я  улица  оказалась  в  самом  центре,  у  метро  "Кропоткинская".
Пропетляв по  узеньким  кривоватым  старомосковским  переулкам,  я  вышла  к
небольшому двухэтажному дому, выкрашенному в голубой цвет.
   У  входа  восседал  тучный  секьюрити.  Сейчас  почти   все   организации
обзавелись жуткого вида охранниками. И мне это кажется странным.  Ведь  люди
остались крайне беспечны, если не сказать глупы. Я обзвонила почти  тридцать
номеров, и никому из абонентов не пришла в голову простая мысль - телефонная
станция  может  зафиксировать   номер,   но   никак   не   фамилию   и   имя
разговаривавшего. Такое возможно, только если он заказывал  разговор,  а  не
пользовался автоматической связью. Да, с такой глупостью никакая  охрана  не
спасет, тем более что миновать ее крайне легко.
   Красная книжечка с буквами "МВД" повергла толстяка в шок, и он даже отдал
мне честь, вскакивая со стула.
   Я повернула по коридору  направо  и  толкнула  первую  попавшуюся  дверь.
Худощавый молодой парень в  бесформенном  синем  свитере  поднял  голову  от
бумаг:
   - Вам кого?
   - Где можно найти Железнова Славу?
   - Это я, - ответил парнишка.
   Горькое разочарование растеклось по телу. Этот мозгляк Слава? Да  ему  до
жиртреста не хватает  килограммов  пятьдесят.  На  всякий  случай  я  решила
уточнить:
   - Вы знакомы с Татьяной Павловной Молотовой?
   - Молотова, Молотова, - забубнил парень.  -  Напомните,  что  она  у  нас
заказывала: окна или двери?
   - Так вы строительная контора, - протянула я, сразу теряя  интерес  к  АО
"Миотал". Все понятно,  ремонтируя  новую  квартирку,  Танюша,  естественно,
ставила стеклопакеты и дубовые двери.
   Домой я вернулась расстроенная.  Время  шло,  а  я  ни  на  миллиметр  не
приблизилась к желанной  цели.  Может,  притаиться  во  дворе  за  кустом  и
осуществлять,  так  сказать,  наружное  наблюдение  за  квартирой   Татьяны?
Ей-богу, больше в голову ничего  не  пришло.  Оставалась  лишь  одна  слабая
надежда на три номера, по которым вчера  никто  не  отвечал.  Но  уже  через
полчаса  отпала  и  она.  Первый  принадлежал  мастерской,   устанавливающей
стиральные машины, второй - магазину "Ткани", а  по  третьему  бодрый  голос
оповестил: "Рекламное агентство "Альбатрос". Но ни на одном  из  предприятий
не работал мужчина с красивым именем Слава.
   Отбросив ненужную книжку, я принялась ходить взад и  вперед  по  комнате,
мучительно соображая, что же теперь делать. Все  концы  оборваны,  наверное,
все же придется идти в милицию. Представляю, как меня там встретят! Вечером,
подтыкая Кирюшке одеяло, я услышала его сонный голос:
   - Лампочка, музычка просила  напомнить,  что  ты  согласилась  играть  на
концерте.
   О господи, совсем забыла? Ну вот еще одна  трудноразрешимая  задача.  Где
раздобыть арфу? Купить? Она стоит бешеных денег, взять напрокат?
   Провертевшись без сна в кровати, я наконец сообразила,  как  действовать.
Моя собственная арфа, отличный инструмент, созданный трудолюбивыми немецкими
мастерами, хранится, насколько я знаю, в гараже на нашей  с  Михаилом  даче.
Дом у нас зимний, с АГВ, горячей водой и телефоном, но ни я,  ни  супруг  не
являлись большими поклонниками свежего  воздуха,  в  Алябьево  мы  приезжали
только летом, предпочитая проводить  остальное  время  года  в  городе.  Как
только я бросила концертировать, арфу уложили, вернее, поставили  в  большой
черный футляр и отнесли в отдельно стоящий у самого забора гараж.  У  домика
есть  чердак,  где  хранилась  всякая  ненужная  чепуха,  среди  нее  и  моя
многострадальная арфа. Скорее всего она так там и стоит в ожидании  хозяйки.
Значит, завтра поеду в Алябьево и залезу на чердак. Если инструмент еще там,
найму машину и доставлю арфу в Москву. Ну вот, одна проблема решена.
   Утром я выпроводила детей и тут же машинально выбросила в форточку ключи.
Снизу незамедлительно понесся крик:
   - Лампадель, кинь ключарики, на полочке забыл!
   - Уже бросила! - заорала я, выглядывая в форточку.
   - А где они? - надрывался Сережка. - Не вижу!
   Минут  пять  он  рассматривал  тротуар,  потом  вновь  задрал  голову   и
присвистнул.
   - Что такое? - спросила я, по-прежнему вися в форточке.
   - Глянь на тополь! - сообщил Сережка.
   Я перевела взгляд на большое раскидистое  дерево,  растущее  прямо  возле
окна, и ахнула. Связка ключей, поблескивая оранжевым  брелком  сигнализации,
мирно покачивалась на верхушке.
   Следующие полчаса мы безрезультатно пытались сбить связку. Сначала кидали
в нее камнями и даже иногда попадали, потом трясли многострадальное  дерево,
затем Сережка открыл, несмотря на мои негодующие крики, заклеенное  на  зиму
окно и попытался дотянуться до ключей шваброй. В результате он чуть не выпал
наружу.
   Мы с Юлей едва успели ухватить его за джинсы.
   - Хватит, -  заявила  девушка,  -  не  собираюсь  из-за  каких-то  ключей
преждевременно становиться вдовой!
   Я была с ней совершенно солидарна.
   - Что делать? - метался Сережка  по  кухне.  -  В  полдень  встречаюсь  с
заказчиком в Капотне!
   - Езжай на метро, - предложила я.
   - Так оно туда не ходит, - всплеснул  руками  парень,  -  а  автобус  там
появляется когда захочет, без всякого расписания. Катастрофа, меня начальник
убьет, ремней из спины нарежет, а из зубов сделает  ожерелье  и  повесит  на
шею.
   - По-моему, ты слегка преувеличиваешь, - улыбнулась я.
   - Нужно позвонить в Службу  спасения,  -  сказал  Кирюшка,  -  они  кошек
стаскивают, им наши ключарики достать - тьфу.
   - Почему ты не поехал в школу на  троллейбусе?.  -  запоздало  возмутился
старший брат.
   - Ну не мог же я тебя бросить в беде,  -  хитро  прищурился  младшенький,
роясь в листочках у телефона. - Нашел, звоните.
   Примерно через час веселые молодые люди, одетые  в  красивые  темно-синие
комбинезоны с буквами МЧС на спине,  задрав  голову,  рассматривали  тополь.
Пары минут хватило им для оценки  ситуации.  Бригада  действовала  быстро  и
слаженно. Из микроавтобуса достали длинную раздвижную лестницу, и  смешливый
парень примерно  Сережкиного  возраста,  быстро-быстро  перебирая  руками  и
ногами, вмиг добрался до вершины.
   - Ловко! - восхитился довольный Сережка, принимая ключи. - Ну прямо,  как
в кино.

Глава 28

   Наконец-то все уехали.  Сначала,  отчаянно  чертыхаясь,  умчался  Сережа.
Кроме него, в машину влезли ворчащая Юля и крайне недовольный Кирюшка.
   - Ну зачем к третьему уроку идти? - ныл  мальчик.  -  Ерунда  получается,
просто дрянь собачья. Ну что я скажу, где с утра был?
   - А как ты объяснишь завтра, где сегодня время провел? - поинтересовалась
я.
   - Записку напишешь классной.
   - Какую?
   - Да любую. Мол, извините, ходили к стоматологу, а он принимает только  с
утра, у нас все так делают!
   - Сейчас напишу, - обрадовалась я, - еще лучше  будет,  просто  идеальный
ученик: и к врачу сходил, и на оставшиеся уроки явился.
   Кирюшка  прикусил  язык,  но  было  поздно.   Вооруженный   листочком   с
незатейливым "алиби", он молча пошел к  лифту,  сопя  от  возмущения.  Такие
звуки издает Муля, когда я отнимаю у нее нечто крайне желанное -  щетку  для
одежды или Сережкины носки.
   Потом смылась Виктория. До этого она  долго  обзванивала  все  московские
салоны, выискивая самый-самый. Наконец выбор пал на парикмахерскую "Велла".
   - В конце концов, гадкая краска была произведена их фирмой,  -  причитала
гостья, тщательно пряча прадки лягушачьего цвета под платок. - Еще  подумаю,
следует ли оплачивать их услуги,  во  всяком  случае,  добьюсь  значительной
скидки!
   Грозно сдвинув брови, она двинулась к двери.
   "Спаси господи салон "Велла" от разрушений, а его служащих от мучительной
смерти под обломками здания", - подумала я и кинулась собираться.
   Алябьево находится в сорока километрах от Москвы, и, когда я говорю,  что
дача принадлежит нам с Михаилом, это немного не так. Крепкий Двухэтажный дом
из отличного огнеупорного кирпича был, так сказать, моим приданым.
   В начале шестидесятых  годов  на  моих  родителей  неожиданно  обвалилась
огромная сумма, целое состояние по тем небогатым  советским  временам.  Отец
получил большую премию за какое-то открытие. Я плохо разбираюсь в математике
и, честно говоря, слабо представляю, чем занимался папа. Мамочка говорила  о
его работе сухо, сообщая посторонним лишь общую информацию.
   - Андрей заведует отделом в НИИ, - ловко уходила  от  прямого  ответа  на
вопрос мамуля, - он доктор наук и профессор.
   Только  сейчас  я  догадалась,  что  скорей  всего  папочка  работал   на
военно-промышленный комплекс и был связан с  ракетостроением.  В  детстве  я
страшно боялась странного слова "полигон".
   - Меня ждет полигон, - говорил папа, - надеюсь, ничего не произойдет и  я
вернусь через неделю.
   Мамочка после этих слов вздыхала, крестила отца,  а  потом  провожала  до
машины.  Папуля,  правда,  всегда  возвращался.  Иногда  веселый,   пахнущий
коньяком, с парой таких же  возбужденных  приятелей.  В  гостиной  накрывали
большой стол, мамочка садилась за пианино, домработница  Валя  носилась  как
угорелая по коридорам, подавая всевозможные  закуски.  Иногда  папа  быстрым
шагом входил в детскую, быстро целовал меня в щеку, кололся ужасно небритыми
щеками и бормотал:
   - Спишь, Рыжик? Давай просыпайся.
   Он вытаскивал меня из-под одеяла, тащил  полусонную  в  гостиную,  полную
веселых, слегка хмельных людей. Мамочка, всегда трепетно соблюдавшая  режим,
не протестовала,  а  только  смеялась.  Папа  ставил  меня  на  табуретку  и
оповещал:
   - Прошу любить и жаловать, Ефросинья, наследница. Ну, Рыжик, прочитай нам
стихотворение.
   Щурясь от яркого света и  поддергивая  сползающие  пижамные  штанишки,  я
покорно заводила:
   - У Лукоморья дуб зеленый...
   Получив свою долю оваций  и  пригоршню  шоколадных  конфет,  я,  горя  от
возбуждения, неслась в  детскую.  Мне  было  хорошо  известно,  что  там,  у
кроватки, сейчас  лежит  подарок.  Ожидания  всегда  оправдывались.  Сюрприз
находился у изголовья. Один раз - блестящая цигейковая  шубка  с  капором  и
муфтой, в другой - прехорошенькая плюшевая собачка,  в  третий  -  кукольный
домик с мебелью, занавесочками, посудой на кухне  и  даже  крохотным  ночным
горшочком под розовой кроваткой...
   - Слава богу, - говорила мама потом, - полигон отпустил.
   Но бывали другие дни. Утром, уходя в школу, я находила отца  чернее  тучи
на кухне возле пепельницы, полной окурков. Он даже не здоровался со  мной  и
мог довольно грубо сказать:
   - Ну чего уставилась, иди в школу! Мамочка, вздыхая, застегивала  на  мне
пальтишко и бормотала:
   - Не обижайся, доченька, это все полигон...
   Иногда таинственный  полигон  снился  мне  в  виде  огромного  бородатого
грязного мужика, бегущего за отцом. Бедный  папочка  изо  всех  сил  пытался
увильнуть от чудища. Но оно, размахивая ножом, неслось за ним. Последний раз
слова о нашем враге я услышала на  папиных  похоронах.  Шел  1979  год,  мне
стукнуло восемнадцать, но,  будучи  невероятно  инфантильной,  я  так  и  не
задумывалась: а где же зарабатывал папа деньги на нашу безбедную жизнь?
   Хоронили отца на Новодевичъем кладбище. Возле глубокой могилы выстроились
солдаты,  готовые  отдать  прощальный  салют.  Стояла  жуткая  жара,  такого
невероятно знойного августа Москва до сих пор не знала. Гроб  с  телом  папы
установили на специальном гранитном  постаменте.  Нас  с  мамочкой  посадили
рядом, на жестких стульях. Начались речи.  "Безвременно  ушедший",  "светило
науки", "генерал от математики"...  Слова  лились  и  лились,  не  имея  уже
никакого значения... Мамочка  изредка  глубоко  вздыхала,  судорожно  шепча:
"Полигон... Его убил полигон". Потом вдруг она вытянула руку и, указывая  на
гроб, дико закричала:
   - Стойте, он жив, жив! Смотрите - плачет!
   Последнее, что увидела я, перед тем как грохнуться  в  глубокий  обморок,
были крупные слезы, вытекающие из-под плотно склеенных  век  того,  что  еще
недавно было моим отцом.
   Позже, уже в больнице, милый доктор, взяв теплой  мягкой  "хирургической"
рукой мою ледяную ладошку, пояснил:
   - Вы испытали настоящий шок...
   - Он плакал, - пробормотала я. - Он жив?
   - Нет, конечно, - ответил доктор, - просто тело подвергалось заморозке, а
она на жаре стала отходить.
   Но в начале шестидесятых, когда на родителей упали деньги, никто  из  них
не думал о скорой смерти. На семейном совете решили купить дачу, чтобы  было
куда вывозить ребенка, то есть меня, на лето. Повезло  им  тогда  ужасно.  В
Алябьеве как раз продавался отличный каменный дом. Место нас  устраивало  со
всех точек зрения. Во-первых, близко от Москвы, во-вторых, участок огромный,
чуть ли не с  полгектара,  засаженный  вековыми  елями,  соснами  и  дубами,
в-третьих,  наша  будущая  дача  стояла  самой   последней   в   поселке   с
малопоэтичным названием "Буран-4". Дачный конгломерат принадлежал  Генштабу,
а военные не слишком горазды  на  выдумки.  Через  реку  со  смешным  именем
Моглуша располагались владения Союза художников, они назывались  куда  более
приятно - "3емляничная поляна". Но, честно говоря, кроме щита с  буквами,  у
художников больше не было ничего хорошего. Дощатые конурки на шести  сотках,
у военных же вздымались самые настоящие крепости, а наша смотрела  лицом  на
лес. Мы могли бегать целый день голыми по участку или стрелять друг в  друга
из автомата, никто из ближайших соседей даже бы не вздрогнул.  И  не  только
потому,  что  вмешиваться  в  дело  чужой  семьи  считалось  в   том   кругу
неприличным. Нет, просто никто бы ничего не услышал. До ближайшей дачи  было
десять минут ходу через довольно густой лесок. Сейчас родители, может  быть,
и испугались бы жить в такой изоляции, но тогда, в 1963 году, времена стояли
почти идиллические, и мамочка порой забывала закрыть входную дверь. Впрочем,
один казус как-то произошел. Белой июньской ночью к нам на  участок  забрела
группка  довольно  пьяных  людей,  жгли  костер  и  орали   песни.   Наутро,
протрезвев, пришли с извинениями, оказались художниками,  перепутавшими  под
воздействием зеленого змия берега реки. На память об этом происшествии у нас
осталась чудная картина - сирень в хрустальной  вазе,  подаренная  одним  из
дебоширов.
   На гигантском участке находятся два здания. Один - сама дача, двухэтажный
особняк под железной крышей. Другой - небольшая сторожка, или,  как  говорил
папа,  -  дворницкая.  Тоже  двухэтажная,  но  не  в  пример  меньше.  Внизу
пятнадцатиметровая комнатенка, а наверху чердак. Мамочка не разрешала мне  в
детстве туда заглядывать, но я иногда не слушалась и поднималась по  шаткой,
дрожащей лесенке наверх. Там было так уютно! Сквозь круглое  пыльное  оконце
проникали лучи горячего летнего солнца, пахло  сеном,  чем-то  душным,  а  в
дальнем углу быстро-быстро копошились бесчисленные мыши.
   После свадьбы  мамочка  торжественно  передала  ключи  от  всех  построек
Михаилу.  Надо  сказать,  что  супруг  вложил  массу  денег  и   времени   в
переустройство дома. Поставил АГВ, упразднил печи, которые папа топил углем,
сделал роскошный камин и сауну.  Полы  теперь  сверкали  паркетом,  а  стены
шикарными  обоями.  Но  мне  парадоксальным  образом  дом   сразу   перестал
нравиться, из него ушло что-то родное, милое. И хотя последние  годы  он  не
мог считаться исключительно нашим  -  мамочка  сдавала  второй  этаж  разным
людям,  -  все  равно  где-то  в  этих  стенах  жил  призрак   папы.   После
дорогостоящего ремонта тени покинули здание, и оно стало мне чужим.
   Изменения коснулись и сторожки. Нижняя комната превратилась  в  настоящий
гараж, а чердак оштукатурили и превратили в склад вещей. Таких,  которые  не
нужны, но рука не поднимается выбросить. Среди хлама оказалась и злополучная
арфа.
   Все  эти  мысли  плавной  чередой  плыли  в  моей  голове,  пока   поезд,
покачиваясь, мчался в Алябьево. Я много лет приезжала сюда только на  машине
и даже не узнала станцию. Небольшой  домик  возле  платформы  превратился  в
довольно приличный универмаг, а на площади стояло сразу несколько автобусов.
Один из них, одышливо фыркая на подъемах, довез меня до конечной  остановки.
Я вылезла и подождала, пока машина уедет.
   Воцарилась тишина. День стоял ясный, слегка морозный. Снег, в отличие  от
московского, белый и чистый, просто сверкал в лучах светила,  на  секунду  я
зажмурилась, потом вновь  открыла  глаза.  Узенькая  дорожка,  петляя  между
деревьями, бежала вниз. На секунду мне показалось,  что  там  стоит  папа  и
довольно сердито твердит:
   - И кто же это, Рыжик, разрешил тебе одной выходить на шоссе!
   Вздрогнув и тряхнув головой, чтобы  прогнать  видение,  я  быстрым  шагом
пошла по направлению  к  дому.  Идти  предстояло  минут  десять,  и  мне  не
встретился ни один человек. Уже тогда, когда  рука  взялась  за  калитку,  в
голову неожиданно пришла мысль.
   А кому достанется после развода дача? Я даже выпустила  от  растерянности
жалобно звякнувшую щеколду. До сих пор мне как-то не приходилось  задаваться
материальными  вопросами,  но  теперь,  когда   решила   разводиться...   По
документам, собственницей алябьевского дома вроде являюсь я. А ведь еще была
родительская квартира, проданная Михаилом,  я  подписывала  доверенность  на
ведение дел, а потом даже не поинтересовалась, какую сумму супруг выручил за
жилплощадь.
   Дача глядела на  мир  закрытыми  железными  ставнями.  Наверное,  Кирюшке
понравится тут - рыбалка, грибы... Сережка и Юля тоже будут  не  против,  им
подойдет вон та угловая комната на втором этаже, бывшая спальня родителей. И
уж совсем хорошо окажется собакам. Целый день, задрав хвосты, можно носиться
по участку, не дожидаясь, пока тебя выведут на десять минут в пыльный двор.
   Представив себе Мулю, Аду, Рейчел, наших кошек, вкупе с жабой Гертрудой и
тройкой хомяков, наслаждающихся закатным  июньским  солнцем,  я  улыбнулась.
Странно, что некоторые женщины считают себя на пороге  сорокалетия  старыми.
Для меня жизнь словно начиналась, внутри Ефросиньи сидела восемнадцатилетняя
Евлампия. И это она легко перебирала  ногами  и,  не  чувствуя  проникающего
сквозь тонкую замшу холода, побежала к сторожке, вдыхая полной грудью свежий
воздух.

Глава 29

   Мы никогда не запирали  чердак,  но  сейчас  на  двери  красовался  самый
обычный, покрытый ржавчиной, висячий замок.
   Сначала я растерялась, но  потом  нашла  подходящий  камень  и  принялась
сбивать железку. Дело шло туго, в конце концов  замок  остался  нераскрытым,
просто выпало из створки одно из ушек, державших крепление. Я рванула дверку
и вдохнула застоявшийся  воздух.  Пахло  почему-то  не  деревом,  пылью,  не
старыми тряпками, а плохо вымытым унитазом, попросту мочой.
   Дивясь на неприятный аромат, я стала  вглядываться  в  очертания  смутных
предметов. Вон там громадный гардероб, рядом какие-то ящики... Впрочем,  тут
где-то был выключатель.
   Я пошарила рукой по стене и щелкнула клавишей. Моментально  под  потолком
вспыхнула покрытая пылью  лампочка.  Толку  от  нее  оказалось  чуть,  но  в
неверном  желтоватом  свете  я  увидела  в  углу  большой  черный  футляр  и
присвистнула. Бог мой, совсем забыла, какая она огромная! Я  даже  не  сумею
сдвинуть ее с места, не то что спустить с лестницы и  дотащить  до  станции.
Сразу следовало действовать иначе, нанять  у  платформы  крепкого  мужика  с
машиной и только тогда ехать за арфой. Ну всегда задним умом крепка.
   Чертыхаясь, я все же решила подойти поближе. Но не  успели  ноги  сделать
шаг, как ухо уловило стон.
   - Кто здесь? - дрожащим от ужаса голосом спросила я, чувствуя, как  спина
моментально покрывается липким потом.
   Стон повторился. Чувствуя, что сейчас грохнусь в обморок,  я  попробовала
передвинуть ставшие пудовыми ноги, но они словно приросли к полу.
   - Помогите, - прошелестел бесцветный голос, - помогите!
   Словно сомнамбула, я двинулась на зо