хватила трубку.
   - Это ты? - раздался высокий нервный голос. - Ты?
   - Я, - машинально ответил мой язык.
   - Умоляю,  -  зачастила  женщина,  слегка  задыхаясь,  -  умоляю,  скорей
приезжай, при тебе он побоится.
   - Куда и зачем? - оторопела я.
   - Послушай, - бормотала  невидимая  собеседница,  глотая  от  возбуждения
слова, - ты ведь не бросишь меня  одну,  скорей,  умоляю.  Во  дворе  машина
паркуется, наверное, это он... Ну  Анечка,  прийди,  дорогая,  он  же  убьет
меня...
   - Вы не туда попали, - сказала я.
   Трубка моментально противно запищала. Я положила ее на рычаг и  взглянула
на часы - половина шестого. Сон пропал, мопсихи  сидели  на  диване,  тараща
круглые глаза. Я невольно поежилась, и тут телефон затрезвонил вновь.
   - Анечка, дорогая, - забубнил тот же голос, - скорей...
   - Вы опять попали ко мне... Вновь раздался  противный  писк.  Но  едва  я
положила трубку, как раздалась трель.
   - Господи, - воскликнул тот же голос, - ну что же происходит!  Ну  почему
меня все время с вами соединяют! Боже, он сейчас войдет!
   - Успокойтесь, пожалуйста, - попробовала я образумить припадочную тетку.
   Ее слова о близкой смерти совершенно не испугали меня. Скорей всего  дама
- истеричка, обычная бытовая кликуша. Если бы кто-то на самом деле ломился к
ней в квартиру с желанием убить, от тетки бы уже мокрого места не  осталось.
У Кати есть такая больная - Нина Кочеткова. Чуть  заболит  голова,  как  она
принимается трезвонить с диким воплем: "Погибаю, спасите".
   Ее не волнует, что на дворе ночь  или  праздничный  вечер,  Катя  обязана
ехать спасать припадочную, иначе телефон раскалится добела.
   - Господи, - бормотала невидимая собеседница, - ну что мне делать?
   - Давайте я позвоню этой вашей Ане, может, меня соединит, - предложила я.
   - Да, да, да, - закричала женщина, - пишите телефон, да скажите,  что  он
сейчас меня убьет.
   - Как вас зовут?
   - Да какая разница?
   - Интересное дело, - возмутилась я, - я должна, по-вашему, сообщить  этой
Ане, что кто-то кого-то убьет? А как она догадается, что речь идет именно  о
вас?
   - Дана, меня зовут Лана, - выкрикнула тетка и бросила трубку.
   Я поглядела  на  бумажку.  Номер  почти  такой  же,  как  у  нас,  только
заканчивается не на семь, а на шесть.
   Незнакомая Аня, естественно, мирно спала в этот ранний час. Мерные  гудки
равнодушно неслись из трубки. На  двадцатом  я  отсоединилась.  Многие  люди
выключают на ночь телефон, не хотят, чтобы их  будили  звонками  среди  сна.
Наверное, Аня из таких.
   Может, и мне вытащить вилку из розетки да забыть  о  происшедшем?  Но  не
успела я  подняться,  как  аппарат  вновь  зазвенел.  Проклиная  собственное
малодушие, я подняла трубку и безнадежно спросила:
   - Лана? Аня не  отвечает.  Наверное,  вам  лучше  позвонить  ей  попозже,
где-нибудь около восьми...
   В трубке кто-то прерывисто всхлипывал. То ли Дана плакала, то ли на линии
были помехи. Наконец до моего уха долетел слабый голос:
   - Все, он ушел, умоляю, прошу... Я обозлилась вконец:
   - Вот видите, он ушел, вы живы, ложитесь спокойно  спать,  да  и  мне  не
мешало доспать. Утром позвоните на телефонную станцию и скажите...
   - Умираю, - прошелестел голос, - он убил, умоляю, придите сюда,  не  хочу
лежать одна, Христа ради...
   Слова долетали, словно сквозь вату, женщина  говорила  размеренно,  будто
робот. Потом из трубки послышались стоны и нечто, больше всего  напоминающее
поскуливание. Я опять глянула на часы - шесть. Нет, уснуть точно не удастся.
   - Какой у вас телефон?
   Но Лана, очевидно, не поняла, потому что забормотала:
   - Селезневский проезд, 15, квартира 42. Ба, да это соседний с нами дом!
   - Сейчас приду, - пообещала я, сбрасывая одеяло. Ну  если  у  этой  тетки
просто истерический припадок, мало ей не покажется. Виданное  ли  это  дело,
трезвонить посреди ночи и не давать людям спокойно спать!
   Полная злобы, я влезла в джинсы, свитер, надела пуховик  и,  подобравшись
на цыпочках к двери, стала осторожно поворачивать ключ. Домашним  можно  еще
целый час поспать, я успею вернуться, вот только опрокину ведро ледяной воды
на голову наглой истерички. Ключ, звякнув, упал на пол. Я вздрогнула. Только
не хватает разбудить детей. Но в доме стояла  сонная  тишина.  Даже  собаки,
моментально прибегающие на звук открывающейся двери в надежде на то, что  их
возьмут прогуляться, мирно дрыхли на диване в гостиной.
   Я вышла из подъезда и поежилась. Еще не  рассвело,  темное  небо  усыпали
яркие, какие-то ненастоящие звезды. Стоял дикий холод, градусов тридцать  не
меньше, и, пока я бежала к соседней блочной башне, под ногами громко хрустел
снег. Ощущение было такое, словно идешь по крошащимся осколкам.
   Дом с виду походил на наш, как близнец. Но внутри поджидал меня сюрприз -
оказались отключенными лифты, оба сразу. Я чертыхнулась, у нас  из  экономии
вырубают  только  один,  причем  пассажирский.  Всем  ведь   понятно:   если
понадобится, не дай бог, тащить в "Скорую помощь" носилки с  больным,  то  с
12-го этажа это не так просто сделать. Но здесь, очевидно, никто  не  боялся
заболеть. Прикинув, что сорок вторая квартира скорей всего на седьмом этаже,
я, отдуваясь, полезла вверх. Лестница выглядела  чистой,  но,  может,  такое
впечатление складывалось  потому,  что  ее  освещали  тусклые,  едва  ли  не
двадцатипятиваттные лампочки. Стояла гробовая тишина, ни малейшего звука  не
долетало до слуха. Где-то на третьем этаже мне стало страшно и, пожалев, что
ввязалась в эту  историю,  я  побежала  по  ступенькам.  Но  моя  физическая
подготовка оставляет желать  лучшего,  поэтому  на  пятом,  задохнувшись,  я
притормозила и оставшийся путь проделала  медленно,  предвкушая,  что  скажу
незнакомой Лане.
   Дверь сорок второй квартиры выделялась на фоне  других.  Обитая  красивой
зеленой кожей, она выглядела дорого и щеголевато. А вместо  обычного  звонка
красовалась выполненная из непонятного материала собачья морда. Жуткий китч!
Кирюшка недавно  увидел  эту  штуку  на  рынке  и  долго  просил  установить
"собачку" у нас дома. Я еще тогда подумала - неужели есть человек, способный
купить подобный мрак? Оказывается, есть!
   Нажав на "нос", я послушала хриплую трель,  призванную  имитировать  лай.
Дана не спешила открывать  дверь.  "Лай"  стих.  Я  повторила  операцию.  Но
истеричка не торопилась. Обозлившись, я дернула за ручку. Видали нахалку! Не
дала мне поспать, а сама  преспокойненько  задрыхла!  Я  хорошо  знаю  таких
припадочных! Небось, устала комедию  ломать  и  рухнула  в  объятия  Морфея,
совершенно не ожидая, что такая дура, как я, примчится ее спасать!
   Дверь неожиданно без скрипа приотворилась. Ну и прекрасно, сейчас ей мало
не покажется! Нарочно громко топая сапожищами, я влетела в темную прихожую и
заорала:
   - Лана, вы где?
   В ответ раздался едва различимый стон. Я ринулась на  звук.  В  небольшой
комнате на кровати лежала женщина. Спальня без слов рассказала о  хозяйке  -
хорошо  обеспеченна  и  одинока.  Постель  застелена   кокетливыми   желтыми
шелковыми простынями, повсюду рюшечки,  бантики,  кружавчики,  искусственный
мех  и  розовые  оборочки.   Сама   Дана   была   облачена   в   невероятную
красно-оранжево-черную пижаму из тех, что  за  бешеные  деньги  продаются  в
специализированных магазинах белья. Подходящий  прикид  для  истерички,  как
правило, это "тонко чувствующие и художественные  натуры".  Я  открыла  было
рот, чтобы выплеснуть благородное негодование, но тут  же  осеклась.  Может,
незнакомка и припадочная, но сейчас ей явно было плохо. Синеватая  бледность
заливала  лицо,  капли  пота  покрывали  лоб.  На  одеяле  валялась   трубка
радиотелефона. Я набрала "03".
   На двадцатом гудке я вся искрилась злобой.
   Это только в кино все сломя голову кидаются  к  носилкам,  где  испускает
последний вздох больной, в жизни  же  никто  даже  пошевелиться  не  желает.
Наконец безликий голос сообщил:
   - "Скорая" слушает.
   - Пожалуйста, пришлите врача, женщине плохо.
   - Возраст? - равнодушно поинтересовалась трубка.
   Более дурацкого вопроса и придумать нельзя. Впрочем, понятно, почему  его
задают первым. Если, к  примеру,  узнают,  что  заболела  восьмидесятилетняя
старушка, спешить не станут. Бросив мимолетный взгляд на Лану, я ответила:
   - Сорок пять.
   - Что с ней?
   - Не знаю, она без сознания.
   - Боли есть?
   - Не знаю, вроде нет.
   - Адрес.
   Я быстро продиктовала название улицы.
   - Кто вызывает?
   - Соседка.
   - Ждите, - без всяких эмоций оповестила диспетчерша и отсоединилась.
   Я с  тревогой  посмотрела  на  больную.  Внезапно  она  открыла  глаза  и
пробормотала:
   - Анечка, ты пришла!
   Я не стала ее разубеждать и подтвердила:
   - Пришла, пришла, сейчас врач приедет. Лана как-то странно  всхрапнула  и
почти неразборчиво забормотала:
   - Подделка, подделка, искал...
   - Все, лежи тихо, - успокоила я ее, бросая взгляд на часы.
   Ну где же "Скорая"? Так и умереть можно, не дождавшись помощи.
   Лана беспокойно зашевелилась.
   - Лежи смирно, - велела  я.  Но  женщина,  словно  заигранная  пластинка,
повторяла:
   - Подделка, подделка...
   - Хорошо, хорошо, подделка, - попробовала  я  ее  утешить,  -  не  бойся,
сейчас медицина прикатит. Что у тебя болит?
   Но Лана замолчала, потом вновь всхрапнула и неожиданно  громко  и  сильно
вскрикнула:
   - Он мне не поверил, все искал, искал, но нету...
   - Хорошо, хорошо, - решила я успокоить женщину.
   - Ты веришь?
   - Конечно.
   - Тогда расскажи всем, что он меня убил! -  страстно  выкрикнула  Лана  и
откинулась на подушку.
   Лицо ее страшно задергалось, рот с усилием  сделал  вдох,  но  выдоха  не
последовало. Глаза уставились в одну точку, руки  неожиданно  вытянулись.  Я
перепугалась окончательно, но минуты текли и текли, миновало четверть  часа,
и тут прозвенел резкий звонок. Громыхая  железными  ящиками,  двое  довольно
молодых мужчин вошли в комнату и, глянув на Лану, разом вздохнули.
   - Надо же, - вздохнул один, - под самый конец смены.
   - Еще б полчаса и спокойненько домой ушли, - добавил второй.
   Первый вытащил какие-то бланки. Второй нагнулся над Ланой и велел мне:
   - Дайте полотенце, похуже, чтобы не жалко было выбросить.
   Ничего не понимая, я пошла в ванную, сдернула с крючка  розовую  махру  и
отдала фельдшеру. Тот зачем-то засунул полотенце Лане между ног.
   - Вы что, гинекологический осмотр производить собрались? - удивилась я.
   Доктор вздохнул, накапал в стаканчик коричневую  жидкость  и,  протягивая
мне резко пахнущую емкость, спокойно пояснил:
   - Белье испачкается, вам потом выбросить придется.
   - Почему? - не поняла я, крайне удивленная,  что  они  даже  не  пытаются
оказать больной помощь.
   - Потому, - ответил врач, накручивая телефон,  -  после  смерти  сфинктры
расслабляются, и содержимое мочевого пузыря и прямой кишки...
   Он не договорил и крикнул в трубку:
   - Алло, "Скорая", экипаж пятнадцатый, высылайте своих, у нас  труп.  Нет,
до приезда. Я стояла, плохо соображая, что происходит.
   - Фамилия? - спросил доктор.
   - Моя?
   - Нет, умершей.
   - Не знаю. Врач хмыкнул.
   - Ладно, имя и возраст.
   - Лана, а сколько лет, понятия не имею.  Терапевт  окинул  меня  холодным
взглядом и поинтересовался:
   - А вы, собственно, кто такая?
   Я замялась, ну как объяснить ему  суть?  Рассказать,  как  мне  позвонила
ночью незнакомая женщина, а я побежала на зов? Лучше поступлю проще:
   - Соседка.
   -  Соседка-беседка,  -  присвистнул  фельдшер,   -   давайте   быстренько
документики поищем. Небось паспорт лежит в письменном столе или  в  шкафу  с
бельем.
   Он оказался прав. В соседней комнате, в баре, на стеклянной полке  стояла
небольшая коробочка.  Сверху  лежала  бордовая  книжечка.  Я  открыла  ее  -
Светлана Родионовна Ломакина, 1952 года рождения.
   - На  сердце  не  жаловалась?  -  поинтересовался  врач,  бодро  заполняя
бумажки, - может, стенокардией страдала?
   - Я плохо ее знала, - промямлила я.
   - Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не  скажу,  -  пробубнил
фельдшер, связывая бинтом запястья несчастной.
   Потом он вытащил небольшой кусок оранжевой  медицинской  клеенки,  быстро
написал  на  ней  печатными  буквами  "Ломакина"   и   начал,   насвистывая,
привязывать бирку к ноге усопшей. Мне стало дурно от его выверенно деловитых
движений. Парень работал как автомат, никаких чувств не  отразилось  на  его
лице, словно перед ним была  не  умершая  женщина,  а  сломанная  табуретка.
Впрочем, разлетевшаяся мебель скорей  всего  вызвала  бы  у  него  гнев  или
злость, во всяком случае, хоть какие-нибудь эмоции.
   - Ладушки, - сообщил врач, - ждите, сейчас приедет милиция.
   - Зачем?
   - Так положено в случае смерти в  отсутствие  медицинского  работника,  -
сообщил мужик, сгребая бумажки.
   Они двинулись к двери.
   - Эй, погодите, - крикнула я, - а тело?
   - Мы не возим мертвяков, - пояснил фельдшер, - приедет патруль, вот с ним
и разбирайтесь. То  ли  в  судебный  заберут,  то  ли  на  общих  основаниях
отправят. Ждите.
   - Одна, с трупом? - обомлела я.
   - Ну и что? - обозлился доктор.  -  Живых  надо  бояться,  а  от  мертвых
никакого вреда, тихие они и незлобивые.
   Звякнув напоследок железными ящичками, они  исчезли  на  лестнице.  Опять
воцарилась былая тишина, но уже не такая полная,  как  полчаса  тому  назад.
Ожил лифт,  я  услышала,  как  он  движется  в  шахте,  а  во  дворе  взвыла
сигнализацией какая-то машина. Мне стало холодно и страшно,  и  я  поспешила
выйти в другую комнату. Она, очевидно, служила гостиной.
   Возле телевизора  стояли  два  красивых,  скорей  всего  новых  велюровых
кресла. В одном, свернувшись уютным клубочком, как ни в чем не бывало  мирно
спал огромный кот тигровой окраски. Шею животного охватывал красивый широкий
ярко-голубой ошейник с медальоном. Я машинально погладила котяру и  еще  раз
заглянула в паспорт.
   Светлана Родионовна была одинокой. Ни один штамп не  украшал  выданный  в
1997 году документ, графа "Дети" тоже осталась  пустой.  Чтобы  хоть  как-то
скоротать время, я пошла на кухню. Да, похоже, что она и впрямь  жила  одна.
Две маленькие кастрюльки, крохотная сковородочка и небольшой холодильник.  У
семейных женщин совсем другой набор посуды и, как  правило,  огромные  шкафы
для хранения продуктов.
   Кокетливая розовая ванная без слов рассказывала о  титанических  усилиях,
которые  предпринимала  хозяйка,  пытаясь  вернуть   стремительно   уходящую
молодость. Стеклянные полочки с трудом вмещали  батареи  баночек  и  легионы
тюбиков. Чего тут только не было - кремы от морщин, целлюлита  и  пигментных
пятен,  омолаживающие  лосьоны,  пилинг-маски,   скрабы,   лечебная   глина,
облепиховые примочки, огуречные тоники... С ума сойти,  как  она  только  во
всем этом  разбиралась.  Но  на  полотенцесушителе  висела  одинокая  банная
простыня, на крючке - только женский, правда, очень дорогой халат,  и  нигде
не было видно мужского одеколона, приспособлений для  бритья,  да  и  зубная
щетка скучала в одиночестве. Все ясно. То ли она никогда не была замужем, то
ли развелась.
   Внезапно мой взгляд упал на часы - без пятнадцати семь.  Если  сейчас  не
вернусь домой, дети и Катя проспят. Они не заводят будильники в  надежде  на
то, что ровно в семь я влечу в комнату, издавая боевой клич:
   - Подъем!
   Ноги сами собой понесли меня к двери. Ну зачем я нужна милиции? Все равно
ничего  не  сообщу  путного,  покойную  я  не  знала,  еще  не   поверят   в
приключившуюся со мной историю и потащат в  отделение,  потом  нахлебаешься.
Лучше потихонечку испариться, бедной Ломакиной я уже ничем не помогу,  да  и
была она скорей всего сумасшедшей, несла какую-то чушь, приняла меня за свою
знакомую...
   - Мяу, - раздалось внизу.
   Я притормозила у самой входной двери. Об  ноги  терся  кот.  Он  распушил
хвост  и  ласково  урчал,  наверное,  хотел  есть.  Секунду  я  смотрела  на
приветливое красивое животное, потом подхватила его и  вышла  на  лестничную
клетку. По всему выходило, что Светлана одинока, значит, бедная киска скорей
всего останется в пустой квартире без еды и питья,  обреченная  на  голодную
смерть. Милиция не станет слишком волноваться из-за  кота,  и  он  погибнет.
Ладно, возьму его пока к нам, а там пристроим красавца кому-нибудь в хорошие
руки.

Глава 3

   Домой я ворвалась ровно в семь и, посадив  ошалевшего  кота  на  полку  у
зеркала, заорала, быстро стягивая куртку и сапоги:
   - Всем подъем.
   - Ой, ой, - застонал Кирюшка, когда я зажгла свет у  него  в  детской,  -
оюшки, как спать хочется! Можно, ко второму уроку пойду?
   - Нельзя, - отрезала я, стаскивая с него одеяло, - никак нельзя.
   - У нас первым ОБЖ, - ныл Кирка, - там  такая  дура  преподает,  даже  не
видит, кто  в  классе  сидит,  и  никогда  отсутствующих  не  отмечает!  Ну,
Лампидушечка, только разочек. Один-разъединственный разочек.
   - Вылезай, - приказала я и выдернула подушку.
   Кирка заохал:
   - Горло болит и насморк, кажется, начинается.
   - Дуй быстро в  ванную,  -  велела  я,  -  не  задерживайся,  сейчас  Юля
краситься пойдет и не даст тебе умыться.
   - Какая ужасная, гадкая жестокость,  -  с  чувством  произнес  мальчишка,
нашаривая тапки, - отправлять на занятия бедного больного ребенка. Вот  умру
на математике, будешь плакать, да поздно, не вернуть Кироньку.  Станешь  всю
оставшуюся жизнь себя укорять: эх, надо было ребенка оставить дома!
   Я швырнула ему джинсы и сказала:
   - Не волнуйся, я отличаюсь редкой бессердечностью и скорей  всего  быстро
забуду про твою кончину.
   - Ладно, - откликнулся Кирюшка, понимая, что номер со смертельно  больным
не прошел, - тогда дай мне в школу не десять рублей, а двадцать.
   - Это еще почему? - поинтересовалась я, стоя на пороге.
   - Ну в качестве компенсации!
   - За что?
   Кирюшка начал чесать в затылке. Я побежала в спальню к старшему братцу:
   - Сережа, вставай!
   - Уже встал, одеваюсь, - донесся из-за двери бодрый голос.
   Но меня не так легко обмануть. Я тихонько приоткрыла дверь  в  спальню  и
увидела на большой кровати мирно лежащего Серегу. Юля  уже  ушла  в  ванную,
поэтому муженек блаженствовал, завернувшись в  пуховое  двуспальное  одеяло.
Правая рука засунута под  подушку,  левая  вытянута  и  отброшена  на  Юлину
сторону. Сережка обладает  редким  качеством  -  отвечать  абсолютно  бодрым
голосом, продолжая при этом мирно  храпеть.  Пару  раз  ему  удавалось  меня
обмануть, но только не сейчас.
   - Сережа, подымайся, - завела я, подходя к окну.
   - Уже, уже, - как ни в чем не бывало отозвался парень, -  брюки  надеваю,
рубашку застегиваю.
   Голова  его  продолжала  мирно  покоиться  на  уютной   подушке.   Сквозь
раздвинутые шторы в комнату вползло серое,  пасмурное  декабрьское  утро.  В
такую погоду совершенно не хочется в  семь  утра  собираться  на  работу,  и
вообще лучше бы остаться дома. Но, боюсь,  у  Сережиного  начальника  другое
мнение по этому поводу. Я ткнула  пальцем  в  кнопку,  загремел  музыкальный
центр, и тут же затрезвонил огромный будильник, купленный  Катей.  Сделанный
на совесть аккуратными мастерами завода "Слава", он трещал, словно  оповещая
о конце света, если бить поварешкой в медный таз - звук будет менее громкий.
Но Сережа продолжал безмятежно дрыхнуть, на лице его играла детская улыбка.
   Тут в комнату влетела Юля и, недолго думая, сунула мужу под нос  открытый
пузырек духов "Кензо".
   - Убери эту гадость, - пробормотал муженек и сел, очумело тряся головой.
   - Давай одевайся, - велела она и побежала на кухню.
   Я потрусила за ней.
   - И как ты только догадалась, что запах "Кензо" разбудит Сережку!
   Юля хихикнула и принялась намазывать тонюсенький тостик еле видным  слоем
масла.
   - Он говорит, что от "Кензо" его тошнит.
   Утро понеслось  по  накатанной  колее.  Сначала  из  до