инции  находит,
привозит в Москву, селит у себя, кормит, поит, а они потом убегают и гадости
про Зинку болтают. Я уж ей советовала: "Ты бы, Зюка,  лучше  в  своем  кругу
любовниц брала. Чего с провинциалками связываешься".  Так  нет,  подавай  ей
молоденьких и неотесанных. Вечно у нее неприятности приключаются.
   - Расскажите подробнее, - попросила я.
   Валерия не смогла сообщить, где Зюка берет  партнерш.  Просто  она  вдруг
иногда появлялась на тусовках с новой пассией - девушкой  лет  восемнадцати,
обязательно стройной шатенкой  с  карими  глазами.  Блондинок  Зина  Иванова
терпеть не могла. Все ее любовницы выглядели одинаково и вели  себя  вначале
скромно. Стеснялись шумного богемного общества, мало  разговаривали,  носили
дешевую одежду и пластмассовые серьги. Но уже через месяц с ними происходила
удивительная метаморфоза. Непрезентабельные платьишки  и  самошитые  юбчонки
сменяли  дорогие  шмотки,  в  ушах  и  на   пальцах   появлялись   настоящие
украшения... Заканчивались истории тоже  до  боли  одинаково.  Оперившись  и
пообтесавшись, девчонки наглели, начинали демонстративно грубить  Зюке  и...
выскакивали замуж.
   - Она их  из  грязи  вытаскивала,  -  сплетничала  Валерия,  -  отмывала,
одевала, обувала, покупала цацки, учила есть с ножом - и вот  благодарность.
Мало того, что убегали к мужикам,  так  еще  такое  про  Зюку  рассказывали!
Знаете, мне иногда даже было жаль ее. И ведь Зинка с упорством наступала  на
одни и те же грабли, просто удивительно.
   - Значит, она обеспеченная женщина, раз так "ухаживала" за пассиями? Лера
хмыкнула:
   - У Зюки водится тугая копеечка, только вот не знаю откуда. Впрочем, один
источник дохода понятен, она ведь главный редактор газеты "Век искусства".
   - И что? Там такая большая зарплата?
   - Копейки! Зато гигантские возможности.
   - Какие?
   - Душенька, - снисходительно процедила Лера, - в нашем мире, среди  людей
искусства, очень ценятся положительные рецензии.
   - Почему?
   Валерия ухмыльнулась:
   - Ну вы просто первый день творения! Люди-то идиоты, прочитают в  газете,
что картины или скульптуры  выставляет  гениальный  мастер,  и  бегут  сломя
голову поглядеть. А галерейщики тащатся от успешных авторов.  Опять  же  те,
кто покупает произведения  искусства,  а  в  основном  сейчас  это  люди  из
определенной  среды,  разбогатевшие  на  торговле  или   каких-либо   других
операциях, тоже млеют, когда им художник невзначай статью подсовывает,  вот,
мол, какой я известный. Нувориши в глубине души комплексуют. Вот в  торговле
окорочками или трусами они доки, а картины! Ну как не фраернуться  и  купить
по-настоящему ценную вещь? Они  ведь  деньги  вкладывают,  вот  тут-то  "Век
искусства" и приходит на помощь, советует. Не раз доходило до смешного. Есть
такой, с позволения сказать, живописец  Дудолев  Олег.  Анималист,  животных
малюет. Жуткие, надо сказать, картины - собачки с бантиками  в  корзиночках,
кошечки на подушечках, лошадки на траве...  Настоящий  урод.  Так  Зюка  его
расхвалила!  Гениальный  примитивист,  самородок,  человек  из  глубинки   с
удивительным даром! Господи, да у мужика нет никаких понятий  о  композиции,
цвете и перспективе. Собачки косорылые, кошечки кривомордые... И что  бы  вы
подумали! Он теперь невероятно популярен,  отдает  свои  мерзкие  работы  за
бешеные тысячи и задирает нос до небес. Вчера приходил сюда за путевкой, так
не поверите, сквозь зубы цедил:  "Мне,  милочка,  в  старый  корпус  нельзя,
художник моего ранга должен иметь условия". Тьфу, а все Зюка. Может  поднять
на гребень, а может и растоптать, вон моего Андрея с землей сровняла, сука.
   Очевидно, я своим вопросом про критикессу задела какое-то  очень  больное
место.
   - У Зюки нет художественного вкуса? - простодушно поинтересовалась я.
   - Все у дряни есть, - пояснила Лера,  -  небось  у  себя  в  гостиной  не
Дудолева повесила, а Рокотова.
   - Зачем же тогда она расхваливает плохие картины?
   - Надо же где-то денежки брать, чтобы молоденьких девчонок  содержать,  -
фыркнула Лера, - вот наша редакторша и торгует  рецензиями.  Все  по  таксе.
Десять строчек - одна цена, упоминание в хронике - другая, подвал -  дороже,
ну а целая полоса с фотографиями совсем в копейку влетит.
   - Да ну?!
   - Об этом все знают, - отмахнулась Лера, - Жанка покойная рассказывала.
   - Жанна?
   - А что удивительного? Между прочим, она писала неплохие пейзажи, немного
наивные, но приятные, с  настроением.  Выставку  ее  устроили,  так,  картин
десять повесили. Позвали Зюку, вроде Никита с ней в неплохих отношениях был.
Зюка тоже из Иркутска, как Малышевы, ну, наверное, Никитка и думал,  что  та
расстарается. Но нет.
   На следующий день после открытия выставки Жанна прибежала  к  Лере  жутко
расстроенная и даже расплакалась у той в кабинете. Зюка позвонила  Малышевым
и сообщила, что впечатление от работ у нее отвратительное, и  предложила  им
оказать редакции гуманитарную помощь. Так и заявила - нагло и откровенно:
   -  У  нас  сейчас  тяжелые  времена,  дали  бы  кое  -  какую  мелочишку,
тысчонку-другую на канцпринадлежности.
   Никита, не ожидавший такой наглости от землячки, женщины,  которая  часто
бывала у них в доме и даже считалась другом, растерялся и  от  неожиданности
послал Зюку куда подальше. Потом спохватился, перезвонил и  спросил  -  куда
привозить деньги?
   Зюка обиделась насмерть, доллары  не  приняла  и  в  одном  из  ближайших
номеров дала разгромную рецензию. Более того: "Век  искусства"  потом  целый
год походя шлепал Жанну мокрой тряпкой  по  лицу.  Частенько  в  материалах,
посвященных  другим  авторам,  проскальзывали  фразы  типа:  "Редко  кто  из
современников пишет такие плохие пейзажи, как Жанна  Малышева",  или  "разве
можно  сравнить  его   чудесные   полотна   с   беспомощной   мазней   Жанны
Малышевой...".
   Жанна очень переживала, но потом вдруг тон публикаций сменился, пару  раз
ее похвалили, а в конце марта появилось довольно большое интервью, в котором
ее уже называли  "молодой,  талантливой  художницей,  чьи  пейзажи  будят  у
зрителя лучшие эмоции".
   - Наверное, они заплатили внушительную сумму, - произнесла я.
   - Нет, - покачала головой Лера, - дело  в  другом.  Когда  мы  с  Андреем
пришли к Борису Львовичу на день рождения и увидели, как Зинка вваливается в
гостиную, то просто испугались. Ну, думаю, сейчас  драка  начнется.  Знаете,
очень не люблю скандалы.
   Но Жанна и редакторша мило поздоровались и защебетали об общих  знакомых.
Валерия только дивилась: женщины, бывшие злейшими врагами,  болтали,  словно
лучшие подруги. Улучив момент, Лера поинтересовалась у Малышевой:
   - Ты помирилась с жабой?
   Жанночка хихикнула и шепнула в ответ:
   - Потом расскажу, я такое про нее узнала, что она теперь у меня в  кулаке
со всеми потрохами. Объяснить не могу, но поверь, Зюка жутко  напугана,  вот
ей и  приходится  быть  любезной.  Кстати,  если  хочешь  довести  Зинку  до
обморока, скажи ей потихоньку: гостиница "Морская" - и увидишь, что будет.
   - И что? - спросила я. Валерия пожала плечами:
   - Ничего, потом Жанна скончалась, а мне с Зюкой дела иметь  неохота,  она
пару раз такие гадости про Дюшу печатала.
   - Про кого? Лера засмеялась.
   - Это я так мужа ласково  зову:  Дюша-индюша.  Зюка  его  грязью  облила,
думала, мы побежим платить, только обломалось!
   - Почему?
   - Я папе пожаловалась, а он быстренько сразу в  пяти  изданиях  хвалебные
рецензии пропихнул. Пришлось Зинке заткнуться и кисло улыбаться.
   - Не проще ли ей одной заплатить, чем пятерым?
   Валерия сердито ответила:
   - Этой дряни принципиально ни копейки не дам!
   - Надо же, я думала, вы друзья, так мило за столом сидели!
   - Мы воспитанные люди, - высокомерно заявила Лера. - Неужели  обязательно
следует драться? Интеллигентный человек должен уметь держать в узде чувства.
   - С Жанной вы их тоже держали?
   - Почему?
   - Ну, насколько я поняла, вы ее ненавидели.
   - Жанну? Кто вам сказал такую глупость?
   Я внимательно посмотрела в породистое, но слегка апатичное лицо  Валерии.
Если вспомнить об откровениях доктора Мелкумян, то ей  не  должна  доставить
дискомфорта информация, которую я сейчас сообщу.
   - Жанна была любовницей вашего мужа.
   Лера дернулась  и  жутко  покраснела.  Первый  раз  вижу,  чтобы  человек
превращался за секунду в подобие свежесваренного рака.
   - Какие глупости!!!
   - Нет, сведения точные.
   - Жанна никогда не ложилась в кровать к Дюше! - почти закричала Лера.
   Надо же! Может, Софья Андреевна Мелкумян ошиблась и  Корчагина  вовсе  не
относилась к похождениям муженька с удовольствием? Сначала я  чуть  было  не
выпалила: "Еще как ложилась, она даже звала его в минуту нежности, как и ты,
Дюшей-индюшей".
   Но громадным усилием воли я сдержалась и, нагло ухмыльнувшись, возразила:
   - Мой информатор абсолютно надежен.
   - Не правда, - прошипела Лера, - Жанна была моей  единственной  настоящей
подругой, нас связывали теснейшие узы...
   - Хотите сказать, что у вашего мужа вообще не было любовниц?
   - Да какое вам дело? - разъярилась Лера. - Убирайтесь вон!
   - Уйти-то я уйду - только жаль вас.
   - Это почему же?
   -  Жанна  была  интимной  подругой  Андрея,  если  вам  так  не  нравится
определение "любовница". Вы узнали об этом и преспокойненько отравили ее  из
ревности.
   - Я не ревнива, - тихо пролепетала Валерия.
   - Отелло - младенец рядом с вами!
   - Ерунда собачья. Да, у моего мужа бывают связи на стороне, но  меня  они
не задевают, -  сообщила  Лера,  -  наш  брак  строится  не  на  сексуальной
гармонии, а  на  личных  дружеских  отношениях.  Может,  вам  это  покажется
странным, но Андрюша всегда сам рассказывает мне о своих похождениях, я  ему
больше сестра, чем жена!
   - Почему же тогда вас так задело сообщение о Жанне? - перла я напролом.
   - Да потому, что все не правда. Жанна никогда бы не сделала мне больно!
   - Вот странность, - хмыкнула я, - только что вы говорили о патологическом
отсутствии у вас ревности, и вдруг - больно!
   Лера секунду смотрела на меня, потом хлопнула ладонью  по  столу,  ручки,
стоявшие в стаканчике, подскочили, а чашка жалобно тренькнула, вздрогнув  на
блюдечке.
   - Жанна - моя единственная подруга.
   - Что же у вас так мало близких людей...
   Честно говоря, я намеревалась этой наглой фразой вывести Валерию из себя.
Обозленный человек часто в гневе выбалтывает лишнее, намного  трудней  иметь
дело с тем, кто сдерживает эмоции. Но Лера неожиданно скисла. Тихим  голосом
она пробормотала:
   - Наверное, я не слишком общительна. Нет,  внешне  я  раскованна  и  веду
вполне светский образ жизни, но это только снаружи, внутрь никого не пускаю.
Была очень близкая мне женщина - Лена Роговцева, мы учились в одном  классе,
но она умерла несколько лет тому  назад  в  родах  -  страшная,  трагическая
случайность. Ей перелили кровь не той группы. А потом появилась Жанна...
   - Вы, наверное, в институте познакомились?
   - Нет, Малышевы заканчивали  художественный  техникум,  а  я  училась  на
филфаке. Просто вышел случай...
   - Какой?
   - Это неинтересно.
   - Жанну убили, - тихо напомнила я, - вы под подозрением, до  следователей
дошли слухи о связи Андрея и Малышевой, понимаете, как это плохо для вас?
   Валерия вновь  схватилась  за  сигареты.  Глядя  на  ее  дрожащие  тонкие
красивые пальцы с безупречно сделанным маникюром, я  подумала,  как  хорошо,
что она абсолютно юридически безграмотна. Любой другой человек, хоть  раз  в
своей жизни взявший в руки детектив или прсмотревший по  телику  "Человек  и
закон", моментально бы задал мне вопрос:
   - Минуточку. А что, у нас отменили  презумпцию  невиновности?  Это  не  я
должен доказывать, что не замешан в преступлении, а органы  милиции  обязаны
проводить работу по разоблачению убийцы.  И  вообще,  никто  не  может  быть
объявлен виновным без суда!
   Но Лера плохо знала закон и сейчас казалась напуганной.
   Я медленно  раздавила  окурок  в  красивой  хрустальной  пепельнице  и  с
чувством произнесла:
   - У моего  начальства,  дорогая,  сложилось  твердое  убеждение,  что  вы
замешаны в этом преступлении. Конечно, ваш  богатый  папенька  наймет  Генри
Резника, и он вытащит вас под подписку о невыезде,  а  там,  может  быть,  и
добьется  условного  срока.  Судьи  тоже  люди  и  хотят  кушать.  Так   что
ответственности вы сумеете избежать, но на светской жизни  можете  поставить
жирный крест. Многие вас просто перестанут принимать, а в тех гостиных, куда
пустят, будут усиленно делать вид, что рады вам. Право, не знаю, что хуже.
   - Я никогда бы не тронула Жанну даже пальцем!  -  закричала  Лера.  -  Да
поймите же наконец!
   - Почему?
   Корчагина тяжело вздохнула.
   - Ладно, слушайте, только очень прошу не использовать эту  информацию  на
каждом углу.
   Четыре года тому назад Лере сделали несколько  тяжелых  операций,  и  она
провалялась в больнице все лето. Клиника находилась за  городом,  невысокое,
двухэтажное здание окружал лес. Июль стоял невыносимо жаркий, и больные, те,
кто мог ходить, разбредались по парку, слушая, как вопят одуревшие  от  зноя
птички. Примерно в полукилометре от больницы  протекала  Москва-река,  через
нее шел железный мост.  Берега  крутые,  и  до  воды  было  примерно  метров
пять-шесть. Несмотря на жару, больные сюда не ходили - далеко, да к тому  же
дорога шла через густой лес, если вдруг станет плохо, помощи ждать неоткуда,
купаться тут невозможно, слишком высокий берег, а нырять с  моста  охотников
среди готовящихся к операции не было.
   Поздно вечером, почти ночью, двенадцатого июля Лера в полном  одиночестве
стояла на мосту. Пришла она  сюда  с  одной,  вполне  определенной  целью  -
покончить с собой. Жизнь казалась ненужной. Детей у нее  никогда  не  будет,
муж, хоть и бегает каждый день с едой и цветами,  все  равно  скоро  бросит,
близких друзей нет, и никому в целом свете она не нужна...  Лера  мучительно
вглядывалась вниз, в мирно поблескивающую воду. Плавать она не умела, река в
этом месте была глубокая и быстрая,  мост  высоко,  нужно  только  перелезть
через перила...
   Валерия аккуратно сняла халатик, в кармане которого  лежала  предсмертная
записка,  и  попыталась  преодолеть  последнее,  отделяющее  ее  от   смерти
препятствие.
   Вдруг чьи-то сильные руки ловко схватили ее  за  ногу,  и  звонкий  голос
вскрикнул:
   - Это что же ты надумала?
   От неожиданности Лера потеряла равновесие и  шлепнулась  назад  на  мост,
прямо на свою спасительницу.
   - Дура! - кричала девушка. - Идиотка! Умираешь только один  раз.  Совесть
есть? А ну, подними голову!
   Валерия машинально подчинилась голосу и уставилась...  на  Жанну.  Минуту
женщины глазели друг на друга. Они были  знакомы,  сталкивались  изредка  на
светских тусовках, так как обе вели богемный образ жизни.
   Жанна пришла в себя первой.
   - Ничего себе, вот так абзац, ты-то как сюда попала?
   Очевидно, стресс от попытки самоубийства был Лере  не  по  силам.  Всегда
сдержанная,  спокойная,  Корчагина  внезапно  разрыдалась  и   вывалила   на
спасительницу все. Жанна не осталась в долгу и сообщила:
   - Я аборт пришла делать, только не от  Никитки.  Ему  сказала,  что  лечу
воспаление придатков.
   Они просидели на мосту до утра, не ощущая сырости и  рассветного  холода.
Потом побрели в больницу. Так Лера неожиданно  приобрела  настоящего  друга.
Жанночка, казавшаяся глуповатой и болтливой, на самом деле  была  совсем  не
такой. Ни одной душе на свете она не растрепала  о  происшествии  на  мосту.
Впрочем, у Жанны было много подружек,  веселых  молодых  женщин,  у  Леры  -
только Малышева. Только ей Валерия могла  рассказать  правду,  только  Жанна
знала, как тяжело той прикидываться безразличной и обсуждать с  Андреем  его
любовные похождения.
   - Она знала, - тихо поясняла Лера, - как я люблю мужа, но,  к  сожалению,
не могу выполнять супружеские обязанности. Жанночка всегда твердила:
   -  Не  расстраивайся,  он  же  к  тебе  возвращается,  и  потом,   мужику
потрахаться - как стакан воды выпить, он  к  этому  по-иному,  чем  женщина,
относится. Мы психологию разводим, чувства всякие лелеем, а мужики! Простые,
как веники, они вообще  из  одних  инстинктов  состоят  -  поесть,  поспать,
потрахаться. Ну вспомни, чего тебе после секса раньше хотелось? Нежных  слов
и признаний?
   Лера кивнула.
   - Спорю на сто долларов, что Андрюшка моментально бежал к холодильнику  и
начинал жрать!
   Валерия рассмеялась:
   - В точку.
   - Чего там, - махнула рукой Жанна, - у меня такой же дома  сидит.  И  еще
учти - наши не самые худшие.
   Валерия замолчала и вновь принялась  раскуривать  сигарету.  Я  терпеливо
ждала. Наконец она продолжила:
   - Жанночка очень любила Никиту  и  никогда  ему  не  изменяла,  понимаете
теперь, что ваши обвинения абсурдны? Во-первых, Жанна никогда бы не легла  с
Андреем в постель, а во-вторых, я лишилась  единственной  родной  души.  Вам
даже представить трудно, как мне сейчас тяжело, я осталась совсем  одна,  ни
поговорить, ни посоветоваться не с кем...
   И она внезапно тихо расплакалась.
   - Ну-ну, - попробовала я ее утешить, - у вас есть муж,  отец,  а  подруги
еще найдутся.
   Лера  аккуратно  высморкалась  в  бумажный  платок  и  покачала   красиво
причесанной головой:
   - Нет. Папа занят только своим дурацким бизнесом, он мебелью торгует. Ему
не пожалуешься. Только начнешь, а он сразу доллары вытаскивает и сует в руки
- на, купи себе что-нибудь и успокойся.
   Андрей все время работает, да  и  бабы  вокруг  вьются.  А  у  меня  что?
Путевки? Господи, лишь Жанночка могла меня понять.
   - А бабочки? Говорят, вы коллекционер.
   - Нет, это громко сказано, - ответила Лера, промокая глаза, - всего  лишь
начинающий любитель. Вот Леня Дубовский - это да.
   - Знаете, - пробормотала я, - вам, наверное, смешно покажется, но я  тоже
увлекаюсь бабочками, собрала кое-что, ерунду всякую, на даче  ловила  -  ну,
капустницы, шоколадницы... Посоветоваться бы с кем...
   - Приходите в клуб, - порекомендовала  Валерия,  -  у  нас  необыкновенно
мило. Конечно, это Леня все организовал. Адрес: Леонтьевский проезд, семь.
   - Прямо так можно заявиться и впустят? - удивилась я.
   - Конечно, - ответила Лера, - почему бы и нет? Папионистов мало, все друг
друга знают, новичков только приветствуют.
   - Простите, кого мало?
   - Папионистов, мы так называемся, от  французского  слова  "папион",  что
означает бабочка.
   - А в какие дни работает клуб? Лера пожала плечами:
   - Там всегда кто-нибудь есть, ну, Ольга во всяком случае, она заведующая.
   В эту минуту дверь приоткрылась, и в щель просунулась  женская  голова  с
растрепанными, плохо покрашенными рыжими волосами.
   - Валерочка, можно?
   - Подождите, - сухо велела Лера.
   Потом вытащила из косметички тональный крем, помаду, тушь для  ресниц  и,
установив на письменном столе небольшое зеркальце, пробормотала:
   - Работать надо. Очень вас прошу, если еще захотите со мной  побеседовать
- предварительно позвоните.
   И она протянула визитную карточку. Я взяла ее и пошла к двери.
   - Послушайте! - окликнула меня Лера. - Ищите  убийцу  в  другом  месте  и
выбросьте из головы дурацкие мысли о любовных похождениях  между  Андреем  и
Жанной. Он-то, может, был бы и  не  прочь,  да  только  она  ни  за  что  не
согласится.
   Я тихо затворила дверь.
   - Валерочка свободна? - поинтересовалась рыжеволосая толстуха.
   Не ответив, я пошла к выходу. Отчего-то последние слова Леры убедили меня
в ее невиновности. "Она ни за что не согласится". Валерия до сих пор говорит
о Жанне как о живой, никак не может привыкнуть, что подруги уже  нет  рядом.
Вот только была ли Малышева на самом деле ее подругой? Ведь ни крошки правды
не рассказала она о себе. Лера не знала ничего - ни о  том,  что  Никита  на
самом деле брат Жанны, ни о  том,  как  та  зарабатывала