й   рассказ  директора  о  школе.  Оставалось   только
удивляться  ее  памяти. Многих выпускников она  называла  по
именам.
      -  На пятидесятилетие школы собрались почти все, такой
был  вечер,  концерт...  Мы  сделали  специальные  медали  и
раздавали  бывшим ученикам. Представляете,  Семен  Потворов,
вот    уж    кто    далеко    пошел,    директор    крупного
машиностроительного завода, сказал, что эта медаль  -  самая
дорогая его награда. Кстати, большинство наших бывших  детей
выучились.  Нам  есть чем гордиться. Лена Рокотова  -  прима
театра  оперетты  в Екатеринбурге, Сеня Жиганов  работает  в
МИДе,  консул в одной из африканских стран, Аня  Веселова  -
доктор наук.
     - Вячеслав Славин стал академиком, - перебила я ее.
     Директриса вздрогнула, но не сдалась:
     - Что-то вы путаете, не было такого мальчика.
      - Был, - спокойно возразила я, - был, только отчего-то
под школьной фотографией написано Вячеслав Рожков.
      -  Ах,  Славик,  - протянула Анна Ивановна,  -  бедный
ребенок.
     - Почему?
     - Очень талантливый мальчик, эрудированный... Но умер!
     - Умер?!
      -  Да,  -  вздохнула Анна Ивановна, - поехал в  Москву
поступать  в  МГУ  и  случайно попал под  поезд.  Секунду  я
обалдело молчала, потом пробормотала:
     - Родители его кто были?
      -  Извините,  не  помню, дело давнее.  Мне  показалось
странным, что великолепная память подвела хозяйку  именно  в
этот   момент,  поэтому  я  достала  из  сумочки   несколько
фотографий и положила их перед директрисой.
      -  Вячеслав  не  погиб.  Он благополучно  добрался  до
столицы,  поступил  в МГУ, стал доктором наук,  профессором,
академиком.  И вы это отлично знали, потому что отправили  к
нему в свое время внучку Тоню, ту самую, которая покончила с
собой.  Честно говоря, меня интересует всего лишь  несколько
вопросов:  каким образом Вячеслав Юрьевич Рожков превратился
в Вячеслава Сергеевича Славина? А главное, зачем? И почему в
личном листке при подаче документов в МГУ он написал,  будто
вы его родная мать?
     Анна Ивановна побледнела:
     - Вы не из "Учительской газеты".
      -  Да,  я - частный детектив, меня наняла дочь Славина
Ребекка,  чтобы  узнать, кто убил ее отца. Сразу  признаюсь,
мне  кажется,  корни  преступления кроются  здесь,  в  вашем
#.`.$%.
     Анна Ивановна тяжело вздохнула:
      - Нет, вы не правы, та история не может иметь никакого
отношения к убийству Славика.
     - И все же!
      Коломийцева принялась бессмысленно передвигать посуду,
потому поинтересовалась:
     - Вы какого года рождения?
     - 1963.
     - Вам будет трудно понять.
     - Ничего, постараюсь.
     Анна Ивановна еще поколебалась минуту, потом со вздохом
решилась:
     - Ладно, Славика все равно уже нет в живых, а его детям
от правды вряд ли хуже будет, слушайте.
     Отец Славы был блестящим генералом, хотя, может быть, я
неверно  называю  воинское звание. Юрий Вячеславович  Рожков
работал  в  системе  НКВД и, очевидно,  обладал  дьявольской
прозорливостью,  так  как  в  1951  году  стал   начальником
городского  управления в Мартынове, по тем  временам  просто
богом.
     - Как? - изумилась я. - Разве Слава не сирота?
     - Давайте по порядку, - мягко укорила меня Коломийцева,
-  если  я  начну пересказывать не с начала,  вы  ничего  не
поймете.
     Сталинская машина репрессий работала четко. Органы НКВД
пачками  сажали  людей  в лагеря, но  через  какое-то  время
чистке   подвергались   и   сами   сотрудники   Комиссариата
внутренних  дел, также отправлялись по этапу. Мало  кому  из
следователей  удалось спокойно пережить  те  годы.  Но  Юрий
Вячеславович Рожков оказался из удачливых, а может,  расцвет
его  карьеры  пришелся на пятидесятые  годы,  когда  жернова
репрессий слегка устали.
      Репутация у Юрия Вячеславовича была безупречная,  дело
свое  он вершил с особой жестокостью, с наслаждением избивая
в   кабинете   людей.  И  ведь,  превратившись  в   большого
начальника, он мог доверить допросы помощникам. Но  нет,  он
лично  выбивал  из подследственных показания, скорей  всего,
ему  просто нравилось мучить тех, кто пытался сопротивляться
безжалостной  машине,  Его боялись до потери  памяти.  Когда
черный  автомобиль  проезжал по улочкам  Мартынова,  старухи
крестились,  а  прохожие  на  всякий  случай  заныривали   в
подъезды.  Но  еще  больше люди боялись его  супруги,  Ольги
Яковлевны. Вот уж кто не останавливался ни перед чем.
      Во-первых,  она сама работала в системе НКВД,  Правда,
всего лишь стенографисткой, а во-вторых...
      Стоило  Ольге Яковлевне побывать в гостях у профессора
Тихонова,  как через три дня Андрея Михайловича  арестовали,
впрочем,  его семью тоже. Отличная четырехкомнатная квартира
с  видом на городской парк опустела. Но ненадолго. Буквально
через месяц, сделав ремонт, в нее въехали... Рожковы.
      Потом  Ольге  Яковлевне приглянулась старинная  мебель
красного    дерева,   стоявшая   у   Анастасии   Никаноровны
Заболоцкой.  Таких  шкафов,  диванов  и  стульев  с  гнутыми
a/(-* ,( и сиденьями, обтянутыми синим атласом, нельзя  было
купить   в  магазинах.  Советская  мебельная  промышленность
выпускала в те годы трехстворчатые гардеробы, смахивающие на
поставленные  боком  гробы, буфеты да  скрипучие  кровати  с
панцирными сетками.
       Анастасия  Николаевна  сгнила  в  лагере,  обстановка
перешла к Рожковым.
      Затем Ольга Яковлевна обратила внимание на уши лучшего
стоматолога района Эсфирь Моисеевны Шульман. Зубная  врачиха
была не права трижды. Во-первых, она была еврейкой, что  уже
являлось  достаточным поводом для того,  чтобы  исчезнуть  с
лица  земли,  во-вторых, врачом, а как раз разгоралось  дело
ленинградских  медиков, и, в-третьих... Ну какое  право  она
имела   владеть  серьгами  с  такими  крупными   и   чистыми
брильянтами, которых не было у самой Ольги Яковлевны?
      Правда,  Эсфирь Моисеевна оказалась не только отличным
стоматологом,  но  еще  и прозорливицей.  Перехватив  взгляд
Рожковой,  она моментально вынула украшения и, пожаловавшись
на  безденежье,  предложила Ольге Яковлевне купить  подвески
за... 20 рублей.
      Чудесные  вещички  украсили жену  Юрия  Вячеславовича,
кстати, вопреки репутации, она была настоящей красавицей,  с
ангельским личиком. Вот только душа этому херувиму досталась
дьявольская.  Впрочем, "продажа" сережек не спасла  Шульман.
Ведь  у  нее  имелись еще изумительной работы брошь,  кулон,
кольца, браслеты...
      Жены  местных  начальников, вынужденные приглашать  на
всевозможные   торжества  Рожковых,   встречали   гостей   в
простеньких  ситцевых  платьицах и  подавали  еду  на  самых
обычных тарелках с железными вилками. Слишком хорошо помнили
все  о  судьбе  Леночки  Макаровой, беспечно  выложившей  на
скатерть   роскошные  серебряные  столовые  приборы,   ручки
которых были украшены фигурками животных. Настоящий Фаберже,
а  Ольга Яковлевна, несмотря на то что коммунисты в те  годы
ратовали  за  простой, скромный быт, очень  любила  дорогие,
качественные "игрушки".
      У  Рожковой  был  только один сын  -  Славик.  Хороший
мальчик, отлично учившийся в школе. Кстати, свои пятерки  он
зарабатывал честно. Скорей всего, учителя и так бы  выводили
ему  "отлично", боясь гнева всесильного папаши,  но  в  этом
случае  совесть  их  была чиста. Ребенок  делал  все  уроки,
безукоризненно  писал контрольные, великолепно  вел  себя  и
целыми днями читал книги, глотал их пачками.
      С другой стороны, что ему оставалось делать? Друзей  у
Славы  не было, и в классе он сидел за партой один, впереди,
у  самого учительского стола. Анна Ивановна жалела мальчика,
в  конце  концов он был не виноват, что ему достались  такие
родители.
      В  девятом классе Славик влюбился в свою одноклассницу
Майю  Коломийцеву, дочку директрисы. В октябре Анна Ивановна
неприятно   поразилась,  обнаружив  у  себя  дома   младшего
Рожкова,  преспокойненько  растолковывавшего  математику  ее
дочери. Стараясь не подать вида, директриса пробормотала:
     - Занимаетесь, ну-ну, сейчас чай приготовлю. Через пять
,(-cb Слава пришел на кухню, плотно закрыл дверь и сказал:
      -  Анна  Ивановна, я хорошо понимаю, что мой визит  не
доставил вам никакой радости.
      -  Что  ты,  Славик, - попробовала изобразить  восторг
педагог.
      -  Да ладно вам, - усмехнулся девятиклассник, -  я  не
маленький, уже все понимаю. Только что же теперь мне  делать
с такими родителями?
      Коломийцева растерянно молчала. Ее педагогический опыт
ничего  не  подсказывал, в такую ситуацию директриса  попала
впервые. Слава будто услышал мысли Анны Ивановны.
      -  Вы  не  волнуйтесь, - сказал он, - отца никогда  не
бывает  дома, раньше полуночи он не возвращается, мама  тоже
поздно приходит, а я никогда не скажу, у кого гощу. И потом,
я  входил не с улицы, а пробрался огородом, никто не увидит,
да и в школе не узнают!
       Анна   Ивановна  только  вздохнула  и   после   ухода
неприятного  гостя  попробовала  поговорить  с  Маечкой.  Но
всегда  послушная,  вежливая девочка  неожиданно  встала  на
дыбы:
      -  Мама,  он хороший, самый замечательный,  он  -  мой
Ромео. Не бойся, никто не узнает!
     Коломийцева не стала напоминать дочери, чем закончилась
страстная  любовь  между  Ромео  и  Джульеттой.  Потом,  она
понимала,  что  на  роль Капулетти явно  не  тянет,  Рожковы
просто  сметут ее с лица земли вместе с дурочкой  Майей.  Но
девочка зарыдала:
     - Если отправишь меня к тетке в Новосибирск, так и знай
- я утоплюсь.
      Пришлось Анне Ивановне идти на попятный. Но дети слово
сдержали.  В  школе  они проходили мимо друг  друга,  словно
незнакомые,  а  после  уроков Слава крадучись  пробирался  к
Коломийцевым. Его никто не замечал. В ноябре темнеет рано, а
жила Анна Ивановна тогда не в квартире, а в крохотном домике
на  окраине  Мартынова. Что ждет влюбленных  детей  впереди,
Коломийцева  не  загадывала. Слава уверенно шел  на  медаль.
"Наверное,  родители  отправят  его  учиться  в  Москву",  -
надеялась Анна Ивановна.
      Но  вышло  по-иному. В феврале 1956 года с трибуны  XX
съезда  компартии  прозвучали  слова  о  культе  личности  и
необоснованных репрессиях. Несмотря на то что доклад  Никита
Хрущев сделал на закрытом совещании и в газеты попала строго
дозированная  информация, этого хватило, чтобы народ  понял:
эпоха страха заканчивается, начинается новая эра.
      В марте 56-го Ольга Яковлевна, слегка присмиревшая, но
все  еще  всесильная,  зашла в славящийся  своими  булочками
кондитерский  магазин.  У прилавка,  как  всегда,  толпилась
очередь,  первым  стоял  сын зубного  врача  Шульман.  Ольга
Яковлевна   уверенным  шагом  обогнула   длинный   хвост   и
потребовала:
     - Двенадцать венских, да не посыпайте пудрой.
      -  Вас  тут  не  стояло!  - рявкнул  Шульман.  Очередь
одобрительно   загудела.  И  тут  Ольга  Яковлевна   сделала
основную  ошибку  в  своей  жизни. Крайне  изумленная  столь
-   #+k,  поведением  сына  репрессированной,  она  картинно
вздернула красивые брови и осведомилась:
     - Вы еще на свободе? А как там Эсфирь Моисеевна, пишет?
      Младший Шульман побелел. Его мать, хрупкая, маленькая,
изнеженная    женщина,    ничего    тяжелее    зубоврачебных
инструментов никогда не державшая в руках, скончалась  через
месяц   работы  на  лесоповале.  Ольга  Яковлевна   довольно
усмехнулась,   и  тут  Шульман  бросился  на  Рожкову.   Все
произошло  тихо и от этого страшно. Жену Юрия  Вячеславовича
били  все.  Кто  руками,  кто ногами,  а  кое-кто  прихватил
тяжелые  гири от весов. Бросив изуродованное тело у входа  в
магазин, люди двинулись к квартире Рожковых. Находилась  она
на  втором  этаже.  Сначала камнями  побили  стекла,  потом,
сметая  охранника,  ворвались в подъезд,  взломали  дверь  и
уничтожили обстановку.
     Странное дело, но Юрию Вячеславовичу никто не сообщил о
погроме.  Он  мирно  подъехал к дому и увидел  ощетинившиеся
осколками  стекла окна. Заподозрив неладное, он шагнул  было
назад к машине, но по непонятной причине шофер уже отъехал к
парковочной площадке чуть поодаль от подъезда. В этот момент
толпа, разгромившая апартаменты, вынеслась на улицу и  смела
Рожкова. Еще недавно пугавший всех до дрожи в коленях,  Юрий
Вячеславович  не  успел  даже  вытащить  пистолет.   Сначала
Рожкова  ударили  по  голове железной палкой,  а  когда  он,
заливаясь кровью, упал, просто затоптали.
       Слава   был  у  Анны  Ивановны  и  ничего  не   знал.
Перепуганная  Коломийцева, на глазах которой  убивали  Ольгу
Яковлевну,    примчалась   домой   и   запретила    мальчику
высовываться  на  улицу. Только на следующее  утро  директор
сообщила подростку, что он стал сиротой.
      Слава  заболел и слег дома у Коломийцевых с непонятной
лихорадкой.   В   Мартынов  тем  временем   спешно   прибыла
специальная комиссия. Но времена уже начинались иные, а чета
Рожковых слыла одиозной. Разбирательство было поверхностным,
виноватых не нашли. Дознаватели просто перепугались за  свою
жизнь,  уж очень агрессивно были настроены жители Мартынова,
к  тому же над Москвой вздымалась заря перемен, и сотрудники
НКВД понимали, что народ, доведенный до крайности, лучше  не
дразнить лишний раз. Дело спустили на тормозах.

                          Глава 21

     Когда через месяц выздоровевший Слава вернулся в школу,
одноклассники встретили его тягостным молчанием. Потом  чья-
то  меткая  рука  швырнула железную линейку, тонкая  полоска
угодила  мальчику  прямо в лицо и рассекла лоб.  Неизвестно,
что  последовало  бы  дальше, но  тут  в  класс  вошла  Анна
Ивановна, должен был начаться урок математики. Мигом  оценив
ситуацию, директриса протянула пареньку ключи и со  словами:
"Иди быстро в мой кабинет" - вытолкала его в коридор.
      - Сын за отца не ответчик, - начала было директриса, -
и потом, у него только что погибли отец и мать...
      Но  тут из-за парты поднялась Лена Якушкина, чей  папа
был  посажен Рожковым, потом встал внук Шульман, потом  Леня
Kеонидов, потерявший деда с бабкой...
      Анна  Ивановна  замолчала. А дети  все  поднимались  и
поднимались,  и  через пару секунд стоял почти  весь  класс,
осталась сидеть лишь Майя.
      Подростки не говорили ни слова, они только смотрели на
директора. Коломийцева рухнула на стул и зарыдала:
      - Господи, дети мои, что же мы с вами сделали и что вы
с нами сделаете, когда вырастете!
      Слезы  директора, очевидно, растопили какую-то ледяную
преграду,  потому что Миша Сомов, признанный  лидер  класса,
Миша, которого воспитывала полуслепая бабушка, так как  мать
сидела в лагере, решительно сказал:
     - Не плачьте, Анна Ивановна, ради вас мы его не тронем,
только  пусть он с нами не разговаривает. Простить  его  все
равно не сможем.
     Не менее жесткую позицию заняли и педагоги.
      -  Пока  я жива, - твердо сказала русичка, -  Вячеслав
медали не получит!
      Ее  поддержали  и  другие учителя. Неожиданная  помощь
пришла оттуда, откуда Коломийцева ее совсем не ждала.
      - Слушайте вы, Макаренки, - обозлился физкультурник, -
экие вы смелые после драки кулаками махать. Месяц тому назад
небось  побоялись бы Рожкова сыпать, а теперь  обрадовались?
Стыдно на вас глядеть, Ушинские вы мои!
     Учителя замолчали. Слава получил медаль, единственный в
том  учебном году, но никакого ликования по этому  поводу  в
школе не устраивали.
      -  И что теперь делать будешь? - поинтересовалась Анна
Ивановна у него после экзаменов.
      Начиная  с  февраля  Слава жил у  директора,  мальчику
просто было некуда деваться.
      - Уеду отсюда куда глаза глядят, - хмыкнул парень, - в
Новосибирский университет.
     Коломийцева забарабанила пальцами по столу.
       -  Вот  что,  Славик,  послушайся  меня,  плохого  не
посоветую. Отправляйся лучше в Москву, с золотой  медалью  и
такой  светлой головой можешь попробовать штурмовать МГУ.  И
потом...
      Она  замолчала,  не  зная, как  объяснить  юноше  свою
позицию.
      -  Говорите, Анна Ивановна, - попросил Слава, - я  все
пойму.
      -  Детка,  -  как  можно мягче сказала  педагог,  -  в
Новосибирск ехать нельзя.
     - Почему?
      -  Он  слишком  близко  от Мартынова,  и  имена  твоих
родителей  там на слуху. Москва - огромный город, там  легко
затеряться в толпе. И еще...
     - Что, - напряженно поинтересовался Слава, - еще что?
     - Времена меняются, - вздохнула Коломийцева, - приходят
другие  люди  к  власти.  Видишь, что  вокруг  творится,  ну
подумай,  каково тебе будет по жизни идти с  такой  анкетой,
как только ты напишешь, где отец и мать работали, сразу...
     Она примолкла. Слава засмеялся:
      - Да уж, не слишком мне повезло, но ведь с этим ничего
не сделать?
      -  Почему, - медленно пробормотала Анна Ивановна, -  у
меня  в  восьмом  классе  учится Семен  Новосельцев,  жуткий
двоечник, первый кандидат в ремесленное училище.
     - Не понимаю, - напрягся Слава.
      -  Мать  балбеса, - пояснила Анна Ивановна, -  на  все
готова,  чтобы  Сеню в девятый перевели. Сам понимаешь,  без
десятилетки теперь никуда.
     - Ну?
      -  Так  она  работает в городском загсе, -  улыбнулась
Коломийцева, - и сделает тебе новую метрику, а  аттестаты  я
сама  выписываю,  никто проверять не  станет.  Матерью  меня
поставим, а отцом покойного Славина Сергея, папу Майи, земля
ему  пухом.  Станешь  Славиным  и  начнешь  жизнь  с  чистой
страницы.  Поверь  мне, безупречная анкета  в  нашей  стране
главное.
      -  Наверное,  вы  правы, - прошептал юноша,  -  только
страшно, вдруг проверят?
      -  Волков бояться - в лес не ходить, - весело  сказала
Анна  Ивановна, - главное, чтобы здесь никто не узнал,  а  в
столице растворишься.
      Сказано  -  сделано. Мама двоечника Семена моментально
состряпала   нужную  бумагу,  просто  списала   бланк,   как
испорченный, но не уничтожила зелененькую книжечку, а отдала
со всеми необходимыми печатями Коломийцевой.
      -  Неладно  вышло, - вздохнул Слава, - я теперь  будто
брат Майи, и фамилия у нас одна - Славины.
     - Что же плохого? - улыбнулась Анна Ивановна.
     - Мы хотели пожениться. Директриса махнула рукой:
       -  Пока  о  свадьбе  рано  мечтать,  сначала  следует
образование получить. Ничего, что-нибудь придумаем.
     В столицу уехал Славин Вячеслав Сергеевич, Рожков Слава
исчез  без  следа.  Майечка  осталась  в  Мартынове,  с   ее
сплошными  тройками  нечего было рассчитывать  на  столичное
образование. Майе предстояло идти в Мартыновское медицинское
училище.
      Первое  время  из  Москвы приходили радостные  письма.
Слава  сообщил  о  поступлении,  потом  пару  раз  писал   о
студенческих делах, а потом замолк. Майечка извелась,  бегая
к ящику, но конвертов со штемпелем "Москва" не было.
     Анна Ивановна, как могла, утешала дочь. В 1956 году она
уговорила  Майечку выйти замуж. Девушка послушалась,  но  из
брака  ничего  хорошего не вышло. Молодые пожили  полгода  и
разбежались.
      Шла жизнь, Слава навсегда исчез где-то в столице. Майя
больше  не пыталась строить семейную жизнь, и Анна  Ивановна
только  вздыхала,  когда  дочь  звонила  домой  с  работы  и
сообщала,  что  остается  в  больнице  на  незапланированное
ночное  дежурство.  Да и что было Майе  делать  вечерами?  А
остальных медсестер ждали мужья и дети.
     В 1968 году Майечку, как лучшую сотрудницу, премировали
двухнедельной поездкой в столицу. Девушка вернулась назад  с
чемоданом   покупок  и  страшно  веселая,  в   истерическом,
"'"(-g%--.,  настроении.  Анна Ивановна  даже  перепугалась,
услышав   раскаты   громового   хохота,   с   которым   Майя
рассказывала о своих московских приключениях. До сих пор  ее
дочь была тихой и разговаривала почти шепотом.
      Затем  Майя  заболела,  что-то случилось  с  желудком.
Беднягу выворачивало наизнанку и тошнило при вид