голубых стали  ярко-синими.  Внешность
его от этой метаморфозы только выиграла.
   - Да нечего мне рассказывать, - пожал  он  плечами,  -  никого  я  не
убивал.
   - Вот что, дружочек, - улыбаясь, словно кот, загнавший в угол  жирную
мышь, заявил Неустроев, - мне надо знать правду, всю, чтобы на  суде  не
получилось конфуза. Я не судья, не следователь, мне твое  чистосердечное
признание для того, чтобы навесить тебе же лишний срок, не  нужно.  Я  -
твой билет на выход, тот, кто может тебе помочь избежать слишком крутого
наказания. Но без твоей помощи у меня ничего не получится!
   - Мне не в чем раскаиваться, - чеканя каждое слово, заявил Веня.
   - Голубчик, - скривился Неустроев, - о  каком  раскаянье  идет  речь?
Побереги пыл для суда, вот там начнешь бить  себя  кулаком  в  грудь  и,
рыдая, говорить: "Больше никогда, простите". Такой текст на состав  суда
очень хорошо действует, некоторые прокуроры даже могут растрогаться. Мне
же твое раскаянье на фиг не надо. Хочешь выйти отсюда?
   Веня кивнул.
   - Тогда быстро рассказывай, как  дело  было,  -  стукнул  кулаком  по
исцарапанной столешнице защитник, - я тебе от  души  советую:  у  врача,
священника и адвоката говорить одну  правду,  только  правду  и  ничего,
кроме правды.
   Кстати, все мы, представители  вышеперечисленных  профессий,  связаны
такой штукой, которая именуется неразглашением  тайны.  Начинай,  голубь
мой. Впрочем, если хочешь уехать в  замечательное  место  под  названием
"тайга" лет эдак на дцать, тогда можешь молчать.
   Щеки Вени слегка порозовели.
   - Расскажу, - кивнул он, - только вы мне все равно не поверите!
   - Ты не стесняйся, - приободрил парня Виктор Иванович, - я много чего
такого слышал, тебе и в голову не придет, что порой с людьми случается!
 
Глава 9 
 
   Веня начал рассказ. Я сидела тихо-тихо, боясь пропустить даже слово.
   - Очень я на Ирку обозлился, -  объяснял  парень.  -  Честно  говоря,
последнее время сомневаться стал: любит она меня  или  нет?  Она  все  о
Семене  Кузьмиче  беспокоилась.  Пойдем  в  кино,  в   середине   фильма
вскакивает и  трещит:  "Ой,  уже  девять,  мне  пора,  Семен,  наверное,
волнуется".
   Пошли в магазин шмотки ей покупать, я протягиваю вешалку, ну нравится
мне, когда Ирка в мини ходит, ноги у нее красивые, так она шарахнулась в
сторону, словно ядовитую змею ей показал. Замахала руками, зашипела:
   - Ты чего! Семену это не понравится!
   Выбрала старушечье платье, длиной ниже колен, и купила.
   Веню просто перекосило. В свое время, когда Иришка собралась замуж за
старика, он не стал протестовать. Решил,  что  это  очень  даже  хорошо.
Профессор в годах, небось давно импотент, да и не протягивал он  лапы  к
Ире, называл ее дочкой. Зато у него был дом,  набитый  дорогими  вещами,
дача, счет  в  банке.  Веня  пораскинул  мозгами  и  решил:  великолепно
получается, долго Семен Кузьмич не проживет, зато Ирка останется богатой
вдовой.
   Первое время все  шло,  как  рассчитывал  парень.  Профессор  радушно
принимал Веню. Он частенько оставался ночевать в комнате у Иры.
   Но потом Семен Кузьмич переменил отношение к жениху "дочери", а  Ирка
словно с ума сошла. Только  и  твердила:  "Семену  нельзя  волноваться",
"Семену надо обед сварить", "Нет, нет, не  могу  с  тобой  на  дискотеку
пойти, мы с Семеном в театр идем". Интимные свидания Вени  и  Иры  стали
редкими,  юношу  начали  терзать  неприятные  подозрения.  Похоже,  Ирка
влюбилась в старикашку. Услыхав это предположение, любовница кивнула:
   - Да, я люблю Семена как отца! А тебя считаю мужем.
   Но Веня все равно злился. А в тот  памятный  вечер  вообще  съехал  с
катушек, сам не понимая, как такое случилось. Слово  за  слово,  сначала
поругались, потом подрались.
   Наутро Вене стало неудобно,  и  он  поехал  просить  прощения.  Дверь
открыла Ирка, она сделала вид, что ничего не  случилось,  Веня  пошел  в
кабинет к Семену Кузьмичу.
   Старик сидел лицом к раскрытому окну,  укутанный  в  теплый  плед,  и
читал книгу.
   Веня мигом замерз. На улице-то  не  июнь,  а  февраль.  Но  у  Семена
Кузьмича была астма, и он частенько распахивал окна, невзирая на погоду.
Веня попытался извиниться, но старик сурово сказал:
   - Вы недостойны Ирочки, молодой человек. Мужчина, поднимающий руку на
женщину, в моем понимании подлец.
   Веня великолепно  осознавал,  насколько  сильно  может  осложнить  их
отношения с Ириной такая позиция старика, и попытался свести все дело  к
шутке:
   - Милые бранятся - только тешатся!
   - Возьмите стул и сядьте, - ледяным тоном велел хозяин,  -  вот  тут,
напротив меня.
   Настало время поговорить подробно о том, как будем жить дальше.
   Веня огляделся, увидел  в  противоположном  углу  кабинета  массивный
дубовый стул, принес и поставил его там, где велел профессор, сел было и
вздрогнул. Прямо в спину бил холодный ветер.
   - Разрешите, я закрою окно, - , попросил парень.
   Семен Кузьмич ничего не ответил, сидел, свесив голову на грудь.  Веня
принял  молчание  за  согласие,  встал,  затворил  раму,  снова  сел   и
пробормотал:
   - Слушаю.
   Профессор не шевелился.
   Веня поерзал на сиденье и повторил:
   - Я слушаю вас, говорите.
   Семен Кузьмич, похоже, увлекся книгой.
   Веня обозлился. Он, конечно, чувствовал себя виноватым, но, с  другой
стороны, взрыв его эмоций спровоцировала своими  глупыми  высказываниями
Ирина. И потом, кто дал профессору право издеваться над  Веней?  Мог  бы
сразу отрезать: "Уходите, не желаю иметь с вами дело".
   - Я вас внимательно слушаю!  -  почти  крикнул  Веня,  потом,  совсем
рассвирепев, встал и взял с коленей Семена Кузьмича раскрытый том. -  Да
говорите наконец!
   Веня ожидал, что старик разгневается, но  тот  даже  не  пошевелился.
Внезапно парню стало страшно, он наклонился, поднял голову профессора за
подбородок и еле сдержал вопль.
   Во лбу старика чернела небольшая дырочка.
   Плохо понимая, что произошло, Веня  вышел  в  коридор,  бодро  соврал
Ирке, что Семен Кузьмич его простил, а теперь увлечен работой,  и  прямо
от любовницы отправился к матери.
   - Почему же ты не сказал ей правду? - поинтересовался Неустроев.
   - Так прикиньте, как это звучит, - хмыкнул Веня, -  мы  были  вдвоем,
больше никого, вдруг - бац, у него в голове дырка. Кто бы поверил, что я
не виноват! Вот и решил удрать.
   - А отчего к матери  двинул?  -  поморщился  Виктор  Иванович.  -  Не
просек, что первым делом у нее искать станут?
   - Ну, - неуверенно ответил Веня, - не просек, ошибся, за что сейчас и
страдаю.
   Виктор Иванович постучал по столу дорогой, похоже, золотой ручкой.
   - Извини, я тебе не верю, чушь городишь.
   Вас в комнате только двое, потом один превращается в труп.
   - Я же говорил, - безнадежно махнул рукой Веня.
   -  И  еще,  -  продолжал  адвокат,  -  вызывает  сомнение  та   часть
повествования, которая посвящена твоей поездке к маме.
   - Здесь-то что? - пробубнил Веня, неожиданно краснея.
   - Зачем ты туда отправился?
   - За деньгами, билет до Челябинска купить хотел.
   - В Москве не достал?
   - Не у кого.
   - Почему у Иры не попросил?
   - Ну.., не сообразил... - Глаза Вениамина забегали, и мне  неожиданно
стало ясно: он врет.
   - Ты спрятал у мамы кольцо, - немедленно выпалила я.
   Веня стал бордовым:
   - Какое?
   - Ну то самое, с горным хрусталем.
   Внезапно парень обхватил голову руками, поставил локти  на  колени  и
стал раскачиваться из стороны  в  сторону,  напевая,  словно  муэдзин  в
религиозном экстазе:
   - Ой-ой-ой!
   - Прекрати юродствовать, - прошипел Неустроев, - ну-ка быстро говори,
что за кольцо!
   Иначе не надейся вытащить хвост из капкана.
   Кончай врать!
   Веня вытер рукавом лицо и показался мне еще красивее, чем раньше.
   - Алешка дал мне "Пежо", - загнусавил парень.
   Я внимательно слушала рассказ. Вначале  не  было  ничего  нового,  но
потом...
   - Корсаков не захотел взять перстень, - говорил Веня, - отправил меня
к подруге своей матери, Рине, та брюлики любит. Но она тоже  колечко  не
взяла.
   - Почему? - влезла я.
   - Дорогое очень, - вздохнул Веня, - бешеных  денег  стоит.  Бриллиант
там уникальный! Огромный такой и очень необычной огранки.
   Я улыбнулась:
   - Ты ошибаешься. В оправу был вставлен горный хрусталь.
   Веня прищурился:
   - И кто вам сказал такое?
   - Ирина, - ответила я.
   Он мрачно усмехнулся:
   - Дайте честное слово...  Впрочем,  кто  вас  нанял,  а?  Или  вы  от
государства, без денег?
   - Бесплатно ты, голубь, получил бы мальчишку без всякого ума и опыта,
а не меня, - хохотнул Виктор Иванович. - Свезут тебя в СИЗО, окажешься в
камере на сто двадцать человек, вот и  поинтересуешься  там,  кто  такой
Неустроев.
   - Нас наняла Ирина, - заявила я, - она оплатила услуги юриста,  хочет
тебя из ямы вытащить.
   Веня стал кусать губы.
   - Дайте честное слово, что Ирке не расскажете!
   - О чем? - быстро поинтересовался Виктор Иванович.
   - Ну.., зачем я к маме мотался.
   - Говори,  -  приказал  адвокат,  -  то,  что  клиент  сообщает  мне,
мгновенно умирает. Я - железный сейф, кладбище чужих секретов.
   Веня замялся:
   - В общем.., как бы это сказать...
   - Прямо, - рявкнул Неустроев, - ты спер кольцо!
   - Нет, - подскочил Вениамин, - Ирка сама мне  его  дала.  Только  она
полагала, что перстень ну.., тысячу баксов стоит, может, полторы.
   У Семена в кабинете есть сейф, а  в  нем  целая  коллекция  ювелирки.
Такой большой ящик, обитый бархатом, там три этажа с ячейками, в  каждой
что-нибудь дорогое лежит. Я сам не видел, Ирка рассказала, ей  "папочка"
показывал.
   Самое ценное Семен Кузьмич держал под  замком  и  не  разрешал  Ирине
надевать.
   - Не сочти меня жадным, - объяснил он свою позицию, - но время сейчас
страшное, люди друг друга за два рубля убить готовы, ну наденешь ты  вот
эти серьги с уникальными розовыми  жемчужинами,  и  что?  Ладно,  просто
украдут, так ведь искалечат из-за кусочка золота.
   Но у Семена Кузьмича были и другие бархатные  коробочки,  где  лежали
вещички попроще. И вот эти перстенечки он разрешал носить Ирине. Девушке
нравилось не все. Кое-что  казалось  слишком  дамским,  рассчитанным  на
зрелых женщин. У ее сверстниц были в моде серебряные  браслеты,  кожаные
фенечки, дешевые сережки в виде висюлек. И еще, однокурсницы были просто
не способны оценить украшения, которые дарил жене Семен Кузьмич.
   На Новый год Иришка отправилась в родной институт на дискотеку. В уши
она вдела серьги с сапфирами, окруженными бриллиантами, на шею  повесила
такое же ожерелье, палец украсило кольцо "малинка". Когда Ирина, страшно
гордая собой, вошла в зал, ее подружка Вера Кислова воскликнула:
   - Ирка, ну и безвкусица!
   - Ты о чем? - поинтересовалась та, потряхивая серьгами.
   - Да о твоих украшениях, - захихикала Верка, - купила  в  переходе  у
метро дрянь  и  обвесилась!  Уж  лучше  простенький  комплектик,  но  из
серебра. А у тебя кастрюльное золото со стеклышками.
   - Молчи, чмо, - ответила Ира, - это настоящие сапфиры с бриллиантами!
   Вера молча окинула взглядом сверкающие камни и отрезала:
   - Не ври! Такими большими они не бывают.
   Вот поэтому Ирина и перестала  носить  подарки  Семена  Кузьмича.  Ну
какой  смысл  щеголять  в  сапфирах,  когда  все   вокруг   считают   их
стекляшками?
   Ирина прожила с профессором несколько лет, и на  каждый  праздник  он
преподносил ей очередную коробочку. Сначала Ирочка радовалась, но  потом
перестала. Ну зачем ей очередные серьги или  кольцо?  Лучше  бы  подарил
духи или шубку. Но Семен Кузьмич, человек старого  воспитания,  искренне
считал, что бриллианты - лучшие друзья женщины.
   Перстень с огромным камнем диковинной  формы  Ира  увидела  случайно.
Полезла  в  письменный  стол  к  мужу,  нашла  коробочку   и,   раскрыв,
залюбовалась. Уж на что она ничего не понимала в драгоценностях, но  это
кольцо выглядело потрясающе. Семен Кузьмич, заставший ее за  созерцанием
украшения, усмехнулся:
   - Нравится?
   Ирина кивнула:
   - Ага.
   - Ты сорока, - ласково  сказал  профессор,  -  настоящий  раритет  не
оценишь, а на блестящее заглядываешься.
   - Какой брюлик большой, - покачала  головой  Ира,  -  небось  дорогой
страшно!
   - Это горный хрусталь, - пояснил профессор, - кольцо оригинальное, но
не более того, дорого мне просто как память о Розалии Львовне. После  ее
смерти я должен был отдать его, но не выполнил последнюю  волю  покойной
супруги.
   - Да? - заинтересовалась Ирина. - А почему?
   Семен Кузьмич обычно охотно рассказывал о прежних временах, но сейчас
внезапно сухо ответил:
   - Потом как-нибудь поговорим на эту тему, она мне  крайне  неприятна.
Впрочем, если колечко понравилось, забирай. Вот его  можешь  носить  без
страха, оно недорогое.
   Иришка примерила подарок и вздохнула.
   Перстень оказался велик даже на большой  палец  и  крупноват  для  ее
изящной ручки. Носить его она не стала. Кольцо осело на дне комода рядом
с другими  презентами  от  заботливого  Семена  Кузьмича.  Отдавая  Вене
перстень, Ира рассказала ему эту историю и в конце добавила:
   - Отнеси его Алеше в счет долга, пусть оценит  у  ювелира  и  скажет,
сколько тебе еще платить. Семену это кольцо не нравится, да и  забыл  он
про него давно.
   Веня принес коробочку Корсакову. Алешка насупился:
   - Еще чего, щас, побегу торговать побрякушками.  Сам  продай,  а  мне
верни баксы!
   - Но я не знаю, кому предложить, - развел руками Веня, - какие у меня
в Москве знакомые, только  наши  девки  из  института!  А  ты  столичный
житель!
   Алешка вздохнул и взял телефон.
   - Езжай к Рине Зелинской, - сказал он,  поговорив  с  кем-то,  -  она
подружка моей матери, брюлики обожает.  Если  понравится  -  обязательно
купит. Только я ей про "Пежо" ничего  рассказывать  не  стал,  и  ты  не
трепись.
   Обрадованный,  Веня  тут  же  помчался  к  Рине.  Она,   вооружившись
специальной лупой, долго изучала изделие, а потом устроила целый допрос:
"Где взял? Кто дал? Отчего продаешь?"
   Веня  отвечал  относительно   честно.   Продает   из-за   того,   что
понадобились деньги. Дала кольцо любимая девушка, ей  оно  досталось  по
наследству.
   Рина отложила лупу.
   - Купить кольцо не могу.
   - Такое плохое? - погрустнел парень.
   Зелинская улыбнулась:
   - Наоборот, слишком хорошее.
   - Не понял, - напрягся Веня.
   - Эта вещичка, по самым скромным подсчетам,  стоит  более  ста  тысяч
долларов.
   Веня чуть не упал.
   - Сколько? Вы ничего не путаете? Там же горный хрусталь.
   - Нет, - огорошила его Рина, - бриллиант чистой воды и редкостной,  я
бы сказала, уникальной огранки. В Москве  был  только  один  специалист,
способный сделать подобную вещь, - Гольдвайзер. Похоже, колечко  из  его
коллекции. Если и впрямь хотите продать его, дам адрес одной  дамы,  она
купит.
   Ошарашенный, Веня пробормотал:
   - Ага, записываю.
   Вечером того же дня он приехал в ближнее Подмосковье, отыскал  нужный
дом и встретился с Софьей Михайловной Половинкиной. Та не стала ни о чем
расспрашивать, внимательно изучила кольцо и произнесла:
   - Восемьдесят тысяч наличными, сейчас.
   Сумма показалась Вениамину огромной, но он, помня слова  Зелинской  о
стоимости перстня, возразил:
   - Меньше чем за сто не отдам.
   Софья Михайловна скорчила недовольную гримасу.
   - Хорошо, сто, но через две недели, на карточку VISA.
   Веня  призадумался.  Видя  его  колебания,  покупательница   спокойно
добавила:
   - Девяносто, наличкой, сию секунду.
   На том и порешили. Обалдевший от  неожиданной  удачи  Веня  прямо  от
Софьи Михайловны отправился к  своей  матери  и  спрятал  в  отчем  доме
свалившиеся на голову доллары.
 
Глава 10 
 
   - Ты не отдал Алексею деньги за машину? - спросил Виктор Иванович.
   - Не успел, - быстро ответил Веня, - меня арестовали.
   Я покачала головой, похоже, у парня при виде  кучи  баксов  помутился
рассудок, он просто не смог расстаться  с  пачкой  стодолларовых  купюр.
Однако не забыл  соврать  Ирочке  про  то,  что  проблема  с  Корсаковым
улажена. Теперь понятно,  почему  Вениамин  перед  тем,  как  рвануть  в
Челябинск, понесся к маме - хотел забрать деньги. Одно не ясно.
   - Что же ты задержался у матери? - поинтересовалась я.
   Веня мрачно ответил:
   - Дура она!
   - Кто?
   - Да мать, - покачал головой Веня. - Привез ей пакет и велел спрятать
в погребушке, за кадкой с кислой капустой, а она...
   Он махнул рукой и замолчал.
   - Не послушалась тебя? - полюбопытствовал Виктор Иванович.
   Веня кивнул:
   - Заклеил ведь пакет и велел внутрь не лазить.  Так  нет!  Любопытная
слишком, разорвала бумагу, увидела доллары... Вот дура!
   - Что же она сделала? - не успокаивался Неустроев.
   - Испугалась такую сумму в избе держать, - вздохнул Веня, - сложила в
коробку, ее скотчем обмотала и к сестре поволокла, тетке моей.
   Та за заводе у директора секретаршей сидит, у нее сейф есть, вот туда
и пристроили.
   - Все равно я не понимаю, почему  ты  сразу  не  уехал,  -  пожала  я
плечами, - ну велел бы маме коробку назад принести!
   Веня горько вздохнул:
   - Я примчался в пятницу около семи, завод  уже  был  закрыт,  кабинет
директора и  приемная  опечатаны.  Печать  только  у  начальника  охраны
имеется, каким образом  тетка  могла  на  работу  попасть?  Вот  мать  и
запричитала: "Погоди, сыночек, до понедельника". Я и подумал, ну что  за
два дня случится? И ведь предупредил ее:
   "Мать, разбуди меня в семь утра, чтобы я в восемь, как  только  тетка
на работу придет, деньги У нее забрал!" Так нет! Дура, она и есть дура!
   Я когда проснулся, на циферблат глянул и чуть не умер! Два часа  дня!
Начал на мать орать, а она давай бубнить: "Жалко будить тебя  было,  так
сладко спал!"
   Я бриться кинулся, а тут и менты подоспели. Если бы мать меня в  семь
разбудила, ни за что бы тут не оказался. Ищи-свищи ветра в поле.
   - Тебя бы в Челябинске взяли, - "успокоила" я парня.
   Красивое лицо Вени исказилось.
   - Я туда и не собирался. Матери так сказал,  билет  для  отвода  глаз
купил, а в другое место бы поехал.
   - И куда же? - поинтересовался Виктор Иванович.
   - Россия большая, - хмыкнул красавчик.
   - А деньги где? - спросила я.
   Веня понизил голос:
   - В сейфе небось лежат, о них ментам никто и слова не сказал.
   - И твоя мама тоже? - удивилась я.
   - Она хоть и дубина стоеросовая, - заявил почтительный сыночек, - но,
когда дело о долларах идет, будет молчать, как партизан на допросе.
   - Ты не сказал  Ире  про  то,  сколько  стоило  кольцо!  -  запоздало
возмутилась я.
   Веня неожиданно улыбнулся:
   - У нее и так все в  шоколаде,  а  мне  квартира  в  Москве  нужна  и
прописка, чтобы на хорошее место работать устроиться.
   Когда мы с Виктором Ивановичем вышли на улицу, в лицо полетел ледяной
колкий снег.
   Неустроев поднял воротник пальто и почти побежал к машине. Я  же  шла
относительно медленно.  Конечно,  февральская  вьюга  не  располагает  к
длительным прогулкам, но после отделения милиции так  приятно  оказаться
на свежем воздухе.
   -  Наслаждаешься  кислородом?  -  хмыкнул  Виктор  Иванович,  отпирая
дверцу.
   Я села в автомобиль.
   - Что-то подышать захотелось.
   - Это после ментовки, - пояснил адвокат. - Везде, где людей  содержат
под стражей, витает такой странный запах, ни на что  не  похожий,  ни  в
одном учреждении его больше нет.
   - Аромат неволи, - грустно сказала я, - так пахнет разбитая жизнь.
   - Очень поэтично, - улыбнулся Виктор Иванович. - Ты, случайно,  стихи
не пишешь?
   Может, окончила Литературный институт?
   - Нет, я училась в консерватории.
   - Где? - изумился Неустроев.
   - В консерватории, - повторила я, - по классу арфы.
   Виктор Иванович неожиданно притормозил у небольшого кирпичного домика
с вывеской "Чай и кофе".
   - Не желаешь перекусить? Тут лучший в Москве кофе.
   Я почувствовала спазмы в голодном желудке и кивнула: