела  Катерина,  волоча  меня  за  руку  по
коридору.
   Возле дежурного она притормозила и велела:
   - А ну быстро доставайте машину! Привезли сюда  ни  в  чем  не  повинного
человека зимой в одном тонюсеньком костюме, как она теперь домой пойдет,  по
морозу, голая!
   Дежурный поднял голову и вежливо сказал:
   - Ну, положим, я никого не привозил, а машин нет.
   - Черт-те что, - продолжала кипеть подруга.
   - Катюня, ты такси поймай, - посоветовала я, - а я здесь посижу пока.
   Катюша выскочила на улицу, хлопнув дверью так,  что  с  потолка  на  стол
посыпалась штукатурка. В коридор  ворвался  холодный  декабрьский  ветер.  Я
поежилась и попросила дежурного:
   - Сейчас Катя вернется, скажите ей, что я сижу  вон  там,  на  стульях  у
кабинета, а то у двери холодно.
   Лейтенант кивнул.  Я  пошла  вглубь  и  устроилась  на  твердом  и  жутко
неудобном сиденье. Очень не люблю тосковать просто так на одном  месте,  без
дела.
   Внезапно по коридору с  топотом  понеслись  милиционеры,  они  влетели  в
расположенный передо мной кабинет, и оттуда послышались крики, стук и звон.
   Не успела я испугаться, как  дверь  распахнулась,  и  менты  выволокли  в
коридор  парня.  Лицо  несчастного  покрывали  ссадины,  из  разбитой   губы
тоненькой струйкой стекала кровь.
   Молодой человек упирался что было сил и кричал:
   - Пустите, сволочи, гады, дряни, пустите, менты позорные! Не убивал я ее,
не убивал...
   Конвойные сопя пытались справиться с юношей.  Но  худощавый  арестованный
оказался неожиданно сильным и вертким. Он ужом извивался в  руках  державших
его людей и вопил на одной ноте:
   - Не убивал, не убивал... Потом его глаза сфокусировались на  мне,  и  он
перешел на визг:
   -  Скажите  немедленно  моему  отцу,   Федору   Бурлевскому,   немедленно
скажите... Здесь издеваются, смотрите, что со мной сделали, телефон...
   И он принялся выкрикивать цифры. Один  из  милиционеров  довольно  сильно
пнул несчастного.
   - Не смейте его бить! - возмутилась я.
   Но менты не обратили на меня никакого внимания. На помощь к ним подбежали
несколько человек в штатском и быстро-быстро  поволокли  рыдающего  парня  в
глубь отделения. Послышался лязг замка, я уставилась на  капли  крови,  ярко
выделявшиеся на светлом линолеуме.
   - Неприятная сцена, - раздался голос. Возле кабинета  стоял  мужчина  лет
сорока, тот самый, что выпускал меня из обезьянника.
   - Да уж, - вздохнула я, -  порядки  тут  у  вас,  однако.  То  невиновную
женщину арестовываете, то заключенного бьете.
   Мужчина сел возле меня и вытащил сигареты.
   - Разрешите?
   Скажите, какой джентльмен! Я кивнула.
   - Меня зовут Илья Николаевич, - представился он.
   - Очень приятно, Евлампия Андреевна.
   - Так вот, уважаемая Евлампия Андреевна, вас никто не арестовывал.
   - Как это?
   - Просто задержали для выяснения личности, и я  приношу  свои  извинения.
Попытайтесь понять, нашими сотрудниками руководили лучшие чувства.
   - Да уж, хорошо, хоть не поколотили, как этого несчастного заключенного.
   - Во-первых,  он  не  заключенный,  а  подследственный,  -  пояснил  Илья
Николаевич, - во-вторых, он  убил  молодую  женщину  с  особой  жестокостью,
просто перерезал горло, как барану, а  в-третьих,  никто  его  не  бил.  Сам
ударился мордой о стол, пьян был, ничего не помнит!
   Я  усмехнулась,  слова  об  "унтер-офицерской  жене,  которая  сама  себя
высекла" были мне хорошо знакомы с детства.
   - Он правда сын Бурлевского?
   - К сожалению, - вздохнул Илья Николаевич.
   - Лампа, - завопила Катерина, - машина ждет.
   Я побежала на зов, судорожно повторяя про себя телефон, который выкрикнул
парень.
   Дома первым делом я стянула воняющий чем-то кислым костюм и, надев халат,
вышла на кухню. Там пила чай довольно полная девушка с красивыми  белокурыми
волосами.
   - Вот, - велела Катюша, - знакомься, это Валентина, впрочем, можно  звать
ее просто Тина. Поживет пока у нас недельку-другую.
   Тина подняла большие томные карие глаза  и  улыбнулась.  Обычно  люди  от
улыбки хорошеют, но эта девушка стала похожа на гиену. Круглые щеки,  тонкие
губы и довольно большие уши. Мне она сразу не  понравилась.  Интересно,  кто
такая?
   Желая узнать подробности, я вошла в спальню к ребятам и спросила у Юли:
   - Кого к нашему берегу прибило? Девушка вздохнула.
   - Понятия не имею! Катерина привела ее с собой.
   Подробности мы  узнали  только  около  полуночи,  когда  гостья  спокойно
заснула.
   - Тина отправилась  в  Москву  на  заработки  из  Кашинска,  -  принялась
разъяснять Катюша, - нанялась делать ремонт, и тут ей стало плохо.
   - Она строитель? - поинтересовалась Юля.
   - Нет, учительница младших классов. Только в Кашинске безработица, вот ее
подруги и подбили обои клеить.
   - Странно, - протянул Сережка, - раз больная, чего поехала.
   - А она не знала о болезни, - бестолково объясняла  Катя,  -  первый  раз
приступ случился. Мы оказали помощь, но идти ей некуда. Подружки уже уехали,
родственников или знакомых в Москве нет.
   - Пусть домой отправляется, купим билет, - влез Кирюшка.
   - Ты бы спать шел, - велела Юля.
   - Обязательно купим билет, - кивнула Катя, - только она еще очень слабая,
может не доехать. Пусть недельку у нас поживет.
   - Катя в своем репертуаре, -  фыркнула  Юля,  -  надеюсь  эта  убогая  не
задержится у нас на год, как баба Маня, которую ты тоже на пару  деньков  из
жалости приволокла.
   - Еще Зина, которая все время после завтрака громко рыгала  и  в  туалете
воду не спускала, - вздохнул Сережка.
   - А Наташа, - захихикал Кирюшка, - помните Наташу?
   - Еще бы, - прошипела Юлечка, - как не  помнить!  Бегала  по  коридору  в
одном халатике до пупа и перед Сережкой голым задом вертела!
   Я промолчала. Между прочим, меня Катя тоже подобрала на улице,  когда  я,
желая покончить с собой, прыгнула под ее "Жигули". Так что не имею  никакого
морального права осуждать других. Хотя упитанная, даже толстая  Валентина  с
деланно сладкой улыбкой мне совершенно не понравилась.
   В понедельник, когда все разбежались, я заглянула в комнату к гостье.  Та
мирно спала, выставив из-под одеяла не слишком чистую ногу.
   На кухне было тепло, собаки и кошки толкались возле плиты, ожидая раздачи
завтрака. Быстренько накормив и тех и других, я посмотрела на часы - девять.
Модный продюсер, наверное,  мирно  почивает  в  кроватке...  Делать  нечего,
придется разбудить. Но в трубке неожиданно прозвучал бодрый голос:
   - Слушаю.
   - Господин Бурлевский?
   - Да.
   - У меня есть сообщение от вашего сына.
   - Говорите.
   - Желательно при личной встрече.
   - Приезжайте, Орликов переулок, до одиннадцати успеете?
   - Обязательно.
   Бурлевский мигом отключился, я бросилась одеваться. Потом окинула  глазом
мойку, забитую доверху грязной  посудой,  и  написала  записку:  "Валентина,
будьте добры, уберите на кухне!"
   Орликов переулок находится недалеко от станции  метро  "Красные  ворота".
Когда-то она называлась по-другому  -  "Лермонтовская".  Интересно,  чем  не
угодил великий поэт новым властям? Походив немного по кривым старомосковским
улочкам, я неожиданно вышла на  нужный  дом,  большой,  явно  построенный  в
начале века. В подъезде - невероятная красота.  Прямо  от  дверей  вверх  по
широкой, похоже, мраморной лестнице идет  красная  дорожка.  У  ее  подножия
высятся кадки с пальмами, сбоку -  стол,  за  которым  сидит  безукоризненно
одетый парень. Серый костюм, светлая сорочка,  подобранный  в  тон  галстук,
лацкан украшает значок "Студия ФеБу".
   Значит, Бурлевский дал мне адрес офиса, а не квартиры.
   - Вы к кому? - крайне вежливо, но настороженно пои