ающую кухню, призналась:
      -  Скорей  всего, вы ошиблись, я с вами ни  о  чем  не
договаривалась.
      Хозяйка  на  секунду  замерла  возле  шкафчика,  потом
поинтересовалась:
     - Ольга Васильевна?
     - Нет.
      Галина  Владимировна молча долила  чайник  кипятком  и
бодро ответила:
      - Чай все равно выпьем, а, простите, по какому вопросу
вы пришли?
     - Льва Константиновича Платова помните?
      -  Еще  бы,  - засмеялась женщина, выставляя  на  стол
коробочку конфет "Визит". - Столько лет, можно сказать,  под
его началом проработала. Золотой человек, почти святой, один
из  тех,  кто по-настоящему радел за свое дело. Сейчас  мало
кто  помнит, что именно Льву Константиновичу пришла в голову
революционная идея о преподавании в девятых классах...
     - Где Егор? - тихо спросила я.
     - Кто? - изумилась Галина Владимировна.
      - Егор Платов, брат вашей воспитанницы, Насти, которая
приходилась внучатой племянницей Льву Константиновичу...
      Рука  пожилой  женщины дрогнула,  и  струйка  отличной
заварки  темно-красного цвета медленно потекла в  коробку  с
шоколадками.
      -  Бабусик,  - завопила вбежавшая в кухню  толстенькая
девочка лет десяти, - ты в конфеты чай льешь!
     Галина Владимировна отдернула руку и ласково сказала:
     - Зоенька, возьми булочку и иди в большую комнату.
      -  Хочу  чаю,  - закапризничала внучка  и  уселась  на
табуретку.
      Бабушка  спокойно наполнила кипятком чашку с  розовыми
зайчиками, поставила ее на поднос и улыбнулась.
     - Душенька, сейчас девятый канал показывает Диснея.
       Ребенок   схватил  угощение  и  был   таков.   Галина
Владимировна повернулась ко мне. На ее лице застыла  улыбка,
более похожая на гримасу.
     - Кто вы?
     - Евлампия Романова.
     - Мне это ни о чем не говорит, - парировала директриса.
      -  Минуту-другую  я  колебалась, но  внутренний  голос
подсказал  - этой женщине лучше рассказать правду или  почти
всю  правду.  Услыхав  о смерти Насти  и  завещании,  Галина
Владимировна "отпустила" лицо и со вздохом села возле  окна.
Видно  было, как в ее душе идет борьба, наконец она  приняла
решение и сказала:
      -  Я  понимаю, что на дворе не 1976-й год, а торжество
демократии  и  все  такое, но, знаете, как бывший  советский
человек я до сих пор боюсь вспоминать эту историю и,  честно
говоря, не слишком хорошо знаю, что к чему.
      Настя  поступила в Зеленоградский детский дом  в  1976
году.  У  Галины  Владимировны  был  уникальный  приют.  Как
правило,  дети до трех лет воспитываются в доме  малютки,  а
после  их  отправляют  в  другие  места,  в  результате  они
получают страшный стресс.
      У  Соболевой  же  малышей никуда не  отдавали,  просто
переводили в старшие группы. Детский дом имел поэтому статус
экспериментального и славился по Москве и области.
      Девочку Платову привезли в автозаке, и сопровождал  ее
милиционер.  Галину Владимировну подобное мало  удивляло.  У
нее  было достаточно детей, ставших временно сиротами  из-за
того,  что  отец и мать попали в места не столь  отдаленные.
Как   правило,   ребят   сначала  отправляли   в   приемник-
распределитель, а потом переводили к Соболевой. Так  что  на
первый взгляд ничего особенного в данном случае не было.
      Странности начались сразу, когда директриса  принялась
просматривать документы новой воспитанницы. Вот уж где  было
чему   удивляться.   Вместо  имен   родителей   или   других
родственников стояли жирные прочерки, домашний  адрес  также
отсутствовал. Как правило, в анкетах всегда значилось:  мать
-  такая-то,  осуждена по статье 102, часть первая,  отец  -
неизвестен. Или упоминались бабушки, сестры, братья...
      Тут  же  - ничего. Словно ребенок вынырнул из небытия.
Подкидыш? Но на бездомную нищенку девочка не походила. Одета
Настенька  была  в  добротную одежду, без  заплат  и  дырок.
Кудрявые  волосики  чисто вымыты,  на  теле  никаких  следов
побоев.  И  в  отличие от большинства детей,  приезжавших  в
компании  милиционеров, она не была истощена и не накинулась
на  тарелку  с манной кашей, поданную на ужин. К  документам
прилагалась  медицинская  карта,  из  коей  следовало,   что
Платова  Анастасия Валентиновна, 1975 года  рождения,  ничем
особым,  кроме  ринита, а попросту насморка, не  болела,  ей
также сделали все необходимые профилактические прививки, что
вызвало  у  Галины Владимировны очередной взрыв  недоумения.
Родители ее воспитанников, как правило, не тратили время  на
походы  в  детскую поликлинику. Девочка явно была  домашней,
хорошо присмотренной...
     В приюте у Соболевой находились детки, чьи родственники
погибли в результате болезни или несчастного случая, но в их
документах четко стояли причины смерти отца или матери...
     Не зная, что и подумать, директриса открыла медицинскую
карту на той странице, где содержатся сведения о больном,  и
ахнула.  Необходимый  листок  уничтожили,  а  номер  детской
поликлиники  и  даже  штамп лечебного  учреждения  оказались
густо  замазаны  черной  краской. Кто-то  постарался,  чтобы
девочка  Настя оказалась в положении сироты, никогда  ничего
не узнающей о своей семье.
      Не  успела  Галина  Владимировна прийти  в  себя,  как
раздался  телефонный  звонок. Ее непосредственный  начальник
приказал - девочку взять, вопросов не задавать, а еще лучше,
сказать, будто личное дело потеряно, и завести новое.
      Пришлось  послушаться. За пропажу документов,  кстати,
беспрецедентную за всю преподавательскую карьеру,  Соболевой
объявили  выговор. Но через неделю премировали  трехмесячным
окладом,  как победившую в социалистическом соревновании,  а
порицание через год сняли.
      Настя пошла во вторую группу и начала учиться говорить
и  самостоятельно есть, родителей девочка,  естественно,  не
помнила  и считала себя сиротой, живущей в приюте с детства.
Jак все детдомовцы, она поинтересовалась как-то у Соболевой:
     - А где мои родители?
     Галина Владимировна быстро ответила:
      -  Они  умерли, оба сразу, трагически погибли.  Больше
вопросов  девочка не задавала. Она не слишком выделялась  из
общей  массы  детей,  может, была чуть  тише  остальных.  Во
всяком  случае, особых хлопот ни воспитателям,  ни  учителям
Платова  не  доставляла.  В  ее  дневнике  стояли  четверки,
поведение было примерное.
     В 1986 году Галину Владимировну вызвали к начальству. В
кабинете  вместе  с привычным вальяжным Николаем  Петровичем
сидел  худощавый  мужчина  с неприметным,  каким-то  стертым
лицом.
      -  Как там у тебя Анастасия Платова? - поинтересовался
Николай Петрович. - Жива?
      Обозлившись  на дурацкую шутку начальника,  директриса
слишком резко ответила:
     - У меня все дети живы и здоровы.
      -  Вот  и  прекрасно,  - ответил Николай  Петрович,  -
повезло  девчонке, бабушка нашлась и дядя. Не поверишь,  кто
он! Наш Лев Константинович!
     - Платов! - ахнула Галина Владимировна.
      -  Ну да, - продолжало улыбаться начальство. - Так что
будем оформлять, подготовь там девицу осторожненько.
      Сдерживая  рвущиеся с губ вопросы, Соболева  вернулась
назад.  Все в Настиной судьбе казалось дико. Мало  того  что
при   направлении  ребенка  в  детский  дом  допустили  кучу
нарушений, так еще, оказывается, и родственники у нее  есть!
Правда, Николай Петрович, потирая руки, сообщил:
      - Мать с отцом у девочки погибли, вроде на охоте или в
катастрофе,  а  бабушка  слегла,  вот  девицу  и  определили
временно  к  тебе.  А потом найти не могли,  еле-еле  сейчас
обнаружили.
      Лучше  бы Николай Петрович смолчал, потому как в  душе
директрисы поднялась настоящая буря. Не могли найти девочку?
Да  Лев  Константинович просто должен был разослать  запрос!
Десять лет искали? Большего бреда нельзя и придумать.
      На  следующий  день к Галине Владимировне  пришел  тот
самый  черноволосый мужчина со "стертым"  лицом.  Назвавшись
Иваном Сергеевичем Родионовым, он сообщил:
      -  У  Насти Платовой есть брат Егор, он на год  младше
сестры.  Пожалуйста,  сообщите  Льву  Константиновичу,   что
племянник находится по этому адресу.
     Галина Владимировна повертела бумажку и спросила:
     - Почему я? Запишите телефон Платова.
     Иван Сергеевич тяжело вздохнул:
      -  Мне кажется, вы любите своих воспитанников,  или  я
ошибся? Соболева ответила:
     - Моя задача - вырастить полноценных членов общества.
     Родионов улыбнулся:
      - Еще когда я устраивал Настю в детдом, то навел о вас
справки,  и  знаю  о  вашем  добром  сердце,  так   что   не
прикидывайтесь педагогической машиной.
     - Анастасия не слишком обычная воспитанница, - отбилась
$(`%*b`(a  ,  - а вы лично сильно смахиваете на человека  из
определенной структуры.
     Иван Сергеевич вновь улыбнулся:
     - Оказывается, вы еще проницательны и умны.
      Судьба  девочки мне не безразлична,  в  свое  время  я
обещал  ее  матери, что помогу. Но, честно  говоря,  нарушил
строжайшие  инструкции,  да  и сейчас  могу  получить  массу
неприятностей, если вы проговоритесь о моем визите.
      Непонятно  почему, Соболева поверила ему, хотя  особой
доверчивостью никогда не отличалась.
     Родионов же продолжал:
      -  Дети не виноваты в ошибках родителей. Бабушка Насти
немолода, да и Лев Константинович на пороге пенсии.  Не  дай
бог,  они умрут, ребенок останется один-одинешенек  на  всем
свете, а тут брат, родная душа...
      Галина  Владимировна молча сунула бумажку  под  пресс-
папье и тихо спросила:
      -  Я должна рассказать о Егоре девочке? Иван Сергеевич
вздохнул:
      - К сожалению, я не имею педагогического образования и
не  умею  обращаться  с детьми, но думается,  лучше  сначала
поделиться этой информацией со Львом Константиновичем.
      Потом Родионов неожиданно накрыл своей крепкой,  сухой
ладонью руку директрисы и медленно сказал:
       -  Пообещайте,  что  выполните  мою  просьбу.  Галина
Владимировна отчего-то шепотом пробормотала:
     - Хорошо.
     Иван Сергеевич встал и бросил:
     - И мать будет счастлива узнать, что дети вместе.
     - Она жива! - ахнула директриса.
     - С чего вы взяли? - удивился посетитель.
      -  Сами же только что произнесли: мать будет счастлива
узнать...
      -  Ну  это  я  так, иносказательно, имел  в  виду,  на
небесах, душа поглядит на землю...
      -  Что  же она сделала, несчастная женщина, - прервала
его Соболева, - и где ее содержат? В тюрьме?
     Родионов глянул в окно и произнес:
      - Многие знания - многие печали, а по-простому, меньше
знаешь - лучше спишь.
     На этом они и расстались. Выполняя обещание, директриса
съездила  к Платову домой и передала бумажку. Дальнейшее  ей
неизвестно.  Настю вернули бабушке. Некоторые  воспитанники,
обретя  вновь  родителей, поздравляли Галину Владимировну  с
праздниками,  но Настенька Платова словно в воду  канула,  и
директриса о ней больше не слыхала.

                          Глава 25

      Дома  я ринулась к телефону и принялась искать Володю.
Но  в  ухо  неслись  мерные гудки,  майор  где-то  пропадал.
Впрочем,   через  секунду  я  уже  знала  где.  На  лестнице
послышались голоса, глухой удар и крик:
     - Раззявы!
     Я глянула в "глазок" и тут же открыла дверь.
      Два  потных  мужика  втаскивали  в  Володину  квартиру
холодильник. Сзади шла раскрасневшаяся Таня.
     - Что это?
     - Купили дяде Володе холодильник, - пояснила девочка, -
а  придурки из службы доставки уронили его. Если работать не
будет, назад повезут, козлы!
      Парни  не  отвечали на ругань, лишь  покрасневшие  шеи
выдавали скрываемые эмоции. А может, им просто было  тяжело.
Заскрипел лифт, и на площадку вышли Володя и Аня.
     - Здорово, - обрадовалась я, - ты-то мне и нужен.
      -  Погоди,  - остановил Костин, - дай водички  глотну,
думал,  если один поеду за рефрижератором, легче будет.  Так
нет!  Чуть до обморока не довели. Татьяна орет, холодильники
перед глазами мелькают - мрак.
      -  Зачем двойняшек брал? - поинтересовалась я, наливая
ему боржоми.
     Володя промолчал, судорожно делая огромные глотки.
      -  Полцены  выторговала, - хмыкнула влетевшая  Таня  и
схватила  со  сковородки кусок чего-то несъедобного.  -  Фу,
мама опять дрянь сготовила! Просили пять тысяч, а отдали  за
две триста с доставкой. Впрочем, если есть лишние деньги, за
диваном без меня езжайте.
      -  Без  тебя никуда, - усмехнулся майор. -  И  правда,
огромное  спасибо! Столько денег сэкономила. Только  извини,
но  у  меня  в магазинах моментально начинается истерический
припадок, вот и злюсь.
      -  Чего  уж там, - махнула рукой Татьяна, - я понимаю.
Вот  папахен,  когда я нам стиралку выторговывала,  чуть  не
умер.
      -  Ты  молодец, - повторил Володя и протянул  девчонке
пакет.  - Я купил тебе небольшой подарочек, сказали -  самая
мода.
      Танюша  быстренько влезла внутрь и  вытащила,  на  мой
взгляд, вещь на редкость отвратительную.
      Красная  кожаная мини-юбка и кофточка-стрейч угрожающе
пожарного   оттенка.  Если  надеть  костюмчик,   моментально
превратишься в огнетушитель. Но Татьяна завопила:
       -  Класс,  супер,  прикольный  прикид!  Аня  подавила
завистливый  вздох.  Володя быстро  сунул  второй  близняшке
сверток:
     - Тут тебе кой-чего.
     Обрадованная Анечка выудила узкую до невозможности юбку-
макси и вязаный свитерок с кусочками искусственного меха.
      -  Я  подумал, чего два одинаковых дарить, -  объяснил
Володя, - а так поменяться сможете одежкой.
      Девчонки  прыгали от восторга. Майор хлопнул  себя  по
лбу:
     - Чуть не забыл.
      Он выставил на стол два пузырька с лаком для ногтей  -
зеленым  и  синим,  и  выложил  пару  футлярчиков  с  губной
помадой.
     - На сдачу дали.
      Ошалевшие  от  радости подростки понеслись  в  комнату
,%`(bl наряды.
     - Какой омерзительный колер для ногтей, - вздохнула я.
     Володя засмеялся.
     - И не говори, прямо растерялся, что брать.
       Спасибо,  девчонку  нашел  лет  тринадцати,  вот  она
консультантом  и  поработала,  ввела,  так  сказать,  в  мир
новинок. Честно говоря, устал - жуть!
      И  он  принялся  пить чай. Мой личный  жизненный  опыт
подсказывает, что с мужчиной лучше всего иметь  дело  в  тот
момент,  когда он плотно поел, выкурил сигаретку и  блаженно
вздохнул.
       Дождавшись  стадии  готовности,  я  аккуратно  завела
разговор на нужную тему:
      -  Все-таки  интересно, совершил человек преступление,
отсидел, вышел на свободу, он считается полноправным  членом
общества?
     - Конечно, - ответил майор.
     - И из милицейского компьютера убирают сведения о нем?
     - Вот это нет. Информация сохраняется.
     - А если дело было в 1975-м году?
      - Какая разница, в каком году? - удивился майор. - Раз
попал в компьютер - все.
     - Ну надо же! - восхитилась я. - А когда компьютеров не
существовало?
      -  В  папочках  хранили, на завязочках, -  ухмыльнулся
майор.  -  А  если всерьез, то информация об уголовничках  -
вещь ценная. Кстати, когда в Москве в 1917-м году восставшие
матросы   и  рабочие  попытались  сжечь  картотеку  полиции,
жандармы  ухитрились сберечь большую часть бумаг,  понимали,
что  преступник  -  он  и при Советах асоциальная  личность.
Знаешь,  как  эти  данные в тридцатые  годы  помогли,  когда
последние банды ликвидировали!
      - Недолго мы, однако, без банд прожили, - ухмыльнулась
я,  -  в  начале  восьмидесятых вновь  по  улицам  мужики  с
автоматами побежали.
     - С чего ты вдруг архивом заинтересовалась? - пробурчал
майор, поглаживая запрыгнувшую к нему на колени Аду.
      -  Так просто. Купила в метро газету, а там статья про
женщину  и  мужчину,  которые  совершили  в  середине   70-х
страшное    преступление.   Журналисты    хотели    провести
расследование, но в ФСБ им ответили, будто дело утеряно.
     - Где-где? - вытаращил глаза Володя.
      -  Ну,  в  нынешней  Федеральной службе  безопасности,
следствие вроде КГБ вел...
      -  Имей  в  виду,  - вздохнул майор,  -  люди  из  той
структуры  никогда  и ничего не теряли. Педантичные,  словно
немцы,  и  жадные, как французы. Все у них в полном порядке,
странички  пронумерованы и каждая подписана... А если  врут,
что  потеряли,  значит, приказ имеют -  тайну  следствия  не
раскрывать.
     - Может, даже уничтожили "папочку на завязках"...
     - Никогда, - отрезал Володя, - посуди сама, когда у нас
торжество демократии началось?
      Я призадумалась. Вроде недавно, а не помню. В 1985-м к
"+ ab( пришел Михаил Горбачев...
     - Ну в 1986-м, очевидно, гласность, перестройка...
      -  Ага, - удовлетворенно кивнул приятель. - Вот  тогда
сотни, нет, тысячи людей побежали в Комитет госбезопасности,
чтобы  узнать  о  судьбе репрессированных в  тридцатые  годы
родственников.  Было  отдано указание давать  интересующимся
дела.  И давали! А там, бог мой, кладезь информации.  Многие
чуть   не  умерли,  узнав,  что  доносы  на  них  настрочили
ближайшие  друзья  или  соседи...  Ну  да  черт  с  ними,  с
доносчиками.    В   бумагах   содержалось    все:    фамилии
следователей,     свидетельства     врачей,     хладнокровно
регистрировавших:
        "У   Иванова   И.И.   перелом   двенадцати   костей,
рекомендуется    временно   не   вести   допросы",    отчеты
надзирателей...  Ну зачем, спрашивается,  хранили?  Сами  на
себя компромат держали? Да сжечь надо было прямо в тот день,
когда  Горбачев велел, так сказать, срывать покровы.  В  КГБ
большие мастера сидели! Ну сгорел у них архив, вот несчастье-
то!  Бросил  пьяный  работник сигаретку,  или  электричество
замкнуло!  Правда, там предприняты все меры  безопасности...
Но  можно  было что-либо придумать и не давать  людям  столь
компрометирующих  службу  сведений.  Скажешь,  наплевать  на
старых  сотрудников?  Все  давно покойники?  А  вот  и  нет!
Многие,  кстати,  даже еще работали... Не  смогли  документы
истребить, не та выучка. Вопросы есть?
     Я покачала головой. Теперь нет, главное, я хорошо знаю,
где хранятся следы несчастных Валентина и Майи Платовых. Вот
только как подобраться к архиву?

                             ***

     На следующее утро Сережка, потягиваясь, объявил:
     - У меня выходной.
      -  Отлично,  -  обрадовалась я, - вот  тебе  списочек,
заводи  машину и дуй на оптушку. Хоть один раз  продукты  на
машине  домой  привезем, а то руки у меня от  сумок,  как  у
обезьяны, ниже колен вытянулись.
     Сережка принялся читать бумажку:
     - Яйца, сыр, молоко...
      -  Это  на  оптушке не бери, - велела  я,  -  подсунут
несвежее, в молочной лучше, на проспекте.
     - Мясо, колбаса...
     - В магазинчике "Митэкс", возле рынка.
     - Йогурты "Данон", сметана...
     - В супермаркете на Глотова.
      - Слушай, Лампец, - вышел из себя парень, - этак целый
день я по городу проезжу, почему на рынке нельзя все купить?
     Я вздохнула:
      -  Цены  почти  сравнялись,  а  на  оптовке  постоянно
обманывают. Кстати, я хожу везде пешком, и ничего!
     Сережка шлепнул список на стол.
     - Собирайся, мы порулим в "Рамстор".
     - Куда?
     - В супермаркет на Шереметьевской, там все разом купим.
     - Нас возьмете? - поинтересовалась Таня.
     Сережа закатил глаза:
     - Только без Муму.
       -   А   ее   мама  с  собой  прихватила,  -  ответила
бесхитростная  Аня, - они с папой на вещевой рынок  "Динамо"
отправились, хотят ему брюки, ботинки и свитер купить.
       -   Значит,  пьяный  придет,  -  резюмировала   Таня,
застегивая куртку.
     - Почему? - удивилась я. - Вроде не в ресторан пошли.
       -   Папахен  на  входе  бутылевич  купит   и   начнет
прикладываться, - объяснила Татьяна.
      - Он говорит, что по магазинам может только под кайфом
ходить, - добавила Аня.
     - Зачем Люся тогда Ивана берет? - спросил Сережка. - Ну
купила бы вещи без него.
     - Никак