.
   Может, кто из библиотекарш и удивился такому заявлению,  но  виду  не
подал, и жизнь в книгохранилище потекла как обычно.
   Прошло восемь лет. Лена так и не вышла замуж, Жанночка  подрастала  и
радовала ее. Розалия Львовна и Семен Кузьмич ни разу не поинтересовались
судьбой  внучки,  впрочем,  Лена  иногда  думала,  что  жена  ничего  не
рассказала профессору, он просто не знал о существовании внучки.  Спустя
некоторое время у нее с Розалией  Львовной  даже  наладились  отношения.
Заведующая  на  всех  собраниях  подчеркивала  высокую  профессиональную
подготовленность Лены и постоянно говорила:
   - После моего ухода лучшей кандидатуры на место начальницы не найти.
   Но вскоре размеренная жизнь Лены была опять нарушена.
   Ясным январским  утром,  где-то  около  одиннадцати,  в  ее  квартире
раздался  звонок.  Лена  подумала,  что  вернулась  из  школы   внезапно
заболевшая дочь. Она  распахнула  дверь  и  шарахнулась  в  сторону.  На
лестничной клетке стоял мужик ужасного  вида,  одетый  в  ватник,  мятые
брюки и жуткие ботинки. В руках он держал серую солдатскую ушанку.
   - Вы  к  кому?  -  дрожащим  голосом  осведомилась  Лена,  как  назло
вспомнившая вчерашнюю телевизионную передачу о серийных маньяках.
   - Не узнала? - улыбнулся дядька, обнажив черные обломки зубов.
   - Нет, - покачала головой она.
   - Вот оно как, - ухмыльнулось чудовище, - с  глаз  долой,  из  сердца
вон, а ведь говорила, что любишь.
   У Лены начала стремительно уходить земля из-под ног.
   - Вы кто? - прошептала она, привалясь к косяку.
   - Неужто я так изменился? - щерился беззубой улыбкой мужик.
   Ленин взгляд  задержался  на  его  глазах  цвета  ореховой  скорлупы.
Мужчина  продолжал  усмехаться.  Радужка  его  глаз  стала  стремительно
темнеть.
   - Женя! - воскликнула Лена и обвалилась на пол.
   Она очнулась уже дома  на  диване.  Евгений,  снявший  отвратительный
ватник, разгуливал по квартире хозяином.
   - Ты жив! - прошептала Лена. - Но почему Розалия Львовна...
   Евгений скривился и стал похож на обозленную дворовую собаку.
   - Тоже мне, мать называется! Никогда ей этого не прощу, бросила  меня
в беде, даже пачки сигарет за все годы не прислала...
   - Где же ты был? - все еще плохо соображая, спросила Лена.
   Женя рассказал, что сидел на зоне, попал туда якобы ни за что  -  ему
приписали воровство.
   - Я никаких денег не брал, - утверждал он. - Начальник сам растратил,
а свалил на меня.
   Лена с недоверием слушала бывшего любовника. А тот все больше  входил
в раж, размахивая руками:
   - Ну прикинь! Я невинно пострадал, а они, отец с матерью, даже помочь
мне не захотели.
   Передали через следователя письмо, типа,  ты  для  нас  умер.  Уроды!
Убить их мало!
   Лена молча слушала. Она никогда особенно не любила  Розалию  Львовну,
была обижена на нее, но сейчас от души пожалела заведующую.
   Это до какого же состояния надо дойти,  чтобы  объявить  своего  сына
погибшим?
   - Мне деваться некуда, - неожиданно зарыдал Женя, -  ты  единственный
близкий человек, помоги, Христа ради, куда же мне идти?
   Ни денег, ни одежды приличной нет!  Не  дай  погибнуть,  у  нас  ведь
ребенок! Я столько лет плакал по ночам, вспоминая дочку!
   И вновь Лена простила его, поверила ему, забыв, что он  уголовник  со
стажем, а тюрьма и зона не прибавляют людям благородства.
   Через пару месяцев Женя отъелся. Лена купила ему  одежду,  вытряхнула
всю копилку, чтобы он вставил зубы.
   В  апреле  страшный  мужик,  от  которого  за  версту  шибало  зоной,
превратился в прежнего милого, интеллигентного, улыбчивого  Женечку.  Он
опять начал исчезать из дома,  а  в  июне  Женя  вовсе  пропал,  оставил
записку: "Вернусь в понедельник". Прошло  двенадцать  понедельников,  на
тринадцатый позвонила баба и, рыдая, сообщила:
   - Ваш брат сделал мне предложение,  а  потом  взял  денег  на  оплату
свадебного ужина и исчез!
   Лена опять отдала свои деньги.
   Она замолчала, я подождала пару мгновений и тихо спросила:
   - Дальше что?
   - Ничего, - пожала плечами заведующая.
   - Вы больше не виделись?
   Она тяжело вздохнула:
   -  Нет,  он  иногда  появляется  и  поет  все  ту   же   песню:   "Ты
одна-единственная, любимая, пусти переночевать, дай денег". Правда,  был
период, довольно длинный, когда он исчезал.
   Я уж подумала: может, и впрямь умер? Но потом объявился снова!
   - А вы?
   - Я больше не попадаюсь на эту удочку, - мрачно ответила Лена, - был,
впрочем, один момент.
   - Какой? - насторожилась я.
   - Розалия  Львовна  умирала  в  больнице,  -  сухо  пояснила  она,  -
буквально за день до кончины она попросила меня приехать.
   Естественно, Лена явилась на зов.
   Заведующая, казавшаяся щемяще маленькой в белых подушках, прошептала:
   - Мне конец.
   - Ну что вы, - еле сдерживая ужас, сказала  Лена,  -  вы  обязательно
поправитесь.
   - Прекрати, - прохрипела Розалия Львовна, - выполни мою просьбу.
   - Какую?
   - Дам тебе адрес Жени, сходи к нему.
   - К кому? - Лена прикинулась ничего не понимающей.
   - Не надо спектаклей, - неожиданно резко оборвала ее Розалия Львовна,
- ты знаешь, что он жив. Материнское сердце не камень, пусть получит  от
меня прощение. Поедешь, дам тебе письмо для него. Я хочу, чтобы  ты  ему
заменила меня.
   Лене пришлось согласиться, хотя ей очень не  хотелось  встречаться  с
Евгением, но не отказывать же старухе, которая уже одной ногой в могиле.
   Лена вновь замолчала.
   - И вы выполнили ее просьбу?
   - Нет.
   - Почему?
   - Розалия Львовна пообещала написать письмо, но  не  успела,  умерла.
Господи, значит, он еще и убийца!
   - Кто? - тихо спросила я.
   - Женя, - ответила Лена, - он  просто  взбесился,  когда  узнал,  что
Семен Кузьмич женился на молоденькой. Приехал ко мне и с порога  заявил:
"Убью старого идиота и эту пиранью.
   Наследство мое, я его столько лет ждал!"
   - Женя умеет стрелять?
   - Великолепно, - подтвердила Лена, - в свое время в секцию ходил. Это
он их убил, часто говорил, что пора...  Только  я  не  воспринимала  его
слова всерьез, а оно вон как вышло!
   - У вас есть его адрес?
   Она развела руками:
   - Я год не виделась с Евгением, могу сказать, где он тогда жил.
   - Сделайте одолжение, - попросила я.
 
Глава 25 
 
   В нашем подъезде, в темном углу у лифта кипела драка. Двое подростков
молча мутузили друг друга.
   - Эй, вы что не поделили? - крикнула я. - А ну прекратите!
   Ребята разбежались в разные стороны. Я узнала  примерных  и  вежливых
детей    Карабановых    и    вдруг     обрадовалась.     Значит,     эти
образцово-показательные  брат  с  сестрой  тоже  выясняют  отношения  на
кулаках.
   - Да, - заныла девочка, - он у меня яблоко отнял.
   - Нет, кто первым начал! - взвизгнул старший брат и снова налетел  на
сестричку.
   Домой я вползла еле живая от усталости  и  была  немало  удивлена.  В
квартире оказалось пусто, но если отсутствие домочадцев еще как-то можно
объяснить: дети на дополнительных занятиях, Катюша, Сережа и  Юлечка  на
работе, то  куда  подевались  мопсихи?  Отчего  они  не  встречают  меня
радостным лаем? В прихожей изо всех сил вертели хвостами только Рейчел и
Рамик.
   Почувствовав некоторую тревогу,  я  выдвинула  ящик,  где  мы  храним
поводки. Стаффордшириха и двортерьер оживились до крайности и  принялись
нервно поскуливать.
   - А ну замолчите, - приказала я, - никто не собирается вести  вас  на
прогулку. Лучше скажите, где Муля и Ада?
   В ящике обнаружились две связанные Юлечкой  кофточки,  в  которые  мы
наряжаем мопсих перед выходом во  двор  зимой.  Мопсы  -  гладкошерстная
порода, они  простудливы,  поэтому  мы  тщательно  их  кутаем.  Рядом  с
кофточками лежали и рулетки с ошейниками: синяя Адина и желтая Мулина.
   Слабая  надежда  на  то,  что  кто-то  из   домашних   повел   мопсих
прошвырнуться по снежку, пропала.
   Выкрикивая: "Муся, Адюша, вы где?" - я достигла  кухни  и  испугалась
еще больше.
   На рыжей кафельной плитке около пустой миски, в которую  мы  наливаем
собакам воду, лежали два светло-бежевых тельца.
   Я бросилась к мопсихам.
   - Девочки! Что с вами?
   Но собачки, всегда радостно спешащие мне навстречу,  сейчас  даже  не
шевельнулись, продолжая молча лежать на полу.
   Я схватила Мулю. Она просто повисла  у  меня  на  руках,  раскинув  в
разные стороны лапы и хвост. На какую-то долю  секунды  мне  показалось,
что она умерла, но потом я увидела, что ноздри ее шевелятся.
   Адюша тоже была жива. Когда я, положив Мульену на диван, подняла Аду,
та издала такой жуткий звук, нечто между  храпом  и  хрипом,  что  я  ее
уронила. Но, даже шмякнувшись на кафель, она не открыла глаз.
   Пару секунд я в страхе смотрела на мопсих, в  голову  пришла  ужасная
мысль: их отравили!
   Одна наша знакомая, Людочка Плисецкая, не так давно  лишилась  своего
скай-терьера. Кто-то на улице угостил собачку  куском  колбасы  с  ядом.
Встречаются иногда негодяи, ненавидящие все живое вокруг.
   Сбросив оцепенение, я ринулась к  телефону  и  набрала  номер  нашего
ветеринара Люси.
   -  Что  на  этот  раз,   -   со   смехом   спросила   она,   -   наша
собачка-катастрофа опять занедужила?
   Собачка-катастрофа  -  это  про  Аду.  За  свою  короткую  жизнь  она
перенесла четыре операции. К ней постоянно липнут болячки. То уши  не  в
порядке, то высыпает аллергия, то подкашиваются лапы, то ни с того ни  с
сего начинается понос. Слава богу, что Люся живет напротив и через  пять
минут прибегает на зов. При виде ее Адюська мигом  падает  на  живот  и,
быстро вертя задом, забивается под диван, зато Мульена, не знакомая ни с
градусником, ни с наркозом, весело лает.
   - Они умирают! - закричала я.
   Сразу раздались короткие гудки. Люся  человек  решительный,  она,  не
тратя времени на лишние разговоры, бежит к нам. Несмотря  на  молодость,
она уже кандидат наук и замужем.
   Муж ее, Олег,  классный  хирург,  он  тоже  ветеринар,  и  я  страшно
обрадовалась, увидев их на пороге вдвоем.
   - Что это могло быть? - пробормотал Олег, щупая Мулю.
   - Похоже, они спят, - протянула Люся.
   Тут Ада вновь страшно захрипела.
   - Она погибает! - завопила я.
   - Ну-ка иди отсюда, - обозлился Олег. - Адка просто храпит!
   - Ступай в спальню, - велела Люся, - только путаешься под ногами.
   Пришлось выйти в коридор  и  оттуда  слушать  звуки,  доносящиеся  из
кухни: плеск воды, какое-то звяканье и отрывистые  команды  Олега:  "Дай
сюда", "Поверни налево".
   Наконец, когда ожидание стало невыносимым, из двери выглянула Люся.
   - Все в порядке.
   Я бросилась в кухню.
   - Что с ними?
   - Спят тяжелым сном, - хмыкнул Олег, - они пьяны.
   - Что? - изумилась я.
   Люся потрясла перед моим носом пустой коробкой.
   - Смотри, она лежала на столе.
   - Ага, - кивнула я, -  вчера  Сережа  принес  конфеты  с  ликером,  я
попробовала одну штучку. Честно говоря, мне не понравилось.
   - Зато другим пришлось по вкусу, - засмеялся  Олег,  -  да  ты  глянь
сюда.
   Я приблизилась к столу. Его украшали разбросанные  в  разные  стороны
фантики из фольги, а светло-желтая  скатерть  была  покрыта  коричневыми
пятнами.
   - Мерзавки! - возмутилась я. - Вот уж от  Ады  я  не  ожидала  ничего
подобного! Муля любит иногда поразбойничать, но Дюся! Она же никогда  не
залезает на стол.
   - На этот раз она изменила своим привычкам, - подвела итог Люся. - Мы
сделали все, что надо, теперь жди, пока алкоголички проснутся.
   Я закрыла за ветеринарами дверь, скинула фантики в  ведро,  отправила
туда же пустую коробку и стала менять скатерть. Вот негодяйки!
   Ну кто бы мог подумать, что им понравится спиртное?!
   От дел меня отвлек звонок, я открыла дверь и увидела Нину Ивановну.
   - Евлампия Андреевна, - возвестила та, - хочу поговорить с вами  э..,
конфиденциально, так сказать, тет-а-тет, с глазу на глаз.
   - Не откажетесь посидеть на кухне? - спросила я. - Дома  никого  нет,
кроме животных.
   - Вот и хорошо, - кивнула Нина Ивановна.
   Уверенным шагом председательница прошла на кухню, опустилась на  стул
и со вздохом констатировала:
   - Вы ведь уже немолоды!
   Я удивилась подобному началу беседы и ответила:
   - Ну, это с какой стороны посмотреть.
   - Да сколько ни вертись, все не девочка, - усмехнулась гостья.
   Я молча проглотила последнюю фразу, плохо понимая, куда  клонит  Нина
Ивановна.
   - Женщина без мужчины пустое место, - продолжала  она,  -  бесплодная
смоковница.
   Вот, например, Катя...
   -  Я  бы,  учитывая  Сережу  и  Кирюшу,  не  называла  ее  бесплодной
смоковницей, - вырвалось у меня.
   - Но мужа-то нет! - воскликнула Нина Ивановна.
   - Он ей не нужен.
   - Ладно, - сдалась та, - не о Катерине речь, а о вас.
   - Обо мне?
   - Ну да! Что в вашей жизни хорошего?
   - Да все вроде отлично!
   Нина Ивановна погрозила мне пальцем:
   - Ох, с трудом в это верится! Зачем же вы тогда  с  голым  парнем  на
лестнице.., хм.., обнимались?
   Я возмутилась:
   - Какие глупости!
   - Я сама видела, - не успокаивалась Нина Ивановна,  -  поднимаюсь  по
лестнице, а он голый! Прямо испугалась, но потом  пожалела  вас.  Бедная
Евлампия Андреевна, небось хочется женского счастья, а ее  превратили  в
домашнюю работницу.
   Отчего-то, услыхав слова "женское счастье", я моментально представила
следующую картину. Кухня, за столом,  покрытым  липкой  клеенкой,  сидит
толстый мужик в грязной майке.
   - Жена, - ревет он, - а ну неси еду!
   От плиты отходит супруга с тарелкой в руках.
   - Живей, - подгоняет "кабан", - жрать хочу!
   Она спотыкается, жирный бульон выливается на мужика. Он хватает нож и
начинает гоняться за неловкой женой.  Пару  минут  парочка  носилась  по
квартире, потом женщина на секунду остановилась,  подняла  голову,  и  я
узнала себя.
   - Не надо мне женского счастья! - закричала я.
   - Я лучше знаю, что вам нужно, - отрезала  Нина  Ивановна,  -  но,  с
другой стороны, очень хорошо понимаю,  что  порядочного  человека  найти
нелегко! Так вот...
   При этих словах Ада села, потрясла головой, потом с трудом  встала  и
поплелась к миске с водой. Нина  Ивановна  замолчала  и  с  любопытством
стала  наблюдать  за  мопсихой.  А  та,  еле-еле  доковыляв  до  плошки,
принялась хлебать воду. Звуки, которые при этом  издавала  Адюша,  я  не
способна  описать.  Это  было  пофыркивание,   повизгивание,   чавканье,
хлюпанье...
   Она втягивала в себя жидкость с таким наслаждением и стоном, что  мне
моментально захотелось пить.
   - Никак селедки объелась? - предположила Нина Ивановна.
   - Да нет, - улыбнулась я,  -  они  с  Мулей  крепко  выпили,  теперь,
похоже, похмелье мучает. Представляете, собачки...
   Но председательница не дала мне договорить.
   - Об этом и речь!
   - О чем? - не поняла я.
   - Вы уже начинаете от тоски пить водку.
   - Я?
   - Конечно! Такое часто происходит с одинокими женщинами. Вот когда мы
с мужем служили в Средней Азии...
   - С чего вам в голову пришла подобная глупость?  -  весьма  невежливо
перебила ее я. - Да я совершенно не употребляю спиртного, не  люблю  его
ни в каком виде, даже в конфетах, которые украли...
   Но Нина Ивановна снова не дала мне договорить.
   - Не стесняйтесь, можете рассказать все!
   - Но мне нечего рассказывать!
   - Вы пьете втихую!
   - Упаси бог! Никогда.
   - А это что?
   Председательница ткнула пальцем в сторону Ады,  продолжавшей  стонать
от наслаждения у миски с водой.
   - Мопсиха, - ответила я, - Адюся, вот ее мучает похмелье, она...
   - Я слышала  про  такие  истории,  -  отмахнулась  Нина  Ивановна,  -
алкоголики изобретательны и по  большей  части  не  любят  куролесить  в
одиночку. Знаете, Евлампия Андреевна, я ведь всю  жизнь  по  гарнизонам,
насмотрелась всякого, пьют наши военные в темную голову.
   Чего только не придумают: поймают мышку, привяжут ее за заднюю  лапку
к тесемке, и вперед.
   - Что - вперед? - окончательно растерялась я.
   - Чуть ослабеет привязь, - охотно пояснила  Нина  Ивановна,  -  мышка
отбегает,  мужик  рюмку  опрокидывает:  с  отъездом.  Потом  подтягивает
грызуна за веревочку к себе  и  снова  -  хоп:  с  приездом.  И  так  до
бесконечности. А уж какие дела творят спьяну!
   Глаза председательницы заблестели, на щеки лег румянец. Я поняла, что
мне сейчас придется выслушать очередную историю, и попыталась  сохранить
на лице улыбку.
   - Году эдак в семьдесят третьем, точно не помню, - с  азартом  начала
председательница, - мы служили под Рязанью. Все начальство  поголовно  и
весь личный состав напивались так, что ни в  сказке  сказать,  ни  пером
описать.
   Бедные жены, как могли, пытались вразумить мужей. Куда там!
   Если дома еще можно отнять бутылку и вылить ее содержимое  в  унитаз,
то как проследить за пьянчугой, когда он  на  работе?  Это  же  воинская
часть, супругу дальше КПП не пустят. Жаловаться  полковнику  бесполезно,
он сам такой.
   В общем, неразрешимая проблема.
   Но одна  женщина,  Лидочка  Попова,  ухитрилась-таки  отучить  своего
муженька от выпивки. Вам и в голову не придет, каким образом.
   Внезапно мне стало интересно.
   - Что же она сделала?
   Нина Ивановна захихикала:
   - Для начала взяла детей и объявила супругу, что едет на две недели к
маме на Украину.
   Знала: Витька без нее точно гулять начнет.
   Лида и впрямь съездила в Харьков, оставила  внуков  бабушке  и  мухой
полетела домой. Когда она, осторожно открыв дверь, вошла в квартиру,  то
поняла,  что  муженек  оттянулся  по  полной  программе.  Голый   Витька
разметался на супружеском ложе. Стол был уставлен  пустыми  бутылками  и
консервными банками. Судя по количеству тары, тут гулял почти весь полк.
   Лида усмехнулась, именно  на  это  она  и  рассчитывала.  Здесь  надо
упомянуть, что в квартиру она пришла не одна. С собой она привела жуткую
бабу-алкоголичку, подобранную на вокзале у винного магазина. Сколько лет
было красавице, неизвестно: может,  пятьдесят,  а  может,  двадцать,  но
выглядела она страшней  атомной  войны  -  худая,  грязная,  вонючая,  с
испитым, опухшим лицом, огромными  фингалами  и  двумя  зубами,  одиноко
торчавшими во рту. Звали красу ненаглядную Машкой.
   Лида велела бабе раздеться и  лечь  возле  храпящего  в  беспамятстве
мужа, а сама ушла.
   Машке за спектакль  была  заплачена  невероятная  сумма  -  пятьдесят
рублей. Это при том, что бутылка водки в те  времена  стоила  три  рубля
шестьдесят две копейки. Да и делать Машке ничего особенного не пришлось.
Просто, когда Витька проснулся, отвратительное голое  существо,  лежащее
рядом, нежно обняло его за шею, прижалось к теряющему от ужаса  сознание
мужику и, блестя двумя зубами, прокашляло:
   - Милый, мне так понравилось! Давай еще раз!
   Когда через две недели Лида вернулась от  матери,  абсолютно  трезвый
Витька встретил ее в чисто убранной квартире, он даже  приготовил  обед.
Выпивкой в доме и не пахло. Супружеская кровать  преобразилась:  на  ней
лежал новый матрас, новые одеяла, подушки и белье, принесенное со склада
части.
   - С чего бы ты вдруг постель обновил? - спросила Лидочка.
   Ей было интересно, что муженек скажет.
   Витька проявил чудеса изворотливости. Он вытащил крохотного котенка и
заявил:
   - Вот, давно  хотел  кота  завести.  Взял  у  Семиных,  у  них  кошка
разродилась, так этот пакостник всю постель уделал, пришлось  выбросить.
Я уже его поучил, теперь в лоток ходит!
   Лида оценила находчивость мужа. Кота,  названного  в  честь  великого
военачальника Багратионом, полюбила от души. Витька же больше никогда не
брал в рот ни капли.
   Нина Ивановна помолчала пару секунд, а потом резюмировала:
   - Вот какие мы, жены военных, из любой ситуации найдем выход. Хорошо,
Евлампия Андреевна, я  не  стану  больше  ходить  вокруг  да  около,  не
привыкла ко всяким экивокам. Вы уже с собаками пьете, на  троих!  Негоже
это! Короче говоря, у вас товар, у меня купец.
   - Хотите сказать, что пришли меня с