отрел репортаж  и
решил  повторить  "геройские" действия. Молодец,  Юлька!  Не
поддалась  на  провокацию, Лампа  бы  точно  распахнула,  не
колеблясь!
      Проглотив несправедливое обвинение, я пошла в  спальню
изучать  Настину записную книжку. Но пока руки перелистывали
страницы,  в  голове  вертелась только  одна  мысль:  где  я
слышала про рыжеволосого парня? Кто совсем недавно говорил о
мужчине,   похожем   на  Аполлона  Григорьева,   одного   из
"Иванушек"?
      Бесплодно  порывшись в памяти, я прекратила бесцельное
занятие  и  сосредоточилась на блокноте. Покойная Настенька,
очевидно, была жуткой занудой, потому что телефонная  книжка
была  исписана мелким, четким почерком. Никаких зачеркиваний
или  телефонов, занесенных карандашом. Только ручка,  причем
черная,  из-за  этого  казалось, будто блокнотик  заполнялся
сразу, одним махом, а не пополнялся постепенно.
     Вздохнув, я начала обзвон. Как только трубку снимали, я
произносила заготовленный текст:
      -  Добрый  день,  вас  беспокоит тетя  покойной  Насти
Звягинцевой,  я  разбираю ее вещи  и  наткнулась  на  запись
ежедневника о долге, хочу вернуть деньги...
     Пару раз меня переспросили с недоумением:
     - Настя? Звягинцева? Что-то не припомню. Кто-то мямлил:
     - Ошибка вышла, Настена у меня ничего не брала.
     И тогда я быстренько добавляла:
      -  Тут  написано  Егор Иванов... Или Петров,  Сидоров,
Майоров... Но абоненты В один голос отвечали:
      -  Никакого  Егора  тут  нет. Я  настаивала,  но  люди
отнекивались. Нашелся, правда, один, немедленно заявивший:
     - Да, она взяла на три дня пятьсот баксов.
      -  Не у вас, а у Егора, - попробовала посопротивляться
я.
     - Чушь, - отрезал мужик, - Никогда не слышал ни о каком
Егоре, везите долг!
       Я   назначила   ему  встречу  в  восемь   вечера   на
Ваганьковском кладбище у могилы Феклы Ивановны Чеботаревой и
надеюсь, что мужик потерял несколько часов на поездки  туда-
сюда и на поиски несуществующего надгробья!
      Добравшись до буквы Э, я наконец поняла, что трудилась
напрасно.  Остальные  странички  оказались  пустыми.   Самая
последняя  содержала перечень дней рождений. Я пробежала  по
строчкам, так, Олег, Наташа, Леся, Галина...
      Кстати, телефонов Леси и замечательного доктора Федора
Николаевича  Ростова в книжечке не было.  Может,  Настя  так
часто звонила им, что помнила цифры наизусть?
      Отбросив  ненужную  книжонку  на  середину  дивана,  я
попыталась соединиться с Лесей, чтобы еще раз узнать телефон
Льва Константиновича Платова, но кокетливый голос сообщил:
      - Леся в командировке, вернется в пятницу. Я приуныла,
но  потом  решила, что пока можно заняться  бывшим  супругом
Насти. В трубке прозвучал жеманный голосок:
     - Аллоу!
     - Можно Виктора?
     - Витюнчик, котеночек, сними трубочку! - заорала девица
так,  что  я  невольно вздрогнула. Через секунду  из  трубки
донеслось сухое:
     - Слушаю.
     Подавив желание сказать: "Здравствуй, котеночек, привет
тебе от бывшей киски", я рявкнула:
     - Виктор Звягинцев?
     - Он самый.
     - Анастасия Звягинцева кем вам приходится?
     - Бывшей женой, а что?
     - Она умерла, - сообщила я.
      Скорей  всего,  мужик  не расстроится.  Но  из  трубки
послышалось сдавленное "ох", потом приглушенный кашель.
     Выждав пару секунд, я осторожно сказала:
     - Мне очень надо с вами поговорить.
       -   Приезжайте,  -  разрешил  парень.  -  Ореховская,
двенадцать.
       "Котеночек"   оказался   огромным,   носорогоподобным
мужиком,   килограмм  на  150  весом.  Такого  впору   звать
"слоненочек". Пока я вешала куртку и стаскивала  сапоги,  из
одной комнаты выглянула щуплая девица и проблеяла:
      -  Котик, ступайте на кухню, в гостиной беспорядок  Но
"котик",  мрачно  глянув  на советчицу,  толкнул  коричневую
$"%`l.
     - Проходите.
      Уж не знаю, почему костлявой девушке показалось, что в
гостиной  не  убрано.  На мой взгляд,  комната  казалась  до
безобразия  аккуратной,  в  ней стояла  музейная  чистота  и
тишина. Даже неприятно. Как правило, у людей где-то валяются
книги  и  игрушки,  лежат  спицы с вязанием,  газеты,  стоят
кружки   с  недопитым  чаем...  Здесь  же  -  безукоризненно
отполированный  обеденный  стол,  диван,  кресла,  прикрытые
чехлами  из гобелена и сверкающие стекла шкафов, за которыми
рядами тянулись хрустальные рюмки с фужерами.
     - Садитесь, - пробормотал Виктор.
       -  Погодите,  -  велела  скелетообразная  девушка   и
постелила  на  предназначенное для  меня  кресло  прозрачную
пленку. - Вот теперь можно!
     - Надежда! - с укоризной закачал головой мужик.
      -  Она  в уличной одежде, - бесцеремонно заявил  Кощей
Бессмертный в женском обличье, - испачкает обивку!
       Я   проводила   взглядом  убежавшую  аккуратистку   и
поинтересовалась:
      - Может, пройти в дезкамеру? Только не говорите, что у
вас ее нет.
     "Котеночек" побагровел.
      - Надька - психопатка, на аккуратности тронулась, полы
по семь раз на дню моет, занавески стирает каждый вторник, а
мои носки сначала кипятит, а потом гладит.
      Я  ухмыльнулась. Гениальный Адлер считал, что  если  у
человека  начинается  фобия  чистоты,  это  говорит,  скорей
всего, о грязной совести. Значит, за душой у девчонки темные
делишки,  воспоминания о которых она  и  пытается  заглушить
бесконечной уборкой да стиркой.
      -  Ей-богу,  уйду, - жаловался "котик", - просто  жить
невозможно!
     - А с Настей вы почему разошлись?
        -    Это   она   от   меня   сбежала,   -   невольно
разоткровенничался Виктор и тут же спохватился:
      -  Собственно  говоря, кто вы такая  и  чего  от  меня
хотите?
      - Звягинцева Анастасия Валентиновна, - как можно более
официально заявила я, - оставила завещание... Основная часть
имущества   предназначена  ее  брату   Егору   Валентиновичу
Платову, но в документе указан его неверный адрес.
     - А вы кто? - настаивал Виктор.
      На  секунду я заколебалась. Интересно, а кто на  самом
деле  должен следить за исполнением последней воли умершего?
Адвокат?  Нотариус?  И вообще, станут ли официальные  органы
беспокоиться о такой малости?
     - Судебный исполнитель.
       Звягинцев   молча   буравил  меня  взором.   Молчание
затягивалось.  В  душу  начали закрадываться  сомнения,  ох,
кажется,  я дала маху. Вроде судебный исполнитель  ходит  по
домам   осужденных   и  забирает  конфискованное   в   казну
имущество! Но отступать было поздно.
     Тут Виктор ожил и поинтересовался:
      -  А  ко мне зачем пришли? Я перевела дух. Слава богу,
парень оказался абсолютно безграмотным в судебных делах.
      - Мы надеялись, что вы подскажете нам правильный адрес
Егора Платова, все-таки брат бывшей жены.
     - Отчего она умерла? - поинтересовался Витя.
     - Тромбоэмболия на фоне травмы.
      -  А-а, жуткое дело, - протянул Звягинцев, и мне стало
ясно, что он не понял ни слова. - Только пришли вы зря.
     - Почему?
     - Мы с Настеной всего четыре месяца прожили, - вздохнул
Виктор, - а потом она убежала. Про ее родственников я ничего
не знаю.
       Я  вспомнила,  как  собеседник  отреагировал  на  мою
"профессию", и сурово заявила:
       -   Судебный  исполнитель  имеет  право  привлечь   к
ответственности тех, кто мешает исполнению закона. Не  может
быть, чтобы вы ничего не слышали о брате жены.
     - Святой крест, - испугался Виктор. - Знаете, у нас был
такой   смешной   брак,   студенческий.   Даже   не   успели
познакомиться  как следует. В мае поженились,  лето  провели
вместе, а в начале сентября разбежались. И потом, она ничего
про себя не рассказывала.
     - Прямо-таки ничего?
      - Ну, сообщила, будто родители погибли, воспитавшая ее
бабушка тоже умерла...
     - А дядя? Лев Константинович Платов?
      - Первый раз слышу про такого, - удивился Виктор, -  с
ее  стороны в загсе никого не было, ни одной души, ни  дяди,
ни тети...
      -  Когда вы вместе жили, никто из ее родственников  не
появлялся?
     Виктор покачал головой:
       -  Нет.  Она  вообще  очень  не  любила  про  детство
вспоминать,  никогда не рассказывала про школу. Ну,  знаете,
про  всякие  проказы,  очень  странно.  Один  раз  мне  даже
показалось, будто она не москвичка.
     - Почему?
      -  Я принес домой зефир. Настена поинтересовалась, где
взял,  ну  я  и ответил: "В кишке". А она глаза  вытаращила:
"Где,  где?"  Да  вся  Москва гастроном на  улице  Горького,
напротив телеграфа, кишкой звала, а Насте и невдомек.  Потом
она   путала   кое-какие   улицы.  Один   раз   договорились
встретиться  в  проезде  Художественного  театра,  так   она
прождала меня на бульваре, возле нового здания МХАТа,  потом
оправдывалась, что перепутала, только я выяснил дикую  вещь:
она вообще не знала, что у этого театра есть еще одна сцена!
Представляете?
     - Действительно, удивительно.
     - Вот-вот, - обрадовался Виктор, - я, конечно, принялся
подтрунивать,  а  Настя обиделась и заявила,  будто  бабушка
никогда  не ходила в театры и ее не пускала. Кстати,  именно
поэтому Настена и решила писать об эстраде.
      -  Может,  она  и  впрямь не из  Москвы?  -  задумчиво
протянула я.
      -  Нет,  -  улыбнулся  Виктор, -  прописка  столичная,
квартира огромная, просто темная девушка!
     - Вы ее бабушку видели?
      -  Никогда,  старушка скончалась, когда Настя  десятый
класс  заканчивала. Досталось ей, конечно, по первое  число.
Одна-одинешенька  жила  на крохотную  пенсию  да  стипендию.
Иногда  еду  не на что было купить. Поэтому она  со  мной  и
развелась, - вздохнул Звягинцев.
      -  Да?  -  не  поняла я. - Вы-то тут при  чем?  Виктор
крякнул и потер затылок.
      -  Дурак  молодой. Помните, был такой главный редактор
журнала "Эпоха" - Звягинцев Николай Иванович?
     Я кивнула. Как же, одно из самых популярных в советское
время   изданий,  тираж  которого  подбирался   к   миллиону
экземпляров. А Николай Иванович собрал все возможные регалии
- член ЦК, депутат Верховного Совета СССР...
     - Мое отчество - Николаевич, - усмехнулся Виктор.
     Я удивилась:
     - Вы его сын? Звягинцев смутился:
       -   Нет,  но  на  первом  курсе  журфака  начал  всем
рассказывать, будто Николай Иванович - мой отец.
     - Зачем?
      -  Говорю  же, дурак, - вздохнул мужик и  уставился  в
окно. Помолчав пару секунд, он пробормотал:
     - Чего уж там, слушайте.

                          Глава 21

      Витя  на  самом  деле был родом из  крохотного  города
Камышинска.  Поступал  на престижный факультет  журналистики
МГУ, имея в кармане золотую медаль и два года рабочего стажа
на  заводе.  В приемной комиссии только вздохнули:  с  таким
документами  парень гарантированно попадал на  первый  курс.
Мог даже экзаменов не сдавать!
      Факультет  журналистики главного  университета  страны
всегда-то  был  местом, где роились детки высокопоставленных
родителей,  а  в  середине восьмидесятых там просто  плюнуть
было  некуда.  Обязательно попадешь в дочурку  какого-нибудь
главного редактора или сынка писателя.
      Поэтому  Витюша чувствовал себя не слишком свободно  и
никому   не   рассказывал  о  родителях.  Иногда  любопытные
сокурсники  лезли  с  вопросами. И  тогда  парень  загадочно
сообщал:
      - Мои родители имеют отношение к прессе. Что, в общем-
то,  было сущей правдой. Мамочка работала вахтером в  газете
"Правда  Камышинска", а отца, пока тот не спился до  смерти,
нанимали чинить типографскую машину.
      Однажды к Витюшке подошел староста и, поболтав о том и
о сем, осторожно осведомился:
      -  Слушай, фамилия у тебя особая, отчество Николаевич,
не сын ли ты, часом, того Звягинцева?
      Витя, папу которого тоже звали отнюдь не редким именем
Николай Иванович, уже собрался рассмеяться, но тут заметил в
глазах  собеседника  плохо  скрытое  подобострастие  и,   не
/.-(, o как, ляпнул:
     - Да.
      Староста  стал  пунцовым и крайне осторожно  продолжил
расспросы:
      -  Чего  же  ты в общежитии живешь? Витюша моментально
сообщил отговорку:
      -  Я  от  первого брака, моя мать умерла, а с  мачехой
общаться  не хочется, даже уехал заканчивать школу к  тетке,
вот  папа  и  попросил декана об общаге.  Только  никому  не
рассказывай, не люблю козырять родственными связями. Кстати,
денег у папеньки не беру, живу на свои.
      -  Конечно, конечно, - закивал парень, - молчу, рот на
замке!
      Но  потому, как не слишком до того любезные сокурсники
принялись звать его на всяческие праздники и вечеринки, Витя
понял  -  староста  разнес новость по  факультету.  А  когда
преподаватель научного коммунизма за откровенно слабый ответ
выставил   ему  "отлично",  Витек  сообразил,  что   сплетня
доползла и до преподавателей.
      Звягинцев  добрался уже до четвертого курса,  когда  в
старинном   здании   на   Моховой  появилась   первокурсница
Настенька.   Вспыхнул  стремительный  роман,   завершившийся
скоропалительной  женитьбой.  Лето  они   провели   в   свое
удовольствие.   Витюша   переехал  в  огромную,   запущенную
квартиру Насти с текущими кранами и осыпающимися потолками.
     В конце августа Витек сказал:
      -  Через год распределение, мне бы прописаться у  тебя
надо...
      - Да ладно, - засмеялась Настя, - передо мной-то зачем
темнишь? Весь курс знает, чей ты сын!
     Пришлось мужику сообщить жене правду. Настя нахмурилась
и  после  этого  вела себя холодно, если не сказать  злобно.
Спать  она легла отдельно, а утром убежала ни свет, ни заря.
Витюша  терялся в догадках. Объяснение он получил  к  обеду.
Явившаяся  невесть откуда супруга положила на стол заявление
о разводе и сообщила свое видение проблемы.
     - Я девушка малообеспеченная, - чеканила Настя, - можно
сказать,  нищая.  Единственная  вещь,  которую  я  имею,   -
квартира.  Неизвестно, как жизнь повернется. Может,  поменяю
ее  на  однокомнатную, а на доплату кушать буду. Прописывать
тебя не стану. В случае нашего развода ты получишь право  на
половину  моей жилплощади. Извини, я совершенно не собираюсь
делиться и думаю, нам лучше расстаться прямо сейчас.
     Витя прибалдел, потом с обидой протянул:
     - Значит, в качестве сынка Николая Ивановича Звягинцева
я тебе подходил, а как простой парень не нужен?
      - Именно, - подтвердила Настя, - я сама нищая и хотела
найти  богатого  мужа.  Ты  мне не  пара.  Давай  разбежимся
подобру-поздорову.
      -  Но  как  же,  -  продолжал недоумевать  Витя,  -  я
рассчитывал...
      -  На  то, что я пропишу тебя в Москве, - ухмыльнулась
Настя.  -  Никогда!  Лучше не теряй времени  зря  и  начинай
ухаживать  за  Лазаревой.  Самая  подходящая  кандидатура  -
,.a*"(g* , папенька посол, маменька послиха.
     - Ну ты и дрянь, - оторопел Виктор. - А если я откажусь
разводиться?
     Настенька мило улыбнулась.
      -  Сначала я расскажу всю правду о тебе факультету,  а
потом позвоню в приемную Звягинцева и сообщу секретарям, как
некий   придурок   сыном  Николая  Ивановича  прикидывается.
Представляешь его реакцию? Да тебя не возьмут на работу даже
в газету "Правда эскимоса".
      Пришлось Виктору ради сохранения имиджа бежать в загс.
Настена, правда, не подвела, рот держала закрытым. Звягинцев
и  впрямь  принялся строить куры Лазаревой и к  Новому  году
получил  московскую  прописку. Но жена  попалась  противная,
чистоплотная до болезненности, занудная и скучная. С  Настей
он  больше не встречался, даже не созванивался. В газете  не
работал, тесть устроил его на теплое местечко во Внешторг...
Кто  же  думал,  что  контора сгинет в пучине  демократии...
Сейчас  он пока не работает, а месяцы, проведенные с Настей,
вспоминает как лучшее время в своей жизни...

                             ***

      Возле  нашего  дома  стоял рафик с надписью  "Дорожно-
патрульная   служба".  Полная  любопытства,  я   подошла   и
заглянула  в него. Железные внутренности машины были  забиты
коробками и неряшливо скомканными узлами. Наклонившийся  над
одним  из них невысокий, худощавый мужчина выпрямился,  и  я
моментально узнала Сережку.
      -  Сергей? - удивилась я. - Почему не на работе? И что
ты делаешь в милицейском автомобиле?
      - Забыла, Лампа, - ответил парень, пытаясь оторвать от
пола   куль,  -  явно  набитый  железом.  -  Володя  сегодня
переезжает. Уже половину вещей снесли, иди наверх.
      Ну  надо  же, совсем из головы выпало! Я  понеслась  в
бывшую  квартиру  Нинуши. Вы замечали,  как  убого  выглядит
жилплощадь, покинутая хозяевами? Нинина комната казалась еще
позавчера   такой  уютной,  даже  кокетливой...  Сейчас   же
обнажились  старые  обои, потертые и  грязные,  кое-где  они
выглядели светлей, там у соседки висели картины. Не в лучшем
состоянии оказались и двери, пол темнел протертыми  местами,
а ванна оказалась поцарапанной.
     - Тут нужен ремонт, - пробормотала я.
      -  Причем  большой,  - добавила Юля,  хищно  оглядывая
комнату. - А что, кухня прилегает к нашей?
      Подавив улыбку, я кивнула. Значит, у нее те же  мысли,
что и у меня, уже разбивает стены...
      - Что у тебя тут, камин? - спросил Сережка, отдуваясь,
и бросил на пол жалобно звякнувший ящик.
      -  Гусеница  от  трактора, -  преспокойненько  пояснил
Володя.
      -  Что?  -  в полном изумлении переспросила Юлечка.  -
Гусеница?! Да зачем она тебе?
      -  При  дележке  досталась, - коротко ответил  Володя,
развязывая коробку. - И где этот чайник?
      - Не понимаю, - настаивала Юля. Майор посмотрел на нее
и пробормотал:
     - Это моя часть коммунального имущества. Невесть откуда
появившаяся Катя с тревогой пощупала лоб приятеля. В  первый
раз  этот ее жест не вызвал у меня улыбку. Кажется, майор  и
впрямь  плох.  Наверное,  слегка тронулся  умом  в  процессе
переезда. Притащить с собой гусеницу от трактора и  уверять,
будто это его доля...
      Посмотрев  на  наши  озабоченные лица,  Володя  достал
"Золотую  Яву"  и,  закурив, пустился  в  объяснения.  В  их
коммуналке  было  огромные, извилистые  антресоли.  Когда-то
давным-давно, году этак в 1918-м, жильцы поделили отсеки,  и
на  дверцах  кое-где висят до сих пор таблички:  "Поповъ"  и
"Федоровъ".  Но следующие поколения стали просто  запихивать
шмотки без разбору, кто куда. Менялись обитатели, въезжали и
выезжали   семьи,  но  до  конца  антресоли   ни   разу   не
освобождались. Жильцы даже не знали, что там, предпочитая не
открывать "катакомбы". Но сейчас, собираясь разъезжаться  по
разным квартирам, они все же влезли в необъятные шкафы.
      На  пол полетела куча вещей, хозяев которых установить
было  уже  невозможно. Сундук с дамским платьем,  наволочка,
набитая  полуразбитой  посудой, гора  патефонных  пластинок,
парочка допотопных, черных телефонных аппаратов, штук десять
полусгнивших подушек, распавшаяся на куски шуба из  лисы  и,
как апофеоз, гусеница от трактора.
       Российский   человек  запаслив,  его  таким   сделали
бесконечные житейские передряги. То, что француз  или  немец
моментально  стащит на свалку, россиянин свезет  к  себе  на
дачу  и спрячет в сарай до будущих времен, авось пригодится.
Жильцы   коммуналки  решили  поделить  "наследство".  Володе
досталась гусеница.
     - Уж лучше б пластинки, - вздохнул Кирюшка.
      -  А  зачем  ты  ее сюда приволок? -  не  успокаивался
Сережка.
     Костин развел руками:
     - Вроде мне отдали...
     - Она тебе нужна? - поинтересовалась Катя.
     - Нет.
      -  Так выброси. И вообще, нужно было оставить гусеницу
на старой квартире, - сказала я.
      -  Жалко,  все-таки хорошая вещь, -  завел  Володя,  -
металлическая, не какая-нибудь пластмасса.
       -   Будешь  ее  посреди  комнаты  хранить?  -  ехидно
осведомилась Катя. Майор вздохнул и решился:
      -  Ладно,  Сережка,  тащи на  помойку!  Парень  так  и
подскочил.
     - Зачем же я ее, как дурак, наверх пер?
     - Те