лому  записано:  родственники пожелали дальнейшее  лечение
проводить в НИИ травматологии.
      -  Но  там Насти нет, - пробормотала я, - разве вы  не
ответственны за больных?
      -  Только  пока они в моей палате, - хмыкнул Станислав
Федорович, - вышли за ворота, и привет!
     - Дайте ее домашний адрес, - попросила я.
      -  Красноармейская, дом 27, - охотно  пошел  навстречу
Коза, - и телефон есть.
      Я быстренько записала данные, но тут хирург неожиданно
насторожился:
     - Погодите, вам зачем?
     Секунду я поколебалась, а потом соврала:
      -  Она  случайно  наш  чайник прихватила,  "Тефаль"  с
золотой спиралью.
     - А, - успокоился врач, - конечно, нехорошо, ну ничего,
позвоните, и все устроится.
      На улице стояла немыслимая стужа. Постанывая от мороза
и  клацая  зубами, я понеслась по проспекту  Мира  к  метро.
Навстречу  бежали  прохожие,  укутанные,  по  самые   брови.
Уличные  торговцы,  все  как один в  гигантских  валенках  и
армейских  полушубках, резво подпрыгивали на  месте,  хлопая
себя по бокам рукавицами.
     Я влетела в просторный вестибюль, чувствуя, что желудок
превратился в кусок льда. В тепле щеки защипало, а нос начал
безостановочно чихать.
      -  Ходит тут, заразу распространяет, - прошипела тетка
лет шестидесяти, торгующая газетами, - сиди дома, коли грипп
подцепила.
      Решив  не  обращать внимания на хамство, я  подошла  к
телефонам-автоматам  и набрала номер,  полученный  от  Козы.
Мерные  гудки  спокойно  падали  в  ухо,  на  десятом   рука
потянулась  к  рычагу,  но тут раздался  щелчок  и  сердитый
мужской голос:
     - Кого надо?
     Однако можно ведь и повежливей.
     - Анастасию Звягинцеву.
     - Она больна, к телефону не подходит, - отрезал голос и
уточнил:
     - Лежит в клинике.
     - В какой?
      -  Кто вы? - еще более сердито произнес мужик. -  Чего
хотите?
     Я даже не успела подумать, как язык сболтнул:
      -  Медсестра из Склифосовского беспокоит.  Мы  обязаны
c* ' bl в карте, куда перевели больную.
      -  В  1269-ю клинику, - пояснил нелюбезный собеседник,
делаясь почти учтивым.
     - Да? - изобразила я удивление. - А говорили, в ЦИТО...
     В трубке что-то хрустнуло, и парень пояснил:
      -  Правда, думали туда, только очень дорого, в  1269-й
бесплатно делают. Так что не волнуйтесь, отметьте, где надо,
и оставьте меня в покое.
     Потом, очевидно, чтобы смягчить свое хамство, добавил:
      -  Извините, хлопот полон рот, Настя в больнице, а тут
еще мать заболела.
     Я повесила трубку и стащила варежки. Интересно, где это
1269-я больница? Оказалось, в Перово, причем в двух шагах от
метро, я даже не успела замерзнуть, только вдохнула пару раз
ледяной воздух.
      И  снова  женщина  в  окошке с табличкой  "Справочная"
принялась ворчать:
      -  Звягинцева, Звягинцева... Палец с обломанным ногтем
медленно скользил по строчкам.
      -  Нет  такой,  - вздохнула служащая.  Я  удивилась  и
обозлилась  до крайности. Ехала черт знает куда и совершенно
зря. Ну нет, я так просто не отстану.
      Войдя  в  здание метро, я опять принялась  названивать
Насте домой. И снова трубку сняли лишь на пятнадцатый гудок,
и вновь злой голос рявкнул:
     - Что надо?
     - Простите, недавно звонила вам, я медсестра из Склифа.
     - Что еще? - пробормотал мужчина.
      -  Боюсь,  не  правильно записала номер клиники,  куда
перевели Звягинцеву.
     - 1269-я, - гавкнул мужик.
      -  Ее  там  нет, - спокойно парировала  я.  Воцарилось
молчание. Потом парень, сбавив тон, пробормотал:
     - Вы что, интересовались в больнице?
     - Конечно.
     - Зачем?
      -  Мы  несем  ответственность  за  больную  и  обязаны
удостовериться,   что   она   госпитализирована   надлежащим
образом.
      -  Подождите,  - буркнул мужик. Пару  минут  спустя  в
трубке зажурчал сладкий дамский голос:
      -  Ax, дорогая, простите великодушно. Сын окончательно
растерялся.  Настенька больна, я захворала,  вот  он  все  и
путает.  Лежит она в 874-й больнице, на Варшавском шоссе,  в
третьем корпусе, палата 213. Не беспокойтесь.
      -  Спасибо, - пробормотала я и повесила трубку.  874-я
больница!  Каким  же идиотом следует быть, чтобы  перепутать
два таких непохожих номера, как 1269 и 874!
       Кипя  негодованием,  я  поехала  домой.  Замерзла   и
проголодалась  я ужасно, а Варшавское шоссе  так  далеко  от
дома.
      Приехав,  я быстренько выпила подряд три чашки  чая  и
почувствовала, что начинаю согреваться. Потом покормила Юлю,
сунула  в  духовку сляпанный наскоро кекс и решила чуть-чуть
.b$.e-cbl  у  телевизора. Программа обещала  обожаемых  мной
"Ментов",  и  я  в  предвкушении удовольствия  устроилась  в
кресле.  Милый  детектив,  чашечка  ароматного  кофе,   пара
шоколадных  конфет... Ну что еще надо человеку для  счастья?
Только одно - чтобы его не трогали, и, честно говоря,  я  не
ожидала неприятностей. Сережка уехал на два дня в Петербург,
Катя дежурит, Юлечка спит, а Кирюшка корпит над уроками...
     Но не успела на экране появиться знакомая заставка, как
в   комнату   всунулась  растрепанная  голова,   и   Кирюшка
трагическим шепотом произнес:
     - Все, пропал!
      -  Ну,  что  еще? - весьма недовольно пробормотала  я,
смотря  одним  глазом на экран, где Ларин как раз  обнаружил
очередной труп.
     - Пропал, - повторил Кирюшка и отчаянно зашмыгал носом.
      Поняв,  что спокойно посмотреть кино не удастся,  я  с
сожалением    покосилась   на   телевизор    и    безнадежно
поинтересовалась:
     - В чем проблема?
     - Задали...
      - Только не алгебра, - быстренько прервала я его, -  я
ничего не смыслю в математике.
      И  это  святая правда. В школе, правда, у меня  всегда
была  тройка, поставленная жалостливой учительницей.  Честно
говоря, подобная оценка моих знаний была явно завышена,  так
как даже таблица умножения мне оказалась не по зубам. Считаю
я  отвратительно  и,  умножая 15 на 20, каждый  раз  получаю
разный  результат.  Впрочем, за  пределами  моего  понимания
остались физика, химия, астрономия, геометрия. Кстати, и  по
истории  я  никогда не могла запомнить дат, а в  биологии  -
всяких членистоногих, земноводных и пресмыкающихся...
     Знания, вынесенные мною из школы, были настолько хрупки
и  малочисленны,  что подходить ко мне с просьбой  помочь  в
выполнении  домашних  заданий было просто  бессмысленно.  Но
Кирюшка все же не терял надежды и ныл:
     - Ну, Лампочка, подскажи...
     Выяснилось, что учительница литературы задала сочинение
на  тему:  "Как  бы  я  поступил на  месте  городничего"  по
бессмертной пьесе Н.В. Гоголя "Ревизор".
     - Как? - вопрошал Кирюшка. - Как поступить?
     - Ну, - предложила я, - уволь всех чиновников, искорени
взяточничество и посади Хлестакова в тюрьму!
     - Ладно, - охотно согласился мальчик и убежал.
     Не ожидая, что меня так быстро и легко оставят в покое,
я  поуютнее  устроилась  в кресле и  принялась  наслаждаться
успевшим остыть кофе и детективом.

                           Глава 4

      Больница  на Варшавском шоссе выглядела отвратительно.
Старое,  облупившее здание дореволюционной  постройки,  явно
знававшее лучшие времена. Когда-то вход украшали скульптуры,
теперь же от них остались лишь постаменты.
      Внутри - ничего похожего на Склифосовский или на чисто
"k,kbk) вестибюль ЦИТО. На полу - грязь, а окошко справочной
-   закрыто.   Я   подошла   к  скучающей   гардеробщице   и
поинтересовалась:
     - Третье отделение где?
     - Я не нанималась на вопросы отвечать, - завела баба, -
зарплата копеечная, со всеми языком болтать недосуг, кто  за
справки деньги получает, тот пусть и работает.
      Тяжелый  вздох вырвался из моей груди. Ну не проще  ли
сказать  коротко:  "налево"  или  "прямо  по  коридору".  Но
гардеробщица продолжала брюзжать:
      -  Шапку  не  возьму, шарф тоже, потеряются,  отвечать
придется.
      Засунув отброшенные вещи в пакет, я двинулась  было  к
лестнице, но гардеробщица взвизгнула:
     - Ишь, хитрая, бахилы одень! Много вас тут ходит, грязь
таскает!
     - Где их взять?
     - Купить! Пять рублей.
      Я  беспрекословно протянула монетку. Тетка швырнула на
прилавок  два голубеньких мешочка, явно не новых. Все  ясно,
вынимает из урны использованные "тапочки" и продает еще раз.
Нацепив   на  сапоги  "калоши",  я  поднялась  по   щербатой
лестнице, правда, широкой и мраморной.
     Третье отделение находилось на втором этаже. Я потянула
дверь с табличкой "Травматология" и невольно отшатнулась.  В
лицо ударил резкий запах мочи, хлорки, кислых щей и каких-то
лекарств.  В  Склифе тоже воняло, но не  до  такой  степени.
Двери   палат  были  открыты,  виднелись  огромные  железные
кровати  с загипсованными людьми. 213-я палата была в  самом
конце  корпуса.  Я  вошла  в тесное помещение,  заставленное
койками, и стала озираться. Что-то не видно Насти.
      Всего  там лежало восемь человек, в основном  старухи,
укутанные  до подбородков тонкими одеялами. Шестнадцать  пар
глаз с надеждой уставились на меня.
     - Звягинцева здесь лежит? - громко спросила я.
     Последовало молчание, потом дребезжащий голосок откуда-
то из угла сообщил:
     - Спросите на посту.
     - Так Насти тут нет?
     На свой вопрос я не услышала ответа. Я выпала в коридор
и,  чувствуя,  как  от затхлого воздуха  начинает  кружиться
голова,  пошла  искать  хоть кого-нибудь  из  представителей
медицины.  Но  люди в белых халатах словно  испарились.  Над
некоторыми палатами горели красные лампы, но никто не спешил
на  помощь  к  страждущим. Лишь в самом конце кишкообразного
коридора  я  обнаружила толстую, крайне  недовольную  няньку
рядом с ведром грязной воды и шваброй.
      -  Доктора  на конференции, - мрачно пояснила  она  и,
покосившись на мои бахилы, прибавила:
     - Ходют, грязь таскают, убирай потом! Посещения с трех,
тут больница, а не парк, чтоб являться, когда захочешь.
      Решив  не злить и без того сердитую бабу, я изобразила
самую сладкую улыбку и пропела:
     - Простите, я не знала, в справочном окошке никого...
      -  То-то и оно, - вздохнула санитарка, шлепая  грязной
тряпкой  по  вонючему  линолеуму, - ты пойдешь  работать  за
триста рублей в месяц?
      За три сотни целый день разговаривать с родственниками
больных?
     - Никогда.
      -  Вот  поэтому и в окошке пусто, - ответила нянька  и
неожиданно подобрела:
     - Ступай на черную лестницу, девки там курят небось!
     - Где это?
      -  Там! - ткнула баба пальцем в дверь с табличкой  "Не
входить.   Служебные,  очень  злые  собаки".   Заметив   мои
колебания, она прибавила:
     - Иди, иди, не бойся, бумажку повесили, чтоб больные не
шлялись,  а  то  везде  пролезут,  покоя  не  дадут,   ироды
эфиопские.
      Недоумевая,  при чем тут Эфиопия, я толкнула  дверь  и
оказалась  на  маленькой и узкой лестничной площадке.  Возле
грязного,  давно не мытого окна, на подоконнике  сидели  две
девчонки в голубых хирургических пижамах. Между ними  стояла
набитая  окурками  железная банка из-под  "Нескафе".  Девицы
были  похожи на позитив и негатив. Одна беленькая,  румяная,
голубоглазая,  словно недавно выпеченная булочка,  пухлая  и
аппетитная. Другая - смуглая, черноволосая, с ярким  ртом  и
глазами-маслинами,  скорей ржаной сухарик,  если  продолжать
кулинарные сравнения.
      -  Что  надо?  - окрысилась "булочка".  -  На  секунду
отошли.
     - Обезболивающие только по распоряжению врача, - быстро
добавила "сухарик".
      -  Нет,  нет, - поспешила я их успокоить, - ничего  не
надо. Скажите только, в какой палате Звягинцева...
      -  Ты помнишь? - спросила беленькая. Черненькая пожала
плечами.
     - Сейчас докурим и посмотрим.
      Процесс  курения растянулся на полчаса,  я  маялась  в
коридоре, лихорадочно соображая, какой табак может  куриться
так долго. Гаванская сигара толщиной в ногу? Кальян? Наконец
девчонки выпорхнули, и беленькая смилостивилась:
     - Пошли.
     Следующие минут десять она разглядывала какие-то списки
и наконец произнесла:
       -   Звягинцева  Анастасия  Валентиновна,  1975   года
рождения?
     Я не знала отчества Насти, но все остальное совпадало.
     - Да.
     - Она умерла, - равнодушно обронила медсестра.
     От изумления я чуть не упала.
     - Как?
     - Подробности у лечащего врача, - поскучнела девица.
     - Что же случилось? - недоумевала я, - конечно, перелом
шейки бедра дело неприятное, но ведь не смертельное...
      - Ничего не знаю, - отрезала девчонка, - вот придет  с
конференции Роман Яковлевич и расскажет.
     - Кто?
      -  Минаев Роман Яковлевич, ее лечащий врач, - пояснила
собеседница.
     - А когда...
     - Все у Минаева.
     - Когда она умерла?
     - Позавчера.
      -  Господи,  -  подскочила я на  месте,  -  почему  же
родственникам не сообщили?
      - Вы чего, тетя? - вызверилась "булочка". - Очень даже
сообщили. Нам трупы не нужны. Приезжали и свекровь,  и  муж,
супруг даже в обморок упал.
      Отказываясь  что-либо  понимать,  я  принялась  мерить
шагами   коридор.  Наконец  вдали  послышались   голоса,   и
появилась группа людей в голубых, зеленых и белых костюмах.
      -  Роман Яковлевич, - позвала я. Молоденький парень  в
больших очках притормозил на бегу и спросил:
     - Вы ко мне?
     - Да.
     - Слушаю.
     - Я относительно Звягинцевой.
      Крупные, оттопыренные уши очкарика вспыхнули огнем,  и
он пробормотал, опуская глаза:
      -  Пойдемте в ординаторскую В довольно большой комнате
на письменном столе мирно лежали остатки завтрака. Несколько
ломтиков колбасы, наломанный батон и пакетик "Липтон".
      -  Звягинцева скончалась, - со вздохом сообщил парень,
опускаясь на стул.
     Лицо доктора было совсем молодым, больше двадцати ни за
что  не дашь. Но раз работает в больнице, наверное, закончил
институт.
      -  Мне уже сказали, - ответила я, - хотелось бы знать,
отчего.
      -  Кто вы, собственно говоря, такая? - выпустил  когти
Минаев.
     - Тетя Насти.
      -  Все объяснения даны мужу, - сухо пояснил врач, -  у
него и спрашивайте.
      Я  уставилась на "Гиппократа" в упор. Надо же,  небось
только  начал  практиковать, а уж освоил  повадки  стаи.  Но
откуда  молодому нахалу знать, что моя лучшая и единственная
подруга - хирург? Так вот Катюша не раз говорила:
      -  В  больнице главное - не пускать дело  на  самотек.
Уложили  в  палату и успокоились, дескать,  врачи  сами  все
необходимое   сделают.  Нет,  не  сделают;  надо   проявлять
бдительность,  не  стесняться спрашивать названия  лекарств,
требовать  консультаций профессора, следить,  как  выполняют
назначения    медсестры.   К   сожалению,    сейчас    много
недобросовестных  работников. Если  у  больного  скандальные
родственники, побоятся связываться. Они с жалобами  побегут,
потом по комиссиям затаскают, еще в суд подадут...
     Вздохнув поглубже, я процедила:
      -  Вот  что,  любезнейший, извольте дать исчерпывающий
ответ  на  вопрос.  Иначе, посмотрев на здешние  порядки,  я
.b/`  "+nal  в  Минздрав, а следом  в  суд.  Пусть  проведут
служебное расследование, назначат комиссию да проверят,  как
вы,  с позволения сказать, лечили мою несчастную племянницу,
здоровую во всех смыслах, не считая сломанной ноги.
     Уши врача превратились в факелы, и он забормотал:
      -  Ничьей  вины тут нет, иногда случается подобное,  в
частности, у лежачих больных...
     - Что это было?
     - Тромбоэмболия легочной артерии.
     - Что? - не удержалась я.
      Но Минаев не знал о кончине Ирочки, поэтому решил, что
слушательница просто не поняла мудреный термин, и пустился в
объяснения:
      -  С  каждым  может приключиться, в  особенности  если
варикоз   наблюдается  или  свертываемость  крови  повышена.
Правда,  у  молодых  женщин  это  бывает  реже,  чаще  после
климакса. Сгусток крови оторвался и закупорил сосуд.
     - И ничего нельзя было поделать? Минаев напрягся.
      -  В принципе можно - мгновенную операцию, дело решают
минуты, но, как правило, такое удается, если казус произошел
в  присутствии доктора, ну, во время обхода или  осмотра.  А
так  человек  просто перестает дышать, и  соседи  по  палате
думают,    что    он   спит.   Ваша   племянница    страдала
тромбофлебитом,   муж  говорил,  постоянно   жаловалась   на
судороги в ногах... Печально, конечно, двадцать пять  лет  -
не  возраст  для  смерти, но, поверьте,  никто  не  виноват,
судьба!
      -  Ничего  себе!  -  пришла я в полное  негодование  -
Судьба!  Да  у  вас просто отвратительные условия!  В  213-й
палате безумное количество больных!
     Роман Яковлевич внимательно глянул на меня.
     - Кто сказал, что Звягинцева лежала в 213-й палате?
     - В справочной, - быстро нашлась я.
      -  Перепутали. Ее место было в 213-й "а", это  платное
отделение, и, поверьте, условия - лучше не найти. Для  вашей
племянницы сделали все.
      -  Так  уж и все, - фыркнула я. - надо было  в  Склифе
оставить или в ЦИТО перевести...
      -  Но  Звягинцевой  ведь  требовалось  психиатрическое
наблюдение, а сделать подобное ни в Склифосовском, ни в  НИИ
травматологии  нельзя,  только  у  нас  имеется  специальное
отделение,   одно   на   всю   Москву.   Таких   больных   в
психиатрическую клинику не кладут, там не умеют  за  травмой
ухаживать!
      -  При  чем  тут  психиатрия? - не  поняла  я.  Минаев
моментально захлопнул рот, потом процедил:
     - Хороша же вы тетя. Разговор закончен!
     - Но...
     - Никаких "но", и вообще, предъявите паспорт!
     Пришлось спешно отступать, бормоча под нос:
     - Оставила дома.
     Перед тем как покинуть больницу, я отловила медсестру и
поинтересовалась:
     - Где палата 213 "а"?
      -  В  платном  отделении,  на  пятом  этаже.  Да,  там
открылась   иная  картина.  Ковровые  дорожки,   телевизоры,
ласковый персонал, комнаты на одного, и никакого запаха мочи
и  щей...  Но  и  медсестры,  и нянечки,  сверкая  улыбками,
категорически отказались рассказывать о Насте.
     - Сведения о больных только у лечащего врача, - в голос
твердили они.
      Я  медленно  побрела  от больницы  к  метро.  Какие-то
смутные,  неприятные  мысли  копошились  в  голове.  Кончина
молодой  и,  в общем, достаточно здоровой женщины  выглядела
более чем странно. Я провела в палате возле Юли десять дней,
приходила  утром,  уходила вечером и не помню,  чтобы  Настя
жаловалась  на  судороги. Конечно,  у  нее  отчаянно  болело
травмированное бедро, она говорила, что тяжело спать в одной
позе,  на  спине, просила вытряхнуть скопившиеся на простыне
крошки,   поправить  подушки.  Частенько  мучилась  головной
болью,  но судороги? Не слышала ни разу. И потом, пару  раз,
не  найдя  нянечку, я подавала ей судно. Настенька лежала  в
коротенькой  рубашечке  до  пупа,  и  хорошенькие  стройные,
длинные   ножки  оказывались  на  виду,  когда  откидывалось
одеяло. Конечно, правая, сломанная, нога выглядела не лучшим
образом,   распухшая   и  больная,   но   никаких   уродливо
выступающих вен и синих "узлов" я не заметила.
      И потом, какое нелепое поведение родственников! Может,
у  них  обоих  шок  от происшедшего, и муж,  и  свекровь  не
понимают,  что  говорят? Не хотели сообщить о кончине  Насти
постороннему  человеку? Почему? Это секрет? И  что  лежит  в
банковской ячейке?
       Потолкавшись  бесцельно  между  аптечным  киоском   и
газетным   ларьком,  я  приняла  решение  и  отправилась   в
"Мапобанк".
      Все-таки странное название для финансового учреждения,
напоминает "Маппет-шоу", но с виду здание выглядело солидно.
Небольшой  дом, выкрашенный розовой краской,  вход  во  двор
закрывает калитка. Я ткнула пальцем в кнопку.
      -  Изложите  цель  визита,  -  прогремел  из  динамика
металлический голос.
      Очень  забавно.  Найдется ли в целом свете  хоть  один
налетчик, чест