навшему Гему,
вначале показалось, что это не она. Алик не подозревал о существовании Сони
и думал, что под именем Даутовой скрывается мошенница. Но когда понял, что
на сцене сама Гема, вернулся в Москву и пришел к нам. Мы же решили
подстраховаться, к тому времени о Даутовой было уже многое известно...

- Но зачем объявлять его убитым?

- Понимаешь, Алик подстерег Гему возле актерского выхода, чтобы посмотреть
на нее поближе. Она-то его не заметила, но мы все равно испугались и решили
исключить любую возможность несчастья.

- Как вы могли! Настя чуть от горя не умерла.

- Представь зато ее нынешнюю радость, - глупо ответил Вовка.

- Как только Гема не побоялась выступать!

Костин пожал плечами:

- Жадность, думала последний раз под этим именем поработать. Посчитала, что
Светлогорск от Москвы далеко, а смерть Даутовой не такая уж первополосная
новость.

- Она что, прекращала бизнес? Нелогично как-то, убила Соню, чтобы
продолжать работу...

- Теперь признает, что сглупила, отравила сообщницу по бизнесу и только
потом сообразила, что практика накрылась. Все-таки она не автомат, а
женщина, вот и совершила просчет.

Но внакладе не собиралась оставаться. Предполагала выступать под именем
Сони.

- Как же ее режиссер, Семен Жадов? Он что, не понял, кто перед ним?

- Говорит сейчас, что нет. Только я не верю ему. Я пока там работал, такие
махинации нашел. И с налоговой инспекцией, и с билетами, и с
индивидуальными сеансами...

- Да уж, ну и испугалась я, когда тебя увидела!

Володя улыбнулся:

- Теперь представь мой ужас, когда я понял, что Гема собралась тебя
отравить. Пошел лимон мыть, вдруг в голову как стукнет: зачем она меня из
комнаты услала? И бегом назад, хорошо успел.

- Зачем же она меня убить хотела? Да еще при свидетеле? Ведь ты же, не будь
даже ментом, мог сообразить, что дело нечисто.

- Лампа, ты совсем плохая? Она ведь поняла, что ты начала расследование. А
яд начинал действовать минут через двадцать пять, ты же собиралась уйти. И
что бы с тобой было дальше, неизвестно, могли подумать, что это сердце.
Гема совсем не хотела, чтобы ты копала дальше, ясно теперь все?

- Нет.

- Чего еще?

- Кто была эта тетка, "Останкинская башня", на голубых "Жигулях" номер
двести шестьдесят семь?

- Гема.

- Но она с меня ростом!

- Надела сапоги на пятнадцатисантиметровой платформе, купила в магазине
молодежной моды, кстати, автомобиль серый, знак у него не двести шестьдесят
семь, а двести восемьдесят семь, ты ошиблась, перепутала "шесть" и
"восемь". Это старая машина Ниночки Арбени, благополучно простоявшая в
гараже девять лет. У меня нет никаких доказательств, но думаю, что именно
этим автомобилем воспользовалась Гема, сталкивая с эстакады "Жигули" Ани
Яхниной. В тот год Даутова еще была скромной сотрудницей Института
тропической медицины, и нанять киллера было ей не по карману. Гема,
занавесив лицо вуалью и прибавив себе рост, явилась на собственные
похороны...

- Зачем? - удивилась я.

Володя пожал плечами:

- А почему некоторых убийц тянет либо на место преступления, либо туда, где
погребают жертву?

- Но она же была в Светлогорске?

- Прикинулась больной и отменила на один день сеанс.

- Ой, - вздрогнула я.

- Что?

- Да так, - пробормотала я, вспоминая задорного дедушку, посоветовавшего
злобной аптекарше съездить в Светлогорск на сеанс Гемы, - просто один
"кисик" говорил, что летал специально за тридевять земель на "подзаводку" к
Геме, а та отменила сеанс.

- Гема явилась на похороны, потом в тот же день отправилась с киллером к
Лене и с чувством выполненного долга улетела в Светлогорск. Ей повезло,
никто из помощников ничего не заподозрил, да и билет она покупала на имя
девчонки-администраторши из гостиницы. Предложила той за услугу сто
долларов, соврала, что хочет пройти в городскую библиотеку, взять книги для
работы, а записать могут только по паспорту со светлогорской пропиской.
Дурочка и поверила.

Гема же считала, что создала себе идеальное алиби. Убийство Лены было
назначено на час дня, вот Даутова и решила, что успеет на кладбище...

- Глупо как-то самой вести киллера к жертве...

- Видишь ли, Гема очень хотела получить фотографию, где они запечатлены
вместе с Соней. Снимок делал Эдик, он же и прихватил его с собой, когда
съехал к Лене. Маленькое фото можно спрятать где угодно. Гема боялась, что
ей придется долго обыскивать квартиру, а ведь, вспомни, самолет вылетает в
шестнадцать ноль-ноль назад, в Светлогорск. Задержаться нельзя, в двадцать
ноль-ноль сеанс. Если она не явится, все алиби лопнет. Значит, надо, чтобы
Лена сама отдала снимок... Ясно?

Я замолчала. Может, Вовка прав? Может, и впрямь мне лучше преподавать
музыку?

- Ладно, не грусти, - засмеялся Костин, - давай оформим твои показания
официально. Кстати, деньги, как я велел, принесла?

- Вот, - сказала я и вывалила пачки на стол.

ЭПИЛОГ

Мне совсем не хочется вспоминать о Геме, но надо же поставить точку в
повествовании...

Даутова покончила с собой в следственном изоляторе. Может, ее замучила
совесть, а может, она испугалась долгих лет на зоне, не знаю, но утром 21
ноября сокамерники нашли ее мертвой на шконке. Как Гема ухитрилась пронести
яд в тюрьму, где прятала отраву и кто помогал ей, сотрудник изолятора или
адвокат, осталось тайной. Так что никакого суда в связи с кончиной главного
обвиняемого не состоится. У нас не осуждают покойников, считая, что смерть
списывает все.

Алик Радзинский вернулся домой, и Настена до сих пор не может прийти в себя
от счастья.

Анна Яхнина скончалась в самом начале декабря. Мне было жаль ее, но с
другой стороны, как представишь, каково сидеть с изуродованным лицом и
телом в инвалидной коляске, так подумаешь: может, смерть в данном случае
благо?

Жора Саврасов по-прежнему хоронит животных. Ольга Малевич все так же
изображает из себя Эфигению в салоне "Дельфийский оракул". Виктор Климович
Подольский живет душа в душу с Жанной. Наконец-то отыскался человек,
который сумел с легкостью водить за нос Бешеного.

Евгения Ивановна Червь преспокойно работает в Институте тропической
медицины, совершенно не подозревая о буре событий, разыгравшихся вокруг
дельфуса регал.

Иван наконец оклеил нашу дверь. Процедура завершилась около полуночи
восьмого декабря.

- Эй, - закричал мужик, - идите смотреть!

Мы вылезли в разной степени раздетости на лестничную клетку и принялись
восхищаться. Работа и впрямь была сделана здорово. Нигде ни морщинки,
дерматин идеально натянут...

- Завтра приделаю гвоздики, - зевнул Ваня.

- Давайте спать, - велела Катюша.

Все вновь разбрелись по комнатам, я улеглась на кровать и засунула себе под
бок для тепла толстенькую Мулечку. Глаза медленно закрылись, но тут я
уловила тихий скрип.

Я мигом вскочила и бросилась в коридор, Иван уже успел исчезнуть за дверью.
Нет, сегодня обязательно поймаю парня.

Полная решимости, я понеслась назад в комнату за джинсами, второпях задела
за угол ковра, начала падать... В поисках опоры рука ухватилась за
идиотскую статуэтку, изображавшую овчарку.

- Ну что происходит? - завопила Юлечка, выходя из супружеской спальни.

- Мне дадут отдохнуть? - ныл Кирюшка.

- Жуть, - подхватила Лиза, - никакого покоя.

- Даже меня разбудили, - пробормотал Сережка.

- Лампуша, ты не порезалась? - заботливо поинтересовалась Катюша.

- Нет, - ответила я, - а Иван снова ушел в трусах на лестницу...

- Ну ладно, - отмахнулась Юля, - можешь не продолжать!

- Опять тебя глючит, - заявил Кирюшка.

- Лампуша, иди лучше ляг, - вздохнула Катюша.

- Да, правда, - подхватила Юля, - пора отдыхать, вот только осколки замету.

Все бестолково топтались в коридоре и моей спальне. Принесли зачем-то веник
и пылесос одновременно, тряпки. Потом поругались из-за того, как лучше
собирать фарфоровое крошево... Словом, потратили почти час на суету. В
самый разгар уборки входная дверь тихо скрипнула, и появился Иван, почти
голый, в одних семейных трусах невероятной расцветки, красных в бело-синий
горошек, просто триколор, а не мужик.

- Чегой-то вы тут все делаете? - ошарашенно спросил Ваня.

- Ага, - завопила я, - теперь убедились! Сообразили, что я чистую правду
говорила!

- Ты где был? - строго спросил Сережка.

Иван молчал.

- Пиво пил, - брякнул Кирюшка.

- Немедленно отвечай, - взвыла я, - быстро...

- Ну... это, - забубнил Ваня, - дело молодое, холостякую, значит, и она
того, без мужика...

- Не понимаю, - протянула Лиза.

- В общем, дело простое, - нудил Иван, - обычное, вот только при детях...

- Никак не пойму, о чем он толкует? - спросила Катя.

- А я знаю, - сообщил Сережка, - наш Ванюша ходит к Люське...

- Зачем? - брякнула Лиза.

- Ну, - покраснел Ваня, - дело понятное.

- А почему в трусах? - недоумевала девочка.

Кирюша потянул ее за руку и что-то шепнул на ухо. Лизавета мигом стала
похожа на вареного рака.

- К Люське? - заорали все остальные в один голос. - К нашей
соседке-пьянчуге?

- Она хорошая баба, - кинулся на защиту своей любви мастер, - а водку
глушить я ее отучу.

- Чего вы посреди ночи орете? - раздалось с лестницы, и в квартиру всунулся
сонный Костин. - Стряслось что? О, у вас обивка новая...

С этими словами он довольно сильно хлопнул железной дверью. В то же
мгновение весь дерматин с легким шорохом упал на пол.

- Во, блин, - изумился Ваня, - как же такое вышло?

- Да, хороша обивочка, - протянул Вовка, - первый класс, видать, мастер
отличный клеил!

- Вместо того чтобы по бабам шляться, - обозлился Сережка, - лучше бы дело
сделал!

Ваня начал чесать в затылке:

- И не пойму, как так вышло. Но вы, ребята, того, не злитесь. Теперь у
Люськи жить стану, по соседству, рядышком... Я вам, как своим, все устрою!

- Как своим ты уже устроил, - вздохнула Катя.

- Точно, - подхватила Юля, - теперь поклей, как чужим, может, лучше
получится.

                      --------------------------------

[1] См. роман Дарьи Донцовой "Маникюр для покойника".

[2] См. роман Дарьи Донцовой "Гадюка в сиропе".

[3] См. роман Дарьи Донцовой "Маникюр для покойника".

[4] См. роман Дарьи Донцовой "Покер с акулой".

[5] См. роман Дарьи Донцовой "Покер с акулой"

[6] ШИЗО - штрафной изолятор, БУР - барак усиленного режима, ПКТ -
помещение камерного типа.

[7] Муций Сцевола - римский воин, чье имя стало нарицательным Его
упоминают, когда хотят сказать об умении владеть собой ему сожгли руку, а
он не дрогнул.



   Дарья ДОНЦОВА
   МАНИКЮР ДЛЯ ПОКОЙНИКА



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


   Вот уже тридцать лет мои  дни  скучны  и  однообразны.  Нет  подруг,  нет
близких. И вдруг моя жизнь  в  одночасье  изменилась.  Судьба  подарила  мне
подругу -  Катю!  Но...  спустя  день  ее  похитили.  Неизвестные  требовали
документы, которые хранились  у  какого-то  Кости  Катукова.  Найти  Катю  и
вернуть ее в лоно семьи было моим долгом! Не долго думая, я поехала  к  нему
домой, но хозяин  квартиры  был  мертв.  Мне  так  и  не  удалось  найти  те
злополучные документы! Знать бы, что это стало началом моего кошмара...

   Я тучи разведу рукам
   И в прошлое закрою дверь.
   Я спрячусь за семью замками,
   Ты не найдешь меня теперь.
   Песня

Глава 1

   Я ненавижу своего мужа. Вот и сегодня, когда в десять утра он с  ласковой
улыбкой вошел в мою спальню, держа в руках поднос, на котором выстроились  в
ряд чашечка кофе, молочник со сливками и сахарница, мне отчего-то захотелось
запустить в его голову ночником и разрыдаться. Справедливости  ради  следует
отметить, что так начинаются не все мои утра,  а  только  те,  когда  Михаил
дома. Тысячи и тысячи женщин не задумываясь отдадут правый глаз, чтобы иметь
такого супруга - нежного, доброго, щедрого, богатого, понимающего... Но меня
отчего-то тошнит, даже когда  он  ест  суп,  а  на  запах  сигарет  началась
аллергия, хотя до этого спокойно прожила возле отца, не выпускавшего изо рта
папиросу.
   - Милая, - ласково сказал супруг,  устанавливая  на  кровати  специальный
столик,  -  что-то  ты  сегодня  бледненькая!   Голова   не   болит?   Выпей
горяченького, сварил арабику, надеюсь, не переложил сахара...
   Я покорно начала хлебать коричневую жидкость, абсолютно не ощущая  вкуса.
Тем временем Миша подошел к  окну  и  раздвинул  портьеры.  Серенький  денек
заглянул в комнату.
   - Ну надо же! - восхитился муженек. -  Только-только  ноябрь  начался,  а
снег уже выпал и холод стоит  зверский.  Наверное,  ты  поэтому  не  слишком
хорошо себя чувствуешь! Знаешь  что,  оставайся  в  постельке.  Сейчас  велю
Наташе быстренько убрать  у  тебя  тут,  и  отдыхай.  Хочешь,  за  пирожными
съезжу?
   Я медленно покачала головой.
   - Так плохо? Даже эклерчиков не съешь? - расстроился Миша и выскользнул в
коридор.
   Я безнадежно смотрела ему вслед. Михаил хорош собой настолько,  что  хоть
снимай его для журнала мод. Рост под метр девяносто, вес около восьмидесяти,
глаза голубые, вьющиеся кольцами белокурые волосы... А еще  в  юношестве  он
занимался бодибилдингом,  и,  когда  снимает  рубашку,  женщины  восторженно
ахают, а присутствующие мужчины втягивают животы.
   Миша  богат.  Только  не  подумайте,  что  сколотил  состояние,  бегая  с
автоматом по улице, или  обманывал  доверчивых  людей,  создавая  финансовые
пирамиды. Нет, он просто крайне удачлив. Лет десять  тому  назад  вместе  со
своим ближайшим другом Лешей начали заниматься торговлей компьютерами.  Весь
офис помещался в одной комнатке, а сегодня у  них  целая  сеть  магазинов  и
сервисных центров. Прибыль муженек тут же вкладывает в дело, но на жизнь нам
тоже остается вполне достаточно. Во всяком случае, имеем квартиру, дачу, две
машины, домработницу, ездим несколько раз в год отдыхать за границу...  Хотя
почему это я говорю "имеем"? Все записано на Мишино имя, я  абсолютно  нищая
и, если супруг разведется со мной, останусь без копейки. Более того, я нигде
не работаю и имею необыкновенно "нужную" и "хлебную" в наше время  профессию
музыканта.
   Но я не играю на гитаре и не прыгаю с микрофоном по  сцене.  Я  арфистка,
причем более чем посредственная, хотя училась игре на арфе долгие  годы.  Ну
не заладились у меня отношения с арфой, я ненавижу этот струнный  инструмент
так же, как своего мужа. Причем - одна пикантная  деталь:  Михаилу  тридцать
лет, а мне тридцать шесть, и я внешне похожа на больного кузнечика. Там, где
у других женщин выдаются приятные округлости, у меня торчат кости, росточком
я не дотянула до метра шестидесяти и  вешу  чуть  больше  лягушки.  Остается
только удивляться природе, которая наградила меня при этом тридцать  девятым
размером  ноги.  Глаза  у  меня  голубые,  близко  посаженные  к  носу,  рот
маленький,  а  с  волосами  постоянная  беда:  завиваться  они   не   хотят,
укладываться тоже, по большей части торчат в разные стороны. К  тому  же  не
могу похвастаться хорошими зубами, и, когда Миша,  демонстрируя  безупречные
клыки, ловко откусывает яблоко, в моей душе невольно вспыхивает зависть:  ну
почему одним все, а другим ничего?
   Впрочем, мне катастрофически не везло с  самого  детства.  Родилась  я  в
более чем обеспеченной семье у достаточно пожилых людей.  Папе,  профессору,
доктору наук, стукнуло пятьдесят пять, маме, оперной певице, было  ровно  на
десять лет меньше. Детей в молодые годы  у  них  не  случилось,  и  родители
думали, что бесплодны. Но тут вдруг господь решил одарить их милостью, и  на
свет появилась я.
   Если думаете, что быть объектом великой, всепоглощающей любви  легко,  то
ошибаетесь. Мое детство было ужасным. Никогда, ни при каких  обстоятельствах
меня ни разу не оставляли одну. В младенчестве приставили няню,  в  школьные
годы - гувернантку Розу Яковлевну. Когда другие дети, раскрасневшись, летели
на санках с горки, я, почти неподвижная в шубке,  валенках,  двух  шапочках,
варежках и шарфике, с завистью смотрела им вслед. Мама запрещала все детские
забавы, причем делалось это ради моего же  блага.  Ведь,  катаясь  с  горки,
можно повредить шею, бегая с мячиком - ногу, а прыжки через скакалку грозили
переломом позвоночника. Впрочем, купаться летом в речке тоже не разрешалось,
а в школу Роза Яковлевна водила меня вплоть  до  десятого  класса.  Школьный
буфет и столовая были объявлены в нашем доме зоной отчуждения. Моя  нога  не
должна была туда даже ступать, потому  что  в  недрах  пищеблока  гнездились
страшные болезни - желтуха, дизентерия и т. д. И вообще, меры по охране меня
от бактерий и микробов принимались  невероятные.  Мороженое  сначала  должно
было растаять на блюдце, и только потом  ребенку  вручали  ложку,  яблоки  и
апельсины тщательно мылись с мылом, а следом ошпаривались кипятком,  влажную
уборку в детской делали дважды в день,  и  все  равно  всевозможные  болячки
липли ко мне стаями. Начиная с первого класса я  постоянно  хворала,  плавно
переходя от кори к ветрянке,  а  потом  свинке.  Если  в  городе  начиналась
эпидемия гриппа, я ухитрялась заболеть им дважды, пожалуй,  не  осталось  ни
одной детской инфекции, миновавшей меня: ложный круп, скарлатина,  коклюш...
Школу я посещала урывками, училась отвратительно и никаких друзей не имела.
   Потом встал  вопрос  об  игре  на  музыкальном  инструменте.  Мама-певица
подошла к его решению творчески и  скрупулезно  изучила  все.  Рояль  отмели
сразу - пианистов мучает жесточайший остеохондроз, от скрипки на  подбородке
возникает уродливая мозоль, виолончель не дает правильно  развиться  грудной
клетке... В конце концов  папа,  уставший  от  бесконечных  маминых  стонов,
изрек:
   - Похоже, что самый лучший инструмент - деревянные ложки. Легкие и звучат
громко!
   Все-таки у отца было  чувство  юмора,  но  у  мамочки  оно  отсутствовало
начисто, поэтому она замахала руками и заявила:
   - Народные инструменты? Никогда.
   Но тут у нее случился спектакль, и, окидывая  взглядом  оркестровую  яму,
мамуля приметила арфистку. Все моментально стало на свои места.
   - Чудесный инструмент, - восторгалась мама, - большой,  значит,  сама  не
пойдет с ним в школу, нужен провожатый! Очень хорошо, всегда под присмотром!
   Так начался крестный путь ребенка - будущего гения. Долгие  часы  провела
я, тупо сидя за арфой. Впрочем, случались  и  тихие  радости.  Изредка  мама
уезжала на гастроли, и тогда можно было сачкануть: лечь на диван с книжкой и
елозить ногой по струнам. Звуки при этом получались чудовищные. Но, с  одной
стороны, папе, профессору математики, было не дано чувство ритма, а с другой
- из-под моих пальцев, как правило, лились отнюдь не дивные мелодии. Правда,
мама певица разом бы поняла, в чем дело!
   Арфу я ненавидела, как человека, пинала ногой  и  щипала,  но  в  восьмом
классе мамочка сообщила:
   - У тебя, детка, талант, будем готовиться в консерваторию.
   Я пожала плечами. В дневнике стройной чередой теснились  тройки  по  всем
предметам, наверное, консерватория - лучший выход  в  таком  случае.  Мамуся
нажала на всевозможные кнопки и педали - меня приняли.
   Многие вспоминают годы студенчества как лучшее  время  в  жизни,  но  мне
учеба представляется одним монолитным куском темно-серого цвета.  Подруг  не
нашлось, а преподаватели, сразу  разобравшись  в  моей  "талантливости",  не
слишком старались. Кое-как переползая  с  курса  на  курс,  я  добралась  до
диплома. Впереди маячила жизнь в обнимку с ненавистной арфой.
   Папа к тому времени скончался, а обидеть  маму,  сказав  ей,  что  бросаю
занятия музыкой, я не могла. Шел 1984 год, предтеча перестройки. Мамуля  еще
разок тряхнула связями, и  меня  взяли  на  работу  в  филармонию.  В  месяц
выходило пять-шесть  концертов.  Помните,  в  те  годы  было  распространено
понятие "нагрузка"? Покупаете, допустим, в магазине книгу,  остродефицитного
В. Пикуля, и должны еще оплатить в придачу сборничек  стихов  поэта  Пупкина
"Широко шагает рабочий класс". Не хотите Пупкина? Не  получите  Пику