в ящик, администраторша взмахнула гривой и велела:

- Идите по коридору до конца, последняя дверь ведет к Эфигении.

Я послушно потопала по темно-коричневой дорожке, чувствуя, как под шубой
вспотела спина. В "Дельфийском оракуле" было жутко жарко.

Не успела я добраться до нужной двери, как она без всякого скрипа
отворилась. Перед глазами предстала комната, метров двадцать, не больше.
Стены и потолок были задрапированы материалом, похожим на черный бархат, на
полу лежал все тот же темный палас. Почти посередине стоял стол, на котором
горела толстая свеча, помещенная в стеклянный сосуд, больше всего
напоминающий огромный бокал для коньяка. Около нее вращался на черной
подставке странный шар из непонятного материала. Шарик горел и переливался
так, словно внутри его помещалась электрическая лампочка... Но чуднее всего
выглядела женщина, вернее девушка, сидевшая в кресле.

Худенькая, с белым, бескровным лицом и огромными, вполлица, глазищами,
которые впились в меня, словно раскаленные гвозди в кусок масла. Волосы у
нее были черные, мелко вьющиеся, они свободно падали на угловатые,
совершенно детские плечики. Нижняя часть ее фигуры скрывалась под столом, а
верхняя была облачена в ярко-красную свободную блузу. Девицу нельзя было
назвать красавицей, но выглядела она оригинально. Встретишь такую на улице
и невольно обернешься...

- Садитесь, - сказала гадалка неожиданно хрипловатым меццо.

Я опустилась в кресло. Эфигения взмахнула руками, на одном из пальцев
блеснул перстень, слишком крупный для узкой ладошки.

- Итак, возьмем карты...

Она потянулась к колоде.

- Погодите, вы же не узнали, в чем моя проблема.

Эфигения предостерегающе подняла правую ладонь.

- В кабинете у потомственной гадалки не следует ничего рассказывать. Она
обо всем догадается сама. Итак, первый расклад на здоровье.

Нервные пальцы, обремененные драгоценностями, наверное, фальшивыми, потому
что камни в них выглядели чересчур зелеными и красными, принялись ловко
тасовать колоду. У меня слегка закружилась голова. В комнате было душно, а
от свечки, скорей всего ароматизированной, несло чем-то парфюмерным...

- Ага, - пробормотала цыганка, - спина, вижу, болит, поясницу ломит.

- Да, - подтвердила я, - бывает.

- Еще есть зубы незалеченные, - задумчиво бормотала Эфигения, - нервничаете
часто, из-за этого жизненная сила уходит. Так, сейчас посмотрим, кто
заставляет вас переживать... А... ясно, мужчина, возраст между двадцатью
пятью и сорока, волосы темно-русые, сидит в казенном доме... Наверное,
сослуживец ваш или начальник...

Я кивнула и подавила ухмылку. Ну и хитрюга. Как ловко построено гадание!
Больная спина! Да покажите мне хоть одну женщину старше двадцати, у которой
нет остеохондроза. Зубы с кариесом! Ну и ну, эка невидаль. А надо же так
моментально сменить тему, быстренько переметнулась от здоровья к трудностям
на работе. Мужчина средних лет с темно-русыми волосами! Ну-ка, прикиньте,
среди ваших сослуживцев нет такого?

Я ухмыльнулась.

Эфигения тем временем продолжала шаманить. Она положила обе руки на шар и
застонала:

- О-о-о, чувствую, вижу, слышу...

Раздалось легкое шипение, и по моему телу пробежал ветерок. Очевидно,
где-то был спрятан вентилятор, который гадалка ухитрилась включить
незаметно для клиента.

- Ощущаете холод? - спросила Эфигения.

- Да.

- Это пришел дух старого Роме, вам повезло, он редко спускается на землю.
Если хотите получить совет, как лучше действовать в той или иной ситуации,
спросите его. Ну же, поторопитесь, Роме долго не задерживается.

Мне надоело представление, и я, глубоко вздохнув, сообщила:

- Хочется знать, какой срок получит женщина, убившая Эдика Малевича.

Наступила тишина, потом Эфигения совершенно обычным голосом сказала:

- Не понимаю...

- Повторить? - мило улыбнулась я. - Сколько лет впаяют судьи даме,
воткнувшей в Эдуарда Малевича заточку?

- Что? - ошарашенно повторила Эфигения. - Что?

- За-точ-ку, - по складам произнесла я, - ножик такой, очень острый и
длинный, в милицейских протоколах его обычно называют колюще-режущим
предметом.

Внезапно колдунья побледнела так, что черты лица стерлись. Губы ее слились
по цвету со щеками, нос как-то заострился.

- Вы хотите сказать, вы намекаете, вы сообщаете мне о смерти Эдика?

- Да, - ответила я, - его зарезали в ресторане "Макдоналдс" на глазах у
вашей покорной слуги.

Эфигения подняла тонкую руку, дернула себя за волосы, потом всхлипнула и
беззвучно сползла с кресла.

ГЛАВА 11

Я не слишком испугалась. Похоже на то, что милейшая Эфигения актриса, каких
мало. Такой обморок разыграть ничего не стоит. И потом, еще надо проверить,
не лежит ли тут еще один ножик. Может, у дамы привычка такая, резать
тесаком всех, кто ей разонравился?

Встав с кресла, я подошла к одной из стен и стала шарить по ней руками.
Где-то тут должно находиться окно, или оно с другой стороны? Снаружи
здание, в котором помещался "Дельфийский оракул", выглядело совершенно
обычно, никаких глухих стен. Внезапно мои руки нащупали нечто похожее на
шнур. Темные шторы разъехались, в комнату вплыл серенький ноябрьский день.
Сразу стало понятно, что помещение пыльное и давно не ремонтированное, стол
обшарпанный, а на кресле продралась обивка.

Эфигения полусидела на полу, прислонившись спиной к одной из тумб стола. Я
легонько похлопала гадалку по щекам.

- Эй, давай, хватит кривляться...

Она судорожно вздохнула и открыла глаза. Взгляд ее, мутный, плавающий, с
трудом сфокусировался на мне.

- Там, - прошептала притворщица, - в столе, открой ящик, пузырек с
надписью, дай скорей...

Я с сомнением посмотрела на ее лицо. Сейчас, когда в комнату падал неяркий
дневной свет, было видно, что на щеках, лбу и подбородке Эфигении
килограммы, нет, тонны жидкого крема, придающего лицу белый, мертвенный
оттенок. Интересно, зачем ей надо, чтобы я отвернулась к столу? Ишь, ловкая
какая! Значит, полезу в ящик, а она мне в спину воткнет нож...

- Нечего кривляться - заявила я, - вставай и сама бери свои лекарства,
сволочь!

Эфигения дернулась, попыталась двинуться, но тут ее тело свело судорогой,
голова мелкомелко затряслась, лицо исказила гримаса... Глядя на скрюченные
пальцы, как-то жутко сведенные вместе, я перепуталась до одури. Нет, такого
не сыграть даже самой великой актрисе...

Я быстро выдвинула ящик. Он оказался забит лекарствами, плотными кучками
лежали перетянутые резиночками бумажные и фольговые облатки. Названия
медикаментов были незнакомые, никакого анальгина, аспирина или ношпы...
Сплошь длинные наименования, непонятные и от этого жуткие. Но пузырек, по
счастью, был один.

Я отвернула пробочку и потрясла флакончик над приоткрытым ртом гадалки.
Только бы не сделать ей хуже, совершенно не представляю, какую дозу следует
давать.

Внезапно тело Эфигении расслабилось, взгляд перестал казаться пьяным, и она
прошептала:

- Спасибо, хватит.

Еще через минуту она сумела сесть в кресло и затряслась крупной дрожью. Я
быстро захлопнула окно. Тут же стало душно.

- Там, в углу, - пробормотала шаманка, - шкафчик с кофеваркой...

Минут через десять я налила ароматную жидкость в чашки и поинтересовалась:

- Что у тебя за болячка?

Эфигения грустно усмехнулась:

- Моя бабушка была последним ребенком в семье, семнадцатым. У ее родителей
родилось девять мальчиков и семь девочек, а потом, спустя шесть лет,
появилась на свет бабка, когда никто уже и думать не мог о беременности.

Я кивнула. Случается такое.

- У всех девочек оказалась эпилепсия, - пояснила Эфигения, - болезнь по
женской линии передается, мальчикам она не досталась, повезло и бабушке. Ни
у нее, ни у моей матери, ни у меня самой припадков не случалось, хотя мои
кузины все больны. Нас только мучают мигрени, а я, если сильно понервничаю,
впадаю вот в такое состояние. Это конечно, не настоящий эпилептический
припадок, но...

- Чего же ты сейчас так дергаться начала? - нагло спросила я. - По-моему,
следовало биться в корчах после того, как всадила в Эдьку заточку...

Эфигения подняла на меня полные слез глаза:

- Кто вы?

- Сотрудник милиции, которая пришла вас арестовать, - нагло заявила я, -
кстати, дом окружен, сопротивление бесполезно...

- Я не могла убить Эдика, - прошептала Эфигения, - я любила его.

- Мальчик девочку любил, мальчик девочку убил, - вздохнула я, - классика
отечественного рока. Между прочим, все вокруг говорят, что ты безумно
ревновала Эдика, швырялась камнями в стекла конторы кладбища и таскала с
собой кинжал.

Эфигения кивнула:

- Это правда, окна побила, а ножик вот, смотри.

Она медленно расстегнула сумочку и вытащила элегантную вещицу. Лезвие,
украшенное резной рукояткой, по виду острое и опасное.

- Всегда с собой ношу, - пояснила гадалка, - живу в ужасном районе, рабочая
окраина со всеми ее прелестями: пьяными подростками, темными улицами и
полным отсутствием милиции. Поставлю машину в гараж и бегу, дрожа от ужаса,
до подъезда. Понимаю, что глупо, вряд ли смогу кого-нибудь ударить, но
холодное оружие беру с собой, так, на всякий случай. Ну спокойней мне,
когда оно в сумочке лежит. У тебя небось тоже что-нибудь есть из средств
обороны.

Я побарабанила пальцами по столу. Гадалка права, на дне моего ридикюльчика
лежит баллончик с лаком для волос самой сильной фиксации. Володя Костин
как-то прочитал нам с Катей целую лекцию о том, каким образом нужно
обороняться от бандитов.

- Всякие аэрозоли с перцем или слезоточивым газом, конечно, хорошая штука,
- вещал майор, - только, прежде чем нажать на распылитель, следует учесть
направление ветра, а то ядовитое облако отбросит вам же в лицо и свалитесь
к ногам насильника в бессознательном виде, то-то ему радость!

- Надо им пистолеты купить, - заявил Кирюшка.

- Ни боже мой, - замахал руками Володя, - а если она из него выстрелит, да
по случайности попадет в бандита и тяжело ранит его?

- Ну и что? - удивилась Юлечка. - Так и надо, не нападай на улицах!

- Вот тут ты очень ошибаешься, - вздохнул майор, - превышение мер
самообороны! Запросто срок получишь!

- Это что за ерунда? - возмутилась Катя. - На меня напали - и меня же в
тюрьму!

- Именно, - кивнул Вовка, - а ежели бандюган докажет, что ты своими
действиями нанесла ему стойкое расстройство здоровья, то еще и компенсацию
выплатишь!

- Бред, - фыркнула я, - как же обороняться?

Костин усмехнулся:

- Пистолет - оружие, а пакетик молотого перца - ерунда, кулинарная
приправа. Никто на суде не сумеет доказать, что, используя его, ты
превысила допустимую самооборону. Все просто, шла домой из магазина, а
когда напал разбойник, не растерялась и швырнула в него перчик. Даже если
мерзавец задохнулся от кашля, тебе ничего не будет. Или пустила негодяю в
лицо струю дезодоранта...

Вот почему я всегда ношу с собой баллончик с лаком для волос, но у Эфигении
не было друзей в милиции, поэтому она предпочитала нож.

- Я не убивала Эдика, - тихо говорила гадалка, - я не могла этого
сделать...

- Слышала уже, ты его любила.

- Да, очень, но мы не были любовниками!

Я рассмеялась:

- Послушай, глупо отрицать очевидное. Да все сотрудники кладбища видели,
как ты бьешь стекла. Смешно прямо!

- Мы не состояли в половой связи! - торжественно возвестила девушка.

Я вздохнула и пожала плечами:

- Ничего глупее не слышала, ладно, вставай, пошли.

- Куда?

- Естественно, на Петровку, там и расскажешь о платонической любви между
тобой и несчастным Эдиком.

Эфигения секунду не мигая смотрела на меня, потом взяла сумочку, вытащила
паспорт и протянула его мне:

- Смотрите.

Я взяла документ, раскрыла его и с изумлением прочла:

"Ольга Сергеевна Малевич..."

С фотографии на меня смотрела коротко стриженная блондинка с огромными
голубыми глазами. Я перевела взгляд на сидевшую передо мной цыганку и
поинтересовалась:

- Это чье удостоверение личности?

- Мое, - спокойно ответила Эфигения.

Я не успела удивиться, как она быстрым жестом сдернула парик. Роскошная
копна смоляных кудрей оказалась на столе, на свет явилась почти бритая
голова, на которой топорщились коротенькие, почти белые волосенки.

Увидав мое изумление, "цыганка" поднесла нервные пальцы к глазам и вытащила
линзы. Теперь на меня смотрели очи, по колеру похожие на июньские
незабудки...

Я еще раз посмотрела в паспорт.

- Ничего не понимаю, вы...

- Сестра Эдуарда Малевича, Ольга, - пояснила девушка, - правда, сводная, у
нас разные матери, но отец общий, и я намного младше Эдика...

- Но зачем тогда вся эта история с ревностью, битьем стекол...

- Я актриса, - гордо сообщила Ольга, - закончила театральное училище, вот
Эдик этим и воспользовался.

- Нельзя ли поподробней?

Оля кивнула, потом встала и заперла дверь на ключ.

- Так нам никто не помешает. Ну слушайте, это Эдька придумал, фантазия у
него буйная, всевозможные проекты вылетали из него, как брызги из фонтана.

Родители Малевича разбежались, когда парню исполнилось десять. Эдик не
осуждал отца, ушедшего от матери к новой, молодой жене. Честно говоря,
мамочка вела себя невыносимо. Актриса не только по образованию, но и по
состоянию души, она могла существовать лишь в атмосфере сильных страстей,
поэтому дома с путающей регулярностью возникали жуткие скандалы,
сопровождавшиеся битьем посуды и раздиранием занавесок. Оставалось только
удивляться, как Сергей Малевич терпел десять лет подобную жизнь. Но однажды
все разом переменилось.

В провинциальный городок, где обитали Малевичи, случайно заехали столичные
актеры. Молоденькой Елене Роговой приглянулся Сергей, девушку не смутил тот
факт, что кавалер был почти в два раза старше, имел жену и сына. А Малевич,
влюбившись, потерял голову и совершил шаг, которого от него никто не
ожидал, взял да и уехал вместе с Леночкой в Москву, попросту бросив
сварливую жену.

Бывшая супруга переколотила все, что билось, и твердо решила не давать
развода. Но Сергей и не просил его. Спустя два года мать Эдика вновь
засобиралась замуж и сама потребовала свободу.

Когда Эдик поступил в консерваторию, он на следующий день явился в гости к
отцу и узнал, что у него есть сестра, Ольга, забавная девчушка... Сергей,
Елена и Олечка жили в крохотной двухкомнатной квартирке со смежными
комнатушками. Елена, правда, только увидав Эдика, сразу радушно сказала:

- Никакого общежития, поселишься у нас.

Малевич оглядел двадцатипятиметровые хоромы и отказался. Его не пугал тот
факт, что раскладушку пришлось бы ставить на кухне. Но парню требовалось
место для штудирования бесконечных скрипичных упражнений. Стены в хрущобе
были, казалось, из бумаги, слышимость великолепная. Предвидя реакцию
соседей, людей простых, не имеющих никакого отношения к музыке и к
искусству вообще, Эдик отказался. Да и, честно говоря, жизнь в студенческом
общежитии, пусть и не слишком сытая, зато вольготная, привлекала его
больше, чем обитание в семейном доме, куда не позвать просто так друзей, ни
тем более девушку.

Не захотев поселиться у отца, Эдик стал часто захаживать в гости, полюбил
сестру и мачеху. Потом их жизнь разошлась. Эдик женился на Ниночке, а
старшие Малевичи неожиданно подались в Израиль, прихватив с собой Ольгу. В
Иерусалиме девочка закончила школу и театральное училище, но потом родители
внезапно умерли, и она вернулась в Москву. Жить на исторической родине Оле
не хотелось, подруг у нее там не было, наоборот, все друзья остались в
России, девушка поколебалась несколько месяцев и приехала назад.

Естественно, первый звонок был Эдику. Сестра знала о переменах, происшедших
в жизни брата, о смерти Ниночки, женитьбе на Геме и переломе руки. Поразило
ее только известие о работе Эдички на кладбище и еще то, что Гема никак не
хотела встречаться с обретенной родственницей.

- Мы все договаривались и договаривались о свидании, - грустно вздыхала
Оля, - только у нее были то командировки по стране, то выступления в
Москве, то частная практика, так и не выбрала минутку. Мне кажется, не
хотелось ей никаких семейных посиделок и разговоров у камелька...

У Оли жизнь складывалась не слишком удачно. Устроиться на работу в театр,
имея в кармане диплом об окончании училища в Израиле, было практически
невозможно. Работодатели кривили лица, увидав бумажку. Оленька устала
объяснять, что курс актерского мастерства вели у них специалисты из России,
эмигранты, преподававшие в Щуке и Школе-студии МХАТа... Так что ее смело
можно было считать выпускницей столичного вуза. Но режиссеры только
фыркали. И зачем им девчонка с непонятным образованием, когда на актерской
бирже полно ребят со "своими" дипломами.

Кое-как, нажав на все педали и кнопки, Эдик пристроил любимую сестричку в
крохотный коллектив, ютившийся в подвальчике на северо-западе столицы.
Зарплата тут была мизерной, зрителей зазывали, расхаживая у метро в
"сандвичах"... Одним словом, ни на МХАТ, ни на Вахтанговский театр, ни на
"Табакерку" это место не походило. Радовало только вьщанное удостоверение,
где синим по белому стояло: "Малевич Ольга Сергеевна, драматическая
актриса". А еще имелась возможность выходить на сцену, но главных ролей ей
не давали, доставались по большей части эпизоды, так называемый "второй
план".

Шло время, фея счастья медлила с появлением. Ее сестра, фея удачи, тоже
подзадержалась, обслуживая других. Денег катастрофически не хватало, и еще
терзала отнюдь не белая зависть, когда глаз натыкался в киосках
"Союзпечати" на журнал "ТВ-парк", где с обложки улыбалась какая-нибудь Анна
Монахова, рыжая и бесталанная, зато оказавшаяся в нужном месте в урочный
час и теперь собиравшая обильный урожай славы.

И тут Эдику пришла мысль о создании "Дельфийского оракула". Юридически
предприятие было оформлено на Ольгу, но душой салона, его организатором был
старший брат.

Получили лицензию, арендовали здание. У Эдика повсюду имелись знакомые,
салон возник словно по мановению волшебной палочки. На работу наняли
неудачливых актеров, отлично изображавших цыган, и нескольких выпускников
психфака МГУ... Самое интересное, что со своими дурацкими предсказаниями
сотрудники "Оракула" нередко попадали в десятку, а кое-кому из посетителей
помогли на самом деле, отдав их в руки профессиональных психологов.

- Мы тут частенько сталкиваемся с просьбами отвернуть от мужа любовницу, -
улыбнулась Оля, - ну из десяти посетительниц восемь об этом просят. Не
поверите, какие потом благодарности пишут, цветы несут, конфеты, ну и
рекламируют нас, конечно, среди знакомых.

- И как вы такое проделываете? - заинтересовалась я.

- Да женщины сами во всем виноваты, - вздохнула Оля, - выйдут замуж и
думают, что теперь вторая половина от них никуда не денется. Вот и начинают
шляться по дому в грязном халате, с мордой, намазанной майонезом... А мы
даем бутылочку с настойкой, велим каждое утро капать благоверному в чай и
обещаем через два месяца полнейший успех, но... При соблюдении некоторых
условий. В течение этого срока нужно всегда быть дома при полном параде, с
улыбкой на губах. Вечером на столе должен стоять ужин, а в постель следует
ложиться в кружевном белье, никаких бигуди, масок и рваных футболок... А
главное, полное отсутствие скандалов, вслух произносить имя соперницы
нельзя. Кстати, мы и мужа велим звать как-нибудь по-иному: котик, зайчик...
Ну и что? Настойка дорогая, а мы предупреждаем: нарушите условия, пеняйте
на себя, деньги не возвращаются... И не поверите, успех практически
стопроцентный, так что мы честно отрабатываем гонорар.

- Ладно, - прервала я ее, - с салоном понятно, но зачем вы любовницей Эдика
представлялись?

- Брат попросил.

- Почему?

- У него роман разгорелся с одной дамой, у которой муж такой человек! Узнай
этот Виктор об измене супруги, убил бы и ее, и Эдика! Вот он и придумал,
что я его любовница, ревнивая, скандальная и отвратительная. Народ на
тусовках не знал, что мы брат и сестра.

Действие разворачивалось по стандартной схеме. Вместе приезжали на
какое-ни