санитар.
   - Что же хорошего? - машинально  поинтересовалась  я,  наблюдая,  как  из
серого тумана начинает выступать лицо разговаривающего со мной человека.
   - Хорошо, что не ваш, - вздохнул мужик, - да не  отчаивайтесь,  вернется.
Небось выпил с приятелями, загулял. Как придет, вы его сразу первым, что под
руку попадет, и отходите.  Пусть  знает,  зараза,  как  мать  извелась.  Это
хорошо, что не ваш.
   Да, но он чей-то, этот тощенький мальчик возраста Кирюши, и какая-то мать
сегодня пойдет тем же коридором, что и я. Старательно прогоняя от  себя  эти
мысли, я доплелась до метро, в булочной у входа купила невесть зачем эклер и
быстро-быстро, не жуя, проглотила его, не ощущая ни вкуса, ни запаха.
   Жирный крем лег в желудке камнем. Ощутя внутри  себя  неприятный  ком,  я
дошла до платформы и села на скамейку. В ту же  секунду  желудок,  сжавшись,
рванулся к горлу. Я попыталасъ найти глазами урну, но после террористических
актов их, похоже, все из подземки убрали. Наверное, можно  было  достать  из
сумки пакет, но я не успела.
   - Нет, что за безобразие, - заорала подбежавшая дежурная. - Напьются и  в
метро, а еще женщина! Ни совести, ни чести!
   - Простите...
   - Больная, что ли? - сбавила тон служащая. Я кивнула.
   - Ехай домой, - распорядилась тетка. - Или врача вызвать?
   Я покачала головой и вошла в остановившийся поезд. Уже на выходе из метро
ко мне вернулся рассудок. Так, сейчас сажусь на телефон и поднимаю  на  ноги
всех! Слезами горю не поможешь, надо искать детей.
   Первое, что я увидела, войдя в квартиру, была небрежно брошенная  на  пол
куртка Кирюши и валяющиеся  сапоги  Иры  на  уродской  платформе.  Из  кухни
доносились радостно возбужденные голоса. В голове у меня помутилось.
   Схватив один сапог, я ринулась на звук. Первой под руку  попалась  ничего
не подозревающая, весело смеющаяся Ириша. Именно вид ее счастливого  лица  и
превратил меня в беснующуюся фурию. С ужасающим воплем я кинулась  вперед  и
принялась колотить тяжеленным сапогом ничего не понимающую Иришку.
   - Ой, ой, Лампа, стой! - верещала она, загораживаясь руками.
   Но я орудовала сапогом, как молотом. Досталось всем -  подбежавшей  Лизе,
ухмыляющемуся Кирюшке и даже Рамику, некстати  подвернувшемуся  под  горячую
руку.
   - Что случилось, Лампуша, объясни наконец? - заорал Кирюша.
   Я опустила сапог и, тяжело дыша, уставилась на него.
   - Ну-ка, отвечай немедленно, какие на тебе трусы?
   - Белые, - изумился Кирюша.
   - Это тебе за трусы, - взвизгнула я и принялась колотить его  сапогом,  -
за белье, за трикотажные, за плавочки!..
   Внезапно чьи-то сильные, просто железные руки ухватили мое тело  сзади  и
приятный, незнакомый мужской голос произнес:
   - Ирка, немедленно забери обувь,  Кирилл,  тащи  воды,  Лизавета,  посади
ее...
   Меня посадили на стул, влили в рот коричневую пахучую жидкость.  Внезапно
вся злость пропала, и я разрыдалась.
   - Лампочка, - спросила Ира, - что случилось?
   - Как вы могли, - икая и размазывая по лицу  сопли,  завывала  я,  -  как
могли!  Где  вы  ночевали?  Куда  подевались?  Я  ездила  в   Склифосовского
опознавать труп мальчика в трусах, белых, трикотажных.
   - Ужас, - прошептала Лизавета, - бедная Лампуша!
   - Лампудель, - зачастил Кирюшка, - ты бы не нервничала,  знаешь,  сколько
мальчиков в белых трусах ходит? Да у нас в классе почти у всех  такие!  Чего
ты перепугалась?
   Я схватила кухонное полотенце, высморкалась и ответила:
   - Я видела, как вы сели в  иномарку,  блестящую  такую,  с  тонированными
стеклами. Вам и  невдомек,  какое  количество  сейчас  на  улицах  негодяев,
педофилов всяких!
   - Что ты, - успокоила Лиза, - с нами ничего не могло случиться.
   - Еще никто не попал в руки маньяка по своей воле, - парировала я.
   - Бога ради, не ругайте детей, они не виноваты, донесся из угла приятный,
сочный баритон.
   - Знакомься, Лампуша, - радостно сообщила Ира, - мой папа.
   Я резко повернулась и чуть не упала со стула.  Возле  холодильника  стоял
рослый,  красивый  мужчина  сорока  лет.  Вьющиеся  темно-каштановые  волосы
аккуратно уложены, пронзительно-синие глаза смотрят мягко,  красивый,  почти
идеальной формы рот улыбается. Одет он был в простой, но, очевидно,  дорогой
пуловер и джинсы. И никаких цепей, перстней и золотых зубов.
   - Это я посадил их в свою  машину,  -  пояснил  гость,  -  мы  поехали  в
зоопарк, а потом в Вихрево, пообедать, да подзадержались немного.
   - У дяди Роди бассейн, - бесхитростно пояснил Кирюша, - и еще торт был из
мороженого, прикинь, его повар сначала поджег!
   - Ну почему вы меня не предупредили?
   - Мы звонили днем - никто не подошел, - затараторила Лиза, - потом занято
- и опять никого, ну мы и решили, что ты спишь спокойно...
   - Вам же сегодня в школу...
   - Мне нет, - быстро встрял Кирюша, - я больной, весь поломатый, это Лизка
с Иркой прогульщицы, а я на законном основании.
   - Я хотел сказать вам спасибо  за  дочь,  -  Улыбнулся  Родион.  -  Ириша
говорит, у вас так здорово, что и уезжать не хочется!
   Я смотрела на него во все глаза.  Это  человек,  загнавший  себе  в  руку
железные штыри? Невосприимчивый к боли Гвоздь? Авторитетный мужик, подмявший
под себя несколько преступных группировок? Бандит  и  уголовник  со  стажем?
Быть того не может.
   Больше всего он был похож на пианиста или скрипача. Где вульгарная одежда
и обязательные татуировки? Где золотые фиксы? И изъясняется господин Гвоздь,
как священник - на безупречно правильном русском языке...
   Я кинула взгляд на растрепанную Иру.
   - Да уж, сапогом бью их в первый раз!
   - Не знаю, как бы я поступил на вашем месте, -  моментально  отреагировал
Гвоздь, - небось схватился бы за ремень! Представляю, что вы пережили  одна,
в морге...
   - Это ужасно, - вздрогнула я.
   - Согласен.
   - Вы бывали в Институте Склифосовского?
   - Приходилось, - вежливо ответил Гвоздь и велел:
   - Вот что, детки, дайте нам с Лампой Андреевной побеседовать с  глазу  на
глаз.
   Довольные, что легко отделались, Ира, Лиза и Кирюшка послушно вымелись  в
коридор. Гвоздь сел к столу.
   - Хотите кофе?
   - Лучше чай, цейлонский, без сахара, - заявил мужик.
   Я улыбнулась. Иришин папа нравился мне все больше.
   Взяв чайник, я наклонила его над чашкой и случайно капнула гостю кипятком
на колено.
   - Ой, - дернулся Родион.
   Я с удивлением глянула на него.
   - Вам неприятно?
   - А вы встречали человека, спокойно наблюдающего, как кипящая вода льется
ему на ногу? - ухмыльнулся Гвоздь.
   - Я слышала, вы не чувствуете боли.
   Родион с интересом покосился на меня, потом задрал до локтя  левый  рукав
и, продемонстрировав несколько круглых шрамов, спросил:
   - Вы имеете в виду эту историю? Я кивнула.
   Гвоздь взял чашку и причмокнул от удовольствия.
   - Чаек в самый раз,  терпеть  не  могу  слабозаваренный.  Вообще,  ничего
слабого не люблю, и мужиков уважаю крепких, и  женщин.  А  насчет  боли!  Не
верьте, я такой же, как все.
   - Но штыри в руке!
   - Так фишка легла, - спокойно пояснил Родион, - либо я их, либо они меня.
Впрочем, их было больше и находились они на своей территории, вот и пришлось
удивлять.
   - Это же жутко больно!
   - "Что тела боль, когда душа рыдает и смерти  ждет",  -  ответил  Родион,
прихлебывая чай.
   Я чуть  не  свалилась  со  стула.  Бывший  уголовник  запросто  цитировал
Шекспира.
   Не замечая или делая вид, что  не  замечает  произведенного  впечатления,
Гвоздь преспокойненько говорил дальше:
   - Аня - моя первая любовь, пожалуй, единственная за всю жизнь. Только  не
подумайте, будто я веду монашеский образ жизни,  но  Нюша  значит  для  меня
очень много.
   - Что же вы не женились на ней, ведь, кажется, и девочку любите?
   Родион ласково улыбнулся:
   - Ариша - копия матери в семнадцать лет, но У нее видны и  кое-какие  мои
черты. Все эти прически, кольца, губные помады и шмотки  -  ерунда.  Женщине
надо самоутвердиться, и уж лучше пусть это произойдет в ранней юности. Иначе
после сорока спохватится, и тогда - беда, в разнос пойдет. А так перебесится
вовремя и забудет. Так что  не  обращайте  внимания,  главное  -  внутренний
стержень, а он у Иришки есть.
   - Я их не ругаю и не бью сапогом каждый вечер.
   - Знаю, - кивнул гость, - да вы сами  дама  модная,  татуировочка  у  вас
отличная.
   Я машинально прикрыла горло и смущенно пояснила:
   - Это переводная картинка. Иришка наклеила, никак не сходит,  чем  только
не мыла... Гвоздь хмыкнул:
   - По мне так даже красиво и неожиданно. Вам идет.
   - Ага, только представлю, что люди думают...
   - Ничего, кроме зависти, они не испытывают, - спокойно пояснил Родион,  -
злятся оттого, что не решаются сами на  подобный  экстравагантный  поступок.
"Старики любят давать  умные  советы  потому,  что  не  способны  на  дурные
поступки". То есть стали импотентами - физическими и умственными.
   Так, теперь он цитирует гениального француза Ларошфуко.
   - А насчет женитьбы, - размеренно продолжал  Гвоздь,  -  сами  понимаете,
бизнес мой до недавнего времени был стремным, людям,  занимающимся  подобным
делом, лучше не иметь семьи Конечно, обидно погибать,  но  еще  хуже,  когда
знаешь, что в могилу потянешь жену и ребенка. Иришка родилась в  восемьдесят
третьем, я сидел в местах не столь отдаленных, ну  какая  их  ждала  судьба?
Супруга и дочь осужденного? Их бы подвергли остракизму и уж совершенно точно
не разрешили бы Анюте работать в торговле. Девочке требовался отец. Отсюда и
все попытки Анечки выйти удачно замуж. Но,  очевидно,  господь  предназначил
нас друг для друга. Не так давно мы с ней обсуждали эту тему и решили, что в
ближайшее время она разведется с Ляминым, и мы наконец  соединимся.  И  тут,
пожалуйста, эта  неприятность.  Надеюсь,  вы  мне  расскажете,  что  удалось
сделать...
   - С вашими капиталами и возможностями,  -  хмыкнул  а  я,  -  проще  было
заплатить и вытащить Аню. Судьи тоже любят кушать.
   - Согласен, - ответил Гвоздь, - только я не хочу, чтобы Анечку освободили
за недоказанностью преступления, нет, она должна быть  оправдана  целиком  и
полностью. Кстати, я приложил все усилия, чтобы она  сидела  в  человеческих
условиях и получала хорошие передачи. Я пристроил ее в  лучший  следственный
изолятор.
   Я усмехнулась, отметив, что он говорит  о  тюрьме,  как  о  гостинице,  и
принялась отчитываться.
   Родион слушал, не перебивая, потом поинтересовался:
   - Вы все рассказали, Лампа Андреевна?
   - Да.
   - Совсем все?
   - Конечно, - удивилась я его проницательности.
   На самом деле я утаила лишь сведения о болезни Леры, но ее тайна не имела
никакого отношения к данной истории.
   - На всякий случай не слишком доверяйте Леониду Дубовскому, -  нахмурился
Родион.
   - Потому что он бывший мент? - съязвила я
   - Нет, - очень вежливо ответил собеседник, -  среди  сотрудников  милиции
есть много людей, достойных уважения. Дубовский - человек без принципов,  он
отплыл от одного берега, а  к  другому  не  пристал,  болтается  посередине,
словно гнилушка, делает вид, что и с теми, и  с  другими  в  дружбе.  Крайне
неприятный человек, который за  звонкую  монету  готов  на  любой  поступок.
Гнилой мент! Улики подтасовать, лист из дела уничтожить - все ему  было  как
чихнуть. Очень и очень нехороший экземпляр.
   Я рассмеялась:
   - Да ну? Честно говоря,  я  думала,  вы  любите  подобных  представителей
органов внутренних дел...
   Гвоздь спокойно вынул пачку сигарет и спросил:
   - Разрешите?
   Ну и манеры, он что, институт благородных уголовников заканчивал?
   - Курите на здоровье. . - Вам не кажется,  -  усмехнулся  Родион,  -  что
подобная фраза звучит слегка двусмысленно? Я не выдержала:
   - Вы в каком институте учились? Гвоздь охотно объяснил:
   - К сожалению, у меня за плечами лишь десять классов.  Но  в  моей  семье
была великолепная библиотека, годам к тринадцати я прочел все, собраниями.
   - Это как?
   Родион помешал ложечкой остывший чай.
   - Помните, раньше литературу приобретали по блату? Золя,  Бальзак,  Гюго,
Майн Рид, Дюма, Джек Лондон, ну  и  отечественные  авторы:  Чехов,  Горький,
Толстой, Достоевский... Вот у нас  дома  все  они  стояли  в  шкафах  полным
набором. Я прочел сначала то, что помещалось внизу, потому  что  легче  было
снимать, потом полез выше. Последним попался "Декамерон", отец запихнул  его
под потолок...
   Я рассмеялась - ну надо же! Я сама точно так же лазила по полкам, и у нас
дома бессмертное произведение Боккаччо о любвеобильных монахах и  похотливых
дамах покоилось на уровне люстры...
   - Кто же был ваш отец?
   - Академик Громов, Петр Родионович, историк.
   Я так и подпрыгнула.
   - Как? Тот самый Громов?! Он еще передачу вел по  телевизору  во  времена
моей юности. "Секреты египетских пирамид", но почему...
   - Хотите спросить, почему в .столь благополучной  семье  родился  мальчик
криминальной направленности? - спокойно поинтересовался Родион.  ~  Наверно,
гены прадедушки  вылезли,  бабушка  вспоминала,  что  он  был  разбойник,  с
кистенем народ грабил на дорогах. Кстати, ни отец, ни мать меня не  бросили.
Переживали ужасно, но передачи слали регулярно, на свидание приезжали, и Аня
тоже ни разу не упустила возможности меня  увидеть,  за  что  благодарен  ей
безмерно. А если вернуться к  Дубовскому,  то  вы  правы.  Жадные,  лишенные
моральных устоев сотрудники правоохранительных органов - нужные люди. С ними
просто - все имеет таксу, следует  лишь  платить.  Но  здороваться  с  таким
экземпляром за руку я не стану и обедать с ним за один стол не сяду. Что  же
касается господина Дубовского, то прошу учесть, сей гражданин никогда ничего
не делает просто так, бесплатно. Странно выглядит его предложение о  помощи.
Мне кажется, вам следует его опасаться!
   Я растерянно вертела  в  руках  консервный  нож  Ох,  кажется,  в  данной
ситуации мне следует опасаться всех, замешанных в эту историю  -  гениальных
художников,    талантливых    ювелиров    владельцев    галерей,    служащих
"Искусствфонда" и великолепно воспитанных уголовников

Глава 19

   К  Зюке  я  явилась  без   всякого   грима.   Помнится,   она   постоянно
прищуривалась, значит, близорука, а очки не носит из кокетства или по другой
причине.
   Кабинет госпожи Ивановой был увешан картинами, фоторепродукциями и панно.
Сама хозяйка, одетая слегка не по  погоде  в  изумительный  белый  костюм  с
плиссированной юбкой, смотрелась ослепительно.
   - Присаживайтесь, - пропела Зюка. Потом она прищурилась и пробормотала:
   - Мы где-то встречались, ваше лицо вроде мне знакомо...
   Я покачала головой:
   - Нет, просто я очень похожа на свою двоюродную сестру Жанну Малышеву.
   - Боже, - подскочила  Зюка,  -  вы  родственница  бедняжки!  На  похороны
приехали? Я кивнула.
   - Какая  катастрофа,  какая  жуткая,  невероятная  смерть!  -  продолжала
вскрикивать Зюка. - Жаль ужасно, молодая, здоровая, красивая, талантливая...
   - А Жанночка говорила, вам ее работы не слишком нравились!
   Редакторша поперхнулась, но быстро нашлась:
   - Сначала Жанна и впрямь не слишком радовала  критиков,  но  в  последнее
время ее талант окреп, возмужал...  Ужасно,  что  нелепая  кончина  оборвала
молодую жизнь...
   - Говорят, вы присутствовали при убийстве!
   - Да, ужас! Это был день рождения моего доброго приятеля Бориса  Львовича
Лямина. Так хорошо посидели,  слегка  выпили,  расслабились,  и  вот...  Ах,
ужасно.
   - Не припомните ли чего-нибудь странного?
   - Что вы имеете в виду?
   - Может, кто-нибудь вел себя как-то непривычно...
   - Да нет, - пожала плечами Зюка. - Валерия, как всегда, привлекала к себе
внимание.  Она,  видите  ли,  вегетарианка,  мясо   не   ест,   колбасу   не
употребляет... Другие, если диету соблюдают, тихонечко сидят  себе,  а  этой
надо быть в центре внимания. Вся из себя, что  вы.  А  уж  снобка,  руки  не
подаст,  если,  как  она  выражается,  человек  не  ее  круга.  Уж  кто   бы
выкобенивался, только не она. Знаете, кто ее папенька?
   - Нет.
   Зюка радостно улыбнулась.
   - Теперь уважаемый человек, бизнесмен, только раньше наш  интеллигентный,
милый, всеми уважаемый папаша  работал  носильщиком  на  Казанском  вокзале,
чемоданы на тележке возил. А потом, когда  настал  век  быдла,  перестройка,
перестрелка, каким-то образом  враз  разбогател  и  занялся  торговлей,  вот
только не припомню, чем сей джентльмен  промышляет  -  куриными  окорочками,
водкой или макаронами...
   От злости она раскашлялась,  а  я  на  всякий  случай  отодвинулась  чуть
подальше - еще попадет ядовитая слюна на джинсы и прожжет дырку.
   - Андрей, как всегда, хвастался удачно  проданной  работой.  Борис  сидел
мрачный, да он постоянно сердитый, Дубовский ел  рыбу  при  помощи  ножа,  а
Никита буравил его взглядом...
   - Почему?
   Зюка закатила глаза:
   - О покойниках плохо не говорят, но Малышев так ревнив! Отелло - младенец
рядом с ним, а Леонид отпустил Жанне пару  комплиментов,  весьма  неуклюжих,
надо сказать, на мой  взгляд,  он  просто  дразнил  Кита,  доводил  того  до
истерики. Наш Ленечка обожает скандалы, просто  лучится  от  счастья,  когда
присутствует при выяснении отношений, тот еще мальчик!
   От количества выливаемых гадостей меня стало слегка подташнивать, но Зюка
неслась дальше:
   - Жуткие Ремешковы, торгашки, совершенно базарные бабы  стали  хвастаться
новой  одеждой.  Бог  мой,  просто  неприлично  распахивать  перед   гостями
гардероб! Но они это всегда проделывали! Что доченька,  что  матушка  -  два
персика с одной ветки! Отвратные особы без всякого вкуса...
   - Но как же Борис Львович, тонкая натура, ухитрился жениться на Анне?
   Зюка всплеснула руками:
   - Милочка, вы  первый  день  творения!  Госпожа  Ремешкова  имеет  весьма
успешный  бизнес,  отлично  зарабатывает  и   является   столпом   семейного
благополучия. Бориска - человек изнеженный, слабый, денег не имеет  никаких,
две предыдущих жены выгнали Бобика взашей за леность  и  нежелание  что-либо
делать. Анна его буквально  из  нищеты  вытащила,  отмыла,  одела,  а  он  в
благодарность вечно по бабам  таскался.  Ладно  бы  сексуальные  возможности
какие особые были! Так нет, говорят, он средненький любовник,  жадный  и  не
слишком любезный...
   - Почему же тогда вокруг него столько женщин?
   Зюка захихикала:
   - Дурочек полно, а Борька умеет пыль в  глаза  пустить.  Нацепит  костюм,
платочек на шею повяжет, парфюмом обольется и ну выпендриваться  -  ах,  ах,
ах, он творческая натура, весь во власти вдохновения, низменные мысли не для
него... На  людей,  далеких  от  творческих  кругов,  эта  болтовня  здорово
действует. Бориска - хитрец, девушек себе на стороне подыскивал, впрочем, из
наших на него никто внимания не обращал. Знали - если Анна Лямина турнет, он
окажется на улице, причем в прямом смысле этого слова.
   - Почему?
   - А у Борьки своей квартиры нет, он по  женам  кочевал.  Одна  выгонит  -
другая подберет. Говорят, в молодые годы хорош собой был, а сейчас на старый
носовой платок похож. Оно и понятно!
   Зюка остановилась и перевела дух.
   - Интересно,  почему  Жанночка  польстилась  на  такого  малосимпатичного
мужчину...
   - А, - отмахнулась Зюка, - да я могу штук  десять  его  любовниц  до  нее
назвать. Лена Рокотова из галереи  "Марс",  Танька  Седых  -  журналистка  с
телевидения...
   - Погодите, погодите, вы только что говорили, будто е Борисом Львовичем в
вашем кругу никто не хотел иметь дела...
   - Кто, я? Чушь! Да Борька переспал со всем, что шевелится!
   У меня закружилась голова. С ума  сойти!  Сначала  она  выливает  ведрами
сплетни, потом тут же отрицает сказанное...
   - Значит, Борис Львович не любил Аню?
   - Душенька, - пропела Зюка, - ну какая может быть страсть между козлом  и
жабой?
   Я не успела спросить, кто из супругов земноводное, а  кто  млекопитающее,
потому что зазвонил телефон.
   - Милочка, - защебетал